Почувствовав,  что  кто-то  тронул  его  за  руку,  Дэвид   буквально
подскочил на месте.
   - Дэвид, она в страшной опасности, - сказала ему Эдит Фипс.
   Он с облегчением вздохнул, увидев,  что  Эдит  уже  оправилась  после
своего обморока и что она, в отличие от остальных, не паникует.
   - Это самовнушение, - сказал он.  -  Я  уже  видел  примеры  подобной
истерии прежде.
   Эдит посмотрела на него, как на сумасшедшего.
   - Нет, это нечто совсем иного рода. Мы должны помочь ей, пока еще  не
поздно. Нам необходимо вывести ее из транса.
   Толпа вокруг них значительно поредела, большинство участников  сеанса
сгрудились возле двери, торопясь как можно скорее выбраться отсюда. Эдит
и Эту хорошо видна была сидевшая в кресле женщина.
   - О Господи! - выдохнула едва слышно Эдит.
   Те немногие, кто не бросился  к  выходу  и  еще  оставались  в  зале,
включая двух помощников Бротски,  буквально  застыли  на  месте,  словно
загипнотизированные  представшим  перед  их  глазами  зрелищем.   Кто-то
застонал. В следующую секунду послышался грохот - кто-то рухнул на пол.
   Ибо лицо Эльзы Бротски в этот момент не  имело  ничего  общего  с  ее
обычным обликом.
   Плоть вздулась и  сделалась  неровной.  Кожа  покрылась  морщинами  и
складками, а кое-где на ней появились участки, где она  была  гладкой  и
тонкой, почти прозрачной. Подобную  трансформацию  уже  невозможно  было
принять за игру света и тени - происшедшие изменения слишком бросались в
глаза. Создавалось впечатление, что под этой  кожей  скрывается  великое
множество лиц, каждое из которых стремится заявить о себе, вырваться  на
поверхность, до предела растягивая поверхность кожи. Зрелище,  столь  же
невероятное, сколь и ужасное, было тем не менее завораживающим.
   Казалось,  что  лицо  Эльзы   Бротски   вот-вот   непременно   должно
взорваться.
   Потрясенный всем увиденным, Эш как зачарованный внимательно следил за
мгновенными  трансформациями,  сменявшими   одна   другую   с   огромной
быстротой, хладнокровно и упрямо он ожидал  завершения  процесса,  желая
узнать, как далеко все это может зайти. Дэвид  совершенно  не  испытывал
жалости к женщине, хотя и не мог не упрекать себя за это.
   Увидев, что Эдит отходит от  него  и  догадываясь,  куда  именно  она
направляется, он поднял руку, пытаясь остановить ее. На какой-то миг  ее
силуэт закрыл от него картину происходящего, но вот Эдит уже возникла  в
том же луче света, в эпицентре кошмара.
   Эдит склонилась к измученной женщине и, положив руки на ее искаженное
лицо, тихо заговорила с ней.
   Эш бросился к ней,  обходя  по  пути  немногих  оставшихся  "гостей",
застывших на месте и  полными  смертного  ужаса  глазами  смотревших  на
женщину в черном. Один из охранников повернулся к  приближавшемуся  Эшу,
но даже не попытался преградить ему путь. Вместо этого он бросился прочь
и вклинился в теснившуюся у выхода толпу. Его напарник от ужаса  лишился
способности двигаться и не  мог,  а  быть  может,  не  хотел  подойти  к
беспомощной женщине. Третий помощник, тот, который управлял лучом света,
выхватывая из темноты лица участников сеанса, вцепился в треногу,  чтобы
не упасть, и, словно не желая  верить  в  реальность  того,  что  видел,
отчаянно тряс головой.
   Бротски вдруг резко приподнялась, выгнулась всем телом, хотя руки  ее
по-прежнему оставались как будто  привязанными  к  подлокотникам.  Эдит,
спотыкаясь, попятилась назад. Тело изогнулось дугой, живот округлился до
невероятных  размеров,  как  на  последнем  месяце  беременности,  спина
оказалась втянутой. Голова ее при этом оставалась  в  прямом  положении,
подбородок лежал на тонкой материи, обтягивавшей  грудь,  -  создавалось
впечатление, что голову отделили от шеи и просто положили туда.
   Страшнее всего были ее глаза: зрачки закатились и видны  были  только
выпученные и тусклые, как у дохлой рыбы, белки.
   В целом она представляла собой поистине жуткое  зрелище,  а  лицо  ее
по-прежнему находилось в движении, гримасничая, словно горгулья.
   Голоса настойчиво  продолжали  звучать  -  неземные  речи  слетали  с
неподвижных губ, представляя собой череду  малопонятных  глупостей  и  -
гневных возгласов...
   - ...не могу не кошка ты и я это совершенно  другое  помню  то  время
длинный тоннель яркий свет мамочка пожалуйста  мамочка  цветы  их  здесь
много прекрати оставь скажи всем ты конец смерть вся  боль  проходит  не
забудь под лестницей когда же ты перестанешь хватит мы не хотим этого мы
хотим я чтобы нас оставили...
   Из носа, а затем и из уголков глаз Бротски хлынула кровь.
   Эш стоял перед ней, испуганный и потрясенный силой ее конвульсий.  Не
зная, что еще можно предпринять, он шагнул  ближе  и,  как  чуть  раньше
сделала это Эдит, взял руками ее голову, стараясь  побороть  отвращение,
которое вызывала в нем вздувшаяся и шевелящаяся под его пальцами плоть.
   В какой-то нелепой  пародии  на  сладострастье  она  терлась  о  него
животом,  а  ее  красные,  истекающие  кровью  глаза  смотрели  на  него
невидящим взглядом. Дыхание женщины было зловонным,  словно  отравленным
исходящими из нее речами.
   Спазматические движения сменились дрожанием, все тело сотрясалось,  и
Эшу стоило огромных усилий удерживать руки на  ее  лице.  Спина  женщины
выгнулась  еще  больше,  казалось,  что  она  вот-вот  сломается,  живот
поднялся выше и находился теперь на уровне груди  Эша.  Голова  женщины,
лежавшая между грудями, походила на гротескный, дрожащий и  пульсирующий
муляж.
   Словно литания, перекрывая все остальные, звучало лишь одно слово:
   - ...прекрати... прекрати... прекрати...
   Невероятной силы дрожь достигла, видимо, наивысшей точки, потому  что
тело Эльзы Бротски вдруг замерло, застыло неподвижно.
   Как показалось Эшу, женщина стала такой холодной, будто заледеневшей,
словно он держал сейчас в руках мраморную статую.
   Голоса смолкли. На смену им откуда-то из самых  глубин  тела  женщины
зазвучал на пронзительно высокой ноте похожий на похоронный плач вопль.
   Поначалу  тихий,  отдаленный,  он  становился  все  громче,  пока  не
вырвался из широко раскрытого рта оглушительным, душераздирающим визгом.
   Прежде чем Эльза Бротски бесформенной массой осела перед его глазами,
Эш успел услышать еще одно слово... Имя...
 
*** 
 
   Эдит Фипс буквально терялась в догадках. Почему  она  дважды  слышала
имя Дэвида - в первый раз среди бессмысленного гула голосов и во  второй
- в этом последнем крике?
 
24 
 
   Эш шевельнулся в постели и провел рукой по лбу, пытаясь снять давящую
изнутри боль. Он откашлялся, попробовав прочистить саднящее горло, потом
нехотя открыл глаза и глубоко втянул в себя воздух,  словно  дыхание  не
было для него вполне естественным процессом.
   Он шевельнулся еще раз, вяло, через силу подтянулся и сел на кровати.
Тусклый дневной свет проникал в комнату, разогнав тени, ночью казавшиеся
густыми и бесформенными, создававшие атмосферу таинственности. Эш что-то
пробормотал - возможно, он ругал себя  за  полное  отсутствие  жизненной
энергии.
   Он с усилием поднял руку и посмотрел на часы. От  удивления  сон  как
рукой сняло. Давно перевалило за полдень - Эш проспал невероятно долго.
   Он прислонился к спинке кровати и начал растирать руками лицо,  чтобы
окончательно избавиться от сонливости.  Он  чувствовал  себя  совершенно
разбитым, пальцы затекли, тело казалось  чужим,  и  он  вспомнил,  каким
влажным оно было, когда он просыпался среди ночи. Не обращая внимания на
то, что в комнате холодно, Эш сбросил с себя одеяло. Сухая кожа казалась
очень бледной при свете дня. Простыни  на  кровати  были  скомканы,  его
беспокойные метания во сне уничтожили всякие следы чьего бы то  ни  было
пребывания рядом с ним ночью.  Однако  на  простыне  остались  пятна  от
спермы.
   Эш медленно встал, морщась от пульсирующей боли во лбу, и потащился к
окну. Опершись руками о раму, он выглянул в парк.
   Вокруг все было тихо и спокойно. Ни ветерка, ни движения  облаков  на
небе - оно было сплошь покрыто серыми тучами; до него не  доносилось  ни
единого звука.
   Да и сам дом, весь Эдбрук казался до странности тихим.
   Эш сразу же обратил на это внимание, хотя мысли его заняты были в тот
момент совсем другим  -  воспоминаниями  о  прошедшей  ночи.  Перед  его
глазами стояла  Кристина  -  чистая  и  прекрасная  в  своей  наготе,  с
рассыпавшимися по плечам  темными  волосами,  обрамлявшими  ее  лицо,  и
длинными прядями, спускавшимися до кончиков грудей.
   Он вновь мысленно коснулся ее и вновь ощутил ее чувственную  ответную
реакцию, почувствовал влагу  ее  тела  и  то,  как  оно  содрогалось  от
наслаждения.
   Эш отошел от окна, присел на край кровати  и  закрыл  ладонями  лицо.
Куда она ушла? Почему Кристина бросила его среди ночи?
   Даже не умывшись, он медленно  оделся,  ему  и  в  голову  не  пришло
принять ванну. Взявшись за дверную ручку, он с минуту  помедлил,  словно
ожидая чего-то и недоумевая, почему  ему  так  не  хочется  выходить  из
комнаты. Царившая в доме тишина нервировала Эша, ему казалось, что  весь
дом - каждый камень, каждая доска в нем -  застыл  в  ожидании  чего-то,
ожиданием была пропитана вся атмосфера  Эдбрука...  Ожиданием  чего?  Эш
злился сам на себя.  Он,  Дэвид  Эш,  прагматик  и  убежденный  реалист,
выдумывал теперь невесть что. Ну и фантазии лезут ему в  голову!  Эдбрук
обыкновенный  дом,  не  более.  Однако  история  его  хранила  множество
трагедий, и одна из них настолько  ужасна,  что  память  о  ней,  вполне
вероятно, по-прежнему сильна и оказывает влияние на  настоящее.  Но  все
это не имеет никакого отношения к власти над домом призраков в настоящем
смысле этого  слова.  Здесь  нет  привидений,  нет  духов  или  видений,
тревожащих жизнь нынешних обитателей дома.  Хотя,  возможно,  в  Эдбруке
любят розыгрыши.
   С этой мыслью Дэвид распахнул дверь.
   Коридор был пуст, но ничего другого он и не ожидал. Однако было  одно
обстоятельство, вызывавшее у Дэвида суеверный страх, - весь дом  казался
необитаемым и одновременно погруженным... в меланхолическую печаль.
   Эш прошел по коридору к лестнице и с галереи заглянул вниз,  в  холл.
Даже воздух в Эдбруке казался древним и  тяжелым.  Хотя,  возможно,  это
ощущение было связано с его собственным состоянием и не  имело  никакого
отношения к действительности. События двух прошедших ночей  травмировали
его психику и совершенно измотали нервы. Несмотря на то, что он  проспал
большую часть дня, походка его была неуверенной,  а  мысли  кружились  и
путались в голове.
   Он подошел к комнате Кристины и тихонько постучал в дверь. Ответа  не
последовало. Эш не стал стучать еще раз и вошел в комнату.
   Остановившись у порога, он,  слегка  приоткрыв  рот,  обвел  взглядом
комнату.
   Ничего необычного в спальне Кристины не  было.  Кровать  с  латунными
перекладинами в изголовье и в ногах была аккуратно застелена, на пуховом
одеяле не было ни складочки. Старинная мебель  искусно  украшена  резным
орнаментом. Набивные шторы отведены в стороны и прихвачены великолепными
застежками, а сквозь тюлевые занавески в комнату проникал дневной свет.
   Ничего необычного, если бы не...
   ...Если бы не тот факт, что  все  это  носило  отпечаток  старости  и
ветхости. Не было ни журналов, ни книг, не видно было никакой одежды или
ночного белья, которые обычно бывают разбросаны по  стульям  и  креслам.
Все вокруг было серым, тусклым, как будто покрытым толстым слоем пыли.
   Ни единого звука, никаких признаков того,  что  в  этой  спальне  жил
кто-то. Она больше походила на заброшенный музей.
   На бюро, над которым висело овальное  зеркало,  стояли  в  серебряных
рамках две фотографии, и Эш подошел ближе, чтобы получше их рассмотреть.
Взяв в руки одну из них и стерев с нее пыль, он  узнал  изображенную  на
ней  пару  с  портрета,  который  видел  предыдущей  ночью.  Сидевшие  в
напряженно  застывших  позах  родители  Кристины  холодно  улыбались   в
объектив  фотоаппарата.  Второе  фото,  судя  по  всему,  было   сделано
значительно раньше и запечатлело потомство Мариэллов. Он уже хотел взять
в руки эту фотографию, но тут взгляд его упал на зеркало и он  увидел  в
нем свое отражение. Несмотря на покрывавший зеркало слой грязи, он сумел
разглядеть мешки у себя под глазами и черноту небритого подбородка. Он в
смущении отпрянул  и  провел  рукой  по  взъерошенным  волосам,  пытаясь
привести их хотя бы в относительный порядок.
   Сам не зная зачем, он дотронулся до кровати (возможно, это  был  жест
истосковавшегося  любовника,  который   ласково   гладит   белье   своей
возлюбленной, чтобы вновь испытать хотя бы видимость интимной близости),
провел пальцами по покрывалу. Материя оказалась жесткой на ощупь.
   Выйдя из спальни, Эш вернулся к  лестнице  и  почти  бегом  спустился
вниз, чувствуя в душе беспокойство из-за царившей вокруг  неестественной
тишины.  Он  обошел  комнату  за  комнатой,  проверяя,  не  нарушены  ли
оставленные им печати и нет ли где-либо следов порошка, прежде чем войти
внутрь и отключить сработавшую при его появлении аппаратуру.
   Заметно волнуясь и с трепетом в душе, он  подошел  к  двери,  которая
вела в подвал, открыл  ее  и  с  верхней  ступеньки  лестницы  попытался
определить  причиненный  пожаром  ущерб.  За  исключением  кучки   пыли,
покрывавшей осколки разбитой бутылки бренди,  он  не  увидел  ни  одного
свидетельства случившегося здесь прошлой ночью: не было  ни  почерневших
стен, ни обгоревших деревянных балок, ни запаха дыма  и  гари.  Все  это
оказалось лишь иллюзией. В архивах Института  экстрасенсорики  хранилось
множество описаний подобных случаев. Эш сам не понимал,  что  именно  он
почувствовал при этом - облегчение или тревогу.
   Из подвала он прошел через холл к кухне  и  остановился,  прежде  чем
туда войти. Изнутри слышались какие-то звуки. Слабый шум, поскребывание.
   Дверь была чуть приоткрыта, и Эш осторожно и медленно начал открывать
ее.
   Бегавшие по кухонному столу мыши не замечали его присутствия до  того
момента, пока дверь не раскрылась  настежь,  ударившись  о  перегородку.
Крохотные  существа,  не  потрудившись  даже  взглянуть  на   вошедшего,
бросились врассыпную - некоторые из них шлепались на придвинутые к столу
стулья, другие стремительно спускались по  ножкам  стола,  причем  каким
образом им это удавалось, оставалось поистине непостижимым.
   При виде этих меховых комочков с длинными, волочившимися  хвостами  у
Эша мурашки побежали по коже. На столе их было всего  около  полудюжины,
но они производили такой шум, что казалось, будто их сотни. Раскрошенный
хлеб - половина буханки, возле которой лежал нож с тускло поблескивавшим
лезвием, - которым лакомились мыши,  был  покрыт  черной  плесенью.  Это
зрелище и воспоминания о только что суетившихся здесь  меховых  комочках
вызвали у Эша приступ тошноты.
   Он бросился к раковине,  стараясь  не  наступить  на  кого-нибудь  из
крохотных существ, хотя, по правде говоря, в тот  момент  его  это  мало
волновало. Рвоты не было, он  сплюнул  лишь  большое  количество  слюны,
попавшей на спинки двух сидевших в раковине тараканов.  Дэвид  отпрянул,
глотая поднимавшуюся к горлу горько-кислую жидкость.  Господи!  Да  этот
дом просто утопает в грязи и мерзости! Что же произошло  с  Эдбруком  за
одну лишь ночь? Этот вопрос промелькнул у него в голове, но даже если бы
он высказал его вслух, ответить было некому. Он протянул руку и повернул
старинной формы кран. Послышалось бульканье, из крана неровными толчками
хлынула бурая вода, чуть  погодя  она  стала  чистой  и  потекла  ровной
прозрачной струёй. Над сгустками его  слюны  кружились,  дергая  тонкими
ножками, черные мухи. Эш закрутил кран и отошел от раковины.
   Задняя дверь оказалась незапертой,  и  он  вышел  на  улицу,  радуясь
свежему, хотя и по-зимнему холодному воздуху. Вытирая  тыльной  стороной
ладони губы и подбородок, он лихорадочно хватал ртом  воздух,  чувствуя,
как постепенно усталость покидает его. Дэвид  поежился  от  холода  и  с
отчаянием в голосе произнес имя Кристины.
   Эш не был уверен в том, что действительно надеется услышать ответ.  И
все же позвал ее снова.
   И стал напряженно вслушиваться в тишину.
   Стоя на возвышавшейся над парком террасе, он приложил ладони  рупором
ко рту и снова крикнул:
   - Кри-и-и-сти-и-и-на-а-а!!!
   Затем крикнул еще раз, но  уже  тише  и  практически  ни  на  что  не
надеясь.
   Кристина покинула Эдбрук, так же как, судя по всему, и няня Тесс.  Эш
остался совсем один,  и  его  вдруг  охватило  странное  и  необъяснимое
ощущение, что разрушающийся дом злорадно смеется над ним.
 
25 
 
   Красная  "Фиеста"  осторожно  влилась  в  поток   машин   на   шоссе,
двигавшихся на  северо-запад,  и  стала  постепенно  набирать  скорость,
словно радуясь своему освобождению от переполненных городских улиц.
   Но на лице единственного сидевшего в машине человека радости не было.
И вовсе не из опасения перед поджидавшими ее в дороге  трудностями  Эдит
Фипс так крепко вцепилась в руль.
   Эш шел по коридору к лестнице, на ходу натягивая на себя пальто и  не
потрудившись даже закрыть за собой дверь спальни.  Он  быстро  спустился
вниз, стараясь поскорее выбраться из этого дома, пустота и мрак которого
безмерно подавляли его.
   Холодный воздух по крайней мере избавил его от сонливости и апатии, и
он  чувствовал  острую  потребность   в   энергичном   движении,   чтобы
окончательно прийти в себя.
   На последней ступеньке лестницы он на миг задержался  и  взглянул  на
стоявший в другом  конце  холла  огромных  размеров  телефон.  Эш  решил
попытаться еще раз. В конце концов  он  ничего  не  теряет,  всего  лишь
несколько секунд. Он подошел к аппарату и поднял к уху  тяжелую  трубку.
Губы его искривились в  некоем  подобии  улыбки  -  линия  не  работала.
Впрочем, ничего другого он и не ожидал.
   Швырнув трубку на место, Дэвид рукавом пальто стер пыль с ладони.
   Эш поспешил к выходу, и шаги его по деревянному полу гулко отдавались
в пустом холле. Он открыл одну из створок двери, вышел на улицу и  почти
бегом спустился по ступенькам, ведущим от входа.
   Он поднял воротник пальто и отвернул лацканы, прикрывая от  холодного
ветра грудь. Под его ногами громко шуршал покрывавший дорожку гравий.
 
*** 
 
   Огромный грузовик  с  прицепом  проскользнул  так  близко,  что  Эдит
испугалась - ей показалось, что ее "Фиесту" сейчас  затянет  под  колеса
этого  монстра.  Во  всяком  случае,  воздушный  поток,  созданный  этой
гигантской гусеницей, был таким сильным, что Эдит  пришлось  еще  крепче
вцепиться в руль, чтобы удержать  машину  на  ровном  ходу.  Взглянув  в
боковое зеркало, она увидела,  что  у  грузовика  много  последователей,
правда значительно меньших размеров, водители которых,  возможно,  давно
уже сгорали от нетерпения - быть  может,  с  того  самого  момента,  как
выехали на трехполосное бетонное шоссе. Эдит взглянула на спидометр - на
пятнадцать ниже допустимой. Что  ж,  наверное,  она  действительно  сама
виновата, однако не одна она ехала со скоростью 55 миль в час. "Нет,  вы
только посмотрите на нас, - проворчала она себе под  нос,  -  прямо  как
процессия катафалков". Она невесело улыбнулась, и эта улыбка как  нельзя
лучше соответствовала ее настроению. Откуда в ней этот ужасный, лишающий
сил страх? Почему она так боится за Дэвида? Она не могла  найти  ответа.
Интуитивное видение не всегда бывает ясным и отчетливым. В основном  оно
построено на чувствах, на подсознании,  но  на  этот  раз  эмоциональное
напряжение было чересчур сильным. И оно исходило от самого Дэвида, имело
непосредственную связь именно с ним. Словно бедняжка  посылал  отчаянные
сигналы бедствия. Но все было так зыбко, так туманно...
   Она резко нажала ногой на тормоз, заметив вдруг  всего  в  нескольких
ярдах впереди себя другую машину.
   Она приказала себе успокоиться.  Что  бы  ни  случи