одном из чемоданов Дейрдре нашла рассказы своей матери - "всю эту чушь о Гринвич-виллидж". Прочитав их, девочка бросилась в Нью-Йорк искать своего отца, хотя никто не знал, жив он или нет.
     Поиски Дейрдре закончились в психиатрической клинике Бельвю, и мисс Карлотта летала в Нью-Йорк, чтобы забрать ее оттуда.
     Кажется, в 1959 году до отца Мэттингли дошли сплетни об очередном "скандале" в доме Мэйфейров. Говорили, что в свои восемнадцать лет Дейрдре Мэйфейр забеременела. Она бросила колледж в Техасе. А отец ребенка - "нет, вы только представьте себе!" - один из профессоров, женатый человек и вдобавок протестант. И вот теперь он после десяти лет брака намерен развестись и жениться на Дейрдре!
     Казалось, весь приход только и говорил о случившемся. По слухам, мисс Карлотта полностью устранилась от происходящего, зато мисс Нэнси лично отправилась с Дейрдре в магазин Гэса Майера и купила ей миленькое подвенечное платье для будущей свадьбы в здании городской ратуши.
     К тому времени Дейрдре превратилась в очаровательную девушку, столь же красивую, как в свое время Анта и Стелла. Люди даже сравнивали ее с Мэри-Бет.
     Но отец Мэттингли по-прежнему помнил лишь испуганную девочку с побелевшим от страха лицом. И раздавленные цветы под ногами...
     Однако свадьбе не суждено было состояться.
     Когда Дейрдре была на пятом месяце, отец ребенка погиб в автомобильной катастрофе. Профессор ехал в Новый Орлеан, и на шоссе, идущем вдоль берега Миссисипи, в его стареньком "форде" неожиданно лопнул трос рулевой тяги. Машина потеряла управление, врезалась в дуб и в ту же секунду взорвалась.
     Отцу Мэттингли между тем предстояло узнать еще одну невероятную историю, касающуюся семьи Мэйфейр. Он услышал ее жарким июльским вечером во время благотворительного церковного базара и потом многие годы не переставал вспоминать.
     Над асфальтом двора сияли разноцветные лампочки. Прихожане в рубашках с короткими рукавами и прихожанки в хлопчатобумажных платьях то и дело подходили к многочисленным деревянным киоскам, где, заплатив пять центов, можно было выиграть шоколадный кекс или плюшевого медвежонка. Асфальт под ногами был мягким от жары, а пиво в наскоро сколоченном дощатом баре лилось рекой. Отцу Мэттингли казалось: куда ни пойди, везде натолкнешься на сплетни о Мэйфейрах.
     Дейв Коллинз рассказывал седоволосому Рэду Лонигану, главе семейства владельцев похоронной конторы, о том, что Дейрдре держат взаперти в ее комнате. Сидевший рядом с ними за кружкой пива отец Лафферти не сводил с Дейва хмурого взгляда. Дейв знал Мэйфейров дольше, чем кто-либо, даже дольше Рэда.
     Отец Мэттингли взял бутылку холодного пива и присел на дальний конец скамьи.
     Дейву Коллинзу очень льстило, что его рассказ слушают двое священников.
     - Святой отец, я родился в 1901 году, - объявил он, хотя отец Мэттингли даже не смотрел в его сторону. - Да, в том же году, что и Стелла Мэйфейр. Я помню, как ее вышвырнули из пансиона урсулинок и мисс Мэри-Бет перевела ее в здешнюю приходскую школу.
     - Слишком уж много сплетен вокруг этой семьи, - мрачно заметил Рэд.
     - Стелла была настоящей колдуньей, - продолжал Дейв. - Все это знали. И речь вовсе не обо всех этих дешевых колдовских штучках и заклятиях - они были не для Стеллы. Суть в том, что в ее кошельке никогда не переводились золотые монеты.
     Рэд негромко и печально рассмеялся.
     - Как бы то ни было, концу Стеллы не позавидуешь.
     - Зато уж она и пожила с размахом, пока Лайонел ее не пристрелил, - возразил Дейв.
     Он сощурился и подался вперед, опершись о правую руку. Левая в это время цепко держала бутылку с пивом.
     - Как только Стеллу похоронили, этот кошелечек появился возле кровати Анты. Куда бы тетки его ни прятали, он всегда возвращался на прежнее место.
     - Что-то плохо верится, - сказал Рэд.
     - Говорю вам, каких только монет не было в том кошельке: итальянские, французские, испанские...
     - А откуда ты это знаешь? - поинтересовался Рэд.
     - Отец Лафферти их видел! Ведь правда, святой отец? Мисс Мэри-Бет по воскресеньям обычно бросала эти монеты в кружку для пожертвований. Да подтвердите же, что именно так все и было! Помните, что она всегда при этом говорила; "Потратьте эти монеты поскорее, святой отец. Пусть они уйдут от вас до захода солнца, иначе они всегда возвращаются назад".
     - Ну и чушь ты городишь! - насмешливо бросил Рэд.
     Отец Лафферти молчал. Его маленькие темные глаза перебегали от Дейва к Рэду. Потом он бросил взгляд на отца Мэттингли, сидевшего напротив.
     - Как это понимать: "всегда возвращаются назад"?
     - Она имела в виду, что монеты снова оказываются в ее кошельке, - с загадочным видом ответил Дейв.
     Он замолчал и надолго припал к бутылке, а когда внутри не осталось ничего, кроме пены, хрипло рассмеялся и добавил;
     - Мэри-Бет могла сколько угодно раздавать эти монеты, и они всегда к ней возвращались. Об этом она не раз говорила и моей матери лет пятьдесят назад, когда платила ей за стирку. Мать служила прачкой во многих богатых семьях, и все оставались довольны ее работой. А мисс Мэри-Бет всегда платила ей такими монетами.
     - Что-то плохо верится, - снова произнес Рэд.
     - Тогда я расскажу вам кое-что еще, - Дэйв наклонился вперед, оперся локтями о стол и, прищурив глаза, буквально впился взглядом в Рэда Лонигана, - Дом, драгоценные камни, кошелек - все это взаимосвязано. Причислите сюда же и фамилию Мэйфейр. Как вы думаете, почему женщины в этом семействе всегда оставляют свою девичью фамилию: за кого бы они ни выходили замуж, в конце всегда стоит Мэйфейр? Хотите знать причину? Так вот: ведьмы они, эти женщины! Все без исключения.
     Рэд покачал головой и пододвинул свою полную бутылку к Дейву.
     - Говорю вам, это чистая правда, - продолжал тот, хватая бутылку за горлышко. - Ведьмовство издавна передается у них по наследству, от поколения к поколению. В те годы люди без конца судачили об этом. Мисс Мэри-Бет была посильнее Стеллы, - Дейв сделал большой глоток из бутылки Рэда, - И поумнее, потому что в отличие от Стеллы умела держать язык за зубами.
     - А как ты узнал обо все этом? - спросил Рэд. Дейв вытащил свой белый мешочек с табаком и зажал его между пальцами.
     - Не найдется ли у вас настоящей сигаретки, святой отец? - спросил он у Мэттингли.
     Рэд усмехнулся.
     Отец Мэттингли протянул Дейву пачку "Пэлл-Мэлл".
     - Благодарю вас, святой отец. А теперь вот что я тебе скажу, Рэд. Не подумай, что я хочу увильнуть от ответа на твой вопрос. Обо все этом я знаю от своей матери, а она - от мисс Мэри-Бет. Это было в двадцать первом году. Мисс Карлотта только что окончила юридическую школу имени Лойолы. Все ее поздравляли и хвалили: умница, будет юристом и все такое. А мисс Мэри-Бет сказала моей матери: "Избрана не Карлотта, а Стелла. Стелла обладает даром и после моей смерти получит все". Моя мать, понятное дело, полюбопытствовала, что это за дар. Мисс Мэри-Бет ответила: "Она видела того человека. Та из нас, которая способна видеть того человека, когда бывает одна, наследует все".
     Отец Мэттингли почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Прошло уже одиннадцать лет с того дня, как он услышал так внезапно оборвавшуюся исповедь Дейрдре, но он не забыл ни слова из рассказа девочки. Они называют его "тот человек"...
     Отец Лафферти гневно смотрел на Дейва.
     - "Видеть того человека?" - холодно спросил он. - Ради всего святого, что означает эта чепуха?
     - Мне кажется, отец, что благочестивый ирландец вроде вас не нуждается в объяснениях. Разве не известно, что ведьмы величают дьявола человеком? Кто не знает, что именно так они называют его, когда он приходит посреди ночи подбивать их на разные злые дела, о которых и говорить-то противно? - Дейв снова издал хриплый, нездоровый смешок, потом достал из кармана грязный платок и высморкался. - Женщины семейства Мэйфейр - ведьмы, и не мне вам об этом говорить, отец. Они были ведьмами и остаются таковыми. Ведьмовство - их наследственный дар. Помните старого мистера Джулиена? Я-то его хорошо помню. Он был в курсе всего - так мне говорила мать. И вы знаете, что это правда, святой отец.
     - Что ж, это действительно наследие, - сердито проговорил отец Лафферти. - Это наследие невежества, завистничества и душевной болезни! Вы когда-нибудь слышали о подобных вещах, Дейв Коллинз? Слышали о ненависти между сестрами, о зависти или безжалостном честолюбии?
     Не дожидаясь ответа, старый священник встал и пошел прочь, пробираясь меж группами празднующих.
     Отец Мэттингли был ошеломлен вспышкой гнева отца Лафферти. Уж лучше бы просто посмеялся, как сам Дейв Коллинз.
     А Дейв Коллинз к этому времени прикончил и бутылку Рэла.
     - Рэд, не повторить ли еще парочку? - спросил он, переводя взгляд то на Рэда, то на отца Мэттингли.
     Рэд равнодушно взирал на пустые бутылки. Потом медленно извлек из кармана смятую долларовую бумажку.
     В тот вечер, перед сном, отцу Мэттингли вспомнились книги, которые он читал в семинарии... Высокий человек, смуглый человек, обходительный человек, инкуб, который появляется по ночам, великан, главенствующий на шабаше! Священник вспомнил пожелтевшие картинки в одной из книг мастерски нарисованные, но ужасные по своему содержанию.
     - Ведьмы, - прошептал отец Мэттингли, погружаясь в сон.
     "Отец, она говорит, что он - истинный дьявол. Что даже смотреть на него - это грех".
     Он проснулся еще до рассвета, и в ушах его по-прежнему отчетливо звучал сердитый голос отца Лафферти: "...завистничество... душевная болезнь..." Может, это и есть правда, скрытая между строк? Священнику казалось, что в узор головоломки вставлен недостающий кусок. Теперь он почти наяву видел всю картину. Дом, управляемый железной рукой, дом, в котором прекрасные, полные духовных устремлений женщины встречали свой трагический конец. И все же что-то по-прежнему не давало священнику покоя... "Они все его видят, отец..." Цветы под ногами... крупные белые гладиолусы и тонкие ветви папоротника. Отец Мэттингли словно воочию видел, как давит их ботинком.

***

     Дейрдре Мэйфейр отказалась от своей дочери. Она родила ее в новой благотворительной больнице седьмого ноября. В тот же день Дейрдре поцеловала дитя и передала дочку в руки отца Лафферти. Тот совершил обряд крещения новорожденной и вручил ее заботам родственницы из Калифорнии, собиравшейся удочерить ребенка.
     Но Дейрдре поставила одно непременное условие: ее девочка должна носить фамилию Мэйфейр и никогда, ни при каких обстоятельствах эта фамилия не может быть изменена. В противном случае, заявила Дейрдре, она не подпишет необходимые бумаги. На том же настаивал и ее старый дядя Кортланд. Даже отцу Лафферти не удалось уговорить ее переменить решение. Дейрдре требовала, чтобы это условие было при ней зафиксировано в свидетельстве о крещении. А несчастный старый Кортланд Мэйфейр - замечательный джентльмен - был к этому времени уже мертв. То страшное падение с лестницы стоило ему жизни.
     Отец Мэттингли не помнил, когда он впервые услышал это слово - "неизлечимая". Дейрдре впала в буйство еще до выписки из больницы. Рассказывали, что она беспрерывно разговаривала вслух, хотя рядом никого не было, и все время повторяла одну и ту же фразу "Ты это сделал, ты убил его!" Медсестры боялись заходить к ней в палату. Однажды Дейрдре прямо в больничном халате отправилась в часовню и там посреди службы начала смеяться и что-то громко выкрикивать. Обращаясь к пустоте, она обвиняла неведомо кого в убийстве своего возлюбленного, говорила, что ее лишили ребенка и бросили одну среди "врагов". Попытки монахинь утихомирить Дейрдре вызвали у несчастной новый приступ буйного помешательства - она буквально взбесилась. Пришлось вызвать санитаров, которые и забрали ее, кричавшую и отбивавшуюся.
     Весною отец Лафферти умер. К тому времени Дейрдре поместили в какую-то закрытую лечебницу. Куда именно - никто не знал. Рите Лониган очень хотелось написать Дейрдре, и она попросила своего свекра Рэда узнать адрес. Однако мисс Карл сказала, что в этом нет необходимости - никаких писем.
     Только молитвы за Дейрдре...
     И потекли годы...
     Отец Мэттингли покинул приход. Он трудился в иностранных миссиях. Работал в Нью-Йорке. Вдали от Нового Орлеана он постепенно перестал вспоминать обо всем, что было связано с этим городом. Лишь одно воспоминание не желало оставлять его мысли и неизменно вызывало чувство стыда: Дейрдре Мэйфейр... Несчастная девочка, которой он не помог... Его заблудшая Дейрдре...
     Уже в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, когда отец Мэттингли ненадолго приехал навестить свой старый приход, он отправился на Первую улицу и за знакомой оградой увидел худощавую бледную молодую женщину, сидевшую в кресле-качалке на боковой террасе, обтянутой ржавой сеткой от насекомых. Эта женщина в белом халате походила на привидение, но священник, увидев рассыпанные по плечам черные локоны, сразу же узнал в ней Дейрдре. А когда отец Мэттингли открыл заржавленные ворота и подошел по дорожке из плитняка к террасе, он увидел, что и выражение лица у нее осталось прежним. Да, то была Дейрдре, та самая девочка, которую однажды, почти тридцать лет тому назад, он привел в этот дом.
     Полускрытая провисшей на тонких деревянных рамах сеткой, Дейрдре сидела совершенно неподвижно и никак не отреагировала ни на появление отца Мэттингли, ни на его голос, шепотом позвавший ее:
     - Дейрдре.
     Шею ее украшал кулон с великолепным изумрудом, а на пальце блестело кольцо с рубином. Те самые драгоценные камни, о которых слышал священник? Как не вязались они с бесформенным халатом.
     Встреча с мисс Милли и мисс Нэнси была короткой. Отец Мэттингли чувствовал себя неловко... Да, Карл, разумеется, в своем офисе, работает. Да, на террасе действительно сидит Дейрдре. Теперь она живет дома, но разговаривать с ней бесполезно.
     - Она совершенно лишилась разума, - с горькой улыбкой объяснила мисс Нэнси. - Вначале электрошок выбил из нее память, потом и все остальное. Теперь Дейрдре в таком состоянии, что, случись пожар, она, несомненно, сгорит вместе с террасой. Бедняжка то и дело ломает руки, пытается что-то сказать, но не может...
     - Прекрати, Нэнси, - прошептала мисс Милли, слегка качнув головой и скривив рот, словно обсуждение таких подробностей было дурным вкусом.
     Она сильно состарилась и превратилась в такую же утонченную седовласую леди, какой когда-то была мисс Белл. Та давно уже умерла.
     - Хотите еще кофе, святой отец? - словно стремясь сгладить неловкость, вызванную последним замечанием, спросила мисс Милли.
     И все же, несмотря ни на что, женщина, сидевшая в кресле-качалке, оставалась красивой. Шоковая терапия не сделала седыми ее волосы. И глаза Дейрдре оставались все такими же синими, хотя сейчас их взгляд был совершенно пустым. Словно церковная статуя. "Отец, помогите мне". На изумруд упал свет, и камень вспыхнул, как маленькая звездочка.
     В последующие годы отец Мэттингли редко приезжал на юг, но каждый раз неизменно навещал дом на Первой улице, хотя явственно ощущал, что ему отнюдь не рады. Извинения мисс Нэнси становились все более короткими, и тон их - все более резким. Иногда на его звонок вообще никто не выходил. Если мисс Карл была дома, визит ограничивался торопливым обменом несколькими фразами посреди пыльного зала и атмосфера была весьма натянутой. Ему больше не предлагали выпить кофе в беседке. Отец Мэттингли обратил внимание на толстый слой пыли, покрывавший великолепные люстры. Неужели они даже свет зажигать перестали?
     Конечно, женщины постепенно старели. В 1979 году умерла Милли. Похороны были внушительными, и на них съехались родственники со всей страны.
     А в прошлом году не стало и Нэнси. Сообщение о ее кончине, полученное от Джерри Лонигана, застало отца Мэттингли в Батон-Руж, и он успел на похороны.
     Мисс Карл было за восемьдесят - совсем старуха: костлявая, сухая как щепка, с крючковатым носом, седыми волосами, в очках с толстыми стеклами, из-за которых глаза ее казались непомерно большими; распухшие лодыжки выпирают из черных туфель со шнуровкой. Во время прощальной церемонии на кладбище она была вынуждена сидеть.
     Сам дом неотвратимо разрушался. Когда отец Мэттингли проезжал мимо него на машине, его глазам предстало весьма безотрадное зрелище.
     Дейрдре тоже изменилась - от ее хрупкой, тепличной красоты не осталось и следа. Усиленные попытки сиделок заставить ее ходить оставались тщетными: Дейрдре спотыкалась на каждом шагу, а вывернутые в запястьях, как у больных артритом, руки висели точно плети. Сиделки жаловались, что голова у Дейрдре постоянно падает набок, а рот всегда открыт.
     Картина даже издали выглядела печальной. А драгоценные украшения на Дейрдре делали ее поистине зловещей. Бриллиантовые серьги в ушах живой статуи. А изумруд величиной с ноготь большого пальца, висевший у нее на шее? Отец Мэттингли, который превыше всего верил в святость человеческой жизни, вдруг подумал, что смерть была бы для Дейрдре благословением.
     На следующий день после похорон Нэнси, проходя мимо старого дома, священник столкнулся с незнакомым англичанином, стоявшим у дальнего конца ограды.
     Этот представительный человек сообщил, что его зовут Эрон Лайтнер, и без обиняков поинтересовался:
     - Вам что-нибудь известно об этой несчастной женщине? Вот уже более десяти лет я вижу ее на этой террасе. Знаете, меня беспокоит ее судьба.
     - Меня тоже, - признался отец Мэттингли. - Говорят, ей уже ничем нельзя помочь.
     - Какая странная семья, - сочувственно произнес англичанин. - Сейчас так жарко. Как вы полагаете, ощущает ли она зной? На первый взгляд кажется, что ей не должно быть жарко, поскольку под потолком террасы установлен вентилятор. Однако он, похоже, сломан.
     Отец Мэттингли сразу же проникся симпатией к англичанину. Напористый, уверенный в себе и в то же время весьма вежливый человек. И как хорошо одет: прекрасный полотняный костюм-тройка Даже тросточка в руках. Облик Лайтнера заставил отца Мэттингли вспомнить элегантных джентльменов, прогуливавшихся когда-то по Сент-Чарльз-авеню или отдыхавших на передних террасах, наблюдая из-под полей соломенных шляп за прохожими... Да, то была другая эпоха.
     Стоя под раскидистыми ветвями дуба, отец Мэттингли негромко беседовал с англичанином и при этом не переставал удивляться тому, как непринужденно и легко себя с ним чувствует. Похоже, все, о чем рассказывал священник: шоковая терапия, лечебницы, новорожденная дочь Дейрдре, увезенная в Калифорнию, - было хорошо знакомо мистеру Лайтнеру. Однако отец Мэттингли ни в коем случае не собирался упоминать о сплетнях Дейва Коллинза относительно Стеллы или "того человека". Повторять подобную чепуху было бы крайне глупо. К тому же услышанное в тот июльский вечер слишком уж тесно соприкасалось с тайнами, которые Дейрдре поведала ему на исповеди.
     За разговорами священник не заметил, как они с Лайтнером оказались возле ресторана "Дворец командора". Англичанин пригласил отца Мэттингли на ленч. Для священника это было большим удовольствием. Он уже не помнил, когда обедал в дорогих новоорлеанских ресторанах вроде этого, со скатертями на столиках и льняными салфетками. Англичанин заказал превосходное вино.
     Во время ленча он искренне признался, что интересуется историей семейств, подобных Мэйфейрам.
     - В свое время у них была плантация на Гаити, давно, когда остров еще назывался Сан-Доминго. Думаю, что та плантация называлась на французский манер - Мауе Faire. Еще до восстания рабов на Гаити предки нынешних Мэйфейров нажили себе состояние на кофе и сахаре.
     - Неужели вам известно столь далекое прошлое этого семейства? - удивленно спросил священник.
     - Да, конечно. Об этом написано в книгах по истории, - пояснил Лайтнер. - Плантацией управляла сильная и властная женщина - Мари-Клодетт Мэйфейр Ландри, пошедшая по стопам своей матери Анжелики Мэйфейр, Но к тому времени на Гаити сменилось уже четыре поколения Мэйфей