пытаясь лучше рассмотреть в темноте увядающий цветок.
     Что это? Ему показалось, или в садовых зарослях действительно мелькнул черный ботинок? Снова зашелестели листья. А это еще что? Майкл вдруг обнаружил, что видит перед собой нижний край чьих-то брюк. Кто-то стоял совсем рядом, буквально в дюйме от него. Майкл поднял голову и тут потерял равновесие. Как только его колени ударились о тротуар, над ним склонилась какая-то фигура. Из-за ограды на него смотрели широко раскрытые незнакомые глаза, в которых играли искорки света. Таинственный мужчина словно примерз к месту - зловеще напружиненный, он стоял в опасной близости от Майкла и сверлил его угрожающим взглядом. Когда незнакомец протянул руку, впечатление было таким, будто во тьме на миг мелькнула белая молния. Майкл, инстинктивно отпрянул, внутренне ощущая грозящую ему серьезную опасность, однако буквально через мгновение понял, что в густых зарослях по другую сторону ограды никого нет... Призрачная фигура как будто внезапно растворилась в воздухе...
     Пустота почему-то испугала не меньше, чем появление загадочного незнакомца.
     - Боже, помоги мне, - прошептал Майкл. Сердце колотилось так, что, казалось, билось о ребра. Не было сил встать. Таксист потянул его за руку.
     - Давай-ка двигать отсюда, сынок, пока не появилась патрульная машина!
     Майкл с трудом поднялся, но его качало так, что, казалось, он вот-вот снова потеряет равновесие.
     - Ты его видел? - прошептал он, остановившимся взглядом уставясь на таксиста. - Боже милостивый, это же был тот самый человек! Говорю тебе, тот же самый!
     - А я говорю тебе, сынок, что намерен отвезти тебя в отель, и поскорее. Ты забыл, что это Садовый квартал? Здесь тебе не позволят выписывать пьяные вензеля!
     Майкл все же не удержался на ногах, упал и скатился с тротуара в траву. Перевернувшись, он зашарил руками в поисках дерева, за которое можно было бы ухватиться, но никакого дерева не оказалось. Водитель снова поддержал его, причем ему помогли еще чьи-то руки. Майкл обернулся. Если это опять тот человек."
     Нет, помощником таксиста оказался уже знакомый Майклу англичанин, седовласый джентльмен в твидовом костюме, с которым они летели в одном самолете.
     - Какого черта вы здесь делаете? - прошептал Майкл.
     Однако несмотря на пьяное отупение он все же сумел увидеть доброжелательное выражение лица незнакомца и оценить сдержанность и изысканность его манер.
     - Я хочу вам помочь, Майкл, - последовал весьма учтивый ответ. Столь выразительные и предельно вежливые интонации можно услышать только в речи англичан. - Я буду вам признателен, если вы позволите мне доставить вас в отель.
     - Похоже, самое время, - ответил Майкл, ясно сознавая, с каким трудом дается ему каждое слово.
     Он вновь окинул взглядом заросли деревьев вокруг дома и высокий фасад, почти растворившийся во тьме, хотя сквозь узор дубовых ветвей еще тускло просвечивало небо. Таксист и англичанин вроде о чем-то беседовали. Кажется, англичанин с ним расплачивался.
     Майкл попытался добраться до кармана брюк и достать свой бумажник, но рука все время попадала мимо. Он подался вперед и, выскользнув из рук таксиста и англичанина, снова повалился на ограду. Теперь на лужайке было почти совсем темно, а в окружавших ее кустах и вовсе царил полный мрак. Густо увитые плющом деревянные решетки превратились в едва различимые на черном фоне силуэты.
     Тем не менее под самым дальним миртом Майкл вполне отчетливо видел худощавую человеческую фигуру, бледный овал лица и - к своему полному недоумению - тот же самый старомодный белый крахмальный воротничок и тот же самый шелковый галстук.
     Поистине герой старинного романа. Что удивительно, все эти знакомые детали испуганный, ошарашенный Майкл видел и всего лишь несколько минут назад.
     - Пойдемте со мной, Майкл, позвольте отвезти вас в отель, - вновь донесся до него голос англичанина.
     - Сначала вы должны мне ответить на один вопрос, - откликнулся Майкл, чувствуя, что его начинает бить дрожь. - Скажите, вы видите того человека?
     Однако сам он видел сейчас лишь причудливые узоры, созданные темнотой. Откуда-то из памяти всплыл голос матери - молодой, звонкий и до боли родной: "Майкл, да нет же там никакого человека".

8

     После отъезда Майкла Роуан несколько часов просидела в полусонном состоянии на открытой ветрам западной террасе, греясь на солнце и бессвязно размышляя обо всем произошедшем. В конце концов она пришла к выводу, что несколько шокирована и потрясена последними событиями, но, надо признаться, нанесенные раны довольно приятны.
     Конечно, ни стыд, ни чувство вины за то, что она взвалила на плечи Майкла груз своих сомнений и горя, никуда не исчезли. Однако сейчас Роуан это не особо тревожило.
     Слишком долгое копание в собственных ошибках еще никого не сделало хорошим нейрохирургом. Гораздо правильнее, с точки зрения Роуан, признать ошибку как свершившийся факт, подумать, как избежать подобных промахов в будущем, и продолжать жить дальше. Во всяком случае, именно так она всегда поступала в аналогичных обстоятельствах.
     Роуан критически проанализировала свое состояние: одиночество, грусть, необходимость поделиться с кем-то своими тревогами - все это вместе и заставило ее броситься в объятия к Майклу. К тому же роль утешителя явно доставляла ему наслаждение. Все эти причины и свели их вместе, совершенно непредвиденным образом глубоко окрасив новые отношения неожиданными оттенками.
     Потом Роуан стала снова думать о Майкле.
     До сих пор у нее не было любовников такого возраста, и она даже представить себе не могла, что на свете существуют столь полное бескорыстие и абсолютная бесхитростность, какие явственно сквозили в словах и поступках Майкла. Роуан оказалась совершенно неподготовленной к этому и была буквально зачарована мягкостью и добротой встретившегося на ее пути мужчины. Что же касается его мастерства в постели, то оно было почти на уровне совершенства. Как и Роуан, он предпочитал горячий и спонтанный секс, что-то вроде взаимного изнасилования... Как жаль, что нельзя прямо сейчас повторить пройденное.
     Роуан слишком долго приходилось порознь удовлетворять свои духовные и телесные потребности: первые - за операционным столом, а вторые - с малознакомыми партнерами. Внезапно появившаяся возможность одновременно удовлетворить и то и другое с добросердечным, умным, неотразимо обаятельным мужчиной, обладавшим превосходной фигурой и притягательным сочетанием каких-то загадочных психологических проблем и экстрасенсорных способностей, оказалась слишком неожиданной. Роуан покачала головой и тихо рассмеялась, потягивая кофе.
     - Диккенс и Вивальди, - прошептала она, - Возвращайся ко мне, Майкл, прошу тебя. Возвращайся скорее.
     Человек, выловленный ею из океанских вод, оказался поистине бесценным подарком.
     Но что будет с ним дальше, даже если он вернется оттуда незамедлительно? Навязчивая идея относительно видений, новоорлеанского дома и какой-то цели была для него губительной. И более того, у Роуан было ясное ощущение, что он не приедет в Сан-Франциско.
     Размышляя о Майкле под теплым послеполуденным солнцем, она ничуть не сомневалась, что он уже успел прилично нагрузиться, а к тому моменту, когда доберется до своего таинственного дома, станет еще пьянее. Конечно, было бы куда лучше, если бы Роуан сопровождала его в пути и помогала справиться с превратностями и неожиданностями этого путешествия.
     Ей вдруг пришло в голову, что она дважды бросила Майкла: первый раз, когда слишком поспешно передала его береговой охране, а второй - сегодня, когда позволила лететь в Новый Орлеан одному.
     Разумеется, едва ли кто-либо мог ожидать, что она полетит вместе с Майклом в Новый Орлеан. Но никто и не знал, какие чувства они испытывают друг к другу.
     Роуан долго раздумывала над природой видений Майкла и не пришла к какому-либо окончательному выводу, кроме того, что они никак не связаны с физиологией. Ее пугала и приводила в растерянность их удивительная детальность и в то же время загадочность. Кроме того, при встрече с любым злом простодушие и наивность Майкла могли сослужить ему плохую службу. Добро он понимал лучше, нежели зло.
     И еще одно. Почему, когда они ехали из Сан-Франциско, он задал такой странный вопрос не пыталась ли она каким-то образом его предостеречь?
     Когда Майкл коснулся ее руки, то увидел смерть Грэма. Вполне объяснимо, потому что в тот момент она думала именно о ней. И воспоминание было мучительным. Но на каком основании Майкл воспринял это как намеренное предостережение? Что, если он смог открыть в ее душе нечто такое, о чем сама она даже не подозревала?
     Чем дольше Роуан сидела на солнце, тем яснее понимала, что не способна четко мыслить, что не в состоянии выдержать разлуку с Майклом, ибо тоска по нему терзала душу.
     Роуан поднялась в свою комнату и направилась в ванную, чтобы принять душ. И вдруг до нее дошло, что, ложась с Майклом в постель, она напрочь забыла о противозачаточных средствах. Она не впервые допускала такую глупость, но вот уже много лет ничего подобного с ней не случалось.
     Что ж, что случилось, то случилось. Роуан повернула кран и прислонилась спиной к плиткам стены, подставив тело под водяные струи. Она представила, что у нее может быть ребенок от Майкла. Безумная мысль. Роуан не хотела иметь детей. Никогда. Она снова вспомнила об утробном плоде в лаборатории, опутанном проводами и трубками. Нет, ее предназначение - спасать, а не давать жизнь. И что теперь? Недели две она подергается, а потом, когда узнает, что беременности нет, все пойдет своим чередом.
     Когда Роуан вышла из душа, ее нестерпимо клонило в сон - мысли путались, она с трудом сознавала собственные действия. Возле постели валялась брошенная Майклом рубашка - он стянул ее с себя в прошлую ночь, Обычная рубашка синего цвета, какие носят на каждый день, но накрахмаленная и выглаженная не хуже той парадно-выходной, которая ей вчера понравилась. Роуан аккуратно сложила ее и легла, прижав к себе синий сверток словно любимое детское одеяльце или мягкую игрушку.
     Так она проспала шесть часов.
     Едва проснувшись, Роуан поняла, что не может оставаться одна в доме. Казалось, что каждый предмет в нем хранит на себе отпечаток Майкла, его тепло. Роуан слышала его голос, его смех, его широко распахнутые голубые глаза бесхитростно смотрели на нее сквозь роговые очки, а затянутые в перчатки руки нежно касались ее тела и лица.
     После его отъезда дом казался еще более пустым, а ждать от него звонка было еще слишком рано.
     Роуан позвонила в клинику. Разумеется, там требовалось ее присутствие - это же субботний вечер в Сан-Франциско! Операционные в Центральной больнице города были уже переполнены. В травматологический центр университетской клиники поступали жертвы катастрофы - на сто первом шоссе столкнулись сразу несколько машин. Как обычно, были и пациенты с огнестрельными ранами.

***

     К моменту приезда Роуан в клинику пациентка уже находилась в операционной. Ассистенты подключили все необходимое оборудование и сделали анестезию... Пока Роуан мыла руки, интерн докладывал о состоянии ее будущей подопечной. Женщину пытались убить топором. Большая потеря крови. Доктор Симмонс уже вскрыл черепную коробку...
     Войдя в холодную, точно ледник, операционную, Роуан заметила, как Симмонс облегченно вздохнул.
     Пока ее облачали в стерильный зеленый халат и эластичные перчатки, Роуан почти машинально отмечала про себя, с кем сегодня придется работать... Так... Две медсестры из числа самых лучших. Один интерн заболел, второй чрезмерно возбужден предстоящей операцией. Анестезиологи... Не из тех, с кем она любила работать, но вполне подходящие. Что ж, доктор Симмонс хорошо подготовил ей плацдарм.
     Пациентка... Совершенно незнакомая... Зафиксирована в неудобной сидячей позе: голова опущена, черепная коробка открыта, лицо и руки полностью укутаны несколькими слоями зеленых хлопчатобумажных простыней, безжизненно неподвижные ноги оставлены открытыми...
     Роуан подошла к торцу операционного стола и, кивнув в ответ на слова, брошенные ей анестезиологом, встала позади мешковатого тела. Правой ногой она нажала педаль, чтобы установить в нужное положение огромный хирургический микроскоп и максимально сфокусировать изображение открытого мозга, ткани которого удерживали блестящие металлические зажимы.
     - Ну и месиво! - прошептала Роуан.
     В ответ раздались негромкие смешки персонала.
     - Вероятно, она узнала, что оперировать будете именно вы, доктор Мэйфейр, - сказала старшая из медсестер, - и потому попросила своего муженька шмякнуть ее топором еще раз.
     Роуан улыбнулась под маской, потом сощурила глаза.
     - Как вы думаете, доктор Симмонс, мы сможем удалить кровь, не высасывая попутно слишком много мозгов у бедняжки? - спросила она.
     В течение следующих пяти часов она ни разу не вспомнила о Майкле.

***

     Домой Роуан вернулась в два часа ночи - там было темно и холодно. Другого она и не ждала. Но впервые после смерти Элли Роуан не будоражили тягостные мысли о приемной матери. И впервые воспоминание о Грэме не было мрачным и мучительным.
     Она прослушала автоответчик: никаких сообщений от Майкла. Это расстроило, но не удивило ее. Она живо представила, как пьяный Майкл, шатаясь, спускается по трапу самолета. В Новом Орлеане сейчас около четырех часов утра. Нет, нельзя так рано звонить в отель "Поншатрен".
     Лучше всего не забивать себе голову этими мыслями, решила Роуан, снова укладываясь в постель.
     Лучше не думать о бумаге в сейфе, запрещавшей ей возвращаться в Новый Орлеан. Лучше не думать о том, чтобы полететь туда ближайшим рейсом. И если не думать обо всем этом, то нечего тогда думать и об Эндрю Слэттери, которого не приняли на работу в Стэнфорд, и который, наверное, с удовольствием согласится подменить ее на пару недель в университетской клинике, Тогда какого черта она сегодня спрашивала Ларка о Слэттери, да еще и звонила ему среди ночи только ради того, чтобы узнать, нашел ли Эндрю работу? Что-то явно крутилось в ее воспаленных мозгах.

***

     В три часа ночи Роуан внезапно проснулась... В доме кто-то был. Она не знала, что именно разбудило ее, но не сомневалась, что в доме есть кто-то еще. Кроме дальнего зарева города, единственным освещением в комнате были цифры электронных часов. В окно резко ударил сильный порыв ветра, осыпав все вокруг множеством водяных брызг.
     Роуан чувствовала, как раскачивается на сваях дом. Послышался слабый скрип стекла.
     Роуан встала, стараясь двигаться как можно тише, вытащила из ящика комода револьвер тридцать восьмого калибра, сняла предохранитель и двинулась к лестнице. Револьвер она держала обеими руками, как учил Чейз, ее приятель-полицейский. Роуан упражнялась в стрельбе из этого револьвера и умела с ним обращаться. Она не столько боялась, сколько злилась, но оставалась при этом собранной и хладнокровной.
     Шагов не было слышно. До нее доносились лишь отдаленное завывание ветра в трубе и слабые стоны прочных стеклянных стен.
     С верхней ступеньки лестницы перед Роуан как на ладони открылось все пространство залитой голубоватым лунным светом гостиной. В окно ворвался новый фонтан брызг. Корпус "Красотки Кристины" с глухим стуком бился о резиновые шины на стенке пирса.
     Осторожно ступая по ступенькам, Роуан спускалась вниз, не забывая на каждом повороте лестницы обшаривать глазами все помещения. Вот наконец и нижний этаж. Отсюда ей был хорошо виден каждый уголок, за исключением ванной комнаты, оставшейся за спиной. Роуан осторожно двинулась в сторону ванной, пристально вглядываясь в темноту, но по-прежнему видя перед собой лишь пустое пространство гостиной и неуклюже раскачивающуюся на волнах "Красотку Кристину" за окном.
     В небольшом помещении ванной тоже не оказалось ничего подозрительного. Пустая кофейная чашка, оставленная Майклом на туалетном столике. Запах его одеколона.
     Прислонясь к дверному косяку, Роуан еще раз обвела взглядом комнаты. Ее тревожили яростные порывы ветра, сотрясавшие стеклянные стены дома. Но такие завывания она слышала множество раз, и только однажды стихии удалось разбить одно из стекол. Правда, в августе обычно не бывало штормов такой силы. Штормовым сезоном всегда была зима, когда вместе с ветром на окрестные холмы обрушивались проливные дожди, которые, наполняли улицы жидкой грязью, а порой и сносили с фундаментов дома.
     Роуан завороженно смотрела, как потоки воды с грохотом стекают по длинным открытым террасам, окрашивая их в темные тона. Она видела мириады мельчайших капель на ветровом стекле рубки "Красотки Кристины". Неужели ее обманул этот внезапно налетевший ураган? Роуан настроила свои невидимые внутренние антенны и прислушалась.
     Никаких посторонних звуков - только стоны и скрип стекла и дерева И все же что-то было не так. Она в доме не одна. И тот, кто вломился сюда, сейчас находился на втором этаже, в чем Роуан не сомневалась. Он поблизости. Он следит за ней. Но откуда именно? Роуан не могла найти объяснение собственным ощущениям.
     Электронные часы на кухне едва слышно щелкнули, отмерив еще один интервал времени, и теперь показывали пять минут четвертого.
     Краешком глаза Роуан уловила какое-то движение. Она не обернулась, а, напротив, сочла за лучшее неподвижно застыть на месте. Чуть скосив глаза влево, она увидела фигуру мужчины, стоявшего на западной террасе.
     Незнакомец был худощав, очень бледен и темноволос. В его позе не ощущалось ни скрытой, ни явной угрозы. Он стоял удивительно прямо, спокойно опустив руки. Роуан не могла ясно различить все детали, но выглядел непрошеный гость весьма странно и в то же время не правдоподобно элегантно - словно пришел на великосветский раут.
     Роуан была буквально вне себя от гнева, но при этом сохраняла внешнее хладнокровие и ясность мыслей. Она мгновенно оценила ситуацию. Незнакомец не мог проникнуть в дом через двери террасы. И уж тем более пробить брешь в толстом стекле. Ах, с каким удовольствием она всадила бы в него пулю, но тогда пришлось бы пробить заодно и дыру в стекле. К тому же, заметив ее, этот тип может выстрелить первым. Хотя... С какой стати? Обычно для грабителя главное - проникнуть в дом. Да и он, конечно же, заметил ее давным-давно - Роуан была почти уверена, что он следил за ней и продолжает следить.
     Она очень медленно повернула голову. Темнота внутри гостиной, похоже, не мешала странному посетителю видеть Роуан - во всяком случае, он смотрел прямо на нее.
     Столь откровенная наглость привела ее в бешенство, Она чувствовала, что ситуация становится все более опасной. Внешне холодная, Роуан наблюдала, как мужчина приближается к стеклу.
     - Ну, подходи же, придурок. Я с радостью тебя пристрелю, - прошептала она, чувствуя, как шевелятся волосы на затылке.
     По телу пробежал какой-то приятный холодок. Ей захотелось убить этого человека, кем бы он ни был - непрошеным гостем, вором или сумасшедшим. Роуан хотелось уложить его прямо на террасе, будь то пулей тридцать восьмого калибра или любым иным доступным ей способом.
     Роуан медленно обеими руками подняла револьвер, направила его прямо на незнакомца и вытянула вперед руки, как учил ее Чейз.
     Однако тот ничуть не испугался и не отвел взгляда Сквозь спокойную, ледяную ярость Роуан с неподдельным интересом разглядывала загадочного гостя. Темнота мешала рассмотреть его как следует, но кое-что она все же смогла увидеть: темные вьющиеся волосы, неестественно бледное худощавое лицо, в выражении которого было что-то печальное и умоляющее. Незнакомец стоял, слегка склонив голову, словно разговаривая с Роуан, умоляя о чем-то.
     "Да кто же ты такой?" - подумала она. До нее постепенно доходила вся нелепость этой сцены и одновременно в голове возникла совершенно сумасшедшая мысль: "Он совсем не то, чем кажется... не человек... Я наблюдаю некую иллюзию!" Гнев Роуан неожиданно сменился тревогой, которая в свою очередь переросла в страх.