за  спиной  правившего
всадника. Преодолевая  массу  опасностей,  им  удалось,  наконец,  счастливо
добраться в Узун (Овернь), но утомление,  вызванное  долгим  путешествием  и
неудобным положением на седле, не прошло  для  принцессы  бесследно:  у  нее
развилась сильнейшая лихорадка, разбитость  и  ломота.  Приглашенный  хирург
быстро справился с взятой на себя задачей; несмотря на высокое знание своего
дела, врач этот отличался крупным недостатком: он не умел  держать  язык  за
зубами. Повсюду слышались шутки хирурга относительно лечения и курьезов с ее
высочеством. Принцесса  узнала  о  распространяемых  на  ее  счет  слухах  и
положила конец выведшим ее  из  себя  инсинуациям  путем  назначенной  врачу
экзекуции. И все это по праву сильного!
     Из  архивов  французского  окружного  суда  извлекаем  преинтереснейший
случай, относящийся к  акту  мести  знатной  дамы  во  времена  царствования
Людовика XIV. Маркиза дю Тренель  и  госпожа  де  Лианкур  проживали  вблизи
Шомона; каждая из дам из кожи лезла вон, чтобы перещеголять свою соперницу и
выставить другую перед обществом в невыгодном для нее свете. Война велась во
всех смыслах обесточенная, и в конце концов  маркиза  пришла  в  отчаяние  и
решилась  на  крайние  меры.  В  сопровождении  штата  своей  прислуги   она
подкараулила госпожу де Лианкур, приказала вытащить несчастную женщину из ее
экипажа и... высекла розгами. Госдожа де Лианкур обратилась с жалобой в суд,
который вынес приговор, гласивший: Маркиза дю  Тренель  должна  попросить  у
потерпевшей на коленях прощения, обязуется уплатить  двадцать  тысяч  рублей
штрафу за  бесчестье  и  подвергается  ссылке  в  места,  расположенные  вне
пределов суда, постановившего настоящий приговор. Довольно высокая плата  за
удовольствие угостить свою соперницу порцией  "березовой  каши"!  Несчастные
слуги поплатились  еще  хуже:  несмотря  на  то,  что  они  являлись  только
исполнителями приказаний своей госпожи, их отправили на галеры.
     В  другом  случае  двух  дам  знатного  происхождения   уголовный   суд
приговорил к тяжелому наказанию за то, что они, воспылав завистью к  красоте
дочери  мелкого  арендатора  и  заподозрив  в  ее  лице  опасную  для   себя
конкурентку, приказали высечь ни в чем невинную девушку розгами.  О  графине
Дюбарри также рассказывается, что за какое-то нанесенное ей оскорбление  она
прибегла к наказанию обидчицы розгами. Ей показалось, что маркиза фон  Розен
подтрунивает над ней; когда же  она  рассказала  о  своем  горе  королю,  то
Людовик, находясь в хорошем расположении духа, успокоил ее тем, что  сказал:
"Ведь маркиза еще дитя; самым подходящим наказанием может послужить для  нее
розга". Этот ответ короля дал  графине  Дюбарри  повод  вообразить,  что  ей
даруется право отомстить  маркизе  именно  розгой.  Воспользовавшись  первым
визитом маркизы, Дюбарри, не долго думая, основательнейшим образом выполнила
акт мести. Маркиза фон Розен принесла  жалобу  королю,  но  Дюбарри  в  свое
оправдание сослалась на  то,  что,  наказывая  телесно  маркизу,  она  точно
следовала инструкции, полученной  ею  от  его  величества.  Интересно  далее
утверждение  многих  придворных,  которые  уверяли,  что  Людовик  во  время
экзекуции находился в  укромном  местечке  и  с  удовольствием  наблюдал  за
процедурой порки маркизы.
     Придворный шут герцога  Феррарского,  Гонелла,  приехал  во  Флоренцию,
чтобы  здесь  сыграть   свою   свадьбу.   Возвратившись   после   свадебного
путешествия, он позволил себе по  адресу  своей  госпожи  неуместную  шутку,
которая обошлась ему слишком недешево. Уверив герцогиню,  что  молодая  жена
его страдает глухотою, он убедил затем последнюю в том, что герцогиня  глуха
и ничего ровно не слышит. Во время представления супруги шута ко двору между
обеими дамами, одной, знатной, и другой,  низкого  происхождения,  произошел
чрезвычайно комичный разговор, ибо каждая из них, будучи уверена в том,  что
ее собеседница одержима глухотою, говорила обычные при дворе и представлении
комплименты, буквально надрывая при этом  глотку.  Окружавшее  обеих  женщин
общество еле-еле удержалось от хохота и с  необычайными  усилиями  старалось
придать своим физиономиям серьезное выражение. Когда герцогиня узнала  сущую
правду, она  не  подала  вида  неудовольствия,  но  в  глубине  души  решила
отомстить шуту.
     Как-то утром она приказала позвать шута к себе; когда последний вошел в
комнату, дверь за ним была заперта на ключ, причем его окружила целая  банда
женщин, вооруженных прутьями, иного обещавшими уже при  одном  поверхностном
взгляде на них. "Ну-с, каналья! Сейчас тебя будут наказывать! Я научу  тебя,
как шутить с такими дамами, которые по своему общественному положению  стоят
неизмеримо выше твоей жены!"  -  сказала  герцогиня.  Шут  упал  на  колени,
сожалел о своем поступке, слезно  просил  прощения  и  умолял  до  наказания
выслушать еще одну  просьбу.  Получив  разрешение  и  не  вставая  с  колен,
придворный шут сказал: "Высокоуважаемая госпожа, и вы, почтенные дамы!  Имею
честь попросить только об одном: пусть первый удар нанесет мне  та  из  вас,
которая когда-либо и каким бы то ни было образом совершила  поступок  против
чести". Само собой  разумеется,  что  герцогиня  не  пожелала  начать  лично
экзекуцию и приказала сделать это кому-либо из пожилых дам, но эти последние
решительно отказались выполнить приказание.  Молодые  девушки,  невзирая  на
строгий этикет, расхохотались, прутья полетели в угол, и Гонелла был спасен.
     Точно такой  же  хитростью  избавился  от  опасности  французский  поэт
Клопинель: за сочиненные им сатирические и  неприличные  стихи,  посвященные
прекрасному  полу,  фрейлины  двора  Карла   Красивого   порешили   наказать
невоздержного на злые шутки поэта розгами, но находчивость  спасла  его  так
же, как и Гонеллу.
     У Брантома описан случай, в котором некоторая  принцесса  фигурирует  в
качестве судьи над иезуитом, достойно ею наказанным. Дело в том, что  Филипп
II Испанский вздумал вступить во второй брак со своей  племянницей,  дочерью
Максимилиана II и вдовой Карла IX, короля французского,  Принцесса  отвергла
предложение короля Филиппа II, после чего последний вместе со своей сестрою,
матерью принцессы, обратился за содействием  к  одному  из  отцов  иезуитов,
славившемуся своей ученостью, образованностью и эрудицией.  Но  иезуит  этот
тщетно пустил в  ход  всю  силу  своего  красноречия:  принцесса  оставалась
непреклонной. Когда повторные попытки иезуита слишком надоели  принцессе,  и
когда тот, несмотря на предостережения ее высочества, продолжал убеждать  ее
согласиться на предложение Филиппа, - принцесса приказала высечь его плетью,
и высечь притом самым жестоким образом.
     В одном издававшемся в Германии иллюстрированном журнале был  напечатан
рассказ,  главным  действующим  лицом  которого  является  некая  парижанка.
Эксцентричная особа эта держала при  себе  монашенку,  исполнявшую  роль  не
только духовника, но и палача, ибо два раза в неделю  аккуратнейшим  манером
наказывала розгами свою госпожу, разумеется, с полного  согласия  последней.
Дама принадлежала к высшей парижской аристократии, и потому  разоблачения  о
подобной жизни ее произвели огромное впечатление  во  всех  слоях  населения
Парижа и далеко за пределами  его.  Кто  мог  бы  подумать,  что  наутро  по
возвращении  со  светского  бала,  красавица  босиком  и  в  одной   сорочке
пробиралась по длинному, вымощенному кирпичом коридору в домашнюю  часовенку
свою,  где  поджидали  уже  вооруженные  пучками  розог   святые   сестры...
Раздавалось приказание улечься на холодных  ступенях  алтаря,  и  начиналась
далеко не бутафорская экзекуция... Обратный путь  в  свои  роскошные  хоромы
парижанка, по приказанию монахинь, должна была проделать ползком на коленях.
     В заключение настоящей  главы  приводим  описание  одного  французского
"Клуба розог", почерпнутое нами из старого французского  романа.  Клуб  этот
был основан  незадолго  до  владычества  террора,  причем  дамы,  состоявшие
членами этого веселого кружка, с очаровательной элегантностью  угощали  друг
друга ударами  розог.  Экзекуции  предшествовал  обыкновенно  допрос  особым
комитетом, и если  последний  находил  свою  сестру  виновной  в  каком-либо
проступке,  то  приговор  немедленно  приводился  в  исполнение:  подсудимую
раздевали и наказывали определенным количеством ударов березовыми прутьями.
     Если отнестись к упомянутому выше роману, и в частности к упоминанию  о
столь оригинальном клубе с доверием, то состоявшие членами клуба дамы самого
высшего общества без всяких церемоний  наказывались  розгами  от  рук  своих
товарок по убеждению. Аристократки эти изображаются  в  романе  учредителями
новых веяний, они, по словам автора, задавали  в  обществе  тон,  изобретали
моды,  некоторые  из  которых  имели  большое  сходство  с  костюмом   нашей
прародительницы Евы.


        ^TРОЗГА В ГЕРМАНИИ И ГОЛЛАНДИИ^U

     Рассмотрев  телесные  наказания  во  Франции,  мы  переходим  к  прочим
государствам континента: Голландии, Германии, Австрии и Польше, в каждом  из
которых телесные наказания носили свой  собственный  отпечаток,  имели  свои
особенности и обычаи. Как в Германии, так  в  Австрии,  Голландии  и  Польше
существовали позорные  плацы  или  площади,  воздвигались  позорные  столбы,
процветали тюрьмы и другие исправительного характера  учреждения.  Не  менее
часто прибегали к розге в этих государствах и в домашней обстановке,  причем
плетка не была в загоне  также  и  среди  представителей  педагогического  и
юридического мира.
     В различных городах Германии позорный столб водружался  на  рыночных  и
базарных площадях;  преступников  обыкновенно  раздевали,  причем  экзекуцию
производил специально для этой цели содержавшийся палач.  Орудием  наказания
служили березовые розги, число ударов доходило иногда до  семидесяти.  Среди
зрителей преобладающий элемент составляли представительницы прекрасного пола
всех  возрастов,  которые  взирали  на  процедуру  наказания  с  нескрывамым
удовольствием. Розга в домашнем применении была так хорошо известна им,  что
они не ощущали ни малейших укоров совести, когда наблюдали за взмахами ее  в
публичном месте.
     В Австрии, Голландии и Германии родители нисколько не церемонились даже
с вполне взрослыми детьми своими и частенько наказывали их розгами дома либо
отправляли  на  известный  срок  в  специальные  исправительные   заведения.
Особенно могучим лекарством считалась розга от влюбчивости в период полового
созревания и, разумеется, чаще всего тогда,  когда  предмет  любви  так  или
иначе приходился родителям не по нраву.
     Сын одного из именитых купцов столицы  Голландии,  Амстердама,  безумно
влюбился в дочь бургомистра. По целым неделям он буквально не  прикасался  к
пище, не пил, не  спал  и  временами  походил  на  человека,  лучшим  местом
пребывания которого может явиться сумасшедший  дом.  Озабоченный  состоянием
сына, отец юноши приглашал знаменитейших врачей города, но  все  предписания
последних никакого влияния на здоровье молодого  человека  не  оказывали.  В
один  непрекрасный  для  юноши  день  отец  его   нашел   случайно   письмо,
адресованное сыном  даме  своего  сердца.  Все  стало  купцу  ясно,  диагноз
немедленно определился, а вместе с ним изменился и способ лечения  больного.
Врачей в  дом  более  не  приглашали...  Юношу  отправили  в  исправительное
заведение, где несколько добрых порций "березовой каши" совершенно  избавили
молодого больного от не менее "молодой мечты любви"...
     Воспитанники учебных заведений находились с  розгой  в  самых  близких,
хотя и далеко не дружественных отношениях, причем на недостаток в количестве
ударов никто из них пожаловаться не мог. Чаще  всего  били  по  рукам,  хотя
доставалось и другим участкам молодого тела. До конца  прошлого  столетия  в
Гронингене существовал обычай,  в  силу  которого  пред  каникулами  ученики
должны были прыгать через обруч, в то время как учитель награждал их  ударом
розги по тому месту, откуда у всех людей  обыкновенно  растут  ноги.  Иногда
учитель с расставленными ногами становился у ворот школы и проделывал ту  же
самую церемонию, т. е. награждал проскальзывавших через  "тоннель"  учеников
ударами розги.
     Что касается древних германских законов, то  по  отношению  к  телесным
наказаниям их можно было смело  назвать  щедрыми.  Тюрьмы  и  исправительные
заведения щеголяли целым арсеналом орудий такого сорта, как плети,  палки  и
березовые прутья. В смысле  постановления  приговора  о  телесном  наказании
судьи и члены магистратуры пользовались  вполне  неограниченной  властью.  В
исправительных тюрьмах, главный  контингент  обитателей  которых  составляли
несчастные  женщины,  очень  часто  томились   лица   совершенно   невинные,
попадавшие  сюда  либо  по  капризу  знатных  мира  сего,  либо  из   особых
соображений бессердечных родственников. Экзекуции над  женщинами  полагалось
производить женщинам, причем разрешалось снимать только верхнее  платье.  На
самом же деле в огромном  большинстве  случаев  наказывал  тюремный  сторож,
предварительно совершенно обнажая свою жертву.
     Телесному наказанию в Германии сплошь и рядом подвергались  не  имевшие
оседлости бродяги и те приезжие, которые по недостатку материальных  средств
были  лишены  возможности  отправиться   на   родину.   Усердные   экзекуции
назначались также виновным в преступлении против шестой доведи. Иллюстрацией
этого служат старинные вышивки,  на  которых  увековечены  сценки  наказания
женщинами стоящих пред ними на  коленях  рыцарей.  В  песнях  нибелунгов  из
древнегерманского эпоса поется, как  божественный  супруг,  рыцарь  Зигфрид,
наказывал телесно свою супругу Кримжильду  за  то,  что  она  выдала  тайну,
которую он ей под секретом рассказал. Далее, княгиня Гудрун была привязана к
железной кровати и  избита  ветвями  терновника  по  приказанию  озлобленной
королевы за то, что осмелилась отказаться  выйти  замуж  за  отвратительного
внешностью королевича.
     Как мы уже упоминали выше, иезуиты благославляли  применение  розги,  в
особенности как  средство  для  наказания  молодых  девушек.  Здесь  уместно
упомянуть о Святой  Кресценции,  которая  безгранично  верила  в  могущество
розги. Испытав плодотворное влияние  розги  на  себе,  она  советовала  всем
широкое применение ее. Как-то раз к ней за Советом  обратилась  одна  из  ее
двоюродных сестер, семнадцатилетняя красавица-дочка которой была влюблена  в
красавца-соседа. Святая Кресценция  попросила  прислать  молодую  девушку  к
себе, а уж средство у нее имеется. "Великолепное средство", -  сказала  она.
Лишь только Мариела - так звали юную красавицу - вошла в  дом  своей  святой
родственницы, как последняя предстала пред ней с огромной  розгой  в  руках.
Через несколько минут гостья украсилась синяками  и  кровоподтеками.  Помимо
этого, матери влюбленной девушки  преподана  была  инструкция  повторного  и
более  частого  применения  предпринятого  Кресценцией  лечения  вплоть   до
достижения Мариелой девятнадцатилетнего возраста. Несчастной девушке  ничего
другого, кроме повиновения решению святой родственницы,  не  оставалось,  и,
когда мать ее не имела времени или сил лично заняться "лечением",  "больную"
отправляли для систематических экзекуций к родственницам...
     В школах при  церквях  и  монастырях  били  щедро  и  часто.  Известные
аугсбургские монашки, известные под именем "Монашек в  сапогах",  вследствие
того, что зимою должны были надевать на  ноги  маленькие  сапоги,  содержали
школу для мальчиков, в которой обучались ученики в  возрасте  от  восьми  до
десяти лет. Если кто-либо из них должен был быть наказан, то его  заставляли
влезать головой в отверстие печи таким образом, что  нижняя  часть  туловища
вместе  с  нижними  конечностями  оставалась  снаружи.   Затем   наказуемого
раздевали и основательным образом обрабатывали розгой.
     В немецких  гимназиях  исполнение  телесных  наказаний  поручалось  так
называемому "синему человеку", но  в  школах,  находившихся  в  руках  самих
иезуитов или  их  последователей,  экзекуция  производилась  непосредственно
"господином  учителем".  В  огромном  большинстве  случаев  подобные   школы
учреждались для совместного обучения мальчиков и девочек, и последних так же
часто секли, как и первых. В свое оправдание иезуиты  обыкновенно  говорили,
что розга представляет  собою  "необходимую,  существенную  составную  часть
целого". И если считать только что  приведенное  положение  исходной  точкой
иезуитских понятий, то частое злоупотребление  розгой  ничего  удивительного
собой представить не может. Случаи с патером  Мареллем  в  Баварии  и  одним
аббатом  из  Гента   произвели   большой   переполох   и   долго   считались
сенсационными. Аббат этот был одержим форменной страстью  к  раздаче  ударов
направо  и  налево.  Очень  часто  он  бил  учеников  вверенной  ему   школы
собственноручно, а если, вследствие какой-нибудь причины,  присутствовать  в
том помещении, где происходила экзекуция, не мог, то  уж  во  всяком  случае
заглядывал в окошко. Святые отцы безумно радовались случаю пустить  розгу  в
ход и, мало того, любили при этом  отпускать  специальные  шуточки.  Ударить
один раз розгой по руке  обозначалось  выражением  "положительная  степень".
Порка по седалищным частям называлась на их  условном  языке  "сравнительной
степенью",  форменная  же  экзекуция,   произведенная   по   всем   правилам
иезуитского искусства, нашла название "превосходной степени".
     Любовное  отношение  к  порке,  развитое  и   вскормленное   иезуитами,
мало-помалу явилось достоянием семьи, и очень часто экзекуция в превосходной
степени доставалась детям не только в школе, но и  дома.  До  этого  периода
телесное наказание во многих германских государствах, особенно в  гессенских
владениях,  рассматривалось  как  политическое  преступление.  Неожиданно  в
высший  государственный  совет   Пруссии   было   внесено   предложение   об
обязательном введении телесного наказания, но  оно  отвергнуто  большинством
голосов.
     Некий субъект, содержавшийся недавно в одной из тюрем Германии,  описал
после своего освобождения различные роды и виды новых методов,  введенных  в
деле телесного наказания. Многие  из  них  по  своей  натуре  представляются
настолько жестокими, что не слишком зверское применение  плети  является  по
сравнению с этими новыми методами буквально благодеянием. Малейшие уклонения
от существующего в тюрьме режима карались публичным  выговором.  Присутствие
всех тюремных служащих или  же  лишением  известных  свобод  и  преимуществ,
изредка допускающихся а домах заключения. Далее следовал карцер, сокращенная
пища, доходившая до хлеба и воды, лишение постели, кандалы и -  как  крайняя
мера - специальный стул. Стул этот представлял собою нечто вроде деревянного
кресла; преступник усаживался на него, причем шея, грудь, живот,  верхние  и
нижние конечности стягивались  особым  кожаным  ремнем.  Благодаря  давлению
последнего, происходила задержка  в  кровообращении,  что  влекло  за  собой
чрезвычайно неприятные ощущения.  Случалось,  что  провинившихся  заставляли
сидеть на таком стуле шесть часов кряду, пока изо рта, носа  и  ушей  их  не
показывалась кровь. Крики и стоны несчастных невозможно было в таких случаях
выносить.
     Хотя Польша и не существует уже больше как отдельное  государство,  тем
не менее поляки сохранили особый  отпечаток,  ярко  характеризующий  как  их
национальность, так и особую манеру этого народа жить.  Воспитание  детей  и
содержание прислуги не обходится без телесного наказания,  которое  занимает
при этом удивительно видное место. В те времена, когда  все  крестьяне  были
крепостными,  жестокие  порки   являлись   чем-то   понятным,   само   собой
разуме