ривычку  в  костюме
нищенки расхаживать по улицам и в компании с профессиональными  попрошайками
попадала  в  полицию,  по  предписанию  которой   отбывала   соответствующие
наказания. Ее духовник, иезуитский патер, возложил на нее упомянутый  только
что обет смирения, а чтобы заставить ее еще больше умерщвлять свою плоть, он
отдал ее в учение к пастуху в роли пастушки, где с  ней  обращались,  как  с
девчонкой, и за малейший проступок, хотя бы он был совершен ею, например, во
время  произнесения  "Отче  наш",  награждали  пощечинами.   Получив   такое
образцовое воспитание  при  помощи  побоев  и  розги,  она  в  сообществе  с
иезуитами учредила большой аннунциатский монастырь,  члены  которого  носили
имя "небесных" и подразделялись на синих и небесно-синих.
     Физитантийский орден, основанный молодой вдовой Франциской де Эанталь и
находившийся  под  опекой  Франца  Салейского,  предпочитал  особую  систему
наказаний: кающиеся подвергались осмеянию и всеобщему глумлению. Уличенные в
ленности монашенки должны были носить во время трапезы на голове подушку или
другой  неподходящий  предмет;  либо  их   пеленали   и   укачивали   словно
новорожденных младенцев.  Но  эта  система  не  пользовалась  симпатиями,  и
некоторые монашенки говорили, что охотнее  согласились  бы  на  власяницу  и
плеть святого Франциска Ассизского и предпочли бы  им  мед  и  сахар  Франца
Салейского.
     Урсулинский орден был распространен  преимущественно  в  Германии  и  в
отношении телесных наказаний представлял собою редкий и приятный контраст  с
другими женскими орденами. Последовательницы  этого  ордена  посвящали  себя
воспитанию детей и подготовке простых женщин и девушек в домашние  прислуги.
Розга применялась здесь чрезвычайно редко,  и  под  наказание  ею  подходили
исключительно случаи отпадения от ордена и бегство из монастыря.
     Орден госпиталистов и театинерианцев практиковал ту  же  самую  систему
наказаний,  что  и  упомянутые  выше  братства;  тюрьмы  их  были   снабжены
достаточным количеством цепей, плетей, розог и колодок.
     Винцент де'Паула основал орден лазаристов и ввел  среди  цоследователей
своих тяжелые телесные наказания.
     Жанна  Валуа  основала  орден   испытания   Марии,   находившийся   под
покровительством и наблюдением францисканских монахов. Десять молодых женщин
вели совершенно уединенный образ жизни, молились и постились вместе с Жанной
Валуа и каждый день вечером должны были  каяться,  после  чего  наказывались
своей начальницей. Этот  орден  раскаивающихся  имел  своей  целью  спасение
падших женщин, причем статуты его отличались такой жестокостью, что  сечение
признавалось столь же необходимым, как насущный хлеб.
     Несколько  мягче  и  добросердечнее   относился   к   своим   собратьям
госпиталитский орден, но и здесь розга и плеть  занимали  довольно  почетное
место.
     Если  благосклонный  читатель,  познакомившийся  теперь  с  нравами   и
обычаями прежних монахов и монашенок, вообразит, что в наше  время  подобные
жестокости  более  места  не  имеют,  то  он  введет  сам  себя  в   большое
заблуждение. Еще недавно появились разоблачения монастырских нравов,  причем
один из рассказов, посвященный известному польскому современному  монастырю,
настолько красноречив, что оставляет в тени историю "Марии Монк".  Случай  с
Варварой Убрюк был самым подробным и  правдивым  образом  рассказан  многими
газетами, и поэтому нам остается  лишь  вкратце  напомнить  о  нем.  В  один
прекрасный день уголовный суд в Кракове получил анонимное письмо, в  котором
доводилось до сведения властей, что в монастыре кармелиток содержится уже  в
продолжение двадцати одного года монахиня Варвара.  Заточена  она  в  темную
келью и претерпевает невероятные жестокости. Один из судебных чинов вместе с
представителем  полицейской  власти  отправился  к  епископу  Галеке,  чтобы
испросить  у  него  разрешение  на  доступ  в  монастырь.  Преодолев   массу
препятствий,  чиновникам  удалось  обнаружить  место  заключения  несчастной
Варвары. Келья, или камера, находилась в конце коридора, вплотную к отхожему
месту,  представлявшему  собою  невообразимую  клоаку.   Окно   кельи   было
замуровано, в  двойной  деревянной  двери  была  проделана  решетка,  сквозь
которую, по всем  вероятиям,  подавалась  заключенной  еда  и  питье.  Через
небольшое отверстие в помещение проникали слабые  лучи  света.  Келья  имела
семь шагов в длину и шесть в ширину; в одном из углов этой темной, мрачной и
грязной  норы  на  кучке  соломы  сидела  на  корточках  голая,   совершенно
опустившаяся полоумная женщина.
     При появлении незнакомых людей, вместе с которыми проник давно  забытый
ею свет, несчастная простерла руки и раздирающим душу голосом произнесла: "Я
голодна! Дайте мне поесть, и я буду вам повиноваться, я буду послушна!"  Эта
нора - комнатой ее ни в коем случае назвать нельзя было - не имела ни  печи,
ни кровати, ни стола, ни стула; не было в ней  также  необходимой  посудины.
Нечего удивляться царившим в ней грязи и вони от гниющих выделений. И в этой
тюрьме бесчеловечные кармелитки, имевшие  дерзость  называться  женщинами  и
именовать себя небесными  невестами,  заточили  свою  сестру  и  безжалостно
мучили ее в продолжение  двадцати  одного  года!  Целых  двадцать  один  год
монахини-сестры проходили ежедневно мимо кельи Варвары, и ни одной из них не
пришло на ум принять участие в судьбе несчастной пленницы! С опущенными долу
глазами  простаивала  несчастная  жертва  с  утра  до  вечера  на   коленях.
Наполовину человек, наполовину животное, с  отвратительным  и  до  омерзения
грязным и испачканным экскрементами телом, с выдающимся наружу  скелетом,  с
впавшими донельзя щеками, коротко остриженной грязной головой,  не  мытая  в
течение многих лет - вот кто предстал пред вошедшими к ней чиновниками.  Это
было поистине ужасное существо, и даже фантазия Данте не  могла  представить
себе ничего подобного.
     Судебный следователь  приказал  немедленно  одеть  несчастную  и  лично
привез в ее келью епископа, который был поражен и  до  глубины  души  тронут
представившимся ему  зрелищем.  Когда  Варвару  вывели  из  места  ее  столь
продолжительного заключения, она дрожащим  и  испуганным  голосом  спросила,
придется ли ей вернуться в ее могилу! А когда ее спросили о  причинах  столь
тяжкого наказания, несчастная ответила: "Я нарушила обет целомудрия,  но,  -
прибавила она робко и взволнованно, указывая на  сестер-монахинь,  -  и  они
ведь далеко не ангелы!"
     Немедленно был  произведен  тщательный  обыск  монастыря,  приведший  в
результате к обнаружению различных атрибутов истязаний: нашли ужасную плеть,
нагайку, похожую на страшный кнут, и другие орудия пытки.


        ^TФЛАГЕЛЛЯЦИЯ У ДОМИНИКАНЦЕВ В СВЯЗИ С ИНКВИЗИЦИЕЙ^U

     Орден доминиканцев, по созданным им статутам и предписаниям,  отличался
относительно  телесных   наказаний   чрезвычайной   суровостью.   Основатель
доминиканских монахов, испанец  родом,  по  имени  Доминик  де-Гуцман,  слыл
известным флагеллянтом. Еще до  появления  этого  фанатика  на  свет  Божий,
матери его как-то приснилось, что она родила  львенка,  во  рту  у  которого
торчал зажженный факел; звереныш этот так рычал, что на всем свете произошло
страшное  смятение,  а  она,  мать,  должна   была   пройти   через   пламя,
образовавшееся от факела  во  рту  новорожденного.  Последователи  Доминика,
толкуя столь странный сон, говорили, что факел изображал собою  "тот  свет",
который  должен  был  наступить  на  земле  под  влиянием  учения   Доминика
де-Гуцмана.  Другие  же  придерживались  того  мнения,  что  факел   являлся
предзнаменованием  огня  и  разрушения,  которым  подвергается  бесчисленное
количество людей, осужденных на превращение в груду пепла.
     Когда Доминик подрос, он стал очень часто истязать себя плетью,  доходя
при  этом  до  бесчувственного  состояния;  нередко  его  с  трудом   только
возвращали к жизни его святая мать  и  три  красавицы-сестры.  Его  покаяние
обладало, говорили, такой силой, что тысячи  злых  духов  своими  воплями  и
рыданиями наполняли окружающий его воздух,  так  как,  совершая  умерщвление
своей плоти, он этим самым вырывал  из  когтей  их  бесчисленное  количество
загубленных душ. Па отношению к другим он был так же строг, как и  к  самому
себе, и под маской милости и прощения прибегал  к  неописуемым  жестокостям.
Изгнание в те времена считалось  самым  большим  несчастием,  и,  под  видом
обещания отменить ссылку и  вернуть  раскаивающихся  церкви,  он  накладывал
буквально невыносимые наказания, маскируя их нежным названием покаяния.
     Чтобы дать образец сострадательности этого прославившегося святого,  мы
помещаем текстуальный перевод  одного  из  сделанных  им  по  своему  ордену
распоряжений.
     "Брат Доминик, ничтожный священник, шлет во имя Господне всем  верующим
свой привет! По приказанию  цистерианского  аббата,  который  возвел  нас  в
настоящий наш сан, простили мы подателя сего,  Понтия  Рочериуса,  и  Божьей
милостью вырвали его из когтей еретичества и снова  обратили  в  лоно  нашей
церкви. Мы взяли с него присягу в исполнении возложенной на  него  эпитимии,
обязав  его  в  течение  трех  воскресений  или  трех  же  постных  дней   в
сопровождении духовника, обнаженным от плеч до пояса,  пройти  от  городских
ворот до входа в монастырь и подвергаться на протяжении  всего  пути  ударам
розог. Кроме того, приказываем ему навсегда  отказаться  от  употребления  в
пищу мяса, яиц, сыру и всех тех кушаний и продуктов  вообще,  которые  имеют
какую бы то ни было связь с мясом" и т. д.
     Не  меньшей  популярностью  пользовался  в  этом  ордене  Джон  Таулер,
заслуживший репутацию ревностнейшего флагеллянта. Его  фанатичность  в  этом
отношении доходила до того, что он истязая  себя  лично,  ибо,  говорил  он,
окружающие относятся к нему  слишком  снисходительно  и  по  непонятной  ему
причине щадят его. Приняв во внимание оба  эти  типа,  нетрудно  представить
себе, что орденские статуты, правила и  предписания  были  переполнены  этой
пресловутой  disciplina  flagell;  говорить  нечего  о  том,  что   малейшие
проступки,  самые  незначительные   уклонения   от   установленного   режима
наказывались плетьми и розгами, причем  виновный  нередко  плавал  во  время
экзекуции  в   лужах   собственной   крови.   Чтобы   восторжествовать   над
справедливостью  и  не  давать  повода  к   возбуждению   неудовольствия   и
справедливых нареканий, у женской  половины  ордена  была  введена  обоюдная
порка, иначе говоря - монашенки  секли  друг  друга.  Таким  образом,  любая
сестра-монашенка, не испытавшая сострадания и  снисходительности  других  по
отношению к себе, сама ничего подобного не выражала тогда,  когда  наступала
ее очередь производить над кем-либо  из  сестер  по  ордену  эксперименты  с
розгой.
     С соизволения папы,  доминиканцы  ввели  инквизицию,  причем  особенная
строгость и суровость, бывшие вообще отличительным признаком  этого  ордена,
применялись по отношению к лицам обоего пола, впавшим в  еретичество.  Одним
из первых навлек  на  себя  неудовольствие  и  немилость  святого  трибунала
Раймонд, граф Тулузский. Он стал покровительствовать еретикам и  потому  был
подвергнут властью самого папы  изгнанию,  причем  все  его  подданные  были
освобождены от принесенной на верность графу  Раймонду  Тулузскому  присяги.
Испуганный таким наказанием, граф поклялся исправиться и умолял о  прощении.
В виде залога в будущем исправлении его  обязали  уступить  в  собственность
папы семь замков и, кроме  того,  подвергнуться  церковному  покаянию.  Само
собой разумеется, что последнее было выполнено  с  чрезвычайной  строгостью.
Все его тело под влиянием  истязаний  было  настолько  повреждено  ранами  и
опухолями, что несчастный граф не мог надеть на себя что-либо и вынужден был
в течение долгого периода заживления  ран  оставаться  дома  и  пребывать  в
обнаженном виде.
     Каждая  тюрьма  инквизиции  имела  специального  надсмотрщика,  который
проявлял по отношению к заключенным слишком много тяжелого для них внимания;
каждое упущение, проявленное как тюремными служащими, так и самими  жертвами
инквизиции и святого трибунала, наказывалось самым жестоким образом. Одна из
старух-служанок,  жившая  в  доме  такого  надсмотрщика,  известного   своей
свирепостью и зверскими наклонностями, вздумала сострадательно относиться  к
тем пыткам и мучениям, которые доставались на долю заключенных; всеми силами
своей нежной души она пыталась утешать их и изыскивала различные способы для
доставления им контрабандным  путем  пищи.  Благодаря  несчастному  стечению
обстоятельств, ее поймали с поличным, приговорили к тюремному заключению  на
один год, затем провели по улицам города в торжественной церемонии,  нарядив
при этом в позорное желтое платье и наградив в довершение  всего  двумястами
ударами розог.
     Среди преступлений, подпадавших ведению  инквизиции  и  наказуемых  ею,
находилась также и полигамия. Неиспранившиеся, несмотря на данное  обещание,
полигамисты, подвергались различным исцеляющим покаяниям, как пост,  молитвы
и т. д. и затем ссылались на галеры на срок  от  шести  до  семи  лет.  Если
преступник принадлежал к низшему слою населения или даже к среднему  классу,
то подвергался жесточайшей порке, конфискации  половины  принадлежащего  ему
имущества и возложению на голову во  время  экзекуции  позорной  епископской
камилавки.
     В 1612 году папа Павел V обнародовал  буллу,  направленную  против  тех
духовников, которые во время исповеди позволяли себе  неблагопристойность  в
отношении  своих  прихожанок  или  вовлекали  их  в  непотребство.  Подобные
обвинения  должны  были  поступать  на  рассмотрение  святой  инквизиции   и
рассматриваться ею самым добросовестным и тщательным образом  Эта  энциклика
папы поставила духовенство в ужасное положение. Когда эдикт был  обнародован
в церквях Севильи и все прихожане  получили  угрожающее  предостережение,  с
обязательством в  тридцатидневный  срок  назвать  имена  тех  святых  отцов,
которые осквернили исповедальное кресло, случилось неожиданное  явление:  ко
дворцу инквизиции с жалобами на своих  духовников  устремилась  такая  масса
женщин,  что  двадцать  секретарей  и  столько  же  инквизиторов  не   имели
возможности справиться с привалившей работой, заключавшейся в составлении со
слов просительниц письменного доклада. Срок принесения жалоб был продлен еще
три раза на тридцать дней, и, когда инквизиция  убедилась  в  том,  что  нет
никакой возможности наказать огромное количество прелюбодеев, она уничтожила
обнародованный эдикт и замяла весь начатый ею же самою  процесс.  В  обычных
случаях уличенный в  прелюбодеянии  духовник,  если  обвинительница  его  не
оставляет желать ничего лучшего в смысле  ее  безупречности  и  правдивости,
приговаривался к обыкновенному покаянию  постом  и  молитвой  и  затем  либо
отправлялся на галеры, либо заточался навеки в тюремную келию.
     Наказания  за  еретичество,  в  зависимости  от  важности  совершенного
преступления,   назначались   различные.   Если   виновный   принадлежал   к
простонародию, то его заставляли носить позорную шапку на голове,  язык  его
фиксировался во рту при помощи железного или деревянного кляпа,  его  влекли
по улицам города, жестоко избивали плетьми и затем сжигали на  костре.  Если
же совершивший такое  преступление  происходил  из  знатного  рода,  то  его
заточали на известное время в монастырь и обкладывали особым, так называемым
"покайным штрафом", доходившим иногда до значительных сумм. Если  проступок,
например клятвопреступление,  признавался  не  очень  тяжелым,  то  кающийся
должен был во время богослужения оставаться в  церкви  без  шляпы,  плаща  и
сапог, туловище его обвивала веревка, в руку ему давали зажженную свечку.
     Гадальщики на картах, предсказыватели судеб  и  астрологи  наказывались
изгнанием, лишением звания и прав состояния, поркой или,  наконец,  тюремным
заключением, в зависимости от тяжести содеянного преступления.
     Евреи  были  особенно  ненавистны   инквизиции,   к   ним   придирались
безжалостно, их обкладывали денежными штрафами, секли  розгами  и  сажали  в
тюрьмы.
     Лжесвидетели приговаривались к вечному одиночному заключению; в тех  же
случаях,  где  ложные  показания  не  имели  дурных  последствий,   виновных
подвергали бастонаде, порке плетью и изгнанию или ссылке.
     Когда инквизиция приговаривала какого-либо монаха к  наказанию  розгами
или плетью, то экзекуция производилась в том самом монастыре, к которому был
причислен  монах,  в  присутствии  нотариуса   святого   трибунала   Сначала
преступника водили вокруг монастыря со связанными руками, а затем  во  время
шествия начиналось сечение по обнаженным  плечам  и  спине,  производившееся
самими  братьями-монахами.   Монотонность   вечного   тюремного   заключения
впоследствии  разнообразилась  тем,  что  преступников  время   от   времени
назначали привратниками у церковных дверей.
     Одним из изданных декретов повелевалось, чтобы кающиеся  присутствовали
на богослужении  по  воскресным  и  праздничным  дням;  затем  было  сделано
следующее добавление: "Во все воскресные и праздничные дни, во время  чтения
мессы, между апостолом и евангелием, в церковь должны быть введены  еретики,
без верхнего платья, капюшона и шляпы, с розгами в руках,  в  это  время  их
следует  сечь.  И  пусть  священник,  совершающий  мессу,   разъяснит   всем
присутствующим  на  богослужении  мирянам,  что   наказание   возложено   на
преступников за то, что, по еретическим наклонностям  своим,  они  совершили
великие грехи"
     Приговоры инквизиции производились обычно путем аутодафе  (сожжение  на
костре) en  masse,  т.  е.  гуртом.  Что  в  других  государствах  считалось
обыкновенной казнью  преступников,  то  у  испанцев  и  других  католических
народов  почиталось  религиозным   огнем   и   доказательством   ревностного
верования. Аутодафе эти производились чаще всего при восшествии  на  престол
или во время других грандиозных народных празднеств. После  того  как  самые
опасные еретики и другие подобные им грешники  сжигались,  приговоренные  за
мелкие преступления к порке усаживались на следующий после  казни  товарищей
день на осла, провозились по площадям и наиболее оживленным улицам города  и
во время шествия жестоко наказывались плетьми, батогами или розгами. Ни один
орден не обладал таким неограниченным могуществом, как  орден  доминиканцев,
но в то же время фанатики эти имели несметное количество  врагов,  и,  когда
обаяние доминиканцев начало уменьшаться, они  стали  крайне  неразборчивы  в
средствах для достижения прежнего престижа. Они не останавливались буквально
ни перед чем и пускали в ход все  способы  до  лжи,  облыжности  и  оговоров
включительно. О подтасовывании фактов и говорить  нечего.  Мы  помещаем  для
иллюстрации следующий пример и находим  его  подходящим  потому,  что  розга
играла в нем тоже свою роль. В 1509 году разгорелся  оживленный  спор  между
францисканцами и  доминиканцами.  Поводом  к  раздору  послужило  непорочное
зачатие Святой Девы Марии. По мнению доминиканцев, рождение Святой  Девы  не
обошлось без  первородного  греха;  такой  взгляд  был  нежелателен,  и  для
исправления взглядов ордена  было  решено  "поощрить"  его  соответствующими
видениями и снами. В Берне проживал  субъект,  по  фамилии  Иетцер,  и  этот
Иетцер,  благодаря  своей  задержке  в  развитии  походивший   на   ребенка,
вследствие наклонности к телесным покаяниям как нельзя более годился на роль
орудия для выполнения задуманной мистификации. Чтобы  привести  выработанный
план к успешным результатам, были избраны четыре доминиканца.  Один  из  них
спрятался в келий Иетцера и в  полночь  предстал  пред  ним,  предварительно
вырядившись самым стра