ользу той или иной
позиции, с целью, в конечном счете, перетянуть императора на ту или иную
сторону с целью получения дополнительных субсидий для осуществления своих
планов.

  2. ВЭЙ ЮАНЬ О СИНЬЦЗЯНЕ. ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ПОЛИТИКИ ЦИНОВ В СИ-ЮЕ.

  Принципы политики цинского правительства по отношению к северо-западным
районам и населявшим их народам, ее корни еще не были внятно обрисованы в
литературе. Тем не менее, из анализа мероприятий, проведенных цинским
правительством как в годы завоевания Джунгарии и Восточного Туркестана
времен Цяньлуна, так и в 60-70-е гг. XIX в., становится ясно, что эта
политика, в основном была направлена на достижение двух основных целей: на
установление и поддержание западной границы Джунгарии и Восточного
Туркестана по Памиру и на сохранение хотя бы ненадежного равновесия между
различными народами, населявшими регион, таким образом, чтобы маньчжуры
могли управлять ими всеми.
  С самого начала воцарения Цин их внешнеполитическая активность почти
полностью замыкалась на достижении безопасности на Центрально-азиатских
рубежах. Маньчжуры практически игнорировали отношения с Наньяном
(странами "Южного" - Тихого океана) в стратегическом отношении и
поддерживали псевдо-"даннические" отношения с народами Восточной и
Юго-Восточной Азии, как и прежде в высоко ритуализированном и довольно
поверхностном стиле. Это происходило по ряду причин.
  Во-первых, наследие, корни и исторический опыт маньчжур были
центрально-азиатскими, и поэтому фокус их стратегии был, по вполне
объяснимым причинам сконцентрирован на этом регионе. Помимо этого, с
начала подъема Цин до третьей четверти XIX в. маньчжуры были вынуждены
разрешать серьезные военно-стратегические проблемы, связанные с контролем
именно над различными группами монгол, в особенности, западных - дунган
(элютов). Оценив долгосрочный характер этих проблем, маньчжуры создали
специальную административную единицу - Лифаньюань (1638) - ведавшую именно
этими сложными вопросами. Поступив таким образом, маньчжуры отделили
центрально-азиатские дела от своих отношений со странами южных морей.
  Естественную границу Синьцзяна, как известно, образует высокогорный
Памир, который, по мнению Цзо Цзунтана и всех его сторонников, являет
собой как бы природную "линию обороны". Если Китай не будет владеть этой
"линией", считали они, то удерживать Синьцзян под своим контролем ему
станет очень трудно. Обширные пустыни, отделяющие Синьцзян от внутреннего
Китая, делают поддержание и сохранение линий обеспечения для любых
экспедиционных сил, высланных туда из Китая, весьма сложным и дорогим
мероприятием. Противники походов в этот район указывали на данный фактор
еще в ханьское время.
  Как указывалось во введении, традиционная китайская историография часто
ссылалась на то, что на протяжении царствования предшествовавшей Цинам
Минской династии и в начале цинской эпохи, при императоре Канси, ойраты
неоднократно вторгались в Китай, угрожая даже столице империи - Пекину. В
большей части источников выказывается мысль, что именно поэтому цинские
императоры так стремились к контролю над неспокойными соседями; это же
было и одним из поводов для похода в северо-западные края и при Цяньлуне:
если возможно, то было необходимо удержать Си-юй любыми дипломатическими
средствами, но если "необходимо", как, вероятно, считал император Цяньлун,
то с помощи вооруженной силы.
  Анализ ситуации 70-х гг. XIX в. показывает, что соображения безопасности
внутреннего Китая выставлялись Цзо Цзунтаном и некоторыми другими цинскими
политическими деятелями самыми важными для принятия решения о подчинении
населения северо-западных земель маньчжурами.
  История политической власти маньчжуров в северо-западном Китае является в
какой-то мере подтверждением и иллюстрацией попыток воплотить в жизнь
вышеназванные принципы: установление границы Поднебесной по Памиру и
равновесие нацменьшинств в Си-юе. Вот, что пишет о финансовом аспекте
обладания Синьцзяном Вэй Юань (1803-1861 гг.) - один из наиболее известных
"независимых" историков цинской поры, живший как раз между эпохами
Цяньлуна и Цзо Цзунтана. Вэй Юань был глубоко обеспокоен проблемами
обороны северо-западных границ, особенно в мусульманских регионах, и
выступал за увеличение количества гарнизонов вдоль всей
центрально-азиатской границы (это мнение разделяли многие его коллеги того
времени, например, Гун Цзычэнь).
  "Люди часто жалуются, что оборона Синьцзяна лишком дорога. Так ли это? В
Синьцзяне располагаются немногим более 19 000 солдат и 1 400 офицеров, -
писал Вэй Юань. - Это только войска, перемещенные для гарнизонной службы в
Синьцзяне из Маньчжурии, Внутренней Монголии, Шэньси и Ганьсу. Ежегодное
жалование им исчисляется немногим более чем 678 900 лянов в серебре,
которые все равно были бы выплачены им, находись они на своих
первоначальных местах. В императорском декрете, - продолжает Вэй Юань, -
(имеется в виду декрет 1722 г. - Д.Д.) император Цяньлун заявлял: "С тех
пор, как мы овладели Синьцзяном, стало возможным демобилизовать часть
пограничных сил, равно как и внутренние гарнизоны. Помимо того, что мы
контролируем расходы в Синьцзяне, империя экономит (на содержании
погранвойск - Д.Д.) более чем 900 тыс. лянов серебра ежегодно. В течение
этих прошедших десяти или более лет, правительство довело эти сбережения
до более чем 10 млн. лянов. Таким образом, на протяжении ранних лет моего
правления, казна имела около 33-х - 34-х млн. лянов. Таким образом,
обладание территорией Синьцзяна не только далеко от пустой траты денег, но
и, практически, пополняет национальные ресурсы". (11, цз.4, лл. 13-15).
  Действительно, когда Синьцзян находился под контролем маньчжуров, им
требовалось меньшее количество солдат для поддержания "естественной"
границы по Памиру, немногочисленные горные проходы которого в случае
необходимости, несомненно, было гораздо более просто оборонять, чем
защищать непосредственно внутренний Китай. Когда же Синьцзян напротив,
находился в руках коренных жителей или же "потенциального противника",
Цяньлун, вероятно, предполагал, что все внутренние земли Китая становились
как бы открытыми и требовали того, чтобы защищающая их армия всегда была в
боевой готовности, способная отразить как гипотетические, так и
действительные нападения. Дальнейшая логика приверженцев идеи обладания
Синьцзяном проста: если из-за невыгодной географической позиции обороны
надо было увеличивать общее количество солдат, то пропорционально
увеличивалась сама цена национальной обороны. Это объясняет тот факт, что
Цяньлун смог демобилизовать часть своей армии после того, как были
завоеваны Джунгария и Восточный Туркестан, и появилась возможность
экономить деньги на содержании войск. Это было особенно выгодно, т.к.
богатый южный Синьцзян мог взять на себя значительную часть расходов по
обеспечению армии и гарнизонов.
  В том же труде Вэй Юань пишет: "... в северном Синьцзяне находится более
чем 238600 му "гарнизонных полей" (туньтянь, земельные участки,
обрабатывающиеся солдатами военных поселений - Д.Д.), а в южном Синьцзяне
- еще 49 000 му. Эти поля обеспечивали правительству ежегодный доход в 14
300 даней различных зерновых. Под началом главнокомандующего,
/располагавшегося/ в Урумчи, находится более чем 100 тыс. гарнизонных
землевладельцев.
  Помимо земельных участков, - продолжает Вэй Юань, - которыми владеет
правительство, остальная земля доступна для обоснования простым людям.
Земля же здесь настолько успешно обрабатывалась, что она столь же
плодородна, как и земля во внутреннем Китае. Люди здесь платят те же
налоги и отбывают те же повинности, что и их соотечественники, живущие во
внутреннем Китае. За всю свою жизнь они еще не видели военных действий. По
сравнению с первыми годами правления императора Канси и Юнчжэна, когда
огонь войны угрожал Пекину, когда люди, /живущие/ у границы были
подвержены постоянной опасности, когда правительство было вынуждено
перебрасывать все обеспечение через бескрайнюю пустыню в Кобдо и Баркюль,
чтобы вести отчаянную борьбу, которая стоила нам более чем 70 млн. лянов
государственных средств, - в какой период было больше пустой траты денег?
Кроме того, когда внутренний Китай становится более и более
перенаселенным, в Синьцзяне мы нашли богатые необработанные земли...
Просто глупо думать об отказе от Синьцзяна ради экономии средств, которые
никогда и не тратились". (11, цз.4, л.15).
  Вэй Юань в данном случае обосновал точку зрения маньчжурского
правительства, которое полагало, что во всех смыслах будет выгоднее
охранять границу к западу от Синьцзяна, вместо того, чтобы, отказавшись от
этих земель, приблизить ее к Пекину. Вдобавок, с финансовой точки зрения,
он полагал более разумным использовать богатые ресурсы нового владения для
содержания пограничной армии, тем самым, ослабив бремя внутреннего Китая.
  Вэй Юань ощущал нестабильность положения Китая в Синьцзяне, он отдавал
себе отчет в русско-английском противостоянии в Центральной Азии и
предполагал, что Британские политики опасались Российского проникновения в
Афганистан и северо-западную Индию. Позиция русских представлялась ему
идеальной, чтобы потеснить "Владычицу морей" в этой части света. Ему даже
хотелось бы, чтобы Россию подвигли ввести войска в северо-западную Индию
через Афганский Гиндукуш. Предполагалось, что подобное развитие событий
привело бы к тому, что англичане оказались бы втянуты в операцию в
северо-западной Индии и отвели бы из Бенгалии свои войска. (590, 146).
  Второе направление политики Цинов в Синьцзяне - поддержание хотя бы
нестойкого этнического равновесия между народами таким образом, чтобы
маньчжуры могли управлять ими всеми - явствует из правительственных
установлений, введенных в Синьцзяне после того, как Джунгария и Кашгария
были покорены при Цяньлуне. Вместо немедленного превращения новых земель в
провинцию, маньчжурское правительство обратило их в императорское
наместничество, учредив должность военного губернатора Или,
генерал-губернатора Урумчи, многочисленных помощников военного
губернатора, командующих дивизиями (дуй) и прочих чиновников (11, цз.12,
лл. 24-25). Все эти чиновники были исключительно "знаменными" (т.е.
принадлежали к "восьми знаменам" - организационным единицам, из которых
состояла маньчжурская армия). Пять дивизий (дуй) военных колонистов были
установлены в стратегически важном Илийском районе после передислокации
маньчжуров из столицы, солонов-маньчжуров из Амурского района, а также
монголов, чахаров и ойратов. Даже население провинции Шэньси и Ганьсу
постоянно находилось под руководством "знаменных" маньчжуров, хотя и не
столь безоговорочно, как в Синьцзяне. Отказ от назначения китайцев на
руководящие чиновничьи посты в Синьцзяне был подтверждением того, что
цинское правительство намеревалось сохранить эту территорию под прямым и
строгим контролем маньчжурских феодалов. Планомерная миграция населения из
различных районов империи в Синьцзян после завоевания была еще одной
иллюстрацией этой политики, которая упрощала для маньчжурских чиновников
задачу управления всеми народами, населявшими район.
  Маньчжуры претендовали на то, что, будучи властителями судеб всех народов
Синьцзяна, они, якобы, не имели предубеждений ни против коренного
населения, но против китайцев. Поэтому, как предполагалось, они могли (по
крайней мере, теоретически) оценивать любую ситуацию и каждый факт по
существу, без предвзятости. В этом отношении показателен отрывок из указа
императора Тунчжи, при котором Синьцзян был возвращен век спустя
(Цзайчунь, 1862-1875 гг. правления): "За более чем 100 лет после покорения
нами Джунгарии и Восточного Туркестана мы всегда одинаково относились ко
всем подданным. Однако дунгане, проживавшие во внутреннем Китае, подняли
бунтовщиков, четко отделяя добрых людей от дурных... /.../ Приказываю всем
чиновникам в Синьцзяне карать бандитов, как было сказано в предыдущем
указе. Уничтожая руководителей разбойников, нет необходимости убивать всех
мусульман..." (12, цз. 76, л.14). Все это вылилось в официальное
обоснование цинской политики, которое позже было сформулировано в
следующем лозунге: "Мы не имеем предубеждений ни против мусульман, ни
против китайцев, но мы имеем их против злых людей". (12, цз. 76, л.15).
Несомненно, что под так называемым "злом" подразумевались все действия,
шедшие вразрез с интересами маньчжурского правительства. До тех пор, пока
эта политика проводилась в жизнь, власть маньчжуров над северо-западным
Китаем была, по их мнению, неколебима.
   
3. СИТУАЦИЯ В СИНЬЦЗЯНЕ ДО ПОХОДА ЦЗО ЦЗУНТАНА

  Представляется необходимым дать краткую характеристику событиям,
предшествовавшим развертыванию внутриполитической дискуссии, являющейся
основным предметом настоящего исследования.
  В ходе восстания уйгуров и дунган большинство правительственных
маньчжурских чиновников Синьцзяна были убиты или обращены в бегство;
ситуация в районе крайне обострилась.
  В результате разразившегося в Шэньси в 1862 г. мусульманского восстания
маньчжурские чиновники в Синьцзяне оказались практически отрезанными от
Китая. В общих чертах ход антицинского движения в Джунгарии и Кашгарии в
1864-1865 гг. был следующим. В июне 1864 г. произошло первое открытое
выступление жителей Кучара (Куча). Поводом для начала антицинских
выступлений послужили распространившиеся слухи о том, что маньчжурские
власти подготавливали акции по поголовному уничтожению всего местного
дунганского населения, подозревавшегося в сочувствующих настроениях по
отношению к своим восставшим одноплеменникам в Шэньси и Ганьсу. Уже на
этом начальном этапе к восставшим дунганам немедленно присоединились
уйгуры. В течение одних суток повстанцы овладели городом, одержав победу
над цинским гарнизоном, и восстание распространилось в окрестных
местностях.
  Следующую брешь в устоях цинского военного владычества в Синьцзяне
пробило восстание в Урумчи, где, как и в Кучаре, ядром восставших также
стали дунгане. В частности, в Урумчи повстанцами был захвачен один из
крупнейших оружейных складов в Джунгарии и Восточном Туркестане. К
середине июля, когда по тому же кучарскому сценарию к дунганам примкнули
уйгурские повстанцы, Урумчи был, практически, весь захвачен восставшими, а
к началу октября того же года пала и цитадель маньчжуро-китайского
гарнизона. После успеха в указанных двух центрах, в руки восставших
народов Синьцзяна переходили один за другим города и уезды: в середине
сентября 1864 г. - Пукан, в конце октября - Шихо, в декабре - Цзимуса, а
после падения в начале марта 1864 г. Гучэна, практически, весь Урумчинский
округ (за исключением Баркюля) отошел от владений Цинской империи.
  Следующим городом, где с новой силой вспыхнула антицинская борьба, стал
Яркенд, где дунганские повстанцы, в результате внезапного нападения на
маньчжуро-китайский гарнизон, уничтожили около двух тысяч солдат (261, с.
1310. После Яркенда восстание вспыхнуло в Хотане, затем в Турфане (авг.

                                1864 г.)

  Серия антицинских выступлений завершилась восстанием в Чугучаке,
начавшемся в конце января 1865 г. и продолжавшемся более двух месяцев.
Восстание привело к победе местного населения (9, 330-337).
  По своему характеру движение 1864-1865 гг. было вполне общенародным и
имело в основном антицинскую, антикитайскую направленность. Естественно,
что восстания проходили главным образом под религиозными лозунгами
"газавата" ("войны против неверных") (393, с. 36), но, тем не менее, не
потеряли от этого своего освободительного характера.
  В результате победы восстаний на территории Синьцзяна там возникло пять
самостоятельных государств: Кучарское, Хотанское и Кашгарское - в
Восточном Туркестане, Урумчинское и Кульджинское - в Джунгарии.
Объективная историческая необходимость развития экономики региона и
противостояния давлению со стороны Цинской империи привели в скором
времени к объединению в 1867 г. Восточного Туркестана в рамках государства
Йэттишаар, правитель которого Якуб-бек, к 1872 г. овладел, практически,
всей территорией нынешнего Синьцзяна за исключением Комула (Хами) и
Баркюля, оставшихся во владении Цинов и части Илийского края, занятого
русскими войсками в 1871 г.


  4. НЕСАНКЦИОНИРОВАННОЕ НАЧАЛО ДИСКУССИИ О СУДЬБЕ ЦИНСКОГО ВЛАДЫЧЕСТВА В
СИНЬЦЗЯНЕ.

  Как можно видеть, восстания охватили за два года большую часть территории
Синьцзяна, на которой происходили столкновения между маньчжуро-китайскими
войсками и местным населением. Уже в это время, как выяснилось,
маньчжурские чиновники в Синьцзяне не были едины в своем мнении о
дальнейшей судьбе этого владения Цинов.
  1864-1866 гг. характеризовались успешным развитием
национально-освободительного движения в Джунгарии и Восточном Туркестане:
были отбиты единичные города и уже в середине 1866 г. Джунгария (за
исключением Баркюля) и Восточный Туркестан практически полностью
отделились от Цинской империи. Таким образом, этот этап противоборства
восставших с маньчжурами завершился практически полной победой
освободительного движения.
  Именно в свете описанных событий, как говорилось во введении, перед
цинской администрацией как в Пекине, так и в Синьцзяне, со всей остротой
встал вопрос о характере дальнейшей политики в отношении отпавших от Китая
централизованных районов. Решение этой проблемы вызвало оживленные споры.
  Некоторые высшие сановники и военачальники предлагали остановиться на
решении вопроса о возвращении утерянных территорий мирным, дипломатическим
путем, через признание независимости Джунгарии и Восточного Туркестана
(образовавшихся там государств). Сторонники такой позиции ссылались на
переживаемые цинским Китаем трудности политического и экономического
характера. Другая часть официальных лиц в цинском правительстве выступала
за самые решительные военные действия и подавления восстаний.
  Основными доводами сторонников мирного разрешения синьцзянского вопроса
были ссылки на организационную и финансовую сложность подготовки
карательного похода в Синьцзян. Среди влиятельных лиц, поддерживавших эту
точку зрения, по свидетельству Ли Хунчжана, был даже влиятельнейший
китайский политический деятель при тогдашнем правительстве Цзэн Гофань
(1811-1872), командующий Хунаньской китайской армией, выдвинувший
предложение "отказаться от территорий к западу от Цзяюйгуаня"9. Что же
касается чиновников, осуществлявших командование цинскими войсками в
Синьцзяне, то они оказались в наиболее сложном положении и, естественно,
опасаясь непосредственно грозившей им опасности и ответственности,
выступали за свертывание военных действий в Джунгарии и Восточном
Туркестане. В частности, после того, как Урумчи попал в руки восставших
(1865), а Или оказался в изоляции, наиболее важные события происходили в
Баркюле.
  Линдуй дачэнь (комендант) Баркюля Нарцзи (Наэрцзи), как и чжэньдидао
(интендант) Баркюля и Урумчи Вэнь Линь, отвечал за оборону района. Эти два
чиновника одними из первых выразили озабоченность будущим маньчжурской
власти в Синьцзяне, имея в своем активе бои с повстанцами с декабря 1864
г. В 1865 г. они докладывали двору следующее: "Подавление мусульман и
возвращение Синьцзяна потребует сотен тысяч хороших солдат и десятки
миллионов лянов, войны в течение нескольких лет и /повлечет за собой/
нестабильность до тех пор, пока мир и порядок не смогут быть со временем
восстановлены. И все же это будет временно и ненадежно. Мы предлагаем
Вашему Величеству попросить гунов, чжухоу, членов Военного совета
(Цзюньцзичу), глав департаментов, так же, как и цензоров, обсудить то, что
следует сделать и объявить решение в специальном указе, которому мы и
подчинимся". (12, цз. 108. лл. 8, 9).
  Так впервые уже в ходе восстания правительству был высказан
недвусмысленный совет отказаться от Синьцзяна.
  Однако, как и следовало ожидать, двору такая идея не могла понравиться, и
в ответ последовали решительные указания: "Восстание мусул