ыпал  их кучкой на грудь Войлошникову.
Вытащил нож, отрезал кусочек шерсти от парки, в руки покойника вложил палку,
шерсть пустил по ветру и сказал:
     --  В путь ты готов...  Больше по  земле не  кочуй, кочуй там, где луна
кочует.
     -- Эй, -- заорал Тимошка, -- шевели оленей!
     Чалык  заторопился. Вокруг блестела и играла на солнце вода.  Олень его
не шел -- мотал головой и пятился. Чалык слез, побрел по воде, ведя за собой
оленя. За ним шли  Агада  с Тимошкой. Длинной палкой он нащупывал путь. Ноги
ныли,  их будто  резал кто  острым  ножом.  Чалык стиснул зубы  и шагал,  не
замечая мучительной боли.
     Тимошка оглянул  поляну  и закрыл глаза: всюду  черным  лаком  блестела
вода, и,  казалось, караван не  шел по земле,  а  плыл по  озеру. Он опустил
голову, мысли его путались. "Не  судьба, не судьба", -- повторял он, а перед
ним стояло синее, распухшее лицо Войлошникова. Тимошка вздрогнул:  "Господи,
господи, смилуйся, прости мои грехи, спаси..."
     Олени останавливались все чаще и  чаще.  Чалык понял,  что идти  дальше
нельзя.
     -- Вода путь съела, -- сказал он Агаде.
     -- Торопись! -- просил Тимошка.
     Со всех сторон шумели потоки,  из-под  ног  били гремучие ключи.  Олени
почти  по  брюхо  брели  по  воде. Чалык круто повернул  оленей  и  направил
обратно, подальше от клокочущих потоков. Олени вяло поднимали ноги  и лениво
шагали.
     Между  кочками образовались болотные прорвы -- лайды.  Это самые гиблые
места. С виду лайда -- небольшой грязно-желтый кружок, но если в нее попадет
олень  или человек, жидкая  глина  засосет  и  не выпустит жертву  из  своих
смертных объятий.
     Первым в лайду попал олень Тимошки. Случилось это вмиг. Олень осторожно
шел  меж  кочек  и  топких ям. Вдруг он оступился и попал  в зловещую лайду.
Тимошка  отскочил подальше от клокочущей могилы. Олень лениво бился в жидкой
грязи. Тимошка испуганно махал руками и кричал:
     -- Тону!
     Подошли  Чалык  и Агада.  Перепуганного и вымокшего  Тимошку  отвели  в
сторону от лайды. Он что-то шептал посиневшими губами.
     Чалык посмотрел на Агаду:
     -- Скоро и второго лючи не будет.
     Агада  вздрогнула. Олень  медленно  утопал  в  глине. Скоро  он  совсем
скрылся в лайде, только его голова с большими ветвистыми рогами осталась над
поверхностью. Круглые  печальные глаза  оленя  молили  о помощи,  но люди не
двигались  с места. Вскоре и голова погрузилась в  пучину,  и на поверхности
остались только его раскидистые рога. Но вот и они исчезли.
     Не прошел  караван  и  двадцати  шагов,  как  лайды проглотили еще трех
оленей. Чалык метался  из стороны в сторону,  вглядывался в даль, искал хоть
маленький  бугорок, чтобы  переждать: он знал,  что  из долины  вода  так же
быстро исчезает, как  и  наполняет  ее.  Тимошка  обессилел,  говорил  вяло,
отказывался  идти  дальше,  часто  падал, барахтался  в  грязи,  плакал. Его
вспухшее лицо покрылось бурыми  подтеками, обезумевшие глаза  блуждали  -- в
них и мольба и угодливая униженность.
     --  Дружок, -- умоляюще бормотал он, едва выговаривая  слова распухшими
губами,  --  выведи,  спаси...  Я  хозяин,  озолочу,  навек   осчастливлю...
Господи!..
     Чалык ничего не слышал.
     Утонул олень, на  котором  ехала Агада;  она едва спаслась от  огромной
лайды.  Чалык,  вымокший,  взлохмаченный,   с  горящими   глазами,  бледный,
измученный, морщил лоб, шептал запекшимися губами заклинания, метался, теряя
силы.  Агада чуть  двигалась,  держась  за  спину  оленя  Чалыка.  Вдруг она
вскрикнула: два  оленя беспомощно  бились в пучине, а среди  них без стона и
крика  лежал Тимошка.  Его  желтые  руки, как лапы  когтистой  птицы,  цепко
хватались за  спину  оленя. Но вот руки  оторвались, и тело Тимошки медленно
стало  опускаться в глину. Скрылся олень, скрылась и когтистая  рука.  Вновь
поверхность  лайды стала гладкой, спокойной.  На середине  ее одиноко плавал
красивый малахай, опушенный голубым мехом песца.
     Агада всхлипывала, судорожно вздрагивая.
     Чалык сказал:
     -- Вот и второго лючи не стало...
     Не заметили ни  Чалык,  ни Агада,  как погиб еще один олень. Теперь  от
большого каравана осталось всего пять оленей.
     Чалык  бросил в  лайду,  где  погиб  Тимошка, горсть  сухого мяса, свою
деревянную чашку, пучок болотных трав и отвернулся:
     -- Хоть плохо, но покойника в путь отправил...
     Чалык быстро развьючил оленей, тюки с  дорогими шкурами сбросил в воду.
Олени облегченно встрепенулись.  Чалык развязал  сумы  с запасом  еды. Сухим
хлебом, толчеными  лепешками наполнил свою сумку, немного насыпал  и в сумку
Агады. Остальное скормил оленям. Голодные олени жадно хватали из  рук Чалыка
еду и лизали шершавыми языками ему руки.
     Освобожденные от тяжелой поклажи, теперь олени шли бодрее, сами  искали
путь,  осторожно шагая,  обнюхивали каждое  опасное  место.  Умные  животные
далеко обходили лайды, фыркали и шарахались от них в сторону.
     Чалык заметил, что вода в долине по-прежнему прибывала. Он прислушался:
с  юга доносился  неясный шум. Подняв шапку  и освободив ухо, он  приложил к
нему руку и стал внимательно прислушиваться. Отчетливо слышался шум огромных
потоков  воды. Когда  снег растаял,  ручейки  и мелкие  речки превратились в
бурные  многоводные  потоки и с бешеным ревом устремились  в  долину.  Чалык
вспомнил слова  Панаки: "Самое страшное --  Хэгды-ламу". Во  время  дождей и
ранних осенних снегов вода разливается по долине и превращает  ее в огромное
озеро.
     В первый  раз  за весь тяжкий  путь силы оставили находчивого,  смелого
Чалыка. Он громко зарыдал. Заплакала и Агада.
     Вода наступала со всех сторон.
     Агада толкала Чалыка в плечо:
     -- Чалык, мы умрем, вода проглотит нас, -- и закрыла лицо руками.
     Как стрелой пронзило  Чалыка,  он  встрепенулся. "Охотник,  как  ветер,
должен гнать  от себя  горе", -- подумал  он. Чалык огласил  долину безумным
криком:
     -- Олени! Олени отца моего, спасите!
     "Худой ветер залетел  в голову Чалыка", -- подумала Агада с трепетом  и
тревогой. Она решила, что Чалык обезумел. Но скоро она поняла, что ошиблась.
     Чалык собрал всех оленей  головами  вместе и, держа за уздечки, каждого
приласкал,  каждому  скормил  горсть  сушеного мяса.  Круглые  глаза  оленей
смотрели доверчиво и грустно. Чалыку казалось, что олени плакали.
     Круто  повернувшись, Чалык  сорвал  со  всех оленей  уздечки, запрыгал,
замахал руками и, как сумасшедший, громко закричал:
     -- Хой! Бегите! Хой-хой! Ищите дорогу!..
     От неожиданности  олени  взвились  на  дыбы, зафыркали  и шарахнулись в
разные стороны, так же как шарахаются они от разъяренного волка.
     Чалык  махал руками  и кричал. Олень  Агады тоже бросился,  и она  едва
удержалась,   вцепившись   в   его   мокрую   и   скользкую   шерсть.

     Олени бросались из  стороны в сторону,  но выхода из окружавшей их воды
найти  не  могли.  Олень-вожак,  мотая  рогатой   головой,  остановился  как
вкопанный  перед черной  зияющей топью. Потом вытянулся,  рванулся  вперед и
забился в топкой грязи; грязь зловеще хлюпала.
     Чалык  замер.  Он  испуганно  смотрел,  как любимый  олень  боролся  со
смертью. Олень-вожак надрывно фыркнул, ударил  ногами  и вырвался  из  топи.
Умное  животное  как  бы  понимало,  что  промедление -- смерть. Отскочив от
гиблого места, он вытянул шею, жадно потянул воздух и  тут же круто повернул
и бросился прямо в воду.  Легко перебравшись  через  залитое водой место, он
остановился  и замычал. Мгновенно к нему бросились и все остальные  олени. С
силой рванул уздечку и олень Агады. Она пыталась остановить его,  но  Чалык,
подскочив к ней, ловко поддержал ее, сорвал с оленя уздечку:
     -- Держись за спину!
     Олень  кинулся в  воду,  и  Агада  быстро очутилась  по  другую сторону
залитого места. Чалык, не задумываясь, побрел по воде по тому же пути.
     Вожак уверенно шел вперед, обнюхивая воду и осторожно ступая. Остальные
олени, никем не управляемые, торопливо шагали за вожаком. Чалык  хорошо знал
повадки оленей. Олени  всегда  найдут дорогу, если  человек  поверит им,  не
будет мешать. Чалык устал и промок до костей. Уздечки и сумка тяжелым грузом
давили ему плечи. Он попытался задержать заднего оленя, но тот метнулся и не
дался ему. Тогда Чалык пошел на хитрость. На одном из поворотов голова оленя
оказалась рядом с ним. Он вытащил горсть сушеного мяса -- олень протянул шею
и  длинным языком  потянулся к  его руке. Чалык ухватился  за шею  оленя, но
садиться на него ему не хотелось. Это была единственная в маленьком караване
Чалыка олень-самка; она несла на  спине самое дорогое -- камуланы -- коврики
для спанья, одежду и еду.
     Чалык подумал:  "На спину пришлось положить  тяжесть,  а  может,  скоро
родится олененочек".
     Олень побежал по  воде, догоняя остальных,  а Чалык, напрягая последние
силы,  поплелся вслед.  Он заметил,  что  вожак  бредет по глубокой  воде, а
остальные олени, поменьше ростом, чуть не всплывают. Олень Агады вытянул шею
и забросил рога на спину.
     "Устал вожак, -- подумал Чалык, -- и лезет куда попало".
     -- Хой! -- закричал он. -- Хой! Хой! -- и побежал догонять караван.
     Агада криком остановила вожака. Не успел Чалык подойти, как вожак снова
зашагал. Чалык ухватился  за шею оленя, который  потянулся  к пучку болотной
травы, и залез ему на спину. Удивился Чалык: вода стала глубже, а вожак идет
смелее и  шагает  широко.  Как  так?  Вскоре  стали  показываться  островки,
заросшие желтой травой. Островки стали  увеличиваться, но вожак  ни к одному
из них даже не  пытался подойти  и брел водой. Показались  первые кочки;  их
становилось все больше и больше.
     Вожак  вывел  караван из топких мест в сплошные моховые заросли.  Чалык
вспомнил, что отец рассказывал ему о  моховой дороге, а женщины  называли ее
"люлька-дорога". Это такие места, где  топкие  болота заросли толстой коркой
вековых мхов. Мхи переплелись с корнями болотных трав и мягких кустарников и
образовали толстый  и мягкий моховой ковер. А под  этим  ковром бурлит вода.
Шагнешь на  такой  ковер  -- моховой слой стремительно  опустится вниз,  под
ногами  заклокочет  студеная вода, а впереди вырастет  бугор.  Но не успеешь
поднять  ногу, как освобожденное  место поднимется, мох опустится  там,  где
ступишь,  а  впереди  вырастет новый бугор. А когда  проходишь  мимо высоких
кочек, они  сильно  качаются;  если ты неопытен,  такая кочка  может ударить
крепко, свалить с ног. Идешь по такой дороге -- и шатаешься.
     Олени  шагали   смело,   но   подвигались   медленно.   Высокие   кочки
раскачивались,  словно  встречали  и  провожали  маленький  караван  низкими
поклонами.  Агада  прилипла к спине оленя и боялась  взглянуть: ей казалось,
что  олень-вожак ошибся  и попал в  черные  топи. Бедная девочка каждый раз,
когда олень проваливался в мягкий мох, ждала смерти.
     К вечеру начали  вырисовываться  слабые  тени  кривых, чахлых деревцев.
Стояли они по  одному, по два, сиротливо и одиноко. Чалык первый увидел их и
передал радостную весть Агаде. Но она не подняла головы. Деревца встречались
все чаще и чаще; наконец стали попадаться крупные лиственницы; моховой ковер
под ногами становился упругим и крепким.
     Солнце садилось за далекую  синюю  гору, подул холодный  ветер. Запахло
лесом, и вскоре острый глаз Чалыка разглядел вдали темную синеву тайги.
     -- Тайга! Впереди близко тайга! -- послышался его хриплый голос.
     Когда   солнце   закатилось,   посерело   голубое   небо,   олень-вожак
остановился, и Чалык без труда надел на него уздечку. Обнимая голову  оленя,
он шептал ему ласковые слова и целовал своего спасителя в мягкие губы. Умные
глаза оленя уставились  в глаза Чалыка, а тот вытащил нож и проколол им себе
ладонь. Выступила темная  капля крови. Этой кровью Чалык намазал оленю около
ноздрей.  Затем  легко надрезал ухо оленя и кровью его помазал свою косичку.
Так серый олень-вожак стал кровным оленем Чалыка.
     Ночевать  остановились  на  небольшом  островке.  Олени паслись близко,
нехотя жевали болотные травы и веточки  чахлых кустарников: оленьего мха  не
было.
     Агада,  исхудавшая и ослабевшая, едва  держалась на  ногах. Желтое лицо
ее, потемневшие, воспаленные губы,  мутные глаза показывали, что  она тяжело
больна, но крепится, чтобы не тревожить и не огорчать Чалыка. Да и сам Чалык
был  неузнаваем: впали  щеки, обострились широкие  скулы,  вытянулось  лицо;
старая парка сползала с острых плеч, ослабели руки. Он с горечью говорил:
     -- Сила от меня убежала, как ее догонять?
     От еды Агада отказалась. Плохо ел и Чалык.
     Ночь промелькнула быстро. Луч солнца  искрился,  играл, заливая золотом
болотные поросли.  Небо  сияло  изумрудно-синим  прозрачным  светом.  Где-то
невдалеке свистел болотный кулик. От болот тонкой бледной пеленой поднимался
реденький туман и тут же таял и рассеивался.
     ...Олени  уже давно цокали рогами над  самыми головами  спящих, но юные
хозяева не поднимали  головы, и  никто из них не протягивал руки  с  вкусной
подачкой.
     Олени могут ждать подолгу, но потом далеко уйдут и не возвратятся.
     Чалык  открыл глаза и, щурясь от  солнца,  приподнялся. Любимые друзья,
склонив рогатые  головы, высовывали свои бледно-розовые языки. Всегда бывало
так: добрый хозяин бросит им на язык щепотку  крупной соли и погладит морду.
Чалык с трудом протянул руку к своей походной сумке, но достать ее  не  мог,
бессильно опустился и закрыл глаза. Вожак подошел близко и  мордой толкнул в
бок Чалыка. Встрепенулся  Чалык и сел. Побежали перед глазами огненные мухи,
а олени, Агада и желтые кочки куда-то  поплыли. Над головой раздались резкое
хлопанье  крыльев  и пронзительный птичий  свист. Это первые птицы  в долине
Хэгды-ламу, свист которых поймало ухо Чалыка.
     -- Тайга!.. -- зашептал он и с трудом заставил себя встать.
     Чалык огляделся и начал будить Агаду:
     -- Агада, вставай! Тайга близко, тайга!..
     Но Агада металась в жару и стонала.
     Чалык торопился. "К вечеру, -- подумал он, -- а может, и раньше будем в
тайге. В тайге не страшно, в тайге хорошо. В тайге огонь добывать буду".
     В  путь собрался быстро.  Агаду он  усадил  на  вожака.  Она  бессильно
цеплялась за шею оленя, но удержаться не могла, сползала  с его спины. Чалык
привязал Агаду веревками, и маленький караван медленно двинулся в путь.
     Вскоре кончились болота, начался  подъем. Чаще стали попадаться крупные
деревья.  Щебетали птицы.  Изредка  встречались заросли голубого  мха-ягеля,
самого лучшего и любимого оленями корма. К  полдню  караван подошел к тайге.
Чалык остановился  и  с тревогой  огляделся  по сторонам: "Надо жертву тайге
давать; без жертвы тайга не примет ни меня, ни моих оленей".
     Он быстро  подошел к самой большой  сосне и сделал на  ее коре глубокую
ямку, потом  сорвал с  каждого  оленя по клочку шерсти, отрезал  у  себя  от
косички и  от  косы  Агады  по небольшому пучку волос. Все это он  скатал  в
комочек,  густо поплевал на него и  заколотил  в  ямочку,  сделанную в  коре
сосны. Вокруг ямки он очертил ножом кружочек, несколько раз приложился щекой
к сосне и, когда убедился, что на щеке у него остался кусочек смолы, отошел.
     Караван двинулся в глубь тайги. Солнце перешло за полдень. Чалык выбрал
самое лучшее  место и остановил оленей. Сплошным морем лесов встала дремучая
тайга. На  склоне  горы серо-голубым  ковром расстилались  сплошные  заросли
мха-ягеля.  Чалык  больше всего радовался  за оленей. Для охотника  олени --
все. Разве уйдет охотник без оленя дальше чума!  Нет оленя -- нет у человека
ног.
     Агада сидела, прислонившись к дереву, дрожала от озноба. Чалык хлопотал
у костра. Он  набрал  сухих  веток, надрал с берез тонкой коры и, присев  на
корточки, вытащил  ремень, огниво и трут. Без труда выбил искру,  но трут не
загорался -- отсырел. Долго бился Чалык, вспотел, сбросил парку, снял шапку.
     Но вот блеснул огонек, и  пламя стало с жадностью пожирать сухие ветки.
Чалык торопливо подкладывал  веточки.  Потом  он  соорудил  рядом  с костром
балаган, нарезал веток пихты и  устроил мягкую  постель. Костер горел жарко,
но Агада все еще не могла согреться.  Чалык покрыл ее своей паркой и пошел в
тайгу добывать еду. Вернулся он скоро и принес полную шапку спелой брусники,
желтой сараны и сладких кореньев. Коренья подсушил на огне, изрезал и сарану
и коренья на  мелкие кусочки, смешал все  с брусникой --  получилась вкусная
еда.
     Агада металась в бреду целую ночь, кричала и срывалась с места. Чалык с
трудом удерживал  ее. Всю  ночь он не спал:  то шептал заклинания, склоняясь
над больной,  то срывался с места и подкладывал  в костер столько  дров, что
становилось нестерпимо жарко, то садился  на  корточки и, щуря узкие  глаза,
тихонько, украдкой плакал.
     Ночь длилась долго. Чалык с ужасом глядел на небо, с нетерпением ожидая
рассвета. Лишь когда звезды побледнели и стали теряться в небе, а на востоке
чуть забелела узкая полоска, у него закрылись глаза.
     Наутро  Агаде стало легче, и она могла  сидеть. К радости Чалыка, Агада
даже немного поела.
     Весь  день Чалык собирал коренья и  сарану. Собранное  рядками  клал  у
костра  и  высушивал, а  затем аккуратно укладывал  в  походную сумку. Агада
догадалась, что Чалык собирается в далекий путь.
     Подолгу смотрел Чалык на солнце, на  деревья,  на тени от деревьев  и в
тысячный   раз  сам  себя  спрашивал:  "Куда  идти,  где  искать  чумы?"  Он
старательно  вспоминал  весь путь,  чертил сучком на  земле паутину линий  и
громко разговаривал сам с собой:
     -- От отцовского чума пошел -- солнце било в глаза, к вечеру -- в левую
щеку.  В долину Хыгды-ламу пришел -- солнце смотрело на левую щеку, к вечеру
-- в косичку.  Теперь надо идти так: днем солнце пусть смотрит в  косичку, а
вечером -- в левую щеку.
     Так  и  решил. Через два дня  собрались  в путь.  Собирались недолго --
помогала Агада. Чалык щупал по-хозяйски оленей и важно чмокал губами.
     --  Олени  жиру мало-мало  нагуляли,  силы  прибавили...  Хорошо, шибко
хорошо!..
     Когда  все  было готово и пятерка  оленей выстроилась  ленточкой, Чалык
надулся и, плохо выговаривая русское слово, крикнул:
     -- Тлогай!
     Агада вздрогнула. Чалык засмеялся, рассмеялась и Агада.
     Чалыку  не  приходилось  погонять  оленей,  они шагали  широким  шагом,
рассекая ветвистыми рогами таежные заросли.
     Нахмурилось небо, и крупными хлопьями полетел снег.
     -- Земля в заячье одеяло закутывается, -- сказала Агада.
     -- Этого  снега не  будет, его  солнце съест,  --  не согласился с  ней
Чалык.
     Чалык останавливал оленей, поднимал голову, искал солнце, но разве  его
найдешь, если черные тучи плывут  по небу! На деревьях повисли белые клочья,
побелела тайга.
     На  третий день на одном  из поворотов  увидел  Чалык два свежих следа:
бежал заяц,  а за ним  лисица. У  кривой березы  он увидел пасть-насторожку,
поглядел  на   следы  внимательней  и  понял,  что  заяц  перепрыгнул  через
насторожку, а  лисица бросилась в сторону. Чалык  торопливо дернул уздечку и
подъехал к пасти-насторожке. По значку, вырезанному  на бересте пасти, Чалык
без труда узнал значок своего брата Одоя.
     Не веря глазам, он  соскочил с оленя и бросился к пасти, ногой  поскреб
значок, замахал руками и воскликнул:
     -- Нашего рода пасть-ловушка! Чум близко! Чум брата моего Одоя!
     Олени сбились  в кучку -- казалось, и они  понимали, почему радуется их
юный хозяин. У Агады на глазах были слезы от  радости, и, сама  не  замечая,
она без конца говорила:
     -- Чум близко! Чум близко!
     Чалык пустил  оленей пастись. Агада  удивилась: "Не  ошибся  ли  Чалык?
Зачем остановка, если чум близко!"
     -- Тут будем сидеть, -- сказал Чалык. -- Придет Одой пасть смотреть.
     Олени  бродили  по склону горы, копали снег, добывая из-под него сочный
мох.