с Ли Хунчжаном он пытается обосновать важность
возвращения Цинской империи Джунгарии и Восточного Туркестана. Как можно
было видеть, ссылки на территориальную экспансию России, ее, якобы,
стремление через Синьцзян и Монголию открыть себе путь на Пекин, были
одним из главных аргументов Цзо.
  Нам предстоит доказать, что к началу развертывания дискуссии, о которой
шла речь в предыдущей главе, оснований для таких предположений Цзо
Цзунтана фактически не было.
  Речь, прежде всего, идет о так называемом "Илийском вопросе", когда в
силу ряда причин русским войскам было отдано распоряжение временно занять
Илийский край.
  События десятилетия с 1871 по 1881 г., когда русские войска аннексировали
часть "Новой территории" Цинской империи - Синьцзяна, не случайно получили
название "Илийский кризис". Несомненно, что в XIX в. подобные действия не
могли быть расценены "мировым сообществом" (такового, впрочем, еще не
существовало) как иракский "аншлюс" Кувейта 1991 года, например, однако
политический кризис также был налицо. Ввод русских войск в Илийский край с
центром в городе Кульдже и их десятилетнее пребывание там в отечественной
историографии принято было считать "вынужденным" шагом русского
правительства. Эта долговременная акция была вызвана и обострением
военно-политической обстановки на границах Казахстана в результате
антицинских выступлений в Синьцзяне, и англо-русскими противоречиями.
Можно видеть, что Синьцзян превратился в котел противоречий, грозивший
неизбежным взрывом. Как будет показано ниже, мирное разрешение Илийского
кризиса и стало, по знаменитой ленинской формулировке "последним
клапаном", на время ослабившим напряжение между Китаем и окружающим миром.
  "Илийский вопрос", - один из весьма острых в истории русско-китайских
отношений, т.к. затрагивает проблемы территориального разграничения между
Россией и Китаем. Он неоднократно рассматривался в отечественной
литературе. Так, Илийский вопрос является одним из предметов исследования
в труде А.Л. Нарочницкого "Колониальная политика капиталистических держав
на Дальнем Востоке. 1860-1895". (321, сс. 210-212). Б.П. Гуревич весьма
подробно останавливается на этой проблеме в своей статье "История
"Илийского вопроса" и ее китайские фальсификаторы" (183, сс. 423-460),
была написана диссертация К.А. Сутеевой (356), а в западной литературе
существует обстоятельная монография известного американского китаеведа И.
Сюя (577), не свободная от несколько тенденциозного, если не сказать,
антироссийского подхода, который, впрочем, некоторые американские
исследователи оценивают прямо противоположно, как про-русский (545).
  Нас здесь интересует, однако, не течение кризиса, подробно описанное
исследователями, но выработка политики России и Китая в отношении
Синьцзяна в указанный период и разногласия в верхах этих стран по поводу
военных действий в Илийском крае. Нас также интересует острая дискуссия
между главами различных политических группировок цинского Китая по вопросу
о разрешении Илийского кризиса, отразившая различные взгляды на
международные отношения в Центральной Азии, на обороноспособность Китая и
многие другие важные политические вопросы, - именно в ее ходе была
выработана практическая политика в отношении Синьцзяна и России. В этой
связи представляется важным рассмотреть политические программы и
аргументацию двух основных действующих лиц дискуссии - усмирителя
Синьцзяна Цзо Цзунтана и тогдашнего генерал-губернатора столичной
провинции Чжили - Ли Хунчжана.
  Для выяснения этих вопросов необходимо будет прибегнуть к помощи архивных
документов, вскрывающих истинные мотивы мех или иных лиц и сил в решении
этих проблем. Некоторые представители современной китайской историографии
доныне рассматривают весь комплекс проблем, связанных с событиями в
Джунгарии и Восточном Туркестана в 60-х-80-х гг. XIX в. в свете концепции
"единой китайской нации". Основываясь на этом, делаются выводы о том, что
грандиозные антицинские восстания 1864-1877 гг. были "раскольническими
движениями узурпаторов", стремившихся к расчленению единого Китая. Такую
точку зрения вряд ли можно признать верной, вспомнив историю отношений
Китая с Западным краем, которым, как уже отмечалось, он владел лишь
эпизодически в периоды наибольшего расцвета своего могущества.
  Так же, как и оценка Цзо Цзунтана, подход к "Илийскому вопросу" различен
в отечественной и китайской историографии, что только естественно. Занятие
Россией Или рисуется китайскими авторами "захватом части территории
Китая", который Россия осуществила, "улучив благоприятный момент". (420).
  Необходимо в общих чертах обрисовать развитие событий в 1864 г., чтобы
уяснить позиции России и Китая в Синьцзяне.

  2. РОССИЙСКИЙ ВЕКТОР. ВЗГЛЯД ИЗ ПЕТЕРБУРГА.

  Определению судьбы Илийского края предшествовали в 60-х гг. XIX в.
напряженные дебаты о судьбе всего Синьцзяна, утерянного Цинами через сто
лет после завоевания в 1758 г. императором Цянь Луном. В широко
проведенной дискуссии по вопросу о целесообразности обладания столь
отдаленными от собственно-Китая землями возобладало мнение Цзо Цзунтана (в
противовес Ли Хунчжану, выступавшему за отказ от "Новой границы"), который
возглавил и провел в 1875-81 гг. свой Западный поход (Сичжэн),
восстановивший статус-кво на всей территории Синьцзяна кроме Илийского
края (189). Таким образом, нам предстоит рассмотреть аргументы сторон на
новом витке дискуссии в вопросе об Или.
  Итак, летом 1864 г. в Джунгарии и Восточном Туркестане начались восстания
дунган и уйгуров, носившие антицинский характер (389). Это движение было
всемерно поддержано проживавшими в Синьцзяне киргизами и казахами, что не
могло не вызвать отголоска среди их соплеменников, находившихся в пределах
Российской империи (357, 368. 68, оп. 65, д. 68, л. 256). 1 ноября 1864 г.
восстание вспыхнуло в Кульдже - административном центре Цинов в Илийском
крае. Восставшие вынудили илийского цзянцюня (военного губернатора) Мин
Сюя с остатками гарнизона укрыться в цитадели города.
  События в Синьцзяне вызвали естественное беспокойство у правительства
Российской империи. Именно в то время, когда России предстояло широко
развернуть освоение своих новых владений в Центральной Азии, воплотить в
жизнь выгодные для русской торговли условия Пекинского договора 1860 г. и
провести, наконец-то, русско-китайское территориальное разграничение,
восстания в Синьцзяне и создание там Якуб-беком мусульманского государства
могли нарушить планы России. Какова же была позиция России и как она
трансформировалась в зависимости о политической конъюнктуры? Несмотря на
установку поддерживать власти Цинской администрации на территории
Синьцзяна, правительство России и как она трансформировалась в зависимости
от политической конъюнктуры? Несмотря на установку поддерживать власти
Цинской администрации на территории Синьцзяна, правительство России не
пошло на оказание прямой военной помощи Китаю в Западном крае. Причин тому
было несколько: вооруженная помощь на стороне маньчжурских властей,
несомненно, вызвала бы недовольство подданных России и мусульман, а сами
царские власти не имели тогда в Казахстане и Средней Азии необходимых сил
для подобного похода.
  29 ноября 1864 г. Мин Сюй обратился к начальнику пограничного Алатавского
округа Г.А. Колпаковскому с прямой просьбой об оказании военной помощи
против повстанцев. Цзянцзюнь просил прислать отборное войско, апеллируя к
"долголетней дружбе обоих государств, побуждающей взаимно охранять
пограничные места: "Будучи уверены, что оба наши государства одинаково
имеют в виду сохранение и оберегательство пограничных мест, не можем не
надеяться достигнуть совершенного рассеяния умножающихся мятежников...
Если великое войско придет в скором времени, то на десять тысяч лет
утвердится доброе согласие..." (67, ф. Гл. арх., 1-9, оп. 8, д. 12, лл.

                                4-4 об).

  Колпаковский дал в ответ понять, что столь важный политический вопрос
может быть решен лишь в Петербурге. Несмотря на столь недвусмысленный
ответ, в Верный (ныне Алматы) в конце декабря 1864 г. прибыла новая
делегация с просьбой об ускорении присылки войск в Кульджу. В письме
цзянцзюнь благодарил Колпаковского за то, что тот "донес о его просьбе
белому царю", ожидая, что, немедленно по получении высочайшего указа,
русские "придут и освободят город". Мин Сюй полагал, что таким образом
"будет сделано дело, которое мы сто и десять тысяч лет будем помнить. Наш
народ умеет ценить добро". (Цит. по 380, с. 58). По-своему он оказался
прав, с той только разницей, что действия российских войск спустя пять лет
были расценены приблизительно так, как в 1980 г. вторжение советских войск
в Афганистан, хотя так же, как и в случае в Или, оно было предпринято
после просьбы о военной и "моральной" поддержке. В начале 1865 г. подобные
обращения возобновились. Их подкрепила более широко сформулированная
просьба о помощи из Пекина: сановники Цзунли ямыня обратились
непосредственно к царскому правительству России через российского
посланника В.Г. Влангали.
  В письме к Влангали от 28 июля 1865 г., в частности, говорилось: "Что же
касается до предложения Илийского цзянцзюня, желавшего просить помощи
войском против мятежников, то мы... со своей стороны, не желаем усиленно
домогаться от вашего правительства того, что представляет большие
затруднения. Но не может ли оно снабдить нас временно некоторым
количеством оружия и дать несколько опытных артиллерийских солдат и
офицеров, чтобы они помогли нашим войскам в сражении, или, по прежнему
примеру в Кяхте, подучили наших солдат употреблению военного оружия и
других приемам, как английский генерал Гордон в Шанхае". (68, ф. 38, оп.
31/287, д. 35, св. 894, л. 3; 67, ф. Гл. арх., 1-9, оп. 1864 г., лл. 191.
пер.)
3 августа того же года русский посланник в письме принцу Гуну (Исиню) и
сановникам Цзунли ямыня отмечает, что территории России, прилегающие к
западной границе Китая мало населены, следовательно, и их военные
возможности были незначительны. В письме Влангали тонко обосновал отказ в
помощи войсками тем, что жители Российского Туркестана, кочевые
киргиз-кайсаки, "беспокойны и исповедуют магометанскую религию, удержать
их в покое стоит немалого труда и усилий при существующих волнениях между
их единоверцами в Западном Крае". Посланник указывал на то, что
"неприязненные действия", в которых Россия находится с кокандцами, уже
диктуют увеличение ее военных сил со стороны Коканда, а восстание в
Кашгарии вынуждает укреплять границу и в этом направлении. Влангали
полагал, что "если бы где-нибудь мы ослабили наше положение и наши
действия, то... можно опасаться, что побуждаемые одним и тем же духом, все
эти магометане соединились бы и не направили бы свои действия в одну
сторону, что придаст большую силу инсуррекции и распространит ее". (67, ф.
Гл. Арх, 1-9, оп. 1863, д. 12, лл. 193-195). Несомненно, что столь твердо
сформулированное решение не отражало обеспокоенности по поводу событий в
Центральной Азии, что правительству России было трудно выработать линию в
вопросе о Синьцзяне.
  Будучи мусульманским, Йэттишаар мог, действительно, стать центром,
привлекавшим в свои пределы всех недовольных единоверцев из
центральноазиатских владений, совсем недавно попавших под власть
Российской империи. Учитывать приходилось также интересы и влияние Англии
и Турции. Между тем, образование подобного единого мусульманского
государства в Центральной Азии было бы, на наш взгляд, только естественно
и, возможно, эта перспектива не исключена на рубеже второго и третьего
тысячелетий.
  Обстановка в Синьцзяне и, главным образом, в Восточном Туркестане,
находившемся между Российской Средней Азией и Британской Индией не могла
не вызвать озабоченность Англии. Этот район уже давно виделся
правительству Великобритании выгодным рынком сбыта английских товаров и
неким коридором для своего дальнейшего торгового и политического
проникновения в Среднюю Азию и Казахстан. Английские эмиссары,
действовавшие в Йэтишааре, так расценивали значение для своей державы
этого района: "В наших глазах эта страна приобретает особый интерес как...
вследствие попыток развить торговлю по этому направлению между нашей
Индией и между правителями этого новоорганизованного государства
Центральной Азии, так и по особенным отношениям к ее русскому соседу".
(124, с. 1).
  Среди посланцев Британии в Восточном Туркестане особо известны У. Г.
Джонсон и Роберт Б. Шоу (Ша), посетившие Восточный Туркестан с целью
выяснения общей обстановки на западных границах Цинской империи.
  Таким образом, становилось ясно, что Якуб-бек, будучи, в некотором роде,
орудием центральноазиатской политики Британии, был настроен против России,
но так как на территорию его государства не переставала претендовать
Цинская империя, век назад включившая эти земли в свои границы, необходимо
было строить отношения с центральноазиатскими мусульманами, оглядываясь и
на них, и не Цинов.
  Сохранение цинского сюзеренитета над народами Западного края
представлялось русским политикам, более соответствовавшим интересам
России, чем победа местных политических сил, т.к. восстание полностью
нарушило и торговые связи Синьцзяна с российским Туркестаном, и торговлю
крупных русских купеческих домов с внутренним Китаем через территорию
Джунгарии. В особенности пострадала торговля чаем. Резкое недовольство
российских властей вызвало и уничтожение русских консульств в Или и
Чугучаке. (124, с. 5).
  В 1869 г. возросла и миграция в Россию казахов и киргизов, что создавало
сложную обстановку на границе между Россией и Китаем.
  Однако, несмотря на несомненную заинтересованность России в установлении
твердой власти в Джунгарии, русское правительство до поры придерживалось в
этом вопросе осторожного нейтралитета, ибо, несмотря на многолетнюю
традицию дружественных и добрососедских отношений между двумя странами,
оказание военной помощи могло быть неоднозначно расценено в политических
кругах. В создавшемся положении конкретные рекомендации военного министра
Д. А. Милютина командующему войсками Западно-Сибирским военным округом А.
О. Дюгамелю 25 октября 1865 г. заключались в том, чтобы "уклоняться от
прямого участия в борьбе китайцев с дунганами, т.к. такое вмешательство
несовместимо с нашими интересами при шатком положении маньчжурского
правительства в Западном Китае". (Цит. по 380, с. 687). Нейтралитет
заключался в обещании русских властей не продавать оружие и съестные
припасы "инсургентам", а также прислать несколько специалистов, чтобы
выучить китайцев "владению оружием в строю". Помимо этого, русские власти
не возражали против покупки цинской администрацией съестных припасов в
русских пределах с рассрочкой платежа, как о том просила китайская
сторона. Тем не менее, в просьбе снабдить илийского цзянцзюня порохом и
оружием было отказано. (цит. по 380, с. 687).
  Между тем, развитие событий в Синьцзяне все более настораживало русское
правительство. Директор Азиатского департамента МИД России П. Н.
Стремоухов писал весной 1871 г.: "Нельзя не прийти к заключению, что
нынешнее неопределенное положение может продлиться очень долго. Между тем
от водворения порядка в соседних с нами землях зависит развитие и
процветание всего нашего Семиреченского края. Торговля этого края теперь
окончательно убита..." (68, ф. ВУА, д. 6823, л. 116). "Города (Сергиополь,
Копал, Верный), - продолжает Стремоухов, - успевшие достигнуть
значительной степени благосостояния, приходят в упадок; наконец, для
сохранения границы мы принуждены делать большие непроизводительные
затраты". (68, ф. ВУА, д. 6823, лл. 116, об.).
  Нельзя, конечно, упускать из виду и ту роль, которую играла Англия в
создавшемся положении; именно вследствие ее деятельности в Центральной
Азии, русские политики имели все основания опасаться неблагоприятного для
России развития ситуации близ своих среднеазиатских владений.
  Подобно русским политикам, англичане рассматривали Синьцзян и, в
особенности, Восточный Туркестан, как выгодный рынок сбыта английских
товаров. Но если помимо этого для России Синьцзян играл лишь роль
транзитного пункта, через который русские купцы попадали со своим товаром
с собственно Китай, то для Англии это был полустанок на пути к
среднеазиатским владениям России и Казахстану. Поэтому Британии было
гораздо выгоднее, чтобы мусульманское государство на территории Синьцзяна
не только самоопределилось, но и стало центром всех центральноазиатских и
среднеазиатских мусульман (113 А, с. 35). Расхождения в интересах России и
Англии налицо.
  В 1868 г. крупный чиновник британской администрации в Индии г. Дуглас
Форсайт сообщал в меморандуме вице-королю Индии Джону Лоуренсу, что в
Восточном Туркестане сложилась благоприятная обстановка для английской
активности: "Можно было бы помочь Якубу, искусному магометанскому врагу
русских, пытающемуся основать династию в Восточном Туркестане, который с
помощью субсидий деньгами и оружием мог бы укрепиться в пустыне; средство
неплохое, если мы желаем ускорить давно ожидаемое столкновение". (цит. по
113 А, с. 145, л. 116).
  Чувствуя за собой поддержку Англии, Якуб-бек стал претендовать на
территорию Нарынского края, принадлежавшего России с 1860 г. по Пекинскому
договору, а на северо-западных границах Йэттишаара с Кокандским ханством
занял ряд крепостей, аннексировав часть его земель (261, с. 148). Посланцы
Якуба в Средней Азии призывали мусульман к борьбе с "неверными".
Наибольшее беспокойство российских властей вызвало предложение
"одновременно напасть на Семиреченскую область", сделанное Якуб-беком
правителю Таранчинского ханства (цит. по 183, с. 484). Необходимо, однако,
отметить, что, несмотря на стремление Англии подчинить Якуб-бека своему
влиянию, сделать его орудием в борьбе с Россией в Центральной Азии, он
лишь умело пользовался английской помощью, сохраняя при этом практически
независимую политическую линию.
  В 1869 г. английские власти предложили русскому правительству признать
уйгурское государство Йэттишаар суверенным и независимым от Китая. Однако
это предложение было отвергнуто в Петербурге "как по причине неуверенности
в прочности его власти, так и по причине непризнания его Китаем". (Цит. по
321, с. 24). Тем временем, к 1870 г. отношение у синьцзянским событиям в
России уже относительно устоялось. Позиция невмешательства в кризис была
преодолена. Вот, что писал 16 авг. Того года К. П. Фон Кауфман Д. А.
Милютину: "...в конце 1864 г., когда возник вопрос об оказании помощи
китайцам против восстания, наше правительство, считая противным интересам
России поддерживать власть Китая, решилось держаться нейтралитета. При тех
преувеличенных сведениях о многочисленности мусульманских сил в Западном
Китае, мы тогда могли опасаться, что подача помощи китайцам, требуя
больших расходов, при недостаточном с их стороны содействии, могла не
привести к желаемому результату и поставила бы нас в непримиримо
враждебные отношения к соседнему мусульманскому населению. Теперешнее
положение России, при сознании ничтожества (sic!-Д.Д.) мусульманских
государств, - Таранчинского, Дунганского и Кашгарского, должно переменить
нашу политику в отношении к западному Китаю" (68, ф. ВУА, д. 6823, лл.
238-239 об).
  На послании Кауфмана имеется пометка Милютина, которая знаменует собой
начало поворота во взгляде на участие России в центральноазиатских делах.
Приписка гласит: "Конечно, наше положение в отношении к западному Китаю не
совсем выгодно, и нельзя не пожалеть, что мы назначили себе такую
невыгодную границу. Занятие Кульджи и Чугучака было бы делом нетрудным, но
ген/ерал/-ад/ъютант/ Кауфман предполагает занять эти города ля того, чтобы
передать их китайцам, а между тем, сам же признает, что китайское
правительство так слабо, что не в состоянии держаться в одной отдаленной
окраине..." (68, ф. ВУА, д. 6823, л. 238).
  Таким образом, для русских дипломатов уже стал ясен ряд