множеством восхитительных ароматов. Запах гардений вдруг сделался дурманящим, однако не стал от этого менее приятным. На мгновение доктор закрыл глаза.
     Интересно, какие чувства она испытывает к нему? Ненавидит? Смеется над ним? Или вообще не осознает его присутствия? Только сейчас он заметил в ее волосах несколько седых прядок. Рука Дейрдре холодна как лед, и прикосновение к ней не доставляет удовольствия.
     Вошла сиделка, держа в руке голубой конверт. Внутри оказалась моментальная фотография.
     - Это от вашей дочери, Дейрдре. Видите? Ей уже двадцать четыре года.
     Сиделка держала снимок так, чтобы его видел и доктор... Девушка стояла на палубе большой белой яхты, и ветер развевал ее белокурые волосы. Хорошенькая, очень хорошенькая. "Залив Сан-Франциско, 1983 год" - было написано на обороте снимка.
     В лице Дейрдре ничего не изменилось. Сиделка откинула черные волосы со лба своей подопечной. Потом махнула снимком в сторону доктора.
     - Видите эту девушку? Она тоже доктор!
     Виола высокомерно кивнула.
     - Пока еще она интерн, но станет настоящим врачом, как вы, это уж точно.
     Возможно ли такое? Неужели эта девушка никогда не приезжала навестить собственную мать? Доктор неожиданно почувствовал неприязнь к хорошенькой блондинке. Разумеется, она "станет настоящим врачом".
     Сколько же времени прошло с тех пор, как его пациентка в последний раз надевала платье и туфли? Ему вдруг нестерпимо захотелось включить для нее радио. Быть может, ей было бы приятно послушать музыку. Сама сиделка целыми днями глазела по телевизору мыльные оперы, устроившись на задней кухне.
     Постепенно доктор перестал доверять сиделкам, равно как и теткам своей пациентки.
     Та, долговязая, которая подписывала чеки на выплату ему гонорара, - мисс Карл - служила адвокатом, хотя ей, должно быть, уже перевалило за семьдесят. В свой офис на Каронделет-стрит и обратно она ездила на такси, поскольку подняться по высоким деревянным ступенькам в вагон новоорлеанского трамвая ей было уже не по силам. Как-то, встретив доктора у ворот, она рассказала ему, что в течение пятидесяти лет ездила на трамвае.
     Однажды Виола, расчесывая волосы Дейрдре, как обычно медленно и осторожно водя по ним гребнем, заметила:
     - Да, мисс Карл очень умна. Она работает с судьей Флемингом. Одна из первых женщин, окончивших Школу права имени Лойолы, - поступила туда в семнадцать лет. Ее отец - старый судья Макинтайр и она всегда им гордилась.
     Мисс Карл никогда не разговаривала с Дейрдре, по крайней мере в присутствии доктора. С его пациенткой общалась - и, как ему казалось, весьма неуважительно, даже грубо - Другая тетка, дородная мисс Нэнси.
     - Говорят, у мисс Нэнси никогда не было особых шансов получить образование, - сплетничала сиделка. - Вечно хлопоты по дому и забота о других. Такой же была здесь и старая мисс Белл.
     В поведении мисс Нэнси ощущалось что-то угрюмое, почти вульгарное. Грузная, неопрятная, в своем вечном переднике, она тем не менее разговаривала с сиделкой нарочито покровительственным тоном. Когда мисс Нэнси смотрела на Дейрдре, на ее губах появлялась едва заметная глумливая усмешка.
     Отношение к больной со стороны мисс Милли - самой старшей из трех теток - еще можно было назвать родственным. Классический старушечий наряд мисс Милли - черное шелковое платье и башмаки со шнуровкой - неизменно дополняли потертые перчатки и небольшая черная соломенная шляпка с вуалью, без которых доктор не видел ее ни разу. Мисс Милли приветливо улыбалась доктору и не забывала поцеловать Дейрдре.
     - Милая моя бедняжечка, - с дрожью в голосе неизменно говорила она при этом.
     Как-то доктор нашел мисс Милли стоящей на разбитых плитах возле бассейна.
     - Все кончено, все позади, доктор, - печально произнесла она.
     Доктор не имел права приставать с расспросами, но при упоминании о том, что трагическое событие действительно имело место, внутри у него что-то встрепенулось.
     - А как Стелла любила здесь плавать, - продолжила мисс Милли. - Она-то и построила этот бассейн. У нее всегда было такое множество планов и мечтаний. Вы знаете, ведь именно Стелла установила в доме лифт. И таких дел она совершила множество. А какие вечеринки она устраивала! Помню, в доме собирались сотни людей, накрытые столы расставляли по всей лужайке, и оркестры играли. Вы слишком молоды, доктор, чтобы помнить ту жизнерадостную музыку. Стелла заказала драпировку для двухсветного зала. А теперь ткань слишком обветшала, чтобы ее почистить. Нам сказали, что при малейшем прикосновении она просто расползется. И опять-таки Стелла проложила дорожки из плитняка вокруг всего бассейна. Видите, те плиты, что спереди и сбоку, - они похожи на старинные флаги...
     Старуха умолкла, указывая рукой в направлении длинной стены дома, туда, где находился дальний дворик, ныне буйно заросший травами. Она словно была не в состоянии говорить дальше. Потом мисс Милли медленно подняла голову и посмотрела на видневшееся под крышей чердачное окно.
     "Но кто такая Стелла?" - хотелось спросить доктору.
     - Милая бедняжка Стелла.
     Доктор мысленно видел бумажные фонарики, свисавшие с деревьев.
     Возможно, эти женщины просто слишком стары. А та, молодая, - интерн или кто она там еще? - находится за две тысячи миль отсюда..
     Мисс Нэнси часто задирала безгласную Дейрдре. Обычно она наблюдала, как сиделка ведет больную, а затем, кричала несчастной прямо в ухо:
     - Ну же, возьми ноги в руки! Ты же великолепно знаешь, что можешь ходить сама, когда захочешь!
     - У мисс Дейрдре все в порядке со слухом, - прерывала ее выпад сиделка. - Доктор говорит, что она прекрасно слышит и видит.
     Однажды, когда мисс Нэнси подметала лестницу, ведущую в зал, доктор попытался задать ей вопрос. Быть может, думал он, в состоянии гнева она прольет хоть немного света на эту историю.
     - Вы когда-либо замечали хоть малейшие перемены в ее состоянии? Она когда-нибудь разговаривает... произносит хотя бы слово?
     Женщина, сощурившись, долго глядела на доктора. Пот струился по ее круглому лицу. Переносица болезненно покраснела от тяжести сидевших на ней очков.
     - Я скажу вам, что интересует меня! - ответила мисс Нэнси. - Кто будет ухаживать за ней, когда нас не станет? Думаете, ее избалованная доченька, что сидит себе в Калифорнии, вернется и возьмет на себя все заботы? Эта девчонка даже имени своей матери не знает. Снимки сюда присылает Элли Мэйфейр. - Мисс Нэнси презрительно фыркнула - Нога Элли Мэйфейр не ступала в этот дом с того самого дня, когда девчонка появилась на свет. Она и приходила лишь затем, чтобы забрать ребенка. Все, что она хотела, это взять новорожденную девчонку, ибо она не могла иметь детей и до смерти боялась, что муж ее бросит. Там, где они живут, он - большая юридическая шишка. Вам известно, что Карл заплатила Элли? Заплатила за то, чтобы девчонка никогда не возвращалась домой. Точнее, чтобы убрать ее из дома, - таков был замысел. Она заставила Элли подписать бумагу.
     Толстуха горько усмехнулась и вытерла руки о передник.
     - Ее отвезли в Калифорнию, к Элли и Грэму, чтобы она жила в шикарном доме на берегу залива Сан-Франциско и каталась на большой яхте. Вот что случилось с дочерью Дейрдре.
     Значит, девушка ничего не знает, подумал доктор, но вслух не произнес ни слова.
     - Пусть Карл и Нэнси остаются здесь и обо всем заботятся! - продолжала толстуха. - Знакомая семейная песенка. Пусть Карл подписывает чеки, а Нэнси стряпает и драит дом. Интересно знать, какого черта здесь ошивается Милли и чем она занимается? Милли всего-навсего ходит в церковь и молится за всех нас. Ну разве не великое занятие? Тетушка Милли еще более бесполезна, чем была когда-то тетушка Белл. Я вам скажу, что лучше всего умеет тетушка Милли. Срезать цветы. Тетушка Милли без конца срезает розы, а потом кусты дичают. - Мисс Нэнси громко засмеялась - и смех ее едва ли можно было назвать приятным, - а затем прошествовала мимо доктора в спальню пациентки, вцепившись в засаленную ручку швабры. - Нельзя попросить сиделку подмести пол! Нет, как же, они теперь не унижаются до этого! Скажите на милость, почему какая-то там сиделка не может подмести пол?
     В спальне Дейрдре царили чистота и порядок. Скорее всего, эта большая, полная воздуха комната, выходящая на северную сторону, была хозяйской спальней. В мраморном камине лежал пепел. А такие массивные кровати, как та, на которой спала Дейрдре, - с высоким балдахином из орехового дерева и стеганого шелка, - делали в конце прошлого века.
     Доктору понравился запах мастики и свежего белья. Однако расставленные по всей комнате религиозные предметы производили весьма устрашающее впечатление. На мраморном туалетном столике он увидел статую Святой Девы с обнаженным красным сердцем в груди - зрелище зловещее и отталкивающее. Чуть поодаль - распятие с фигуркой истерзанного, скорчившегося Христа, натуралистично раскрашенной, вплоть до темных струек крови, вытекавших из-под пронзивших руки гвоздей. В красных бокалах, возле которых лежал кусочек высохшей пальмы, горели свечи.
     - Она уделяет внимание всем этим религиозным штучкам? - спросил доктор.
     - Черта с два, - ответила мисс Нэнси, наводя порядок в ящиках туалетного столика, откуда резко пахнуло камфарой. - Как же, великое благо сотворят эти святые под здешней крышей!
     Сквозь выгоревшие атласные абажуры виднелись четки, свешивавшиеся с медных, украшенных гравировкой ламп. Казалось, в этой комнате десятилетиями ничего не менялось. Неподвижно замерли желтые кружевные занавеси, успевшие кое-где истлеть. Они словно ловили в плен бившие в окна солнечные лучи, а вместо них посылали в комнату свой собственный свет - тусклый и мрачный.
     На мраморной крышке столика возле кровати стояла шкатулка с драгоценностями. Крышка была откинута, словно внутри лежали дешевые стекляшки, а не настоящие камни. Даже доктор, слабо разбиравшийся в таких вещах, не сомневался в их огромной ценности.
     Возле шкатулки стояла фотография дочери-блондинки. А за ней - более старый, выцветший от времени снимок той же девушки: она и в детстве была весьма миленькой. Под снимком было что-то нацарапано. Доктору удалось разобрать лишь часть надписи: "...Школа Пасифик-Хейтс, 1966..."
     Едва доктор дотронулся до бархатной обивки шкатулки с драгоценностями, мисс Нэнси резко обернулась и крикнула:
     - Доктор, не трогайте там ничего!
     - Боже мой, неужели вы думаете, что я вор?
     - Вы многого не знаете об этом доме и о своей пациентке. Как вы думаете, доктор, почему здесь поломаны все ставни? Почему они готовы вот-вот сорваться с петель? А почему отвалилась с кирпичей штукатурка? - Мисс Нэнси замотала головой, отчего затряслись ее дряблые щеки и искривился бесцветный рот. - Только позвольте кому-нибудь попытаться починить эти ставни. Или попросите кого-нибудь приставить к стене лестницу и попробовать покрасить этот дом...
     - Я не понимаю, о чем вы, - пробормотал доктор.
     - Никогда не прикасайтесь к ее камешкам, доктор, вот о чем я говорю. Не трогайте ни в доме, ни вокруг него ни одной вещи, если они не связаны с вашей работой. Взять, например, бассейн. Ведь он весь забит листьями и грязью, но надо же - старые фонтаны по-прежнему действуют. Вы когда-нибудь задумывались об этом? Но только попробуйте закрыть их краны, доктор!
     - Но кто...
     - Оставьте в покое ее драгоценности, доктор. Вот вам мой совет.
     - А что, перемена в окружающей обстановке способна заставить ее заговорить? - в лоб спросил доктор. Терпению его пришел конец, да и перед этой тетушкой он не испытывал такого страха, как перед мисс Карл.
     Мисс Нэнси засмеялась.
     - Нет, ее это не заставит что-либо сделать, - с презрительной усмешкой ответила она.
     Мисс Нэнси с шумом задвинула ящик обратно. Задребезжали стеклянные бусины четок, ударяясь о небольшую статую Иисуса.
     - А теперь извините, мне нужно убрать еще и в ванной.
     Доктор посмотрел на бородатого Иисуса, указывавшего пальцем на терновый венец вокруг своего сердца.
     Быть может, они здесь все не в своем уме? А если он не уберется из этого дома, то, вероятно, и сам лишится рассудка.

***

     Как-то днем, когда доктор находился в столовой один, он вновь увидел то же слово - "Лэшер", - выведенное на покрытом густым слоем пыли столе. Писали как будто кончиком пальца Начертание заглавной буквы было на удивление затейливым. Что же все-таки могло означать это слово? На следующий день надпись исчезла - оказалась стертой вместе с пылью. На его памяти это было первым и последним вторжением в пыльное царство столовой. Серебряный чайный сервиз, стоявший на буфете, давно уже почернел от грязи. Фрески на стенах потускнели, но если бы доктор внимательно вгляделся в них, то увидел бы тот же самый плантаторский дом, что был изображен на картине, висевшей в холле. Долго и внимательно рассматривая люстру, доктор вдруг понял, что ее никогда не переделывали под электричество. Подсвечники по-прежнему сохраняли следы воска. Какой же грустью веяло от всей окружающей обстановки!
     Даже ночью, в собственной, вполне современной квартире, выходившей окнами на озеро, доктор не мог избавиться от невеселых мыслей о своей пациентке. Неужели она и спит с открытыми глазами?
     - Быть может, это мой долг?.. - вслух произнес доктор.
     Но в чем состоит этот долг? Ее врач имел репутацию прекрасного психиатра. Бесполезно оспаривать его диагноз. Бесполезно пытаться провести какой-нибудь дурацкий эксперимент - скажем, вывезти ее за город или принести на террасу приемник. Или... прекратить введение седативных препаратов и посмотреть, к чему это приведет...
     Или... снять трубку и связаться с ее дочерью, будущим медиком. "Заставила Элли подписать бумагу..." - вспомнил он. Двадцать четыре года - девочка уже вполне взрослая, чтобы узнать правду о своей матери.
     Здравый смысл настойчиво советовал доктору сократить число инъекций. А что касается полного пересмотра диагноза... Он должен был хотя бы предложить это.
     - Вам нужно лишь вводить ей лекарство в предписанных дозах, - сказал старый врач, и на сей раз в его голосе ощущалась холодность. - Проводите возле нее по часу в день. Это все, что от вас требуется.
     Старый болван!
     Не удивительно, что доктор очень обрадовался, впервые встретив у Дейрдре посетителя.
     Начался сентябрь, но было по-прежнему жарко. Войдя в ворота, доктор увидел сквозь сетку террасы мужчину, беседовавшего с больной.
     Высокий, довольно худощавый брюнет.
     Доктора разбирало любопытство. Кто же этот неизвестный? Нужно с ним познакомиться - быть может, он сумеет пролить свет на то, о чем не желают говорить женщины. В самой позе незнакомца - в том, как близко он стоит, склонившись к Дейрдре, - ощущалось нечто интимное. Определенно это давний друг его пациентки.
     Однако, когда доктор вошел на террасу, посетителя там не было. Никого не оказалось и в передних комнатах.
     - Знаете, я только что видел здесь какого-то мужчину, - сказал доктор вошедшей сиделке. - Он разговаривал с мисс Дейрдре.
     - Я его не видела, - отрезала Виола.
     Мисс Нэнси лущила горох в кухне. В ответ на вопрос доктора она смерила его долгим взглядом, а затем так резко мотнула головой, что подбородок ее затрясся.
     - Не слышала, чтобы кто-то входил.
     Что за чертовщина! Да, действительно, незнакомец лишь мелькнул за сетками террасы, но доктор был совершенно уверен, что видел на террасе человека.
     - Ну почему, почему вы не можете поговорить со мной?! - обратился доктор к Дейрдре, когда они остались одни и он готовился сделать ей укол. - Если бы только вы могли сказать... хотите ли вы, чтобы вас навещали, если для вас это важно... - Рука женщины была совсем тонкой. Держа наготове шприц, доктор повернулся к пациентке и вдруг увидел, что она пристально смотрит на него! - Дейрдре?
     У доктора заколотилось сердце.
     Ее глаза закатились влево и уставились в пространство - перед доктором была все та же немая и равнодушная ко всему женщина. И жара, которая уже начала нравиться доктору, вдруг показалась ему гнетущей. Все поплыло перед глазами, он чувствовал, что вот-вот упадет в обморок. Лужайка за пыльной и грязной сеткой словно сдвинулась с места...
     Доктор ни разу в жизни не падал в обморок, и, когда он задумался о происходящем, вернее, когда он попытался задуматься, он вдруг понял, что беседует с мужчиной. Да, тот человек здесь... точнее, в данный момент его здесь не было... но он только что стоял на террасе! Их беседа находилась в самом разгаре, а сейчас он утерял ее нить. Или нет, это было не так. Доктор неожиданно для себя не мог вспомнить, как долго продолжался их разговор. Странно: столько времени проговорить с человеком и не вспомнить, с чего все началось.
     Доктор вдруг осознал, что пытается привести в порядок мысли и получше разглядеть незнакомца. Что тот сказал? Все происходящее совершенно сбивало с толку, поскольку рядом никого не было - никого, кроме Дейрдре, - а значит, и беседовать он ни с кем не мог. Однако он только что сказал брюнету:
     - Конечно, следует немедленно прекратить инъекции...
     Столь безапелляционную точку зрения, несомненно, следовало бы выслушать старому врачу.
     - Да, он глуп! - отозвался брюнет.
     В общем, жуть какая-то... и ее дочка, живущая в Калифорнии...
     Доктор вздрогнул. Потом вскочил на ноги. Что это было? Он уснул в плетеном стуле на террасе. И видел сон. Жужжание пчел сделалось раздражающе громким, а аромат гардений одурманивал словно наркотическое зелье. Доктор перегнулся через перила и окинул взглядом дворик по левую руку. Кажется, там что-то промелькнуло?
     Ничего... Только ветви деревьев, в которых шелестел ветер. Доктор тысячи раз наблюдал в Новом Орлеане этот грациозный танец деревьев - они словно перебрасывали друг другу ветер. Какое приятное, ласковое тепло. "Прекратить инъекции! Она проснется".
     По сетке медленно и неуклюже ползла бабочка-монарх. Величественные крылья. Постепенно доктор сосредоточил взгляд на теле этого существа - маленьком, черном и блестящем. Бабочка исчезла. Перед ним было какое-то отвратительное насекомое.
     - Я должен пойти домой, - ни к кому не обращаясь, вслух произнес доктор. - Что-то мне нехорошо. Наверное, следует полежать.
     Имя того мужчины... Как его звали?.. Доктор только что знал это... такое звучное имя... да, каково значение слова, тем ты и являешься... Но имя действительно было прекрасным... Стоп. Опять начинается. Хватит! Больше он не допустит ничего подобного!
     - Мисс Нэнси! - вскакивая со стула, позвал доктор.
     Его пациентка по-прежнему смотрела в пространство; на фоне халата сияло изумрудное колье, Весь мир наполнился зеленым светом, дрожащими листьями, неясными очертаниями бугенвиллей.
     - Виной всему жара, - прошептал доктор. - А сделал ли я ей укол?
     Господи! Да он же уронил шприц, и тот разбился!
     - Вы звали меня, доктор? - мисс Нэнси, появилась в дверях в сопровождении темнокожей женщины и сиделки, на ходу вытирая руки о передник.
     - Ничего страшного, просто жара, - пробормотал доктор. - Понимаете, я уронил шприц. Но у меня, разумеется, есть другой.
     Устремленные на него взгляды женщин были пристальными, изучающими.
     "Думаете, я тоже схожу с ума?"
     Но в пятницу доктор снова увидел того мужчину.
     В тот день он немного запоздал - был срочный вызов в санатории - и теперь, в час ранних осенних сумерек, торопливо шел по Первой улице, не желая мешать семейному обеду. К воротам он уже не подошел, а подбежал.
     Мужчина стоял в тени террасы, скрестив руки и опершись плечом о столб. Его темные, широко раскрытые глаза были устремлены на доктора, но взгляд их свидетельствовал о том, что незнакомец погружен в размышления. Высокий, худощавый, в безупречно скроенной одежде.
     - Ага, значит, вы все же существуете, - со вздохом облегчения пробормотал доктор. Поднявшись по ступенькам, он протянул незнакомцу руку. - Разрешите представиться: доктор Петри.
     Но.