факторов в пользу
активных действий в районе Кульджи, наиболее близко расположенном к
границам России. Это неудовлетворительность территориального разграничения
на границе с Синьцзяном, явная нереальность того, что Китай сохранит
власть в Синьцзяне и обезопасит, тем самым, среднеазиатские владения
России и опасения чрезмерного усиления власти Якуб-бека (П. Н. Стремоухов
свидетельствовал, что последний намеревается завладеть и Илийским краем12)
и влияния на него Англии (цит. по 380, с. 685). Тем не менее, несмотря на
близкое к взрывоопасному состояние дел в Синьцзяне, 19 ноября 1870 г.
Милютин направляет командующему фон Кауфману предписание о запрете
выступать на Кульджу и Илийскую долину. (68, ВУА, д. 682, л. 346-346 об.).

  3. ВЗГЛЯД ИЗ ВЕРНОГО.

  В конце ноября 1870 г. из русского штаба в Верном в Кульджу была
направлена дипломатическая миссия во главе с капитаном А. В. Каульбарсом,
имевшая целью договориться с правителем Илийского края, султаном таранчей
Абиль-оглы, не ладившим с Россией, об обмене представителями, разрешении
спорных пограничных вопросов, содействии местных властей Илийского края,
развитию русской торговли и т.д.
  Нельзя сказать, что миссия завершилась успешно. Менее всего перспектив
возникло в разрешении вопроса о торговле, т.к. султан уклонился от его
обсуждения. Путь, через который шел поток русских товаров не только в
Синьцзян, но и во внутренний Китай, оказывался перерезанным на
неопределенное время. Руководитель миссии констатировал в записках об
итогах своего посольства, что "отношение к нам Якуба служит
соблазнительным примером правителю Кульджи". (Цит. по 183, с. 436).13
Перспектива того, что Якуб-бек завладеет всей территорией Джунгарии и,
главное, Илийским краем, становилась основной причиной сомнения русских
дипломатов в безопасности границ и сохранности торговых связей с Китаем.
Однако чем больше русские власти склонялись к решительному шагу - занятию
стратегически важной Илийской долины, тем слабее становилось желание
цинской администрации воспользоваться той помощью, о которой она прежде
так настойчиво просила Россию. Цинские власти, несомненно, понимали, что
такой шаг России был бы в минимальной степени предпринят ради интересов
Китая. Поэтому, когда русское правительство пыталось окончательно
выяснить, желательно ли для Цинов восстановление их власти в Синьцзяне с
помощью русских штыков, пекинские власти уже не спешили с положительным
ответом. Однако, даже в этой ситуации, П. Н. Стремоухов писал канцлеру
Горчакову, что маньчжурских сановников "не только не пугает мысль о
возможности нашего вмешательства в дела этих областей, но, что они как бы
желали этого". (Цит. по 183, с. 437).
  Пока же на дипломатическом уровне шел обмен мнениями, в Туркестанском
округе вызрело мнение, что настало время превентивно занять Кульджу и
Илийский край. В отличие от российских дипломатов высшего ранга, которые,
хотя и склонялись к тем же выводам, но медлили с решительными действиями,
военные на местах видели больше оснований для таковых. Именно они (в
частности, Кауфман) поставили перед русскими властями вопрос об отказе от
политики нейтралитета. В письме А. М. Горчакову Кауфман указывал, что
"настоящее положение дел на границе уже нетерпимо... Мы же должны теперь,
как для пользы наших среднеазиатских владений, так и, в особенности, для
восстановления упавшей торговли нашей с Западным Китаем, помочь Китаю..."
(68. Ф. ВУА, д. 6823, л. 243). Эта формулировка Кауфмана называет и повод
для похода, и его настоящие цели. Кауфман полагал, что лучшим способом
достичь этой цели было бы "одновременное движение китайцев на Урумчи и
наше на Кульджу", но предпочтительно "теперь же занять Кульджу, объявив
при этом китайцам, что им будет возвращен город, как только явится на то
уполномоченное от них лицо". (68, ф. ВУА, д. 6823, л. 243). Как видно,
предложение Кауфмана могло толковаться двояко: можно было лишь
декларировать временность захвата края, а можно было, действительно, иметь
это в виду.
  Резкий перелом во взглядах высших царских сановников России на
жизнеспособность цинской администрации в Синьцзяне произошел зимой 70-71
гг. До конца 70-го года в дипкругах России (Влангали, Стремоухов,
Горчаков) полагали, что восстания в северо-западном Китае носят временный
характер и неизбежно будут подавлены при возвращении этих территорий под
контроль Цинской империи (68, ф. ВУА, д. 6810, л. 43). Совещание осени
1870 г., возглавлявшееся военным министром, согласилось с советником МИД
К. В. Остен-Сакеном в том, что было бы "неполитично отступать ныне от
традиционной внешней политики" по отношению к "сильному и долговечному
соседу" (68, ф. ВУА, д. 6839, лл. 127-129). В начале 1871 г. возникает не
оправдавшаяся после уверенность, что для Китая после восстания тайпинов,
мусульман Шэньси, Ганьсу и прочих, организация крупного похода на
северо-запад с целью подавления сепаратистских мятежей была бы сомнительна.
  Весной 1871 г. снова состоялся ряд совещаний, рассматривавших события в
Синьцзяне уже исходя из изменившейся ситуации. Наибольшие опасения
вызывала деятельность Якуб-бека, в особенности, занятие его войсками
стратегически важного Музартского перевала и планы захвата Урумчи.
Начальник Главного штаба Гейден провидел, что России грозило образование
вблизи ее границ "сильного мусульманского владения, во главе которого
стоял бы энергический, но недружелюбный нам Якуб-бек" (цит по 380, с. 7,

                                9).

  К 69-71 гг. волнения среди дунган и таранчей стали оказывать все большее
влияние на казахское и киргизское кочевое население России. В 1869 г. в
результате восстания в Западной Монголии, был поставлен под угрозу и
другой торговый путь из России в Китай - из Кяхты в Пекин. Причиной тому
был сильный натиск дунганских повстанцев из Урумчи, которые, пытаясь
спастись от преследовавших их войск Якуб0бука, заняли г. Улясутай в
Западной Монголии. Царившая в Улясутае и Урге паника парализовала
окончательно торговые связи двух стран. (321, с. 212).
  Рассмотрев вышеизложенные соображения, высшие сановники МИД на
специальных совещаниях весной 1871 г. постановили, что "как общие интересы
государства, так и частные условия администрации в пограничных зонах наших
с Китаем не дозволяют нам оставаться безучастными к совершающимся в
соседней стране событиям и, что, напротив, весь вред, причиняемый ими в
течение 7 лет нашему политическому значению и торговле делает
вмешательство наше в дела Западного Китая в самом близком времени
неизбежным". (Цит. по 138, с. 437).
  Было принято решение занять два основных города "в центре Джунгарского
района" - Кульджу и Урумчи, направив для этой цели два отряда русских
войск из Семиречья и со стороны озера Зайсан (138, с. 437). План,
разработанный МИД России предполагал, что все действия русских войск будут
производиться при непосредственном участии маньчжурских представителей, а
после восстановления в указанных районах власти цинской администрации,
русские войска покинут территорию Синьцзяна (138, с. 438). Данный план
должен был передать цинским властям русский посланник Влангали. Однако
последний сообщил, что "соглашение с китайцами для совместного действия в
нынешнем году на западно-китайской границе сомнительно". Из этих сведений
явствовал вывод, что российское правительство должно, таким образом,
сосредоточиться на выполнении тех мер, которые необходимы только для
соблюдения интересов России. Это новое мнение вылилось в указание занять
территорию лишь Илийского края; окончательное решение относительно Урумчи
не принималось. Ввод войск планировался на осень 1871 г. (68, ф. ВУА, д.
6839, л. 46).
  Однако планы Петербурга не всегда совпадали с реальной обстановкой на
месте событий. По мнению администрации Семиреченской области, в частности,
командующего ее войсками Г. А. Колпаковского, отсрочки и промедления в
действиях русских войск в Илийском крае были уже неоправданны.
  К середине июня 1871 г. русские войска развернули военные действия против
таранчей. 12 июня Ф. Л. Гейден в своем "всеподданнейшем рапорте" писал о
непосредственных поводах для этого наступления. Среди них были как
"грабежи таранчей в наших пределах", невыдача "наших беглых киргиз,
ограбивших и покалечивших уездного начальника Гудоренко", так и
"двуличность таранчинского султана в отношении нас" и даже "неуважение к
России". Гейден вспоминает в рапорте, что еще в минувшем январе ген.
Колпаковский просил разрешения занять Кульджу, "чтобы наказать султана за
коварство". Кауфман дал разрешение на подобные действия в случае, если
Абиль-оглы сам спровоцирует столкновение с российскими погранотрядами. В
таком случае допускалось не ограничиться пассивной обороной и переходить в
наступление, "преследовать таранчинские войска хотя бы и до Кульджи, чтобы
наказать из и заставить султана уважать Российскую власть и наше оружие".
(68, д. 6835, лл. 7-11).
  Искомый повод представился уже в начале июня, когда войска таранчинского
султана напали на русские погранотряды. Таким образом, действия военных
властей на месте определили "высочайшее распоряжение". Гейден пишет далее:
"Эта военная экспедиция вызвана дерзкими действиями таранчей и находит в
этом свое оправдание... Надо подтвердить туркестанскому
генерал-губернатору, чтобы и настоящее движение в Кульджу имело характер,
способствующий восстановлению в этом крае маньчжурской власти и отнюдь не
повлекло бы за собой прочного утверждения нашего в Илийской провинции".
(68, д. 6839, л. 10). Автор рапорта рекомендует "предписать" губернатору
Семиреченской области "воздержаться от всяких распоряжений, могущих подать
повод к истолкованию нашего движения в завоевательном смысле и...
стараться войти в сношение с ближайшими китайскими властями... чтобы они
могли прислать хотя бы небольшой отряд в Илийскую долину и вступить в
правление... краем. С нашей стороны можно было бы оставить временно в
главных пунктах часть наших войск, впредь до полного водворения там
порядка и спокойствия". (68, д. 6839, лл. 10-11).
   
4. КУЛЬДЖА ВЗЯТА. ЧТО ДАЛЬШЕ?

  Русский отряд практически без боя занял Кульджу 22 июня (!) 1871 г.
Приблизительно те же, что и в рапорте аргументы повторил начальник
Главного штаба и в докладной записке императору Александру II от 2 июля
1871 г., обосновывая необходимость временного занятия русскими войсками
Илийского края. После занятия Кульджи и окончательного прояснения вопроса
о тогдашней неспособности цинской армии организовать экспедицию в
Северо-западные районы, план наступления на Урумчи в центр дунганского
восстания был кардинально пересмотрен и отменен. В конце июня 1871 г. А.
Г. Влангали отослал в Пекин подробный документ, в котором объяснялись
причины военных действий русских войск в Илийском крае и существо
дальнейших предложений русской стороны в отношении приграничных районов. В
письме подчеркивалось, что, несмотря на наступательное движение русского
отряда, увенчавшееся "полным и быстрым успехом", оно уже не могло иметь
безусловной целью восстановление маньчжурской власти, которой, "к
сожалению, не было никаких следов в этих местностях". В документе снова
подчеркивался временный характер удержания Илийского края. А. М. Горчаков
также писал, что присоединение Кульджинского округа к составу империи
"следует признать самым невыгодным, но для нас важно, чтобы правитель
соседней с нами страны дал нам такие материальные и нравственные гарантии,
которые обеспечили бы спокойствие на нашей границе и способствовали
свободному развитию нашей торговли". (68. Ф. ВУА, д. 6742, л. 3).
  Изложенные факты свидетельствуют о том, что русское правительство не
планировало использовать Илийскую долину как "плацдарм" для дальнейшего
наступления на Синьцзян или Монголию и, далее, на Пекин, как убеждали в
том цинское правительство сторонники военного освобождения Или. Уж если о
чем и "мечтали" порой в российских верхах, так это об Индии, но судьба
Британской Индии отнюдь не волновала Цинские власти. Более того,
пребывание русских войск в одном лишь даже Илийском крае рассматривалось
как временное и вынужденное. Об этом свидетельствуют даже предпринятые
администрацией в оккупированном районе меры, временный характер которых
неоспорим. Имеется достаточное количество архивных материалов и
специальная литература по истории пребывания русских войск в Илийском крае
(227; 83; 356). Был предпринят ряд мер, направленных на восстановление
хозяйства страны, поощрялось развитие внутренней и внешней торговли,
значительно ослаб налоговый гнет по сравнению со временами Цинской власти.
  В самое скорое время после аннексии Илийского края цинское правительство,
невзирая на полную потерю своих позиций в Джунгарии, поспешило потребовать
от России возвращения Кульджинского района, настаивая на переговорах. Как
мы знаем, русская сторона ничего не имела против возвращения Или и пошла
навстречу предположению маньчжурского правительства. В начале мая 1872 г.
в Сергиополе состоялись переговоры генерала Богуславского со вновь
назначенным илийским цзянцзюнем Жун Цзюанем, которому и были предъявлены
условия возврата Илийского края. Простые и немногочисленные, они отвечали
интересам как обеих договаривающихся сторон, так и, в известной мере,
населения Джунгарии: 1) Жун Цзюаня должна были "сопровождать достаточная
вооруженная сила для вступления в фактическое обладание краем"; 2) он
должен был привезти амнистию всем жителям, замешанным в дунганском
восстании". (68, ф. ВУА, д. 6842, л. 14). Однако Жун Цзюань не был
уполномочен соглашаться на выполнение этих условий. Его ответ состоял лишь
из декларации того, что войска подойдут с течением времени, а население
края "подчинится его власти, узнав об амнистии". На том переговоры и
закончились. Обсуждение дальнейшей судьбы Илийского края было перенесено в
Пекин, где цинское правительство продолжало настаивать на незамедлительной
передаче ему района, обещая возместить русскому правительству стоимость
трудов и убытков. (68, ф. 447, д. 9, л. 2).
  Тем временем отношения России с государством Якуб-бека отнюдь не
улучшились. России была жизненно необходима гарантия спокойствия на
центральноазиатских рубежах, что оставалось сомнительным, покуда Англия и
Турция хотели видеть в государстве Йэттишаар лишь разменную монету в
политической игре, направленной на ослабление политических противников.
Якуб-бек продолжал захваты некоторых районов, уже вошедших в состав России
и пытался использовать в этих целях кокандского хана Худояра (212. 67, ф.
Гл. арх., 1-9, 1865-1878, оп. 8, д. 14, л. 47). Одновременно он продолжал
развивать свои связи с мусульманским миром, послав своего эмиссара в Индию
и Турцию. В 1873 г. турецкий султан присвоил Якуб-беку даже титул эмира,
подчеркивая прочность контактов Турции с Восточным Туркестаном.
Неудивительно, что все эти действия использовались в своих целях
английскими политиками. В конце ноября 1873 г. в Йэттишааре состоялись
несколько встреч Якуб-бека с упоминавшимся выше Т. Д. Форсайтом. По
итогам этих встреч был заключен чрезвычайно выгодный для британского
правительства англо-кашгарский договор. Торговля вряд ли была главной
целью политики Англии в Восточном Туркестане. К. П. Кауфман метко заметил
в своем письме Д. А. Милютину, что "англичане с Форсайтом во главе
приложили необходимое старание, что "англичане с Форсайтом во главе
приложили необходимое старание, чтобы усилить Якуб-бека и создать у нас
под боком сколь возможно могущественное мусульманское государство. Этой
цели они достигли на сей раз не только для расширения своей торговли... а
для усложнения нам дела и положения нашего в Средней Азии". (Цит по 183,
с. 447).
  Тем не менее, уже в 1875 г. Англия и Турция начинают заметно терять
интерес к Йэттишаару, поняв призрачность своих расчетов в отношении
Якуб-бека. Становится ясным, что относительно самостоятельная политика его
государства не окупает затрачиваемых стараний. Наконец, сам кашгарский
посланник во время своего визита в Константинополь удостоверился в том,
что ни британское, ни турецкое правительство не намерены стать
посредниками в китайско-кашгарских отношениях, и не могут обеспечить
политической самостоятельности государства Йэттишаар.
  Таким образом, Россия и Китай, пожалуй, впервые за двухвековую историю
своих отношений оказались, практически, на грани открытых крупномасштабных
военных действий из-за территориального спора. Кризис в Илийском крае
явился своего рода "накопителем" всех тогдашних сложностей и противоречий
в отношениях между двумя государствами, и от его разрешения зависело
будущее этих отношений.

  5. КИТАЙСКИЙ ВЕКТОР. ВЗГЛЯД ИЗ ПЕКИНА И СИНЬЦЗЯНА.
  Между тем в цинском Китае возобладали сторонники Цзо Цзунтана, выступавшие
за военную экспедицию в Джунгарии и Восточном Туркестане, и в 1875 г. Цзо
возглавил "Западный поход" своих войск в Синьцзян. "Сичжэн" принято
именовать в отечественной литературе "карательным" походом, тогда как для
императорского Китая он являлся, скорее, актом возвращения ранее
завоеванных и утерянных земель, своего рода "реконкистой" Западного края.
  К началу 1875 г. Цзо Цзунтан завершил подготовку своей армии к походу, и в
феврале его Хунаньская армия выступила на запад (483, с. 107). Ход военных
действий подробно изложен в монографии А. Ходжаева (393), поэтому здесь
этот вопрос будет рассмотрен лишь в самой сжатой форме.
  Цинские войска воспользовались неустойчивостью положения Якуб-бека,
который все еще надеялся договориться с маньчжурским правительством и,
овладевая постепенно населенными пунктами восточной части Синьцзяна,
направились к Урумчи, Манасу и другим городам Северного Притяньшанья.
  В историю вошли ужасающие зверства и репрессии, которыми сопровождался
поход. Эти события с достоверностью очевидцев зафиксированы в записях
русских путешественников - купца И. О. Каменского и врача,
естествоиспытателя П. Я. Пясецкого (см. 328; 88, с. 236), запечатлевших в
своих дневниках картины ужасающих зверств, разрухи и обезлюдения,
явившихся следствием кровавого подавления восстаний. Так, П. Я. Пясецкий
писал: "Все селения, встречавшиеся близ дороги, были страшно разорены,
дома сожжены и развалились до основания... На сельских улицах не осталось
ни одного живого дерева - все они обгорели и теперь стоят сухими. Людей
посреди этих развалин нет... Все села, встречавшиеся на пути, представляли
одни развалины". (88).
  И. О. Каменский оценивал события аналогично: "Зверству нет предела, в
особенности над дунганами; считается за счастье зарезать какого-нибудь
дунганина, и за каждую голову платят своим сателлитам по два лана (ляна -
Д. Д.). Надо полагать, что все дунгане весьма скоро будут истреблены до
последнего, невзирая на полнейшую их невинность и даже службу в рядах
маньчжурской армии". (328, с. 76).
  Бесчеловечная расправа войск Цзо Цзунтана над мусульманским населением в
ходе войны вызвала возмущение русских властей; так, К. П. Кауфман направил
Цзо Цзунтану послание, в котором подчеркивал, что "подобный жестокий и
коварный образ действий недостоин военачальника великой державы и не может
не произвести самого тяжелого впечатления на то население, которое
китайское правительство стремится подчинить своей власти". (цит. по 183,
с. 449).
  Осенью 1877 г. Цзо Цзунтан передислоцировал свои войска в районы Южного
Притяньшанья и бассейн реки Тарим. С октября по декабрь были заняты города
Карашар, Курля, Кучар, Аксу и Уч-Турфан (Уши), а в середине декабря - пала
и столица Якуб-бека - Кашгар. В конце 1877 - начале 1878 гг. еще шли
отдельные боевые операции цинской армии против повстанцев, но вскоре
войска Цзо Цзунтана захватили всю территорию Восточного Туркестана.
Описанные уже акты насилия и жестокости вызвали настоящий исход из Китая в
Россию не только участников антицинского движения, но и мирного населения
Восточного Туркестана; число беженцев превысило 10 тыс. человек. (183, с.
450