Чалык, разгребая ногой снег, готовил место для костра.
     Вдруг олени бросились в разные стороны и по тайге прокатился отрывистый
и звонкий собачий лай. Чалык узнал собаку брата Одоя и крикнул:
     -- Терна! Нох-нох!
     Собака прибежала, с визгом и лаем кинулась на грудь Чалыку. Он набросил
ей на шею ремешок уздечки. Собака отчаянно лаяла.
     Одой  не хотел  осматривать самую дальнюю  пасть  на лисицу.  Он думал:
"Много  обошел,  устал,  завтра  посмотрю". Но  Терна лаяла, звала,  и  Одой
направил свои лыжи в ту сторону, где она лаяла.
     Братья встретились у старой сосны, крепко  прильнули щека к щеке, долго
держались за косички.  Здоровенный Одой так  прижал коротышку Чалыка к своей
сильной груди, что тот едва отдышался.
     -- Агада, -- сказал Одой, -- ты теперь в  чуме  Панаки хозяйкой будешь.
Храбрый Саранчо до весны укочевал...
     -- Здоров ли отец? -- перебил Чалык.
     -- Голова белее снега стала, -- ответил Одой.
     -- А мама? -- И Чалык испуганно взглянул на брата.
     -- Горе...  --  вздохнул Одой. -- Горькие  слезы глаза у  ней съели  --
солнца теперь не видит, из чума не выходит.
     Чалык тер глаза кулаком. Одой спросил:
     -- Много ли оленей привел?
     -- Только пять.
     -- И то радость! Пешему и один олень, как крылья подбитой птице...
     Поймали оленей. Одой хотел помочь Чалыку, но он  легко забросил  ногу и
вскочил на спину оленя. Одой усмехнулся. Чалык крикнул:
     -- Посади Агаду!
     -- Зачем оленя мучить!
     И посадил на свои широкие плечи худенькую Агаду.
     --  Хой! Хой! Шагайте, -- ласково торопил оленей Одой, шурша по свежему
снегу своими лыжами.
     "Большую радость принесла дальняя пасть, -- подумал Одой. -- Счастливая
пасть! День назад она поймала золотистую лисицу -- лучшую из моей добычи".
     В чумах  не ожидали радости. Панака  растерянно бегал, дергал Чалыка за
рукав парки, плакал, смеялся:
     -- Сын! Смотри, смотри! Это теперь твой лук. Его делал славный Саранчо.
     Мать кричала:
     -- Покажись мне, сын!
     Чалык опустился на мягкие  шкуры, слепая обхватила голову  сына и долго
ласкала его лицо. Крупная капля упала на щеку Чалыка и покатилась обжигающей
струйкой. Агада пряталась в мягкие шкуры.
     Одой принес в чум много дров, чтобы натопить чум пожарче. Дрова положил
у костра и сказал:
     -- Еду надо готовить. Зачем путников словами кормить!
     В  чум  пришла жена Одоя,  Талачи, и принесла большой кусок мяса дикого
козла. Одой вышел из чума.
     -- Оленчиков  посмотрю  -- не  сбиты  ли  у них  ноги,  не  надо  ли их
полечить.
     --  Каких оленчиков привел наш мужичок?  -- спросил Панака  и вышел  за
Одоем из чума.
     -- Добрых, -- коротко ответил Одой.
     -- Эко ты,  сын, добрых:  всегда  так  бывает -- сильные  живут, слабые
умирают. Не об этом слово.
     Одой понял:
     -- Вожак серый, с подпаленным рогом, матка и три молоденьких.
     -- Эко радость!
     Панака подошел к оленю-вожаку и,  нажимая кулаком  на крепкую  спину, с
гордостью сказал:
     -- Этот бык имеет силу лося, а ум десяти лисиц!
     Оленей отпустили пастись и вошли в чум.
     -- Тише, -- зашептала Тыкыльмо, -- они спят.
     -- А мясо? -- обиделся Одой.
     -- Не ели, -- ответила Талачи: -- голова Чалыка горит...

        "БЕЛКА -- ХИТРЫЙ ЗВЕРЬ"

     Проснулся  Чалык и  не узнал ни  леса,  ни гор --  все покрылось  белым
пухом. В чуме мужчин не было, и он подумал: "Кто же усидит в чуме! По свежим
следам лучшая охота".
     Панака  и  Одой  вернулись поздно, у  каждого полная  сумка  белок.  Не
утерпел  Чалык, развязал сумку Панаки  и  долго  гладил  серебристо-дымчатые
шкурки.
     Маленькое счастье свило гнездо в чуме Панаки. Ярко горел огонь в очаге,
густой мясной запах наполнял чум. Много ли надо бедному чуму! Удачна  добыча
-- и он переполнялся радостью, как речка  переполнялась весной, в разлив, до
краев.
     Чалык не отрывал глаз от добычи.
     -- Белки нынче много, -- сказал Панака, -- в три лука добывать будем.
     --  От болезни на лыжах  не убежишь, -- сказала мать. -- Пусть она сама
бросит Чалыка,  улетит  из нашего чума  в дымоход.  На охоту пусть Чалык  не
идет.
     Все согласились.
     После  сытного  ужина  каждый полез в  свой  меховой  мешок. Все спали,
только изредка стонала Талачи. Слепая Тыкыльмо не спала. Она сидела у очага,
подбрасывала  в огонь сухие  ветки и  думала о  ясном солнце, о  белоснежных
днях.
     В  полночь  затрепетал  чум,  заскрипели  шесты,  застонали, заплакали.
Охапками летел в дымоход льдистый снег и покрывал спящих белой пеленой.
     -- Буря... -- сказала слепая и смахнула с головы колючие льдинки.
     Буря злобно рычала, рвала кожаную покрышку чума. Собаки жалобно выли --
просились  с мороза в  чум. Слепая подползла  к кожаному  пологу  и  пустила
собак, седых от снега.  Они жалобно скулили и свертывались комочками в ногах
спящих.
     Первым проснулся Панака:
     -- Однако, буря или сон разломал мою голову?
     -- Буря, -- ответила Тыкыльмо.
     -- Ты не спала?
     -- Нет.
     -- Эх, ты... -- вздохнул Панака.
     Проснулся Чалык, дернул голову -- кто-то держит.
     -- Эй, пусти! --  крикнул Чалык и подумал: "Верно, лесной хозяин держит
меня".
     -- Кого, мужичок, ловишь? -- затревожился Панака.
     --  Косичку  лесной  хозяин  крепко зажал в кулак, -- ответил  смущенно
Чалык, -- не пускает...
     Панака посмотрел:
     -- Косичка примерзла!
     Панака взял ножик и  отколупнул косичку вместе со льдом. Встал Чалык, а
на  косичке  льдинка болтается. Все засмеялись, а Чалык  молча сел у костра,
стал оттаивать льдинку на косичке.
     Панака выглянул из чума:
     -- С  севера пурга, однако, два  дня  будет  плясать. После  такой бури
добрая должна быть охота.
     Из чума не выходили.
     -- Зачем сердить и без того сердитую! -- шепнул Панака.
     Сидели кружком у костра -- грелись, курили.
     Подсел Чалык. Агада улыбнулась:
     -- В нашем чуме в бурю сказки рассказывают.
     Панака ответил:
     -- В нашем тоже. Тебе начинать.
     Агада опустила глаза -- застыдилась.
     Чалык посмотрел на отца:
     -- Не надо сказку, лучше про хитрость зверей.
     Панака выпустил густое облако дыма и сказал:
     -- Разгадайте загадку, а тогда я вам расскажу про самого хитрого зверя.
     Все согласились.
     -- Какой зверь самый хитрый?
     -- Лисица, -- ответил Чалык.
     -- Нет.
     -- Лючи, -- поправила его Агада.
     Панака задумался:
     -- Нет! Лючи в тайге не живут.
     -- Медведь, -- вставил Одой.
     -- Нет.
     Так никто и не угадал. Тогда Панака разъяснил:
     -- Самый хитрый зверь -- белка.
     Все удивились. Панака пояснил:
     -- Белки, как и люди, есть хитрые, хитрее десяти лисиц.
     И Панака начал рассказывать о хитрых белках:
     --  Белка всяко хитрит. Кто  ее учит и как она знает, что ее охотник по
следам ищет, -- этого я не скажу.  Охотник, который след белки понимает, тот
ее добудет, а  который  не понимает, всегда  пустой  в чум вернется.  Старая
белка,  та по кругу  ходит.  Встанет  утром  и сделает  вокруг дерева  след;
вечером придет -- опять  след в  след этот же круг сделает. Придет  охотник,
посмотрит и  скажет: "Куда-то девалась", -- и уйдет. Есть  белка еще хитрее:
из своего дупла выйдет, с дерева вниз поглядит и на снег не сойдет -- она по
деревьям скачет, десять или  больше  деревьев  проскачет,  а  тогда на  снег
прыгнет и тропы разные делает  во все стороны -- охотника путает. Обратно  в
дупло -- опять по деревьям скачет. Тут охотник должен глазами сильно искать.
     --  Как  искать? -- не  утерпел Чалык. --  Ведь она  по дереву  скачет,
следов нет!
     -- Эх ты, мужичок! А ты смотри на снег и увидишь на нем шишки, веточки,
иголки --  на  снегу их хорошо видно. По ним  и  иди -- это  белка,  прыгая,
набросала.
     Чалыку стыдно стало, как это он не догадался. Панака продолжал:
     -- Как весна придет, белку бить  нельзя -- шкурка плохая. Она тогда  не
хитрит, без всякой опаски ходит на  глазах охотника и даже с ветки смеется в
глаза и облезлым хвостом машет.
     -- Я ее, хитрую, убью! -- похвастал Чалык.
     -- Расскажу  еще про лося, --  перебил Чалыка  Одой.  --  Однажды вышел
храбрый  охотник на охоту. Лучше  этого охотника и в тайге  не было.  Видит,
огромный лось  стоит, рогами о дерево шоркается. Выдернул из колчана охотник
самую лучшую стрелу,  натянул тугую тетиву. Взвилась стрела, молнией ударила
лося в бровь и отскочила, разломившись  на две части. Лось стоит по-прежнему
шоркается  о дерево. Схватил  охотник  вторую  стрелу, заветную, с  железным
наконечником,  и прицелился прямо в сердце бесстрашному  лосю. Опять молнией
блеснула стрела, ударила лося  под лопатку, отскочила  и  разлетелась на три
части. Все  стрелы погубил тот  охотник, а лось стоит,  о дерево  шоркается,
страшные глаза его искры бросают, а из ноздрей пар валит и собирается в тучи
темные над лесом. Лось стоит, охотник дрожит  от страха. Вдруг лось взревел,
да  так, что ветки с деревьев  посыпались  и вершины  деревьев  закачались и
заходили, как в бурю. Кинулся  лось на  охотника.  Испуганный охотник бросил
лук да  на  дерево. Лось поднял  голову, разбежался  да  как  ударит  лбом о
дерево! Закряхтело дерево, повалилось на землю, а охотник успел уцепиться за
вершину другого  дерева. Посмотрел  лось, а человек опять на  дереве  сидит.
Сшиб лось и это  дерево -- охотник  опять успел уцепиться за вершину другого
дерева.  Лось повалил  множество деревьев,  сделал целую просеку, а человека
сбить не мог.  Заплакал лось от горя, упал и скалой огромной сделался. Скала
та  называется Лосиной  Головой,  ее  видно,  когда поднимаешься на Горбатую
гору... Не знал тот охотник, богатырь храбрый, что лось был священный. С тех
пор  эвенки стали  сильнее  лосей, но счастье  эвенков  лось унес с собой  и
схоронил под той огромной скалой.
     -- Сказка! -- вскрикнул Чалык. -- Это сказка!
     Одой не соглашался. Чалык вскочил и подбежал к Панаке:
     -- Сказку он говорил? Сказку?
     Панака усмехнулся:
     -- Так было давно, теперь сказкой стало.
     Буря не переставала  выть, злобно хлестать по чуму. Люди молча ложились
в свои спальные мешки. Панака рассмеялся:
     -- Чалык, косичку береги -- больше изо льда вырубать не буду.
     Сказал -- и сам в страхе подумал:  "Может, и верно злой  дух в наш  чум
поселился? Не было бы несчастья".
     Он  вытащил из сумки деревянного божка и положил  его под голову. То же
сделали и  все остальные.  Только  Талачи не могла  отыскать  своего  божка,
кряхтела  и  долго  шарила в  мешке.  Тыкыльмо ощупью  нашла голову  Чалыка.
Распустила ему косичку, гребнем из  оленьего рога расчесала, заплела вновь и
собрала  ее в  пучок  на  макушке,  завязала  этот  пучок кожаной  тесемкой,
приникла своей щекой к щеке Чалыка:
     -- Теперь не примерзнет. Ложись, сынок...
     Она села у костра на корточки и вновь стала  думать  о  ярком солнечном
закате, о синем мглистом снеге, о белом, как молоко, небе...
     К утру буря внезапно утихла. Выбраться из чума люди не могли: он утонул
в снегу. Одой и Чалык стали делать выход. Они с трудом открыли кожаный полог
-- перед  ними  толстой  стеной  высился снег. Костяными ножами  они  резали
снежные кубики  и клали  у  входа  в чум ровной стенкой. Когда выкопали яму,
увидели синее небо, обрадовались. Первым  вылез из снежной  ямы Одой.  Чалык
подавал ему снежные кубики.
     К полдню чум  откопали и поставили на новое место. Панака, Одой и Чалык
быстро собрались  на  охоту.  Сначала  от чума шла одна  лыжная  дорожка  --
охотники  шли след  в след,  а потом потянулись три дорожки. Панака  пошел к
Большому ручью, Одой -- к Черному камню, а Чалык -- к Утиному озеру.
     До  вечера охотники гонялись за  белкой. Чалык, отыскав дупло  белки по
следу  или  по  другим приметам, ударял  посохом  по  стволу  дерева.  Белка
высовывала хитрую мордочку и испуганно смотрела вниз. Чалык  бил посохом  по
стволу  еще сильнее,  и белка высовывалась из дупла. Тогда он прицеливался и
стрелой с тупым наконечником метко  попадал в голову белки. Распластавшись в
воздухе и взмахнув пушистым хвостом, добыча падала к ногам  охотника. Шкурки
сдирал Чалык умело, осторожно. Тушки бросал собакам.
     ...Солнце  уже садилось за  черную гору.  Тайга погружалась в полумрак.
Деревья глухо шумели.  Охотники сошлись  в  условленном  месте. Больше  всех
добыл Панака.  Чалык отстал от Одоя только на  три шкурки.  Одой  недовольно
рассматривал свой лук и что-то бормотал себе под нос.
     В чуме пахло прелой шкурой, густой пар от котла плавал темным облаком и
садился  на шесты,  постели, шкуры  черными  капельками.  У очага  хлопотала
Агада.  Она  варила  для  охотников  вкусный  ужин  --  рыбу   с  корешками,
запасенными еще осенью.
     Чалык  с достоинством настоящего охотника вошел в чум, сбросил сумку со
шкурками, важно сказал Агаде:
     -- Зайца я на ужин добыл.
     Агада вытащила  тушку зайца, острым ножом  распорола ему живот. Печенку
зайца она ловко посадила на острие своего ножа и подала Чалыку. Сердце зайца
Агада  отколупнула  пальцами  и съела сама. Чуть-чуть подмерзшее, оно вкусно
похрустывало на зубах. Чалык с гордостью посмотрел -- Агада улыбнулась ему и
опустила глаза. Тушку зайца она быстро разрезала на куски по  числу мужчин и
бросила в котел, где давно кипела в густом наваре рыба.
     Чалык  подумал: "Как быстро бегают руки Агады! Вкусный будет  ужин". И,
проходя  мимо  нее,  он  слегка  прикоснулся  своей  щекой к  ее щеке. Агада
встрепенулась,   глаза   ее   вспыхнули,   прищурились  ласково   и   нежно,
ниточки-брови слегка вздрогнули. Она смутилась и так стремительно  бросилась
к котлу с  большой  деревянной  ложкой мешать варево, что  Панака  испуганно
крикнул:
     -- Ой, ой, хозяйка, не переверни котел, а то все будем сыты!
     За ужином мужчины разговаривали мало: каждый  занялся своим куском. Ели
не  торопясь,   из  котла  черпали   большими  чашками;  охотничьими  ножами
раскалывали кости, высасывали горячий мозг.
     Панака вытер руки о кожаные штаны, рукой погладил живот:
     -- Когда мясо  попадает  в  живот, то рыбу он принимает  плохо. Лисица,
поймав птицу, не охотится за мышью. Надо мяса больше запасать.
     Одой сказал:
     -- Следы оленей диких видел.
     -- Где? -- Глаза Панаки беспокойно забегали.
     -- За Черным камнем снег ископан, помет от большого стада чернеет.
     --  За  Черным камнем  добыча плоха,  там  с  подветренной  стороны  не
зайдешь.
     -- По гладкой скале и горный козел не спустится, -- согласился Одой.
     Панака знал хорошие места для охоты. Решили идти за Каменный перевал.
     С вечера  подготовили все, с чем идет охотник в тайгу. Собак-загонщиков
Одой привязал на ночь к деревьям короткими веревками, корма им  не дал, чтоб
злее были, когда будут загонять зверя.
     Рано утром охотники ушли в далекую тайгу.
     Быстрее ветра неслись  они  на  лыжах. Ловко скользили между деревьями,
пробивались  через  колючие  кустарники,   прыгали  через  огромные  снежные
сугробы.  Стадо  диких оленей,  напуганное собаками,  безумно шарахалось  из
стороны   в  сторону.  Собаки  летели  наперерез.  Вдруг  олень-вожак  круто
повернул, вздыбил  передними ногами столб снега и, рассекая рогами воздух, с
бешенством бросился в сторону охотников, а за ним и все стадо.
     Первую стрелу пустил Одой. Стрела  острее копья  ударила оленя в грудь.
Животное  бросилось в сторону  и оросило  снег  горячей кровью. Одой  поднял
шапку, освободил одно ухо и  стал прислушиваться к лесному шороху. Лай собак
слышался близко. Чалык и Панака гнались за подстреленным оленем. Оставляя на
снегу  кровавые пятна,  раненый олень быстро  обессилел,  и когда две меткие
стрелы пронзили его грудь, он упал, распластавшись на снегу.
     Охотники  полакомились  горячей  кровью, ободрали  оленя,  разделили на
куски и закопали их глубоко в снег.
     Лишь на  другой день принесли добычу  к чуму. Часть мяса  подвесили  на
дереве, закрыв берестой, а часть сложили у чума подальше от собак. Целые дни
Агада, Талачи и слепая Тыкыльмо резали мясо на маленькие кусочки и терпеливо
высушивали их у очага. Тыкыльмо брала кусочек  на зуб; если он хрустел,  как
хрящик, значит скоро будет готов. Подсушивали  долго.  Опять Тыкыльмо  брала
кусочек, растирала его  ладонями, и  если  он растирался  в порошок,  значит
готов.
     Медленно наполнялись  сумки,  а к  весне  много  надо  было заготовить.
Насушенное  за  день  часто  убывало  с  приходом  охотников.  Каждый  хотел
попробовать  вкусной  еды.  Брали по  две  горсти, старательно  растирали  в
порошок, сыпали  в чашки  и заливали кипятком. Мясная каша  -- самая вкусная
еда. Сердце  женщины всегда  прыгает  от  радости,  если мужчина хвалит еду,
сделанную  ее руками. Сердце  женщины обливается  горечью,  глаза пухнут  от
слез, если мужчина выплюнет еду.
     Не прошло и трех недель, как Агада и Тыкыльмо сказали:
     -- Сырого  мяса  нет, наши сумки  туго  набиты  сушеными  кусочками.  К
весеннему  кочевью  много  надо:  починить кожаные  мешки, подправить седла,
сшить обувь, в которой не страшна сырость.
     Панака  вышел  из чума и  подошел  к  дереву, на  котором они с Саранчо
сделали зарубки. Долго смотрел, потом вошел в чум радостный:
     -- Третий день, как Саранчо повернул кочевье и двинулся в нашу сторону.
     Агада от счастья заплакала. Чалык вздохнул. Панака покачал головой:
     -- Глаза девки -- ручей незамерзающий, всегда светлая вода капает.
     Чалыку  стало еще больше жаль Агаду. Он исподлобья  поглядел  на отца и
подумал: "Убью на охоте  зайца или птицу,  печенку  горячую за пазухой Агаде
принесу".
     Слепая Тыкыльмо обделывала  шкурки белок.  Она долго их мяла и скребла.
Выделав, гладила, перебирала пальцами, а крепки ли -- пробовала на зуб.
     -- Глаза потеряли свет, а руки все видят, и то счастье.
     Тыкыльмо спросила, высоко ли ходит  солнце на небе, не повернуло ли оно
на тепло.
     -- Вчера оно сильно грело мне лоб...
     -- Ты не ошиблась, Тыкыльмо, -- ответил Панака: -- солнце ходит высоко.
Однако, холоду еще много и до весны далеко.
     Тыкыльмо вздохнула.
     Панака  задумался, почему  слепая спросила  о  солнце:  "Зачем  слепому
солнце? Слепому и при солнце ночь, а согреться можно и у очага".
     Тыкыльмо терла глаза  грязной тряпкой  и тихонько  всхлипывала.  Панака
рассердился сам на себя.
     Чалык прибежал из  тайги с большой радостью:  он  нашел кладовую белки.
Отыскал он ее не сразу. Первой  обнаружила  кладовую белки мышь. Чалык долго
глядел на снег и увидел длинную кружевную дорожку.
     "Ага, мышь бежала!" И он пошел по следу.
     Дорожка  привела  к  большому  дереву. У  дерева  воровка-мышь выронила
несколько  орехов.  Чалык взял  орех,  раскусил, съел вкусное  зерно и  стал
старательно искать кладовую белки. Хитрая белка не положила своих запасов  в
большое дупло,  а устроила кладовую  в дупле, под  большим корнем  этого  же
дерева. Чалык едва  отыскал вход в кладовую: очень хитро белка закрыла  вход
мхом и  сухими веточками. Чалык освободил руку от рукава, просунул  в нору и
вытащил горсть запасов белки. Это  были сухие  грибы, колоски  таежных трав,
сухие ягодки костяники  и орехи. Чалык набил орехами свою охотничью  сумку и
заторопился в чум.
     Панака разгрыз несколько орехов, обрадовался:
     -- Где нашел, мужичок, кладовую?
     -- В дупле под корнем дерева.
     -- А след белки к нему был?
     -- Нет. По следу мыши нашел кладовую.
     -- Не для мыши ли делала запас белка?
     -- Однако, для мыши... Нет, -- растерялся Чалык, -- для себя.
     -- Ой-ой, мужичок,  хитрость белки разгадать не можешь!  -- щурил глаза
Панака.
     Чалык задумался. Панака не унимался:
     -- След у дупла хорошо смотрел?
     -- Хорошо.
     -- Плохо! -- рассердился Панака.
     Чалык вспомнил:
     -- Мышь