ельмом  на  глазу
Торговой палаты, для развития туризма упиравшей на то, что деревеньку в свое
время перенесли из Старой Англии.
   В бестолковых попытках сохранить  тематическую  последовательность  вдоль
Кипарисовой   улицы    открылось    и    несколько    псевдо-староанглийских
ресторанчиков, завлекавших туристов обещаниями безвкусной английской  кухни.
(Один ушлый ресторатор даже попытался открыть настоящую английскую пиццерию.
Заведение разорилось, когда выяснилось, что  вареная  пицца  теряет  большую
часть своих природных свойств.)
   Местные  жители  Хвойной  Бухты  избегали  посещать  подобные   заведения
общественного питания с двуличием  индусского  скотовода:  прибыль  получать
хотелось,  но  продукта  своего  они  не   пробовали.   Коренное   население
столовалось в нескольких труднодоступных кафе, владельцы которых были вполне
довольны своей нишей на рынке родного городка, выдолбленной хорошей  едой  и
обслуживанием. Всяко лучше, чем  выковыривать  глаза  из  распухшего  черепа
туризма вздутыми ценами на вычурные заклинания.
   Лавки вдоль Кипарисовой улицы оправдывали себя, только если им  удавалось
перемещать деньги из карманов туристов в  местный  бюджет.  С  точки  зрения
обитателей, ни в одной из магазинов не продавалось ничего  путного.  Туристу
же, охмуренному необходимостью отпускных трат, Кипарисовая улица  предлагала
золотые россыпи диковинных сувениров  -  будет  чем  доказать  соседям,  что
кое-где побывал. Там он начисто забывал о том, что рано или поздно  придется
возвращаться  к  своим  закладным,  счетам  от   стоматолога   и   "Америкэн
Экспрессу", который в конце месяца обрушится на него, как  финансовый  ангел
смерти.
   И туристы тратили. Покупали китов и морских выдр, вырезанных  из  дерева,
отлитых из  пластмассы,  латуни  или  олова,  выгравированных  на  брелоках,
отпечатанных на  открытках,  плакатах,  книжных  обложках  и  презервативах.
Покупали всякую белиберду, если на ней значилось: "Хвойная Бухта - ворота  в
Биг-Сур", - от книжных закладок до туалетного мыла.
   Много лет назад лавочники Хвойной Бухты приняли вызов -  придумать  самый
безвкусный сувенир, который  будет  невозможно  продать.  Владелец  магазина
всякой всячины Август Рассол на заседании Торговой палаты предложил  местным
коммерсантам,  не  поступаясь  своими  высокими  принципами,  закатывать   в
стеклянные банки коровий навоз, клеить на  них  красивые  этикетки  "Хвойная
Бухта - ворота в Биг-Сур" и  продавать  как  подлинные  экскременты  морских
млекопитающих. Как часто случается в денежных вопросах, вся  ирония  Рассола
потерялась, предложение приняли,  разработали  бизнес-план,  и  если  бы  не
критическая нехватка добровольцев, согласных  непосредственно  расфасовывать
продукт,  все   полки   вдоль   Кипарисовой   улицы   были   бы   заставлены
пронумерованными  коллекционными  партиями  банок  с  "Настоящими   китовыми
какашками".
   Обитатели  Хвойной  Бухты  доили  туристов  с  неторопливой,   методичной
отрешенностью, требовавшей скорее терпения,  нежели  энергичности.  Жизнь  в
Хвойной Бухте вообще нетороплива. Даже  вечерний  ветерок  с  Тихого  океана
медленно  подкрадывается  меж  деревьев,  давая  каждому  жителю  достаточно
времени, чтобы сходить за  дровами  и  раскочегарить  печку  до  наступления
промозглой  ночи.  По  утрам  в  лавках  вдоль  Кипарисовой  улицы  таблички
"Открыто" меланхолично трепыхаются на дверях, в  безразличии  постукивая  по
истинным часам работы, обозначенным на стеклах. Некоторые лавки  открываются
раньше, некоторые - позже, некоторые не открываются вообще,  особенно,  если
день пригож, и лучше погулять по  берегу.  Такое  ощущение,  что  обитатели,
обретя свой кусочек мира и спокойствия, просто ждут, чтобы что-то произошло.
   И оно произошло.

***

   Около полуночи - в ту самую ночь, когда  пропал  Сквозняк,  -  в  Хвойной
Бухте разом вдруг залаяли все  собаки.  Следующую  четверть  часа  по  всему
городку летали башмаки,  раздавались  угрозы  и  проклятья,  снова  и  снова
звонили шерифу. Весь городок бил жен и заряжал  пистолеты,  а  тридцать  две
кошечки  миссис  Фельдстин  одновременно  срыгнули  комками  шерсти  на  пол
веранды. Взлетало кровяное давление, откупоривались  пузырьки  с  аспирином.
Майло Тобин, зловещий застройщик Хвойной Бухты, выглянул  в  окно  и  увидел
юную соседку Розу Круз - та в чем мама родила гонялась  по  всему  двору  за
своими шпицами-двойняшками. Потрясение оказалось слишком велико  для  сердца
заядлого курильщика: Майло Тобин хлопнулся  об  пол  и  издох,  точно  рыба,
выброшенная на берег.
   На другом холме  у  подрезчика  деревьев  Вэна  Уильямса  истощилось  все
терпение. Были какие-то сверхъестественные провокации или не было, но у  его
соседей, собаководов-перерожденцев, шесть ньюфаундлендов гавкали всю ночь. И
своей бензопилой профессионального образца  Вэн  Уильямс  уронил  стофутовую
монтерейскую сосну прямо на новенький соседский фургон "додж-евангелина".
   Спустя несколько минут на семейство енотов, что обычно бродило по  улицам
Хвойной Бухты и мародерствовало в мусорных баках, неожиданно снизошла  некая
мудрость.  Они  пренебрегли  обычными  еженощными  трудами,  и   сперли   из
раскуроченного микроавтобуса стереосистему, а  затем  установили  технику  в
своем жилище - дупле трухлявого дерева.
   Ровно через час после того, как началась какофония,  все  стихло.  Собаки
сказали  свое  слово,  и,  как  обычно  бывает  с  собачьими  предсказаниями
землетрясений, торнадо или извержений вулкана, смысл их послания  был  понят
совершенно превратно. Поэтому на следующее утро невыспавшийся и злой городок
оказался завален судебными исками и страховыми  требованиями,  но  никто  из
жителей даже не догадывался, что же на них надвигается.

***

   В шесть часов утра весь кадровый состав городского  старичья  собрался  у
входа в магазин всякой всячины обсудить события минувшей ночи. Неведение  по
поводу этих самых событий нисколько не мешало им трепаться почем зря.
   На маленькую стоянку въехал новый пикап-вседорожник. Позвякивая  огромной
связкой ключей, точно символом власти, спущенным с небес божеством  сторожей
и дворников, из  машины  выбрался  Август  Рассол.  Хозяин  магазина  всякой
всячины был мужчиной представительным: лет шестидесяти, седой, бородатый,  с
плечами, как у горной гориллы. Его поочередно сравнивали то с Санта-Клаусом,
то с богом древних скандинавов Одином.
   - Утро, ребятки, - пробурчал Рассол старикам, столпившимся за его спиной,
пока он отпирал дверь в темное нутро "Морского рассола: наживки,  снастей  и
отборных вин". Он зажигал свет, заваривал два первых кофейника своей  особой
секретной смеси темной обжарки, а старичье атаковало его залпом вопросов:
   - Гас, ты ночью собак слышал?
   - Мы слыхали, у тебя на горке дерево упало. Знаешь чего-нибудь?
   - А без кофеина заваришь? Мне доктор сказал - поменьше кофеину.
   - Билл думает, что гавкать они начали, потому что у ведьмы течка, но  они
ж по всему городу с ума посходили.
   - Ты хоть выспался? А я все никак уснуть не мог.
   Рассол поднял ручищу, давая понять,  что  сейчас  говорить  будет  он,  и
старичье мигом  притихло.  Так  происходило  каждое  утро:  хозяин  магазина
прибывал посреди какой-нибудь оживленной дискуссии, и его  немедля  избирали
экспертом, посредником и председательствующим.
   - Джентльмены. Кофе готов. Что же касается событий  сегодняшней  ночи,  я
должен признаться в собственном неведении.
   - Ты хочешь сказать, что собаки тебя  не  разбудили?  -  из-под  козырька
бейсбольной кепки "Бруклинских Живчиков" спросил Джим Уотли.
   -  Я  вчера  отошел  ко  сну  рано  с  двумя  хорошенькими   молоденькими
бутылочками каберне, Джим. Все дальнейшее происходило  без  моего  ведома  и
согласия.
   - Так по всему же городу собаки заливались, точно конец света наступил! -
обиделся Джим на такую отчужденность Рассола.
   - Собакам свойственно гавкать, - констатировал Рассол. Слово  "подумаешь"
в конце он опустил, но оно прозвучало.
   - Но не по всему же городу. И не все сразу. Вот Джордж считает - тут  без
мистики не обошлось.
   Рассол  повел  седой  бровью  в  сторону  Джорджа  Питерса,  сиявшего   у
автоматической кофеварки стоматологической ухмылкой:
   - И что же именно, Джордж, подвело тебя  к  мысли  о  том,  что  причиной
ночных беспорядков стала мистика?
   - А я впервые за двадцать  лет  проснулся  от  того,  что  у  меня  стоит
торчком. Меня так и подбросило. Думал, ворочался, чуть фонарь не раздавил  -
я на тумбочке фонарик всегда держу, если ночью по нужде встать понадобится.
   - И как батарейки, Джорджи? Не сели? - поинтересовался кто-то.
   - Бабу свою разбудить попробовал. Хреном по ней колочу, чтобы проснулась,
говорю: на нас медведь лезет, а у меня последний патрон остался.
   - А она? - заполнил паузу Рассол.
   - А она говорит: льдом обложи, чтобы опухоль сошла.
   - Ну что ж. - Рассол огладил бороду. - По мне, так это и впрямь похоже на
мистику. - Он повернулся к остальным старикам и вынес вердикт:
   - Джентльмены. Я согласен с  Джорджем.  Подобно  Лазарю,  восставшему  из
мертвых, эта необъяснимая эрекция явно имеет  под  собой  сверхъестественное
основание. А теперь, если  вы  меня  извините,  я  обслужу  платежеспособных
клиентов.
   Последним замечанием он вовсе не хотел уесть стариков,  которым  позволял
весь  день  пить  кофе  на  дармовщину.  Август  Рассол  давно  завоевал  их
преданность. Старикам казалось крайне нелепым покупать  вино,  сыр,  наживку
или бензин у кого-то другого - несмотря даже на то, что цены у Рассола  были
на  добрых  тридцать   процентов   выше,   чем   в   соседнем   "Экономичном
Гипермаркете".
   Разве могли прыщавые  клерки  гипермаркета  посоветовать,  какую  наживку
выбрать на морского окуня, дать рецепт элегантного укропного соуса  для  той
же  рыбы,  порекомендовать  отборное  вино  к  этому  окуню  и  одновременно
осведомиться о здоровье каждого члена семейства поименно  на  три  поколения
вглубь истории? Никак не могли. В этом и заключалось тайное  умение  Августа
Рассола  преуспевать  в  бизнесе,  рассчитанном  на  жителей  городка,   вся
экономика которого нацелена на приезжих туристов.
   Рассол зашел  за  прилавок,  перед  которым  его  дожидалась  симпатичная
женщина в переднике официантки. Она нетерпеливо мяла пятидолларовую бумажку.
   - Неэтилированного на пятерку, Гас. - Она сунула бумажку Рассолу.
   - Бурная ночь, Дженни?
   - А что  -  заметно?  -  Дженни  поправила  золотисто-каштановые  волосы,
рассыпавшиеся по плечам, и огладила фартук.
   - Всего-навсего невинное предположение, - улыбнулся Рассол, показав зубы,
пожелтевшие от многолетнего употребления кофе и трубочного табака. - Мне тут
ребятки  рассказывали,  что  ночью  по  всему  городу  какие-то   бесчинства
творились.
   - А-а, собаки? Я думала, это только  у  моих  соседей.  До  четырех  утра
уснуть не могла, а потом телефон зазвонил, и я совсем проснулась.
   - Слыхал, вы с Робертом расходитесь.
   - Что - пресс-релизы кто-то уже рассылает? Мы всего  несколько  дней  как
разъехались. - Ее голос неприятно заскрежетал от раздражения.
   - Городок-то маленький, - тихо сказал Рассол. - Мне  не  хотелось  совать
нос в чужие дела.
   - Извини меня, Гас. Я просто не выспалась. Так  устала,  что  у  меня  по
дороге сюда галлюцинации начались. Мне показалось, что  я  слышу,  как  Уэйн
Ньютон поет "Иисус - наш лучший друг".
   - А может, и впрямь пел?
   - Ага, с верхушки сосны. Я тебе точно говорю, Гас, -  всю  эту  неделю  у
меня такое чувство, будто по мне психушка плачет.
   Рассол наклонился через прилавок и потрепал ее по руке:
   - В этой жизни у нас не меняются только перемены, но это вовсе не просто.
Тебе нужно отдохнуть.
   Тут в магазин ворвался водитель  местной  скорой  помощи  Вэнс  Макнелли.
Рация у него  на  ремне  шкворчала  так,  точно  ее  только  что  вынули  из
фритюрницы.
   - Угадайте, кто сегодня ночью пробкой хлопнул? - провозгласил он в  явной
надежде, что никто не знает.
   Притихнув, все обернулись к нему. Вэнс секунду понежился в  лучах  общего
внимания, утверждаясь в собственной значимости.
   - Майло Тобин, - наконец объявил он.
   - Наш зловещий застройщик? - уточнил Джордж.
   - Точно. Где-то около полуночи. Мы его только что в  мешок  упаковали,  -
сообщил Вэнс всему кадровому составу старичья. Потом обратился к Рассолу:
   - Можно пачку "Мальборо"?
   Старичье переглянулось, толком не понимая,  как  следует  реагировать  на
такую новость. Все надеялись: его мысль озвучит кто-нибудь другой. Например,
"С более приятным человеком такого бы никогда не случилось" или  даже  "Туда
ему и дорога". Но поскольку старики знали, что следующее объявление грубияна
Вэнса  может  касаться  их  самих,  они   старались   придумать   что-нибудь
повежливее. Не стоит парковать машину на стоянке для инвалидов - дабы ирония
судьбы действительно не подсунула тебе вескую причину  парковаться  там.  Не
стоит плохо отзываться о покойниках, ежели не хочешь оказаться  в  следующем
мешке у Вэнса.
   Старичье спасла Дженни:
   - А как он со своего "крайслера" пылинки сдувал, а?
   - Это уж точно, сдувал.
   - На машине ни пятнышка не было.
   - Как новенькую держал, что там говорить.
   Вэнс довольно улыбался, наблюдая смятение, которое ему удалось посеять  в
обитателях городка.
   - Ладно, парни, еще увидимся. - Он  повернулся  к  выходу  и  моментально
столкнулся с каким-то маленьким человечком, стоявшим у него за спиной.
   - Извини, приятель, - сказал Вэнс.
   Никто не заметил, как человечек вошел в магазин, никто не  слышал,  чтобы
звякал звонок  над  входом.  Человечек  был  арабом  -  смуглый,  с  длинным
крючковатым  носом  и  очень  старый.  Кожа  лежала  складками  вокруг   его
пронизывающих серо-голубых глаз. На нем был мятый серый костюм из фланели  -
как минимум на два размера больше, чем нужно. На макушке лысой головы сидела
красная  детская  вязаная  шапочка.  Общая  потасканность  в   сочетании   с
миниатюрными размерами делали  человечка  похожим  на  куклу  чревовещателя,
которая слишком долго прожила в маленьком чемодане.
   Человечек взмахнул перед носом у Вэнса  корявой  лапкой  и  исторг  поток
сердитых  арабских  восклицаний,  замелькавших  в  воздухе,  точно   голубые
всполохи на дамасском клинке. Вэнс  вывалился  из  магазина  спиной  вперед,
прыгнул в свою неотложку и рванул с места.
   Неистовая ярость маленького человека ошеломила всех.  Неужели  в  воздухе
действительно что-то мелькало? Не показалось ли, что кончики зубов  у  араба
чересчур остры? И глаза  у  него  в  этот  момент  в  самом  деле  вспыхнули
раскаленным добела сиянием? Впоследствии об этом  никто  не  заговаривал  ни
разу.
   Первым пришел в себя Август Рассол:
   - Что вам будет угодно, сэр?
   Неестественный  свет  в  глазах  араба  померк,   и   он   подобострастно
осведомился:
   - Извините меня, пожалуйста, но не мог бы  я  обеспокоить  вас,  испросив
небольшое количество соли?

3
Трэвис

   Трэвис  О'Хирн  сидел  за  рулем  древнего   "шевроле-импала",   которому
исполнилось уже пятнадцать лет.  Машину  он  купил  в  Лос-Анджелесе  на  те
деньги, что демон  забрал  у  сутенера.  Сам  демон  стоял  на  пассажирском
сиденье, высунув голову в окно, и  хватал  ртом  порывы  морского  ветра,  в
восторге пуская слюни, как ирландский сеттер. Время от времени  он  втягивал
голову внутрь, смотрел на Трэвиса и пел детскую дразнилку:
   - Твоя мать сосет письки в адуууууу! Твоя мать сосет письки в адууууу!
   При этом голова его для пущего эффекта делала несколько  полных  оборотов
вокруг собственной оси.
   Ночь они провели в дешевом мотеле к  северу  от  Сан-Хуниперо.  В  номере
демон переключил телевизор на кабельный канал, по  которому  крутили  полную
версию "Изгоняющего дьявола". У демона это было  любимое  кино.  По  крайней
мере, думал Трэвис, получше, чем в  последний  раз,  когда  демон  посмотрел
"Волшебника из страны Оз", а потом весь день притворялся летающей  мартышкой
или вопил:
   - А это твоему Тотошке!
   - Сиди спокойно, Цап, - сказал Трэвис. - Я все-таки за рулем.
   Демона укусила какая-то муха после того, как он ночью  сожрал  на  дороге
автостопщика. Тот парень был под кокаином или спидболом.  Почему  на  демона
так действует наркота, если ядом его вырубить невозможно? Загадка.
   Демон похлопал Трэвиса по плечу длинной лапой рептилии:
   - Хочу на капоте покататься.  -  Голос  его  звучал,  как  грохот  ржавых
гвоздей в консервной банке.
   - Сделай одолжение. - Трэвис махнул рукой вперед.
   Демон выбрался из окна,  переполз  по  капоту  и  уселся  впереди,  точно
наворот из преисподней: его раздвоенный  язык  трепетал  на  ветру  вымпелом
штормового предупреждения, слюна летела на ветровое стекло.  Трэвис  включил
дворники и порадовался, что те двигаются через паузу,  а  не  мельтешат  как
заведенные.
   В Лос-Анджелесе  они  потратили  целый  день,  чтобы  отыскать  сутенера,
достаточно богатого на вид - им требовалась машина. Потом еще один день ушел
на то, чтобы демон перехватил сутенера в укромном уголке  и  сожрал.  Трэвис
настоял на том, чтобы демон питался в одиночестве. Когда тот ел,  его  могли
заметить посторонние.  А  кроме  того,  во  время  еды  демон  утраивался  в
размерах.
   Трэвису постоянно снился один кошмар: кто-то просит  дать  объяснения  по
поводу застольных манер его спутника. Во сне он идет по улице, как вдруг  по
плечу его хлопает полицейский:
   - Извините, сэр, - говорит полицейский.
   Трэвис оборачивается в замедленной съемке, как в фильме Сэма Пекинпа.
   - Слушаю вас, - отвечает он.
   - Мне не хотелось бы вас беспокоить, - говорит полицейский, - но вон  тот
крупный чешуйчатый парень, который сейчас жует нашего мэра... Вы  с  ним  не
знакомы? - И страж порядка показывает на демона, который как раз  откусывает
голову какому-то человеку в строгом полосатом костюме из кримплена.
   - Ну как же, знаком, - отвечает Трэвис. - Это Цап, демон. Примерно раз  в
пару дней ему нужно кого-нибудь съесть, а то он начинает капризничать. Мы  с
ним уже семьдесят лет знакомы. Готов поручиться за его бесхарактерность.
   Полицейский, слышавший такое уже не раз, говорит:
   - У нас городские власти приняли распоряжение, по которому не  полагается
есть выборных лиц без особого разрешения. Могу я взглянуть на ваше?
   - Извините, - отвечает Трэвис, - но разрешения у меня нет. Я  с  радостью
готов его получить, если вы мне покажете, где это можно сделать.
   Фараон вздыхает и начинает выписывать штрафную квитанцию.
   - Разрешения подписывает мэр,  а  ваш  приятель,  кажется,  как  раз  его
дожевывает. Нам не нравится, когда  посторонние  вот  так  запросто  съедают
наших градоначальников. Боюсь, вас придется оштрафовать.
   - Но если вы мне выпишете еще один штраф, мне отменят страховку.  -  Этой
части кошмара Трэвис никогда не мог понять:  никакой  страховки  у  него  не
было.
   Но полицейский игнорирует протесты и продолжает выписывать квитанцию. И в
кошмарах он просто выполняет свои обязанности.
   Трэвис считал ужасно несправедливым, что от Цапа нет покоя даже  во  сне.
Можно же хоть ненадолго сбежать от  демона,  который  таскается  с  ним  уже
семьдесят лет и будет таскаться вечно, если он не найдет  способа  отправить
его обратно в преисподнюю.
   Для девяностолетнего старика Трэвис сохранился замечательно. На  вид  ему
нельзя было дать больше двадцати - столько ему было, когда он впервые вызвал
демона. Темноволосый, темноглазый и худой, с резкими чертами, Трэвис казался
бы личностью недоброй, если бы не наивно-бестолковое выражение, не сходившее
с его лица. Точно существовал один-единственный ответ, от которого  в  жизни
ему все стало бы ясно, - вот только вспомнить бы еще вопрос.
   На  бесконечные  скитания  с  демоном  он  никогда  не  подписывался.  Не
предпола