и.  Товарищи!
Заметили  ли  вы  странную  аналогию?  Чинков  действует  точь-в-точь,   как
капиталистический  аферист.  Он  выпускает  акции   несуществующих   золотых
россыпей. Все вы знаете, что золото Территории искали с начала века.  Искали
и не нашли. Но Чинков, обманом добыв деньги, и дальше действует по  рецептам
буржуазной рекламы. Он наводняет печать статьями, прославляющими предприятие
и его самого. Даже в условиях капитализма его ждало бы банкротство и суд.  В
ваших условиях  Чинкову  прежде  всего  придется  ответить  по  партийной  и
служебной линяй. Придется ответить и областной печати.
   Взгляды корифеев золотой  промышленности  обратились  к  Чинкову.  В  них
смешивалось вполне понятное возмущение выскочкой, нарушившим правила игры, и
азартный интерес к тому, как выкрутится Чинков, кто выиграет раунд?
   - Позвольте... я не буду говорить с места,  -  сказал  Чинков.  Он  вышел
вперед, стал рядом с креслом Робыкина и в упор  встретил  взгляды  корифеев.
Чинков был серьезен и  даже  задумчив.  Он  знал,  что  корифеям  понравится
лобовая атака, они уважали смелость.
   - В отношении областной печати - это недостойный укол, товарищ Робыкин, -
Чинков говорил громко я медленно. - Статьи появились по инициативе партийных
органов, и за разъяснениями прошу обращаться к мим.  Тем  более  что  вопрос
идет не об инженере Чинкове, а о комплексном  развитии  Территории.  Деньги,
полученные  мною  в  Москве,  выделены  министерством,  которому  мы  сейчас
подчиняемся. Так как именно оно выделяет ассигнования, то оно вправе решать,
куда средства должны быть  вложены.  Принцип  централизованного  руководства
никто не отменял. Деньги вложены в разведку долины реки Эльгай.  Уже  сейчас
можно говорить, что там открыта россыпь. Наше совещание  не  только  решает,
куда вложить деньги, но и чем их оправдать. Можно сказать, что мы уже  имеем
первый актив - россыпь реки  Эльгай.  Конечно,  о  конкретных  запасах  пока
говорить рано. Намеченную  перспективу  геологических  работ  на  Территории
полностью поддерживает министерство.
   - Кое-кто в министерстве, - громко вмешался Робыкин. - Но далеко не  все.
Далеко не все!
   - Эти "кое-кто" министр и его заместитель, - глядя  на  Робыкина,  сказал
Чинков. - Тактичнее  будет  сказать,  что  "кое-кто"  нас  не  поддерживает,
товарищ Робыкин. В отношении капитализма, рекламы  и  прочего  -  вам  лучше
знать.
   Краем глаза Чинков видел, как лица корифеев расплылись в улыбках:  "ну  и
нахал".  В  секретных  архивах  "Северстроя"  фигурировал   факт:   какой-то
двоюродный брат Робыкина имел в Англии ткацкую фабрику.
   В это время на столе Робыкина зазвонил телефон. По тому, как Робыкин взял
трубку, все поняли, что это Главный Телефон. Чинков постоял мгновение, пожал
плечами и неторопливо пошел на свое место.
   "Да, совещание, - говорил  в  трубку  Робыкин.  -  Прилетел.  Только  что
заслушали выступление. О перспективах говорить рановато. Я вам все доложу".
   Трубка еще рокотала, но по тому, как Робыкин  взглянул  на  Чинкова,  все
поняли, что Главный говорил о нем.  Лица  корифеев,  повернутые  к  Чинкову,
светились насмешливыми улыбками. Что бы там ни было, но они уважали  силу  и
ум, они  уважали  удачу.  И  Чинков,  прищурив  глаза,  ответил  им  дерзкой
усмешкой. "Вот так-то, ребята, не вы одни мудрецы". Он выиграл.
   Робыкин, окончив разговор, оказался в этой атмосфере безмолвного диалога.
Кем-кем, но дураком Робыкин никогда не был и  потому,  улыбнувшись,  сказал:
"Мы отвлеклись. Перейдем к конкретным вопросам. Вопрос направления работ  на
Территории - частный  вопрос.  Мы  вернемся  к  нему  позднее,  когда  будет
известен результат". "Это означает: ты только споткнись, мы поможем, - думал
Чинков. - Принцип дзюдо: падающего толкни, нападающего тяни".
 
 
 
   25
 
   В начале марта, как  исполнение  слов  Чинкова:  "рабочей  силой  мы  вас
обеспечим", прибыл первый самолет с вербованными.
   Они сходили по самолетному трапу или просто прыгали в кузов аэрофлотского
грузовика, подкатившего к борту, обалдевшие от полета,  от  перемены  образа
жизни, от вида диких краев, над которыми они  пролетали.  Перед  глазами  их
была пустота: одинокая изба аэропорта, тонкие  мачты  радиостанции,  два-три
оранжевых  самолета  полярной  авиации,  ровная  белая  гладь  и  где-то   в
безвоздушной недосягаемости черно-белые горы, синие  тени  ложбин.  Простор,
пустота, холод. Они  сходили  в  телогрейках,  драповых  пальто,  курточках,
полушубках, валенках, ботинках, кирзовых сапогах, один ослепительно рыжий  в
несерьезном пальтеце был в лаковых  туфлях.  Их  всех  одинаково,  охватывал
едкий ветер с ледовой равнины губы, и у всех одинаково в этот миг поселялись
в душе бесприютность и страх.
   Всех их ждал крытый фанерный фургон  без  лавочек.  Дорогой  до  костного
мозга пробирал холод, морозные слезы катились из глаз, и щеки будущих кадров
синели. От аэропорта до Поселка было  восемнадцать  мучительных  километров.
Фургон качался, дрожал, прыгал через заструги. Сквозь щели они видели черные
сопки,  фиолетовую  мглу  мороза.  Они  попадали  в  "барак-на-косе"  о  его
огнедышащей печью, и после всех передряг  барак  этот  казался  уютным,  как
отчий дом, обетованное место в чужой земле.
   Утром они подходили к  столу  Богоды,  а  вечером  или  еще  через  сутки
тракторные сани везли их на разведку  Монголова.  Они  лежали  в  кукулях  и
смотрели,  как  исчезает  за  перевалом  скопище  домов   Поселка.   Впереди
вырисовывалась все та же морозная мгла, белое пространство и  неизвестность.
Ветер все так же обжигал лица и души. В вербованных телах  начинался  в  это
время неизвестный науке процесс: слабость и страх выкипали,  пережигались  и
возникали хоть туманные, но твердые горизонты.
   Территория обретала новые кадры.
   В кабине трактора неизменно сидел Малыш в собачьей дохе. Время от времени
он останавливал трактор, копной сваливался на снег и шел к саням.
   - Кто что отморозил? - вопрошал он.
   - Терпим, - слышалось из саней.
   Монголовская разведка втягивала в себя все больше людей.  Но  с  обратным
рейсом все чаще возвращались старые кадры, тундровые  аборигены.  О  них  не
надо было беспокоиться. Сами все знали.  Кадры  лежали  в  санях,  курили  и
вялыми   голосами   вспоминали   развеселую   осеннюю   жизнь,    оборванную
вмешательством Малыша. Они  знали,  что  сейчас  веселую  жизнь  не  удастся
продолжить, начальник партии найдет применение на круглые  сутки.  И  каждый
гадал, сколько же у него будет к  осени  на  книжке,  если  работа  не  дает
времени тратить деньги.
   Конковские мужики дважды приезжала в аэропорт на том же фанерном фургоне.
Они  стояли  у  трапа  и  вглядывались  в  возникавшую  из   недр   самолета
расхристанную  толпу.  По  неизвестным  признакам  они  вынимали  из   толпы
двух-трех человек, и те сразу попадали под крыло опеки. В  отделе  перевозок
их переодевали в ватные костюмы и  валенки,  ехали  они  на  другой  машине,
ночевали не в бараке, а у кого-нибудь на квартире и обязаны были отвечать на
вопросы. Утром, прежде чем появиться у стола Богоды, они  представали  перед
Копковым.
   - Какого черта спокойно жить не даете? - ворчал Копков. - Вам же  с  ними
палатку делить. Вот и решайте сами.
   Но все же пристально  вглядывался  в  свежего  человека  и  после  оценки
протягивал руку: "Копков. Можно: Семен Григорьевич".
   Лишь один раз вышла осечка  с  рыжим  человеком  в  лакированных  туфлях.
Увидев отобранных,  он  сам  отделился  от  толпы,  заговорил  растерявшихся
мужиков Копкова, у них переночевал и утром появился перед Копковым. У рыжего
человека  были  затерянные  в  складках-морщинах  глаза,  точно  у  старого,
отжившего свой век слона. Он глянул  на  Копкова  и  сразу  сказал:  "Не-ет!
Ошибка! Я с ним работать не суду. Он же чокнутый на работе". У отдела кадров
он растолкал очередь, вошел и сел перед Богодой. Оглядел  кабинет,  дружески
улыбнулся Богоде и спросил фамильярно:
   - А ничего у тебя  работенка!  Всегда  под  крышей  и  полярные  надбавки
идут...
   - Ты кто такой? - ошалев от такого нахальства, спросил Богода.
   - Всемирный администратор, - скромно ответил рыжий.
   - Т-ты почему такой нахал? - закипая, спросил Богода.
   - Я не нахал от природы. Но если я не буду им, то я не буду  тем,  кем  я
должен быть, - резонно ответил рыжий.
   - Кем же ты должен быть? Могда с тгяпок! - уже отмякая,  спросил  Богода.
Как всякий северстроевец, он любил лихих людей.
   - Я должен быть при администрация. Пять  дней  на  выяснение  обстановки.
После этого я могу все.
   - Что все? Что именно, могда с тгяпок?
   - Продать, купить, привезти, увезти, сменять, украсть, добыть, уговорить,
обмануть. Вообще все!
   - Иди к Голубенчику, - сказал Богода. - Пусть ищет тебе пгименение.
   - Найдет! - уверенно сказал рыжий, а выйдя, скомандовал:  -  А  ну-ка,  в
строгую очередь! Работа не пиво, всем хватит.
 
 
 
   Чинков записал на узком листочке бумаги: "Великий математик Гаусс  сказал
однажды: "Мои результаты я имею давне, я только не знаю, как я к ним приду".
Очевидно, что блестящие результаты Гаусса были результатом  его  способности
интуитивно предвидеть результаты исследований.
   Французский математик Пуанкаре  в  работе  "Ценность  науки"  писал  так:
"Логика и интуиция имеют каждая свою необходимую роль. Логика, которая  одна
может дать достоверность, есть орудие доказательства; интуиция  есть  орудие
открытия".
   Я {непосредственно верю} в золото Территории и {знаю}, что оно есть. Но я
сделал стратегическую ошибку,  поставив  все  на  первый  год  поисков.  Был
необходим более глубокий план, рассчитанный на двух- или трехлетние неудачи.
Тот же Пуанкаре писал однажды: "Все мои  усилия  сначала  послужили  лишь  к
тому, что я стал лучше понимать трудности задачи... Теперь я вижу "трудность
задачи", и необходимо спешить".
   Чинков защелкнул свою  черную  папку  на  облезлую  кнопочку  и  вышел  в
приемную. У Лидии Макаровны был опять приступ. Курила и смотрела  на  стенку
перед собой. Машинка  зачехлена,  бумаги  убраны,  на  столе  ничего,  кроме
пепельницы.
   - Весной вы собираетесь в отпуск? - спросил Чинков.
   - Да. Списалась с подругой. Решили ехать в Бакуриани,  две  старые  дуры.
Горы там. Водичка шумит. Белки по соснам скачут.
   - Я попросил бы вас задержаться. Вы будете мне нужны в это лето.
   - С этого  бы  и  начинали,  -  Лидия  Макаровна  тряхнула  стриженой,  с
проседью, головой и вздохнула.
   - Но если вы очень устали...
   - Стареете вы, Илья Николаевич, - резко сказала Лидия Макаровна.
   - Старею?
   - Характер мягчает. Лет пять назад вы бы нажали кнопочку  и  между  делом
сказали: "В это лето никаких отпусков. Можете идти". - Лидия Макаровна очень
похоже изобразила глухую интонацию Будды.
   - Возможно. Старость подразумевает мягкость характера.
   -  Чего  доброго,  приблизитесь  к  своей  кличке,  -  усмехнулась  Лидия
Макаровна, - Будете добрый и всепрощающий.
   - Исключено, - обиженно сказал Чинков. - Глупая и невежественная  кличка,
не знаю, кто ее дал. Я, знаете, специально  почитал  жизнеописание  Гаутамы,
прозванного позднее Буддой. Мы  с  ним  антиподы.  Он  был  человек  высоких
нравственных правил, а я, знаете, грешен. Нет  заповеди,  которую  бы  я  не
нарушил. Он проповедовал созерцание и невмешательство в суетные дела мира, а
я вмешиваюсь и суетлив. Он  был  святым,  а  меня  сочтет  ли  кто  хоть  за
элементарного праведника?
   - Не переживайте, Илья Николаевич. Никто и в мыслях  не  держит,  что  вы
похожи на праведника. Не пригласить ли к вам Баклакова?
   - Зачем?
   - Докладная его уже месяц  у  вас.  Он,  как  встретит  меня,  в  потолок
смотрит. Чтобы независимость показать.
   - Пригласите. Пожалуй, пора,  -  согласился  Чинков  и  вернулся  в  свой
кабинет.
 
 
 
   26
 
   Когда Лидия Макаровна заглянула  в  кабинет  Баклакова  и  молча  мотнула
головой  вверх,  что  означало  "к  Чинкову",   Баклаков   вдруг   испугался
предстоящего разговора.
   - Сейчас, - сказал он. - Через минуту буду. Ладони вспотели. "Не трясись,
- сам себе сказал Баклаков, - если напорол ерунды, так поправят. На то  я  и
молодой инженер, клизма без механизма".
   Он поднимался по  лестнице  медленно  и  еще  постоял  в  клетушке  Лидии
Макаровны, размышляя,  спросить  или  не  спросить,  зачем  вызывают.  Лидия
Макаровна с ужасной скоростью стучала  на  машинке,  пускала  клубы  дыма  и
демонстративно не обращала на Баклакова  внимания.  Баклаков,  как  во  сне,
подумал о  том,  что  когда-то  Лидия  Макаровна  была  очень  красива.  Это
чувствовалось. Была красивая комсомолка  Лида,  туманным  утром  сошедшая  с
парохода в бухте, залепленной диким скопищем бараков, палаток, землянок,  на
месте предстоящих  архитектурных  излишеств.  Строгий  отбор  ленинградского
горкома направил ее в места, где имелось мало законов.  Была  романтическая,
известная на весь "Север-188
   строй" любовь с одним из первооткрывателей золотоносных россыпей Реки. Но
нет уже первооткрывателя, сорвавшего в длинных маршрутах  сердце.  Был  муж,
диктатор золотого прииска. Но нет уже мужа, сгоревшего от допинга  -  чифира
пополам со спиртом, в  бессонные  годы,  когда  золота  требовала  война,  и
служебное порицание, если требовалось, было  одним:  высшая  мера.  Но  выше
высшей меры был долг, ибо золота требовала война. И нет уже  сына,  морского
летчика,   сбитого   где-то   над   Баренцевым.   Есть   Лидия    Макаровна,
ангел-хранитель молодых инженеров, страх и совесть местного комитета, верный
адепт Будды, может быть, единственный человек, которому  Будда  полностью  и
безоговорочно доверяет. Есть усталая ироническая женщина, всегда  в  измятом
полувоенном жакете и всегда с папиросой "Беломорканал" в полуопущенном  углу
рта.
   ...Чинков сидел как обычно: руки на подлокотниках тронного кресла, взгляд
сумрачно уставлен в  зеленое  сукно  стола.  Баклаков  поздоровался.  Чинков
молчал. Сергей сел на один из стульев, шеренгой стоявших у стены. Было очень
тихо, и Баклаков отметил тяжелое, как у астматика, дыхание Будды.
   - Вы курите, Сергей Александрович? - неожиданно спросил Чинков.
   Вопрос был настолько неожиданным, что Баклаков вздрогнул.
   - Летом. Курю махорку. В маршрутах.
   - А курили?
   - Я мастер спорта по лыжным гонкам. Нельзя было.
   - И не курите, - сурово произнес Чинков. - Яд! Гадость!
   - Я мало курю. Только летом.
   - Я, знаете, Баклаков, ужасно много курил. У меня в кабинете стояла роза.
Простая роза в горшочке. И иногда в  этот  горшок  попадали  окурки.  И  вот
представьте - роза засохла. От окурков. Когда я обнаружил это, я  в  тот  же
день бросил курить.
   - Курить вредно, - согласился Баклаков.
   Чинков снова уставился в поверхность стола. Было слышно, как к управлению
подкатил грузовик. Хлопнул откинутый борт. Кто-то вполголоса матернулся, и в
ответ послышалась яростная ругань шофера. Чинков нажал кнопку.  Вошла  Лидия
Макаровна.
   - Скажите там, за окном... - пробормотал Чинков. Лидия Макаровна вышла, и
тотчас шум за окном как будто обрезало.
   - Я прочел вашу докладную записку, - тихо и тонко сказал Чинков.
   - Ага, - на всякий случай согласился Баклаков. Ему  было  очень  неуютно.
Мешали руки, ноги, и сам од был лишним.
   - В ваших соображениях есть безусловный смысл. Но не  настолько  большой,
как вам показалось. Статистика требует масштабного  опыта.  У  нас  нет  для
этого ни кадров, ни средств. Кроме  того,  статистика  затемняет  внутреннюю
сущность  предмета  исследований.  В  наших  условиях  лучше   по   старинке
полагаться на собственную интуицию, умение мыслить в обобщать. Вы согласны?
   - Статистика  не  затемняет,  а  выявляет  внутренние  закономерности,  -
возразил Баклаков. Он как бы подлаживался под доверительный тон Будды. - Это
обобщение опыта, который...
   - Интуиция есть  лучшее  обобщение  опыта.  Я  предлагаю  вам,  Баклаков,
продумать маршрут и организацию рекогносцировочной партии.  Условно  назовем
ее  Кольцевой.  Маршрут  этой  партии  должен  пройти  по  пределам   земель
управления. Задача партии - собрать данные по кольцу, внутри которого  будут
работать другие партии. Цель ее - увязать в  единую  систему  все  съемочные
разрозненные планшеты. Ожидаемый результат -  отчет,  в  котором  будет  дан
прогноз  золотоносности  Территории  на  основании  всех  предыдущих  работ.
Начальником партии сезона предлагаю быть вам. Соавтором  отчета  буду  я.  В
качестве промывальщика я дам вам Куценко. Съемщиком советую взять Гурина.  У
Гурина светлая голова, если я, конечно, не ошибаюсь. Вопросы?
   - У меня с Гуриным нет контакта. По личным причинам.
   - Личные причины меня, Баклаков, не интересуют.
   - Пусть начальником партии будет  Гурин.  Он  старше  меня  по  возрасту,
опыту.
   -  Людям  типа  Гурина  я  не  верю.  Они  не  относятся  к   постоянному
контингенту. Начальником партии будете вы, Баклаков. Еще вопросы?
   - В докладной записке я писал о разломах. О возможном  типе  ловушек  для
россыпей...
   -  Нельзя  сказать,  что  вы  фундаментально  знаете   теорию   россыпных
месторождений. Случай, предложенный вами, известен. Но вы угадали. В  долине
Эльгая должен быть  именно  этот  тип  ловушки.  Как  видите,  можно  вполне
обойтись без статистики.  -  Чинков,  не  поднимая  глаз,  скупо  улыбнулся,
фыркнул носом. - Я, кстати, думаю, что вы угадали для всей Территории.
   Баклаков промолчал.
   - Я предлагаю вам самую сложную  и  важную  партию  в  управлении.  Через
неделю  мне  нужен  проект.  Запомните,  Баклаков,  какой  бы  сложности   и
длительности маршрут вы ни наметили, его все равно  будет  мало.  Это  одно.
Второе: если партия не выполнит задания, отвечать будете только вы.  Третье:
вы получили задание с двойным дном. Я хочу,  чтобы  вы  сами  догадались  об
атом.
   ...Баклаков вышел в пустой управленческий коридор. Внизу стоял  Копков  в
цигейковой безрукавке и явно его ожидал.
   Баклаков быстро спустился, и они прошли в его кабинет.
   - Наш идол предложил мне кольцевую рекогносцировочную  партию,  -  сказал
Баклаков. - Всеобщий! единый и окончательный маршрут.
   - И в человецех благоволение, - загадочно пробурчал  Копков.  -  Что  там
потому что? Лучше не может быть, потому что иначе не годится.
   - Ты о чем?
   - У меня тоже разговор состоялся. Он предложил мне составить на  разведку
киновари двухлетний проект. Но первый год заниматься съемкой,  то  есть  все
тем же золотом. На второй год обещал двойные деньги и  рабочих.  Киноварь-де
моя еще не созрела за отсутствием объективной потребности ее  обнаружить.  Я
ведь, правда, гривы-лошади, случайно об эту сопку запнулся.
   - Почему не тебе дали рекогносцировку? Это твоя работа, любой скажет.
   Копков наклонил голову и с крестьянской хитростью глянул на Баклакова:
   - Тоже разговор... состоялся. Это я тебя предложил.  Стар  я  для  такого
маршрута. Кроме того, я открыл киноварь, а ты ничего еще не открыл.
   - Ты у нас Менделеев.
   - Я - Семен Копков. А посему: планы Будды - одно,  мои  планы  -  другое.
Деньги все-таки выданы на разведку. Никто меня не  осудит.  Понимаешь,  есть
желание оставить след. Карта. съемка - это не то. Придет  другой  съемщик  и
все перекроит. Твое место в графе "история". Месторождение - прочная штучка.
Может, оно и вправду сейчас ни к чему. Но ведь время придет?  Моих  работяг,
кстати, интересует: что мы такое открыли. Обязан пойти навстречу.
   - А золото?
   - Я пишу дополнительный отчет по острову. Сам предложил Будде.
   - Зачем?
   - Я всегда считал, что остров этот - отложения древнего устья Реки. Тогда
эта идея была без надобности. Сейчас - нужна.
   - Ух ты! Смыкаемся, значит, с мировой геологией? В люди выходим?
   - Мы всегда  были  в  людях.  -  Семен  Копков  застегнул  наглухо  ворот
ковбойки, подошел к стеллажам с образцами.
   - Тебе, Сер