ло темно.
   - Васильчиков, жив? - спросил Чинков.
   - А какого хрена мне будет? - тихо и  спокойно  ответил  тот,  и  тут  же
зажужжал стартер. Мотор, как ни странно, завелся.
   - Газ выхлопной, - сказал Чинков. - Двигай, а то задохнемся.
   Вездеход забуксовал, но потом толчками все же пошел вперед, и  вдруг  они
очутились среди яркого света. Дядя Костя остановил вездеход,  и  они  вышли.
Перед ними лежал снежно-белый рыхлый откос с темным отверстием вверху,  куда
провалился вездеход, и такой же пещерой, откуда вездеход вышел.  Вдоль  реки
дул ветер, и на их глазах снег замуровывал пробитые машиной дыры в сугробе.
   - Везет, - весело сказал Чинков.
   - Везет, - спокойно согласился дядя Костя. Ночью  они  прибыли  на  базу.
Чтобы не глушить мотор, посадили дежурить Седого. Дядя Костя залез в его еще
теплый мешок и заснул мертвым сном.  Утром  у  палатки  увидели  два  лыжных
следа: Чинков и Куценко ушли вверх по реке.  Вернулись  они  к  вечеру,  оба
оживленные. Чинков вынул бутылку спирта, отдал ее Седому, чтобы тот на  глаз
разделил всем, и, взяв кружку, вдруг блеснул удивительно ясной улыбкой: "Ну,
товарищи, за удачу!"
   И все: "завязавший" уголовник Седой, дядя Костя  "с  прошлым",  шурфовщик
Кефир, вдруг покосились на сиявшего отраженной  улыбкой  Куценко  и  поняли,
почему он за глаза и в любой обстановке предан главному инженеру. Каждый  из
них по-разному, но вообще-то одинаково сформулировал про себя мысль  о  том,
что главного инженера подводить не стоит. Кефир, отхлебнув полкружки чистого
спирта, пожевал снег и вдруг брякнул:
   - Жестко стелишь, начальник. Но жить с тобой можно.
 
 
 
   Через неделю после возвращения с Эльгая Чинков вызвал к  себе  Монголова.
Тот появился в оранжевом свитере под пиджаком,  сухой,  стройный,  со  спины
просто мальчик. Чинков сидел в кресле  и  вежливо  приподнялся,  как  только
Монголов зашел в кабинет:
   - У меня есть для вас предложение, Владимир Михайлович, - сказал он.
   - У меня также, - с какой-то даже легкостью ответил Монголов.
   - Слушаю вас.
   - Вот. Просто рапорт. - Монголов  вынул  из  кармана  сложенный  вчетверо
листик бумаги.
   -  Рапорт,  вероятно,  адресован  начальнику  управления  Фурдецкому,   -
наморщился Чинков. - Если не затруднит, расскажите на словах.
   - Прошу через месяц  разрешить  отпуск.  Я  болен.  После  отпуска  прошу
откомандировать меня в распоряжение прииска. С прииском  вопрос  согласован.
Личное обоснование: я оловянщик и должен заниматься касситеритом.
   - Этого не будет, Владимир Михайлович. Ни отпуска,  ни  прииска,  -  тихо
сказал Чинков. - Вы нужны здесь.
   - Зачем?
   - Я предлагаю вам возглавить разведку на россыпное золото в  долине  реки
Эльгай.
   - Это несерьезно, Илья Николаевич, - возразил Монголов. - Люди, деньги. В
конце концов само золото. Я не буду участвовать в авантюре.
   - А если приказ?
   - Впервые в жизни отвечу на приказ медицинской справкой.  Не  заставляйте
меня это делать.
   - Днями я улетаю в Москву. Прошу не подавать рапорт до моего возвращения.
   - Что это изменит?
   - Сердце что-то болит, - не отвечая,  продолжил  Чинков.  -  Вот  слетаю,
схожу к врачам.
   Под окном управления взревел трактор, по коридору раздался  топот  многих
сапог.
   - По-моему, вернулась партия Копкова, - сказал Чинков. - Пойдемте  глянем
на киноварь.
   Они спустились  вниз.  У  входа  в  управление  стоял  обсыпанный  снегом
трактор. К нему были прицеплены перекособоченные, затянутые брезентом сани.
   Из кабины выскочил Копков в прожженной  меховой  куртке,  без  шапки.  Он
огляделся и запустил руку в черную с проседью шевелюру. Потом помог  вылезть
Богоде, который из-за протезов не мог  спускаться  по  гусеницам.  Вместе  с
Богодой они обошли затянутые брезентом сани. Копков отвязал веревку и открыл
брезент. Из саней неторопливо полезли его кадры, истощенные,  с  черными  от
мороза и грязи лицами.
   - Счас будем разгружать или после? - спросил Копкова рабочий.
   - Разгрузят без нас, - ответил Копков.
   Дядя Костя повел трактор к  управленческой  лаборатории.  Все  любопытные
потянулись туда, всем хотелось посмотреть на копковскую киноварь.
   - Ребята, - сказал Копков. - Тут  ее  меньше  тонны.  Перетаскайте  ее  в
коридор. Саня, организуй.
   - Все сделаю, Сеня, - сказал Саня Седлов сквозь сигаретный дым и крикнул:
- А ну, тунеядцы! Поможем полевикам, Отъелись тут в управлении...
   Дядя Костя ходил  вокруг  трактора,  вслушивался  в  подрагивающий  рокот
мотора, трогал ослабевшие траки.
   - Ничего доехали. Я тебе говорил, что доедем. Я боялся,  что  ты  клапана
порвешь. Ты ничего, удержался, - говорил трактору дядя Костя.
   Копковские кадры цепочкой,  точно  дисциплинированные  привидения,  вошли
вслед за начальником в управление. Так же вместе они вышли обратно. Правилом
Копкова  было  проводить  отгульные  дни  вместе  с  рабочими,  хотя  Копков
совершенно не пил.
   Ящики с рудой рдели на снегу, как цветы. Чинков быстро выхватил из одного
несколько  крупных  кусков  киновари.  Монголов  наблюдал  за  ним.   Чинков
рассматривал киноварь и улыбался. Кончики губ загнулись вверх, и даже ямочки
на темных щеках появились.
   - Я подожду вашего возвращения, - неожиданно для себя сказал Монголов.
   На другой день Чинков вылетел в Москву. Официальным обоснованием  поездки
было направление на обследование сердца, выданное  поселковой  поликлиникой.
Летел Чинков за свой  счет.  Предложение  Фурдецкого  оформить  через  Город
командировку он отклонил. Чинков действительно  выглядел  плохо.  К  обычной
замкнутости его прибавилась какая-то угрюмость, и он похудел  так,  что  под
глазами повисли мешки и одрябли темные щеки. "Как ржавый амбарный замок",  -
пустил некто по управленческим коридорам.
   Генрих Фурдецкий и на  минуту  не  допускал,  что  Чинков  вылетел  из-за
сердца. Шла неизвестная и большая игра. Фурдецкого обижало,  что  Чинков  не
посвящает его в свои планы. Разве он не доказал свою преданность управлению?
Разве не Фурдецкий добыл снаряжение для будущих полевых партий, разве не  он
прикрыл "барак-на-косе", не он добыл вездеход? И это только начало.
   Как назло через день  после  отлета  Чинкова  по  радиосвязи  его  вызвал
Робыкин.
   - Куда запропастился Чинков? - спросил Робыкин. - Вторые  сутки  не  могу
его вызвать на связь. Прием.
   Фурдецкий понял, что в Город все же  кто-то  "стучит".  Он  решил  валять
ванечку.
   -  Полученные  вездеходы  полностью  зарекомендовали  себя   в   условиях
полярного бездорожья, - с натренированной бодростью прокричал  Фурдецкий.  -
Полевики говорят вам "спасибо", товарищ Робыкин.
   - Где Чинков? Прием.
   - Вылетел в больницу из-за плохого состояния сердца. Все  полевые  партии
благополучно вернулись, товарищ Робыкин.
   - Вы что же, Фурдецкий, автономию там развели? Отвечайте. Прием. - Сейчас
Фурдецкий слышал даже дыхание Робыкина.
   - Какая может быть  автономия,  товарищ  Робыкин?  Предварительный  отчет
высылаем через неделю лично вам, - прокричал Фурдецкий.
   - Желаю коллективу управления успехов. Отбой. - Видно, Робыкин понял, что
ничего от Фурдецкого не добьется.
   Фурдецкий отер пот  и  теперь  уже  знал,  что  все  пути  к  отступлению
отрезаны. Он впрягся в упряжку Будды. В том, что Чинкову вое донесут, он  не
сомневался. Пусть знает.  Фурдецкий  обошел  все  кабинеты  полевых  партий.
Все-таки   это   его,   Фурдецкого,   управление.   Полевики    настороженно
приветствовали Фурдодуя. Ничего. И они поймут. Надо устроить хороший  вечер.
Отметить. Произнести речь.
   И  Робыкин,  и  Фурдецкий  изумились  бы,  если  бы  увидели  во  Внуково
выходящего из самолета Чинкова.
   Каторжный воздушный путь эпохи, когда о ТУ-104 еще не  знали,  не  умотал
его, а омолодил минимум на десяток лет. Он шел весело и  настороженно,  как,
допустим, может идти по следу раненого медведя верующий в удачу  охотник.  В
руках Чинков нес лишь небольшой портфель. На стоянке такси была очередь.  Но
Будда  каким-то  неуловимым  жестом  дал  знак  шоферу  и  прошел  дальше  к
облетевшим березкам. Таксист подкатил. Будда шлепнулся на  сиденье,  положив
портфель рядом, и они помчались через березовые  леса  Внуковского  шоссе  в
Москву.
   "Северстрой"  имел  в  Москве   собственную   гостиницу,   как   и   свое
представительство, вроде иностранного государства. Но Чинков  остановился  в
"Национале" и в представительство не  пошел.  В  номере  он  сходил  в  душ,
переоделся и позвонил. Такси ждало его внизу, и  Чинков  поехал  на  Красную
Пресню. Легкая улыбка не сходила с  его  помолодевшего  лица,  и  с  той  же
улыбкой он направился к Сидорчуку, в прошлом кадровому  северстроевцу,  ныне
заместителю министра.
   Сидорчук был старше Чинкова. В свое время он с любопытством  и  симпатией
наблюдал, как этот юный нахал,  точно  каменный  столб  в  бамбуковой  роще,
возник и утвердился в рядах "Северстроя".  Именно  Сидорчук  подал  мысль  о
выдвижении Будды на соискание Государственной премии, и он же санкционировал
его переход в Поселок, так как не верил ни одной из причин, которыми в самом
"Северстрое" объясняли переход Чинкова. Сейчас он чувствовал, что  внезапный
звонок и просьба о встрече так или иначе связаны с Территорией.
   Чинков вошел в кабинет Сидорчука, сияя неподражаемой  белозубой  улыбкой.
Они поздоровались дружески, так как настороженная симпатия их была взаимной.
Будда, посмеиваясь, оглядел  кабинет,  как  будто  никогда  не  бывал  здесь
раньше, а Сидорчук подумал о том, что в главном инженере  Поселка  пропадает
крупный актер. На него уже действовало наэлектризованное состояние Чинкова.
   - Удивляешься визиту? - вежливо спросил Чинков.
   - Нет. Робыкин уже дважды звонил. Интересовался.
   - А ты что ответил?
   - Я же не знал, что ты ко мне прилетаешь. Что я должен был отвечать?
   - Да, сердце пошаливает.  -  Казалось,  Чинкова  безмерно  радует  и  это
сердце, и звонки Робыкина. -  Попроси  секретаршу,  Ваня,  чтобы  никого  не
пускала.
   Сидорчук выполнил просьбу и уставился на Чинкова  с  улыбкой,  как  будто
ждал фокуса.
   Чинков вынул из школьного портфеля газетку и разостлал ее  на  столе.  На
газетку он выложил  несколько  кусков  почти  чистой  киновари.  Киноварь  -
минерал древних художников и алхимиков - рдела на столе. Сидорчук, в прошлом
отличный минералог, забылся на время и долго рассматривал образцы.
   - Чудесная киноварь, - сказал он.
   - Копков утверждает, что там месторождение мирового значения.
   Чинков отодвинул занавеску, закрывавшую карту Территории "Северстроя",  и
ткнул пальцем.
   - Ты там был? - спросил Сидорчук.
   - Нет. Вот фотографии месторождения. Жаль, не цветные. Копков утверждает,
что сопка почти целиком состоит из киновари.  Он  ее  тонну  привез.  Просто
прошелся, поднял и привез. Представляешь: сопка и целиком из киновари.
   - Так уж и целиком?
   - Не хочешь, не надо, - сказал Чинков и безразлично отодвинул киноварь  в
сторону. Он вытащил из портфеля мешочек, развязал его  на  коленях  и  вдруг
высыпал  на  газету  ГРУДУ  золотого  песка,  перемешанного  с  самородками.
"Килограммов около трех, - машинально отметил золотарь Сидорчук.  -  Лотком,
что ли, намыто, крупная фракция".
   - Это что? - спросил Сидорчук.
   - Это золото, которого нет.
   Им не надо было объясняться между собой. Сидорчук  молча  взял  маленький
пластинчатый самородочек, бросил его в кучу.
   - Что тебе надо, Илья? - спросил он.
   - Деньги. Болышие. И еще раз деньги. Там ныряющая  россыпь.  Без  крупной
разведки ее не найдешь. С деньгами мы дадим новое месторождение.
   - Ты из-за этого прилетел?
   - Рискую, - вздохнул Чинков. - А ты уже все? Уже не хочешь рискнуть?
   - Ты сам веришь? Подо что тебе нужны деньги? Почему не обычным порядком?
   Чинков пожал плечами. Не имело смысла отвечать на этот вопрос.
   - Ты тайно приехал?
   - Да! И золото добыл тайно. Они там закопались с Рекой. Через них я бы  к
тебе не попал. У них вся перспектива до конца века уткнулась в Реку. Она  их
прославила и взрастила. Не оторваться им от Реки.
   Сидорчук  посмотрел  на  Чинкова.  Тот  уже  снова   сидел   отяжелевший,
серьезный, со спрятанными глазами, и на Сидорчука, видавшего жизнь и  людей,
пахнуло чертовщиной, таинственной силой, напугавшей когда-то Монголова.
   - Дай подумать, - сказал он.
   - Думай до вечера. Вечером мы с  тобой  ужинаем.  Пожалуйста,  без  жены.
Вообрази, Иван, что тебе сейчас тридцать и у тебя все впереди.
   - Ты знаешь, что у министерства сложные отношения о "Северстроем"?
   - Я все  знаю.  Но  я  нашел  россыпь.  Доказательства  перед  тобой.  На
Территории есть золото. Чтобы доказать всем, нужны деньги. Тут не азбука, не
как на Реке. Без денег сто лет не докажешь. И если ты не поможешь, никто  не
поможет.
   - Ужинать мы с тобой не будем. Ты докладную  составил?  Чинков  вынул  из
портфеля папку. _ Все, - сказал Сидорчук. - Сегодня  вечером  я  ее  изучаю.
Завтра или иду, или не иду к министру.
   - Надо идти, - сказал Будда.
   - Еще одного лауреата хочешь?
   - Нет. Все это суета и тлен. Просто  приближается  возраст  инфарктов.  А
когда инфаркты, разве в драку полезешь? Разве кто примет тебя всерьез,  если
у тебя рот перекошен и аптека в кармане?  А  пока  ты  принимай  меня  очень
всерьез. Записки у меня две: на киноварь и на золото. Но все  деньги,  почти
все, не буду скрывать от тебя, я пущу на разведку золота.  Киноварь  еще  не
созрела. Это случайное открытие. Деньги и техника - вот что мне надо. Хоть в
Совет Министров иди, но добудь. Вот мой телефон. Буду в номере постоянно.
   ...На  другой  день  во  второй  половине  ему  позвонил  Сидорчук.   Они
встретились в гостинице, в номере Чинкова. Чинков предложил коньяку.
   - Давай, - махнул рукой Сидорчук. - Давай авантюрист, выпьем.
   Они молча чокнулись и выпили.
   - Вот что, - сказал  Сидорчук.  -  Докладная  у  тебя  убедительная.  Еще
убедительнее эти три тысячи четыреста двадцать один грамм золота.  Вот  тебе
расписка в получении. Чтобы на тебя  уголовное  дело  не  завели.  Золото  в
лаборатории института минералогии. Деньги тебе  можно  и  должно  дать.  Это
государственный оправданный риск. Но ты знаешь, где твое слабое место?
   - Знаю, - сказал Чинков  и  налил  еще  коньяку.  -  В  неточных  будущих
перспективах. Мы откроем хорошее  месторождение.  Но  откроем  ли  мы  новую
золотоносную провинцию?
   - Так! - кивнул Сидорчук. - Но начинать-то надо?
   - Надо, - сказал Чинков. - Помимо интуиции, знаешь, во что я верю?
   - В себя ты веришь. Неудачи предыдущих поисков  происходили  потому,  что
ими занимался не ты.
   - Так! - усмехнулся Чинков.
   -  Лети  обратно.   Присылай   технический   проект.   Официально   через
"Северстрой". Деньги они получат целевым назначением.
   - А отдадут? Они же все помешаны на Реке. Они ее создали и не хотят с ней
расстаться. Они, кстати, тоже правы.
   - Я все-таки на что-нибудь годен, - устало вздохнул Сидорчук.
   - Я знаю Реку, -  напряженно  сказал  Чинков.  Он  весь  налился  тяжелой
кровью, еще более потемнел. - Я знаю Реку, Иван, и не верю  в  разговорчики,
что она кончилась. В Реку надо вкладывать  деньги,  и  она  ответит  хорошим
золотом. Но рано или поздно она кончится. Срок  этот  обозрим.  Что  дальше?
Необходима  новая  золотоносная  провинция.  Государство  обязано   рискнуть
десятком-другим миллионов.
   - Оно рискнет. Но ты лично рискуешь всем. В  случае  неудачи  государство
потеряет десяток миллионов. Ты потеряешь все. Тебя не будет.
   - Не пугай. Одно месторождение я все равно дам. Я должен дать  их  много,
провинцию,  золотоносный  узел.  Вот  где   начинается   риск.   Правда,   я
присмотрелся к кадрам. С ними можно рискнуть.
   - Где? Как? - спросил Сидорчук. - Все-таки многие шлялись с  лотком.  Как
ты добыл эти три килограмма? Они ведь все решили. Я их тоже с шиком на  стол
высыпал. "Вот золото которого нет". Как ты добыл их?
   - Не я их добыл. Есть у меня промывальщик. С виду - ничто. Но  гений.  На
отмели в сто метров он берет одну лопату грунта, но  именно  ту,  где  лежит
единственный на отмели самородок.
   За окном шумел город. Настольная лампа давала приглушенный свет, и каждый
из двух пожилых  мужчин  в  номере  думал  о  силе,  которая  заставляет  их
рисковать, тревожиться, лезть на рожон,  хотя  все  можно  спокойно,  уютно,
уважаемо... Их  давно  не  интересовали  личные  деньги,  зарплата,  и  даже
честолюбие с возрастом как-то прошло. Силой этой называлась работа.
   Но что такое  работа?  Кто  может  дать  этому  краткое  и  всеобъемлющее
определение? Страсть?  Способ  самоутверждения?  Необходимость?  Способность
выжить? Игра? Твоя функция в обществе? И так далее, до бесконечности.
   - Когда меня хватит третий инфаркт, - сказал Чинков, - я хочу в этот  миг
перед смертью знать, что выполнил почти все, к  чему  был  предназначен.  На
этом точка. И знаешь: огради меня на первых порах  от  Города.  Всегда  ведь
найдется пяток людей, которые будут ставить палки в колеса, чтобы  в  случае
провала заявить: "Я предупреждал, что средства уйдут на ветер". Но они будут
ставить их умело, чтобы в случае удачи заявить: "Я всегда верил в Территорию
и помогал, чем мог". Ты знаешь это лучше меня. У меня уже есть  канцелярский
опыт.
   - Я все-таки на что-нибудь годен, - повторил Сидорчук. Чинков  глянул  на
этого седоволосого, уже по-министерски мягкого, уже о  животиком  и  руками,
сложенными на животике, человека с умным, но уже совсем городским,  чиновным
лицом, вспомнил, как видал его опухшего от комаров, в драной штормовке  и  с
цепкими движениями лесовика и, вздрогнув от предчувствия, подумал,  что  ему
не дожить до городской жизни, не суждено.
   - Ты отдаешь отчет в том, что, если россыпь, если золотоносный  узел  там
есть, его все равно найдут? Через пять, через семь, через  десять  лет?  Его
неизбежно найдут в ходе планомерной съемки?
   - А зачем я тогда? Зачем тогда кадры, которые выучены  и  могут  работать
больше, чем лошади? Им тесно на олове. Мне тесно в твоей грядущей  методике.
Эти кадры скоро выйдут в тираж. И я скоро выйду в  тираж.  Простит  ли  тебе
государство, что ты не использовал нас до конца? Через семь  лет...  А  если
это золото потребуется... сегодня вечером?
   - Ты к тому же и демагог. Но я на твоей стороне. Знаешь, о чем я  мечтаю?
Поступить куда-нибудь "тыбиком".
   - Что это за должность?
   - Ну, есть такая хорошая работенка. "Ты бы сбегал". Сокращенно "тыбик".
   - Именно, - усмехнулся Чинков. - Там,  в  Городе,  давно  хотят  из  меня
тыбика сделать. Но я сам из них сделаю...
   - Не хвастайся  до.  Хвастайся  после...  С  Городом  ты  справишься.  Ты
справься с природой.
   - Прилетай к нам. Поживешь на разведке. За куропатками сходишь. И,  может
быть, дашь совет. Ты ж золотарь... Или уже нет?..
   - Уже нет. Для экспедиций я кончился. Для них  я  вышел  в  тираж.  Но  и
здесь, как видишь, работенки хватает.
   - "Познай, где свет - поймешь, где тьма. Пускай все же пройдет  неспешно,
что в мире свято, что в нем грешно, сквозь жар души и хлад ума", - с улыбкой
процитировал Будда.
   - Что это?
   - Блок. Уж извини, что образованность демонстрирую.
   - Лети обратно, Илья. В  клинику  не  забудь  зайти.  Не  заставляй  меня
ссориться с "Северстроем".
   - Черт! Ах, черт! - Чинков постучал  себя  по  коленке.  -  Все  обдумал,
рассчитал все ходы, все варианты. Но не думал, что так легко охмурю тебя. Не
предвидел этого. Удивил ты меня, Иван.
   - Самовлюбленный ты человек, товарищ Чинков. Пуп земли.
   - Я пуп Территории. В этом и есть моя сила, - серьезно ответил Чинков.  -
Меня отец так воспитал. Всегда стремиться на мостик, если  ты  даже  трюмный
матрос. Но стремиться  за  счет  своей  силы.  Гордый  был  у  меня  старик.
Военно-морская школа.
   - Знаю я все про твоего отца, - сказал Сидорчук. - Изучал  в  свое  время
анкетные данные