Ли ответил с сарказмом: "Его превосходительство Цзо командует
большой армией и распоряжается огромными денежными средствами в таком
месте, за которое никто не будет сражаться - в Синьцзяне, поэтому он
выказывает желание воевать, но абсолютно не заботится о положении
государства в целом. Те, кто знаком с историей древних и новых времен,
могут легко видеть всю фальшь его позиции. Ваше письмо призывает меня
подражать ему, но это идет вразрез с моими принципами. При моем высоком
положении и уже солидных годах, я определенно никогда не буду вовлечен в
такой бесстыдный акт. Я признаю, что настоятельно призывал к мирным
переговорам, но я никогда не произносил слов "не способны сражаться".
Никогда не было у меня и подобного намерения. Где Вы услышали это
выражение? Уж не взяли ли Вы его из избитых фраз презренных столичных
чиновников и прикормленных народных лидеров, чтобы насмеяться надо мною?"
(27, цз. 19, л. 34).
  В своей критике Цзо Цзунтана Ли не был одинок: "находились
единомышленники, считавшие, что Цзо Цзунтан заходит слишком далеко. Князь
Цзэн Цзицзэ (сын Цзэн Гофаня), которому приходилось вести переговоры с
русскими после Чун Хоу, был обеспокоен самонадеянностью Цзо Цзунтана и его
открытой приверженностью войне, которая могла стать помехой мирному
урегулированию проблем с Россией. В письме от 25 марта 1880 г. он
отмечает: "его превосходительство Цзо легкомысленно настаивает на начале
войны только потому, что ему сопутствовал успех в его предыдущих
кампаниях, но его позиция - это лишь ограниченный взгляд, который не
основан на исчерпывающем анализе общей обстановки" (27, 577, с. 104). В
тот же день он писал в Цзунли ямынь, что армия Цзо Цзунтана могла бы взять
Или, но что оборона протяженной береговой линии Китая - это уже совершенно
иная задача. Он упрекал Цзо за создание ложного представления, будто
Россия из-за ее внутренних проблем была не готова к войне, отмечал, что
русские правители, напротив, очень часто предпринимали заморские
экспедиции, чтобы отвлечь внимание от внутренних проблем. (27; 577, с.
104). Воинственная политика Цзо резко осуждалась как направленная на
провоцирование России. Цзэн призывал правительство "обуздать" Цзо и
помешать ему сшибать лбами Россию и Китай (27; 577, с. 105).
  Бывший посол в Великобритании и Франции Го Сунтао также осуждал
сторонников войны за их "ограниченные взгляды" и предупреждал, что
"однажды начавшейся войне конца не будет". Он утверждал, что в проведении
внешней политики надо направлять свои усилия на урегулирование вопросов, а
не на раздувание враждебности. Нельзя выступать защитником войны лишь для
того, чтобы доставить удовольствие двору. (27; 577, с. 106).
  И У Лулунь, высокое должностное лицо в Тяньцзине, выступал с еще более
резкой критикой войны: он предупреждал правительство о недостатке у Китая
и сухопутных, и военно-морских сил для успешного ведения военных действий.
Кроме армии Цзо на северо-западе можно было признать боеспособными лишь 20
батальонов его оппонента Ли Хунчжана. От таких сил нельзя было ожидать
эффективной обороны и северо-запада, и востока Китая. Даже если бы Цзо
Цзунтан одержал верх в Синьцзяне, Маньчжурия могла бы стать объектом
русского вторжения, уже непосредственно угрожавшего Пекину. Несколько
броненосцев, которыми располагал Китай, было недостаточно ни для морских
сражений, ни для обороны побережья; деревянные корабли были не годны для
современных способов ведения войны, более того, Китай десятилетиями
страдал от внутренних неурядиц: восстания тайпинов, няньцюней, многолетняя
кампания Цзо на Северо-Западе определенно изнурили страну; идти воевать с
Россией было не с чем. Кроме того, Китай начал формировать армию и строить
корабли лишь около 12-ти лет назад, и вооружение цинской армии заметно
уступало западному.
   
8. ИСХОД КРИЗИСА. СУДЬБА СИНЬЦЗЯНА ОПРЕДЕЛЕНА.
  Под влиянием Цзо Цзунтана цинские власти все же начали работать по
укреплению границ Китая, закупали оружие в других странах, подтянули к Или
считавшиеся тогда наиболее боеспособными войска (40-50 тыс. человек).
Россия принимала ответные меры. Как эта реально осознанная возможность
войны, так и сложное внутреннее положение Цинской империи, собиравшей все
силы для противостояния европейским и американской державам, побудили
Цинское правительство принять решение о компромиссе с Россией.
  Соображения высших российских сановников были во многом аналогичными.
После русско-турецкой войны 1877-1878 гг. финансы России находились в
плачевном состоянии и внутриполитическая ситуация в стране не
благоприятствовала развертыванию новых военных действий в столь отдаленном
районе, как Центральная Азия. Поэтому правительство России оказалось
подготовлено к соглашению с Цинами, что привело к возобновлению
русско-китайских переговоров, состоявшихся в Петербурге летом 1881 г. Для
ведения этих переговоров, с китайской стороны в столицу России прибыл
глава Хунаньской феодально-помещичьей группировки, упоминавшийся выше Цзэн
Цзицзэ. Ход переговоров достаточно подробно освещен в литературе. (165,
320, 321, 183, 352).
  С учетом ситуации, на особом совещании 13 августа 1881 г. представители
русской стороны Н.К. Гирс, А.Г. Жомини и Е.К. Бюцов решили отказаться от
претензий на Музартский перевал и долину реки Текес, ограничив свои
требования небольшим участком на западе Илийского края (68, ф. ВУА, д.
582, лл. 2-6). Подобная позиция во многом облегчила ход переговоров, в
дальнейшем пошедших по пути взаимных уступок и обоюдовыгодной
договоренности.
  Как известно, в Китае с восторгом приняли результаты, достигнутые на
Петербургских переговорах, посчитав их первой победой китайской дипломатии
после целой серии неравноправных договоров, тогда как русские современники
считали эти результаты лишь вынужденным шагом и подчеркивали минимум прав
цинского Китая на территорию Илийского края (352, с. 459).
  Как предусматривалось условиями Петербургского договора 1881 г., в пределы
России началось переселение мусульманского населения Илийского края, в
панике покидавшего эти земли накануне вступления в Или маньчжуро-китайских
войск. Общее количество уйгур, казахов и дунган, принявших тогда
российское подданство составило приблизительно 70 тыс. человек. Действия
русского правительства, направленные на разрешение Илийского кризиса,
диктовались конкретной ситуацией в Синьцзяне, интересам развивающегося
русского капитализма, противоречиями между Британией и Россией как в
Европе, так и в Центральной Азии и необходимостью обеспечить безопасность
новых владений России в Казахстане и Средней Азии.
  Несмотря на принадлежность обоих споривших к прогрессивным приверженцам
доктрины "самоусиления", противоборство Ли Хунчжана и Цзо Цзунтана можно
трактовать как китайский вариант трений между "западниками" (Ли) и
"почвенниками" ("державниками") (Цзо) в России, только в понятие "Запад"
и, по возможности, мир с ним, Ли Хунчжан пытался включить, помимо
европейских держав, Россию и Японию.
  Не подлежит сомнению, что занятие и последующее удержание в течение десяти
лет Россией Илийского края отнюдь не было сделано из альтруистических
соображений, однако нельзя и требовать от руководителей государства
прошлого века, чтобы они руководствовались подобными мотивами, определяя
свою внешнюю политику, хотя в ряде случаев, политика России во многом
совпадала с интересами народов Центральной Азии.
  Мучительно тяжелое и долгое, но, тем не менее, мирное разрешение Илийского
конфликта сыграло на время роль "клапана", через который разрядилось
напряжение на сухопутных и морских границах России и Китая. История
распорядилась так, что, вопреки Ли Хунчжану, этот мир не уберег Китай от
японской агрессии, но это уже совсем другая история - история нашего века.

  ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  Анализ взаимодействия Китая с "Западным краем" начиная со времен древней
Ханьской империи показывает, что в правящих кругах собственно-Китая на
протяжении многих веков существовал ряд традиционных соображений о
выгодности политического присутствия на этих землях - будь то реальное
распространение китайской супрематии на некоторые области современного
Синьцзян-Уйгурского автономного района (оазисы Комул и Турфан), или, хотя
бы контроль над оживленными торговыми артериями, пролегавшими там.
  В разное время на первый план выходили различные мотивы - это могла быть
торговля вдоль Великого шелкового пути, необходимость обеспечения
безопасности собственно Китая, ликвидация угрозы подпадания под
сюзеренитет тюркского каганата или же, как в интересующий нас период
середины XIX века, - осознание стратегической роли района и стремление
соответственно использовать этот стержневой район Центральной Азии,
имеющий выход, практически, во все страны, сколько-нибудь затрагивающие
положение Китая на Востоке. Контроль над Синьцзяном означал обладание
ключевой сторожевой позицией, защищавшей Китай от гипотетического
продвижения и Англии, и России с Запада. Это давало самому Китаю
возможность выйти на непосредственный контакт со всеми сопредельными
региону странами (Тибет, Монголия, Афганистан, российские Средняя Азия и
Казахстан, Индия).
  Представляется, что, исходя из истории взаимоотношений Китая с Си-юем,
нельзя сделать вывод о наличии какого-либо постоянного политического
статуса Западного края в китайской идеологии и историографии. На
протяжении всей китайской истории, начиная с Ханьской поры, среди
политиков Срединного государства не было единого мнения о целесообразности
обладания территориями современного СУАР. Однако насколько традиционным
для представителей китайской историографии было подвергать сомнению
полезность походов на Северо-Запад, настолько же традиционным для
правителей Китая было стремление к организации военных экспедиций в Си-юй.
  Подражая Чингисхану, Цины использовали китайское теоретическое наследие и
негативный практический опыт китайских династий, которые терпели
многочисленные поражения от кочевников, но сделали это по-своему, и было
бы неверно проецировать их успехи вспять. Подобно Монголии, и Кашгария
(Восточный Туркестан) дотоле не бывала в столь дезорганизованном
состоянии, как в XVIII в. при ходжах, когда в Монголии, Джунгарии и
Кашгарии наметилась стратегическая слабость, "пустота", которую Суньцзы,
например, рекомендовал бы немедленно использовать. Интересно, что подобная
"пустота" наметилась и в самом Китае XVII в., вследствие чего - как ни
парадоксально, но закономерно - государства Центральной Азии не смогли
мобилизовать свои силы должным образом в виду отсутствия сильного внешнего
врага, и нападение Цин стало для них неожиданностью (тем более что развал
шел как извне, так и изнутри, усилившись в конце XVII в.).
  Таковы реалии центральноазиатской истории. В политической мысли Китая вся
эта сложность практической внешней политики уместилась в упрощенной
дилемме: "вернуть" Джунгарию и Кашгарию - или "отказаться" от них. В новое
время выразителями этих двух противоположных точек зрения были Цзо Цзунтан
и Ли Хунчжан, возглавлявшие два направления в вопросе о политике по
отношению к Синьцзяну.
  Синьцзян не только назывался "Новой границей", но и осознавался таковым,
поэтому, и возможность, и реалистичность отказа от него была вполне
объяснима. Строго говоря, даже империя Тан, присоединившая малую часть
Восточного Туркестана и вскоре ее потерявшая, не могла послужить для
серьезных китайских политиков примером удержания Си-юя, т.к. Тан достигла
этих результатов посредством использования тюркских союзников,
впоследствии пожав вместе с ними результаты того, что прежде было посеяно:
уйгуры создали в Кашгарии свое собственное государство.
  Большинство традиционных линий в северо-западной политике китайских
правителей так или иначе нашли свое продолжение и подкрепление и в XIX в.,
когда Цины на время потеряли свое влияние на территории Синьцзяна в
результате дунганских и уйгурских восстаний 1864-1878 гг. Несмотря на
необыкновенную сложность положения Китая в то время, на необходимость
противостоять активизировавшемуся экономическому и политическому
наступлению западных держав, было решено ради нужд синьцзянской кампании
впервые прибегнуть к иностранным займам. Вопреки всем объективным
трудностям и разногласиям в вопросе о судьбах Синьцзяна, маньчжурское
правительство в результате бурной дискуссии среди сановников, под
давлением Цзо Цзунтана и его сторонников, приходит к безоговорочному
решению восстановить свою власть над этим регионом.
  Подробно рассмотрев аргументацию обеих группировок можно прийти к
заключению, что их позиции основывались на разном понимании ими факторов
внешнеполитической безопасности и внутренней стабильности Цинской империи.
Ли Хунчжан больше опасался угрозы со стороны западных держав и Японии, Цзо
Цзунтан же видел слабое место в обороне империи на северо-западе, особенно
после занятия русскими войсками Кульджи.
  Очевидно, что такие взгляды вытекали из конкретного
общественно-политического статуса обеих группировок сановной элиты, из
общей расстановки политических сил в стране. Немалую роль играли также и
личные мотивы, так как вопрос финансирования программ Ли Хунчжана и Цзо
Цзунтана не мог не волновать этих двух представителей правящих кругов
Цинской империи.
  Представляется, что для Цзо Цзунтана основной его козырь - угроза Китаю
со стороны России, занявшей Илийскую долину на севере Синьцзяна, был в
основном средством склонить на свою сторону цинское правительство и
затребовать дополнительных денежных средств на осуществления своей цели.
Документы архивов, позволяющие шаг за шагом проследить формирование
русской политики в этом районе Центральной Азии, раскрывают надуманность
такого рода опасений.
  Разногласия группировок Цзо Цзунтана и Ли Хунчжана вышли на новый виток в
связи с необходимостью решения вопроса об урегулировании Илийского
кризиса. Здесь Цзо Цзунтан занял бескомпромиссную позицию немедленной
подготовки к войне с Россией и нагнетания антирусских настроений в
правящих кругах империи. Однако, как мы видели, события сложились так, что
обеим сторонам было удобнее договориться о взаимном решении спорных
вопросов.
  Вообще, вопрос о реальных интересах России в Центральной Азии весьма
противоречив. Остается не до конца ясным, реальна ли была оценка
Петербургом всех "благ и бедствий", ожидавших Россию в "сердечной зоне
Евразии". Своей не совсем продуманной политикой в отношении Йэттишаара
правительство России сделало все, чтобы толкнуть Якуб-бека к Англии,
которая, напротив, сделала ставку на Китай против России. Возможности и
Якуб-бека, и Абиль-оглы были исторически ограничены. Ясно, что оккупация
Или была продиктована не озорством таранчей на границе и т.п. предлогами,
а действительным намерением передать край Китаю, что не получилось и не
могло получиться. Россия могла бы попытаться наладить торговлю и с
Якуб-беком, но этого не сделали, чем повторили опыт средневекового Китая.
Требовалось так или иначе признать Йэттишаар, однако на это не пошли, а
ожидать налаживания торговли с разоренным Китаем через земли не
признанного Россией государства было бы тщетно. Однако в то время даже
такие подобные Горчакову и Кауфман, были скованы рамками того режима,
который правил тогда Россией.
  Итак, во второй половине прошлого века в центре Азии столкнулись интересы
неазиатских держав, никогда ранее не имевших сюда доступа. Есть основания
думать, что в этом регионе нарождалась прелюдия будущих японо-китайской и
русско-японской войн; и в возвращении Синьцзяна, и в памирском вопросе
Китай выступал уже далеко не только от своего имени. Мерялись силами,
влиянием, политической гибкостью и умением колониальные империи Европы - в
том числе, и в своем влиянии на цинский Китай, клонящийся к будущему
разделу на сферы влияния. В последней четверти XIX в. мы наблюдаем лишь
начало этого процесса, и потому факты пока не столь очевидны. Безусловно,
что в решении о повторном завоевании Синьцзяна решающую роль вряд ли мог
сыграть исторический пример, т.к. он слишком противоречив и, вдобавок,
нематериален. Материальна же была помощь и поддержка такой мощной державы,
как Британская империя. Однако ее помощь была небескорыстна и имела свою
направленность: ведь на Северо-Западе от Китая находилась Россия,
следовательно, по мысли Британских стратегов, китайский "буфер" в
Центральной Азии должен был двигаться на запад, к Памиру, страхуя север
Индии и примыкая к Афганистану.
  Япония же, напротив, не виделась конкурентом Англии еще даже в начале XX
века - и усилия Китая от нее отводились (поэтому не победил Ли Хунчжан).
Это, конечно, не единственная причина, но фактор немаловажный. В
предыдущие века этих реалий не было, соответственно, и китайская политика
была в Азии иной. Китайские правители апеллировали к истории лишь на
риторическом уровне, что не являлось адекватным объяснением их реальных
мотивов. Субъективно Цзо Цзунтан вряд ли смог бы одержать верх, а победил
потому, что подействовали скрытые материальные факторы, все же остальное
приплюсовывалось к ним.
  Об искренности намерений России говорит то, что ее позиции в Сибири и на
Дальнем Востоке были достаточно прочны, чтобы при желании оказать давление
на Китай. Через Среднюю Азию сделать то же самое было более
затруднительно, т.е. "принцип домино" применительно к роли Синьцзяна для
безопасности Пекина здесь не может работать. Он сомнителен даже
применительно к угрозе со стороны джунгар. Даже проглотив Синьцзян, Россия
не могла бы автоматически угрожать Пекину. Так кому же угрожала Россия в
Центре Азии? Скорее всего, близлежащей "жемчужине британской короны", ди и
то косвенно: без восстаний сипаев, сикхов и пуштунов такая "угроза"
становилась фикцией ввиду географических условий региона. Более того,
Синьцзян окончательно приобрел свою нынешнюю стратегическую роль лишь в
последней четверти XX в., т.к. раньше он был прочно отрезан от Индии.
  Итак, речь шла об устранении возможного альянса России с Якуб-беком.
Безусловно, что Лондон не могло устраивать равновесие влияний Англии в
Афганистане и России в Восточном Туркестане. Ориентация одряхлевшей
империи Цин на Запад могла выполнить две цели: Россия лишалась козыря в
региональной стратегии, а Китай подпадал под английское влияние в
приморских районах. Таким образом, восстановлением Синьцзяна и полным его
включением в Китай была отведена косвенная угроза от Британской Индии.
  Делая вывод о дальнейшей судьбе Синьцзяна, представляется возможным его
отпадение от КНР (скорее всего, фактическое, а не официальное, по архетипу
Тибета), что было бы вполне естественным финалом развития его отношений с
внутренним Китаем, финалом закономерным, хотя и болезненным для обеих
сторон.

  БИБЛИОГРАФИЯ
ИСТОЧНИКИ

  На русском языке.
  1. Палладий. Извлечения из китайской книги: Шэн-вуцзи. 1848. - Пекин, 1907.
  2. Рашид-ад-Дин. Фаэль-Аллах Абуль-Хайр Хамадани. Сборник летописей. Т.
I-III. - М.-Л., 1946-1960.
  3. /Унковский И./ Посольство к зюнгарскому хун-тайчжи Цэван Рабтану
капитана от артиллерии Ивана Унковского и путевой журнал его за 1722-1724
гг. - "Записки Императорского Русского географического общества по
отделению этнографии". Т. 10. Ч. 2. - Сп-б, 1887.
  4. Шах-Махмуд ибн Мирза Фазил Чурус. Хроника. - М., 1976.
  На китайском языке.
  5. /Бай Шоу'и - сост./. Хуэй минь ци'и (Мусульманские восстания), Т.3, 4.
  - Шанхай, 1953.
  6. Ван Дин'ань. Сянцзюнь цзи. (Записки о Хунаньской армии). - Нанкин, 1898.
  7. Ван Шунань. Синьцзян гоцзе тушо. (Иллюстрированное пояснение о границах
Синьцзяна). - Тайбэй, 1968.
  8. Ван Шунань. Синьцзян фан гули (Записки о древностях провинции
Синьцзян). /б.м./, /б.г./.
  9. Вэй Гуантао. Каньдин Синьцзян цзи (Записки об усмирении Синьцзяна). -
Хуэйминь ци'и, Т. 4. - Шанхай, 1953.
  10. /Вэй Чжэн - сост./. Суйши (История /династии/ Суй). - Серия "Сыбу
бэйяо" (Избранные произведения по четырем разделам литературы). Т. 22 -
Шанхай, 1936.