ый дым и красные вспышки.  Удары копыт в дощатые двери. А
засова уже нет, и двери настежь. И лошади вырываются.
   Чарли, упав на колени,  искала отца, искала на ощупь, а мимо проно-
сились лошади - тени, абрисы лошадей. Обрушилась балка в снопе искр, и
сразу  вспыхнуло  сено  в каком-то стойле.  В меньшем отсеке конюшен с
грохотом взорвался бак с бензином для трактора - точно великан  откаш-
лялся тридцатью галлонами горючего.
   Чарли ползла как слепая, выставив перед собой руки; копыта проноси-
лись над самой ее головой.  Вот одно чиркнуло по  плечу  и  опрокинуло
навзничь. Ее рука наткнулась на ботинок.
   - Папа? - Голос ее дрожал. - Папа?
   Он был мертв. Еще бы не мертв. Все мертво. Сама земля горит. Снача-
ла мать убили, теперь отца.
   Зрение постепенно возвращалось к ней,  но предметы словно плавали в
тумане.  Жар накатывал волнами.  Ведя рукой по его ноге, она добралась
до ремня,  потом пальцы осторожно скользнули вверх по рубашке и  вдруг
нащупали что-то влажное, липкое. Набухающее. Она окаменела.
   - Папа, - прошептала она.
   - Чарли?
   Едва различимый хрип...  но,  несомненно, его хрип. Рука отца нашла
ее лицо; он потянул ее к себе.
   - Нагнись... ближе.
   Она подползла вплотную,  и тут его лицо выплыло из  серого  марева.
Вся левая сторона опустилась вниз, застыла, левый глаз налился кровью,
как в то утро в мотеле Гастингс Глен.
   - Папа, что же это... - простонала она.
   - Некогда, - сказал он. - Слушай, Слушай меня!
   Она склонилась над ним, слезы закапали ему на лицо.
   - К этому шло, Чарли... И нечего плакать. Сейчас...
   - Нет! Нет!
   - Хватит!  - оборвал он ее грубо. - Сейчас они попытаются убить те-
бя.  Так ты...  не церемонься.  Хватит в перчатках.  - У него вышло "в
певчатках",  ибо говорить он мог лишь уголком перекошенного рта.  - Не
давайся им,  слышишь!  И не дай им замести следы. Чтобы не сказали по-
том... случайный пожар...
   Он с трудом приподнял голову,  ловя губами воздух.  Снаружи, сквозь
треск прожорливого огня, пробились хлопки выстрелов, не имевших, каза-
лось,  никакого отношения к происходящему.  Только с  лошадьми,  опять
что-то с лошадьми...
   - Папочка, не разговаривай... тебе нельзя.
   - Не...  когда.  - Он чуть привстал на правом локте, чтобы лучше ее
видеть.  Изо рта с обеих сторон текла кровь.  - Ты должна сделать все,
чтобы вырваться,  слышишь? - Она вытерла с его губ кровь краем джемпе-
ра.  Спину обожгло. - Сделай все, чтобы вырваться. Будут мешать - уби-
вай. Война так война. Пусть знают... - Голос его слабел. - Все сделай,
чтобы вырваться. Сделай это для меня, Чарли. Поняла?
   Она кивнула.
   Где-то сзади рухнула еще одна балка,  крутанувшись в воздухе огнен-
ным колесом фейерверка.  На них дохнуло жаром,  точно из печной трубы.
Искры, как голодная мошкара, впивались в тело, прежде чем погаснуть.
   - Сделай... - Он откашлялся кровью и через силу выговорил: - Сделай
так,  чтобы это никогда не повторилось. Сожги все это, Чарли. Все сож-
ги.
   - Папа...
   - Иди же. Сейчас... рухнет.
   - Я тебя не оставлю, - сказала она дрожащим беспомощным голосом.
   На лице его появилось подобие улыбки. Он привлек ее к себе еще бли-
же, словно хотел что-то шепнуть на ухо. И - поцеловал.
   - Я тебя оч...
   Это были его последние слова.

   За отсутствием  старших по рангу Джулзу пришлось взять командование
на себя.  Он выжидал сколько мог после выстрелов в  конюшнях,  он  был
уверен, что вот-вот перед ним появится живая мишень. Но Чарли не появ-
лялась,  а тем временем наиболее глазастые уже углядели,  что творится
позади  конюшен,  и тогда он понял - если он хочет их задержать,  надо
действовать.  Он двинулся вперед,  и люди за ним.  Лица у всех напряг-
лись, посуровели. Вот теперь стало видно: не для того вышли, чтобы во-
рон пострелять.
   В дверном проеме мелькнула тень.  Она! Все разом вскинули винтовки.
Двое открыли огонь, еще не видя цели. Но вот...
   То была не она,  то были лошади - пять,  восемь,  десять, - морды в
пене, зрачки белые, безумные.
   Пальцы сами нажали на спуск.  Даже наиболее хладнокровные, успевшие
сообразить,  кто перед ними, втянулись в общую пальбу. Это была бойня.
Две лошади завалились вперед на полном скаку;  одна из них  напоследок
горестно  заржала.  Трава окрасилась кровью,  такой яркой в этот ясный
октябрьский день.
   - Стойте!  - заорал Джулз. - Стойте, дьявол вас! Это же лошади, ло-
шади!
   С равным успехом король Канут некогда пытался укротить морскую сти-
хию.  Людей обуял страх перед невидимой силой;  от завывания сирены  и
этих слов "готовность ярко-желтый", от вида пожарища, охваченного чер-
ными клубами дыма,  и грохота взорвавшегося бака с горячим,  от  всего
этого нервы у людей натянулись до предела, а тут вдруг мишени, в кото-
рые можно разрядить винтовку... и они разряжали.
   Две лошади остались лежать на траве без движения,  у третьей тяжело
вздымались бока; упав, она перегородила дорожку, посыпанную измельчен-
ным кирпичом.  Те,  что неслись следом, резко взяли влево и, ничего не
видя  перед собой,  помчались прямо на людей.  Трое или четверо успели
отскочить, но у одного заплелись ноги, и его, кричащего, затоптали.
   - Хорош!  - орал Джулз.  - Хорош, говорю! Отставить огонь, кретины!
Отставить, кретины!

   Но бойня продолжалась. Глядя перед собой пустыми, отчужденными гла-
зами, люди перезаряжали оружие. Многие из них, подобно Рэйнберду, были
ветеранами вьетнамской войны,  и на их лицах, выжатых и застывших, ле-
жала печать былых кошмаров,  возведенных в  степень  безумия.  Кое-кто
прекратил пальбу - одиночки.  Пять лошадей полегло. Нескольким удалось
спастись, среди них Некромансеру, чей хвост развевался, словно флаг на
боевом корабле.
   - Девчонка!  - заорал кто-то, показывая на дверь конюшен. - Девчон-
ка!
   Поздно. Они только что разделались с лошадьми и не могли с ходу пе-
реключиться. Не успели все развернуться в сторону Чарли - в глаза бро-
силась жалкая фигурка в свитерке,  в синих гольфах, поникшая голова, -
а навстречу им уже бежали дорожки огня,  точно нити губительной паути-
ны.

   Вновь стихия захлестнула Чарли,  и это было ее спасение. Боль утра-
ты, невыносимо острая, сразу пошла на убыль, притупилась.
   И вновь  собственная власть раздразнила,  разожгла ее любопытство -
чем не заманчивая игрушечная адская  машина,  о  возможностях  которой
можно только гадать?
   Дорожки огня разбегались по траве, приближаясь к расстроенной цепи.
   "Вы убили лошадей,  бандиты",  - подумала она,  и, вторя ее мыслям,
прозвучал эхом голос отца:  БУДУТ МЕШАТЬ - УБИВАЙ.  ВОЙНА  ТАК  ВОЙНА.
ПУСТЬ ЗНАЮТ.
   Да, решила она, сейчас они у меня узнают.
   Кое-кто не  выдержал и побежал.  Едва заметным поворотом головы она
сместила линию огня правее и накрыла трех человек, превращая их одежду
в горящие тряпки. Люди забились на земле в жестоких конвульсиях.
   Что-то просвистело мимо ее лица,  секундой позже что-то обожгло за-
пястье.  Это Джулз открыл огонь из второго пистолета,  который взял  у
Ричарда. Широко расставив ноги, он целился в нее, зажав пистолет в вы-
тянутых руках.
   Чарли послала импульс:  один короткий мощный выброс. Джулза отшвыр-
нуло,  будто ударило невидимой бабой копра. Он пролетел метров пятнад-
цать, еще в воздухе превратившись в огненный шар.
   И тогда побежали даже те,  у кого нервы были покрепче. Точно так же
все бежали на ферме Мэндерсов.
   ВОТ ВАМ, подумала она. ВОТ ВАМ ВСЕМ.
   Нет, она не хотела убивать. Тут для нее ничего не изменилось. Изме-
нилось другое: она будет их убивать, если ее к этому вынудят. Если они
станут у нее на пути.
   Она направилась  к  ближайшему особняку,  что закрывал собой амбар,
такой ухоженный,  какие бывают только на календарях с сельскими пейза-
жами; просторная лужайка отделяла особняк от его брата-близнеца.
   Одно за другим оглушительно лопались оконные стекла.  Плющ, который
вился по восточной стене особняка, заходил ходуном, во все стороны по-
бежали огненные артерии. Краска задымилась, пошла пузырями, вспыхнула.
Пламя взметнулось вверх двумя руками и словно сграбастало крышу.
   Распахнулась дверь,  и оттуда выплеснулся истеричный  вой  пожарной
сирены и с ним два десятка секретарш,  техников и лаборантов. Они нес-
лись по газону - к ограждению,  где их ждал ток высокого напряжения  и
беснующиеся собаки, - там они сбились, как овцы, в кучу. Стихия рвану-
лась было навстречу людям,  но Чарли вовремя отвела взгляд, он упал на
ограждение, и аккуратные ромбовидные звенья поплыли, потекли, закапали
на землю слезами расплавленного металла.  От перегрузки ограждение за-
гудело, точно басовая струна, и стало разваливаться секция за секцией.
Слепящие огненные брызги взлетали вверх. Над ограждением плясали шаро-
образные электрические разряды, белые фарфоровые изоляторы взрывались,
как игрушечные мишени в тире.
   Доберманы неистовствовали, мечась между внешним и внутренним ограж-
дениями, как духи смерти. Шерсть на них стояла дыбом. Один наскочил на
плюющуюся искрами железную сетку,  и его,  растопыренного,  подбросило
высоко вверх. На землю упал дымящийся комок. Двое сородичей в припадке
истерии растерзали его.
   За особняком, в котором держали Чарли и ее отца, симметрично амбару
находилось  длинное  одноэтажное  прекрасно  сохранившееся  деревянное
строение,  выкрашенное в красное с белым.  Здесь был оборудован  гараж
Конторы.  Распахнулись широкие створки,  и,  набирая скорость,  выехал
бронированный лимузин с федеральным номером.  Верх был убран, и из ма-
шины  торчали  головы  и плечи.  Положив локти на борт,  мужчина начал
расстреливать Чарли из ручного  пулемета.  Куски  вывороченного  дерна
разлетались перед самым ее носом.
   Чарли повернулась  к автомобилю и направила стихию по новому руслу.
Мощь стихии продолжала расти; при всей своей податливости она неуклон-
но набирала силу, словно питала самое себя, словно это была перманент-
ная цепная реакция. Бензобак лимузина взорвался, метнув в небо выхлоп-
ную трубу, как копье, и окутав облаком заднюю часть автомобиля. Но еще
раньше ударной волной вдавило ветровое стекло,  и заживо сгорел  стре-
лявший, а специальные самозаклеивающиеся шины оплыли, точно свечи.
   Машина еще двигалась по инерции в огненном ореоле,  сбиваясь с кур-
са,  теряя очертания,  превращаясь в подобие торпеды. Она дважды пере-
вернулась, и повторный взрыв Доконал ее.
   Из второго  особняка  тоже повалили служащие,  люди разбегались как
муравьи.  Она могла накрыть их огнем - и в глубине души ей этого  даже
хотелось,  - но, собрав остатки воли, она заставила себя обратить сти-
хию на само здание - место,  где ее и отца держали насильно  и...  где
Джон ее предал.
   Она дала  импульс  - все,  на что была способна.  Секунду ничего не
происходило, только воздух заколебался, как бывало во время пикников с
шашлыками, когда раскалятся угли. А затем особняк разнесло на куски.
   Единственное, что  ей отчетливо запомнилось (та же деталь впоследс-
твии фигурировала в показаниях оставшихся в живых очевидцев),  это це-
лехонькая  кирпичная труба,  взлетевшая в небо,  подобно ракете,  в то
время как особняк о двадцати пяти комнатах,  объятый пламенем,  разва-
лился,  словно карточный домик.  Стихия, это огненное дыхание дракона,
подняла на воздух камни, доски, целые балки. Расплавленная пищущая ма-
шинка, похожая на завязанную в узел зеленую тряпочку для мытья посуды,
описав крутую дугу,  врезалась в землю меж двух ограждений,  образовав
небольшой кратер. Со скоростью стрелы, выпущенной из арбалета, пронес-
ся и скрылся из виду стул с бешено крутящимся сиденьем.
   Жгучий зной сгущался вокруг Чарли.
   Она озиралась,  ища, что бы еще разрушить. Уже дымились два велико-
лепных особняка (впрочем,  от одного из них осталось только воспомина-
ние),  конюшни, останки лимузина. Даже тут, на открытом воздухе, пекло
нещадно.
   А внутренняя  энергия  все набирала и набирала силу,  прося выхода,
требуя выхода, грозя в противном случае разорвать, уничтожить ее носи-
теля.
   Чарли ничего уже не соображала.  Неужели и это еще не конец?  И тут
она вновь повернулась к ограждению,  за которым  начиналась  дорога  в
другой мир,  и увидела,  как люди, потеряв голову от страха, бросаются
на заградительную сетку.  Там, где секции выпали, им удалось через нее
перелезть.  Истошно кричала молодая женщина в желтой юбке гаучо, став-
шая добычей собак.  И вдруг Чарли услышала голос отца - так явственно,
словно он, живой, стоял рядом: Хватит, Чарли! Остановись, пока можешь!
Но может ли?
   Оторвавшись от ограды,  она лихорадочно искала взглядом то, что су-
лило спасение, одновременно пытаясь совладеть с этой стихией, удержать
ее в каких-то границах.  А та рвалась наружу, разбегалась по траве не-
мыслимыми огненными спиралями.
   Ничего. Ничего, разве что...

   Пруд.

   Чарли, окруженная  особым  миром  молочной белизны,  отдавала пруду
свою энергию, пыталась укротить ее, утихомирить, одолеть. Казалось, ей
не  будет предела.  И все же Чарли уже могла ее как-то контролировать;
энергия послушно перетекала в пруд, словно по невидимой трубе. Но что,
если вся вода испарится раньше,  чем стихия будет отторгнута и раство-
рена?
   Отныне - никаких разрушений. Лучше она сама отдастся на растерзание
этому  зверю,  чем  позволит ему вырваться наружу,  чтобы пожирать все
вокруг.
   (назад! назад!)
   Наконец-то энергия стала утрачивать свой запал,  свою...  свою спо-
собность к самогенерации. Начался распад. Все вокруг было окутано гус-
тым белым паром;  пахло прачечной. Угрожающе шипел и пузырился невиди-
мый пруд.
   (НАЗАД!)
   Опять всколыхнулась мысль об отце,  и боль утраты пронзила ее с но-
вой силой: мертв... он мертв... эта мысль словно еще больше растворила
энергию,  и  вот  уже  шипенье пошло на убыль.  Мимо нее величественно
проплывали клубы дыма.  Потускневшей серебряной монетой висело над го-
ловой солнце.
   ЭТО Я ЕГО ТАКИМ СДЕЛАЛА, МЕЛЬКНУЛО В ГОЛОВЕ НЕОЖИДАННОЕ - И ТУТ ЖЕ:
"НЕТ... НЕ Я... ЭТО ПАР... ТУМАН... ВОТ РАССЕЕТСЯ...
   Но в глубине души она вдруг почувствовала, что стоит ей захотеть, и
она это сделает с солнцем...  со временем. Сила ее раз от разу возрас-
тала.
   Все эти разрушения,  этот апокалипсис, обозначили поток сегодняшних
ее возможностей.
   А сколько еще в потенции?
   Чарли упала в траву и дала волю слезам;  она оплакивала отца, опла-
кивала тех,  кого убила,  даже Джона. То, чего хотел для нее Рэйнберд,
было бы скорее всего ее спасением...  и все же, несмотря на смерть от-
ца, несмотря на разрушительную лавину, которую она вызвала на свою го-
лову,  в  ней  билось  желание жить - всем существом она молча и цепко
хваталась за жизнь.
   Так что в первую очередь она, наверно, оплакивала себя.

   Сколько она пробыла в такой позе - на коленях,  голова, обхваченная
руками,  уткнулась в траву,  - Чарли не знала; ей даже показалось, что
она - возможно ли?  - задремала.  Как бы там ни было,  когда она очну-
лась, солнце светило ярче и стояло западнее. Пар, висевший над прудом,
разметало в клочья и разогнало легким ветром.
   Чарли медленно поднялась и осмотрелась.
   В глаза бросился пруд.  Еще бы немного и... конец. Отдельные лужицы
поблескивали на солнце,  точно стеклярус, разбросанный в жирной грязи.
Как куски яшмы в ржавых прожилках,  валялись там и  сям  перепачканные
илом листы кувшинок и водоросли. Кое-где дно высохло и потрескалось. В
грязи виднелись монетки и какой-то ржавый предмет - то ли длинный нож,
то ли лезвие от газонокосилки. Трава по берегу пруда обуглилась.
   Мертвая тишина,  нарушаемая лишь сухим потрескиванием огня, повисла
над территорией Конторы.  Папа сказал ей: пусть узнают, что такое вой-
на: это ли не поле боя? Яростно горели конюшни, амбар, ближайший особ-
няк.  От второго особняка остались дымящиеся руины;  можно было  поду-
мать,  что  в  него  угодила  огромная  зажигательная бомба или снаряд
"фау", изобретенный в конце второй мировой войны.
   Выжженные черные линии избороздили газон во всех направлениях, сос-
тавив  какой-то  причудливый  дымящийся  узор.  В конце образовавшейся
траншеи валялись обгорелые останки бронированного лимузина. Кто бы уз-
нал сейчас автомобиль в этой груде металлолома?
   Но когда ее взгляд упал на ограждение...
   Вдоль внутренней сетки лежали тела, пять или шесть. Еще два или три
тела и несколько трупов собак лежали между оградами.
   Как во сне Чарли направилась в ту сторону.
   По лужайке бродили одиночки.  Завидя ее,  два человека  попятились.
Остальные,  очевидно, ее не знали и не догадывались, что она всему ви-
новница. Люди еще не оправились от шока и двигались точно сомнамбулы.
   Чарли перелезла через внутреннее ограждение.
   - Зря ты это,  девочка, - бросил ей вслед мужчина в белом халате. -
На собак напорешься.
   Чарли даже головы не повернула.  Оставшиеся в живых собаки зарычали
на ее,  но приблизиться не рискнули:  тоже, видать, натерпелись. Осто-
рожно,  просовывая носки тапочек в ромбовидные отверстия сетки и цепко
перехватывая руками,  она полезла на внешнее  ограждение.  Взобравшись
наверх,  медленно перекинула одну ногу, затем другую. Спускалась она с
теми же предосторожностями и вот,  наконец ступила на землю -  впервые
за полгода на землю,  не принадлежавшую Конторе. Она стояла в оцепене-
нии.
   СВОБОДНА, подумалось смутно. Я СВОБОДНА.
   Где-то вдали, нарастая, завыла сирена.
   Шагах в двадцати от опустевшего  караульного  помещения  сидела  на
траве женщина со сломанной рукой.  У нее был вид раскормленного ребен-
ка,  который не в силах самостоятельно подняться.  От потрясения подг-
лазья у нее побелели. Губы тронула синева.
   - У вас рука... - срывающимся голосом сказала Чарли. Женщина подня-
ла на нее взгляд - и вдруг узнала.  Она стала отползать, повизгивая от
страха.
   - Не подходи ко мне! - пронзительно заверещала она. - Эти их тесты!
Я знаю без всяких тестов! Ты ведьма! Ведьма! Чарли остановилась.
   - У вас рука,  - повторила она.  - Что же это? Рука. Бедненькая. Ну
что вы? - Губы у нее задрожали. Боже, какие затравленные округлившиеся
зрачки у этой женщины, как судорожно кривится рот! Вдруг Чарли пронзи-
ло - вот оно, самое страшное.
   - Что же это!  - закричала она.  - Мне ведь правда жалко!  А они...
они убили моего папу!
   - Надо было и тебя...  с ним, - задохнулась женщина. - Жалостливая?
Вот бы сама себя и подожгла!
   Чарли сделала  к ней один шаг - женщина снова отпрянула и,  упав на
поврежденную руку, вскрикнула.
   - Не подходи ко мне!
   И в этот миг вся боль,  и скорбь, и гнев, переполнявшие Чарли, вне-
запно обрели голос.
   - Я не виновата! - закричала она женщине со сломанной рукой. - Я ни
в чем не виновата!  Они сами напросились, и нечего на менять валить! И
убивать я себя не буду! Слышите вы? Не буду!
   Женщина униженно отползала, бормоча что-то невнятное.
   Вой сирены приближался.
   Чарли почувствовала,  как стихия рвется наружу на гребне ее возбуж-
дения.
   Она с силой загнала ее поглубже, подавила.
   (и этого я делать не буду)
   Она пересекла дорогу, не обернувшись на униженно распростертую бор-
мочущую женщину.  Через дорогу начинались поля,  заросшие высокой тра-
вой,  уже посеребренной октябрьским солнцем,  но не  растерявшей  свои
ароматы.
   (куда я иду?)
   Она пока не знала.
   Но в руки им она уже никогда не дастся.

                             ЧАРЛИ ОДНА

   В общих чертах о случившемся сообщили в тот же вечер в позднем  вы-
пуске теленовостей,  но подробностями американцев побаловали только на
следующее утро. К тому времени всю собранную информацию уже можно было
преподнести  в виде того,  что американцы с нетерпением ждут,  называя
это словом "новости", хотя на самом деле они жаждут услышать "интерес-
ную историю" - непременно с завязкой, развитием и определенной развяз-
кой.
   История, которую Америка узнала за чашкой кофе в передачах "С  доб-
рым  утром,  Америка"  и