, природа ласкова да и удача рыбацкая великая бывает. Как отец
живой был,  так мы  ничего себе жили,  папка мой по праздникам даже монпансье и
медовые пряники покупал.  Вкусные пряники были, вкуснее пастилок, коими ты меня
с капитаном угощаешь. А как отец потонул, мать в поденщицы пошла да простыла на
работах сильно и померла.
 Меня  мужики  и  взяли  на  карбас  зуйком.  Палубу  драить,  дела  мелкие
сполнять...  А куда деваться было, инако прямо с голоду умирай... Шел мне тогда
осьмой годок.
 По осени хозяин карбаса Никита Желанный подрядился в  Норвегу триста пудов
жита доставить.  Море беспокойным было,  у  нас  примета такая,  что  моря пуще
бояться по  осени надо.  Сам знаешь,  чаще всего в  море без воротиши по  осени
уходят. Нам всем боязно было в море выходить, да подряд сполнять надо. Желанный
человеком хорошим был,  да  малость жадноватым,  потому и  гарчил на людей и  в
дело, и не в дело.
 И  поплыли.  Только  море  подшутить лихорадно решило.  За  Танагубой пала
непогода  лютая.  Положило карбас  вдоль  волны,  трое  рыбаков,  что  за  киль
ухватиться успели,  да  я  сам  и  уцелели  тогда.  Только  недолго  нам  жизни
радоваться было,  сутки  океан-батюшка  нами  ровно  детскими забавами игрался.
Лежим на  побочине,  слабеть уже  начали.  Еще одного в  море снесло...  А  как
погибель совсем близко стала,  тут и избавитель наш объявился,  капитан Иоганн,
он тогда в  Мурман за пенькою шел...  Ну,  рыбаки в Мурмане объявились...  Кому
радость,  кому горе великое.  А  мне,  робятенку,  и радоваться некому.  Сел на
причале,  плачу.  Тут  капитан Иоганн ко  мне и  подошел.  Выслушал,  слезы мои
осушил.  Идем,  говорит, киндер, я из тебя моряка делать буду. Третий год с ним
плаваю, с ним и на флот государев пришел...
 Он  человек хороший,  он меня по-немецки изъясняться учит,  картографии да
штурманским наукам обучает, к корабельному делу пристроил.
 - Горька твоя судьба,  Степаша,  -  прочувствованно сказал казак. - Только
вишь, мир не без добрых людей. Учись с охотою, как года подойдут, государь тебя
в  Голландию морскому делу  обучаться пошлет.  Капитан  ом.  станешь,  кораблем
великим  будешь  командовать.   Да  что  капитаны,   ты  еще,   глядишь,   и  в
капитан-командоры выйдешь,  а то и до шаутбенахта дойдешь,  такие, как наш Иван
Николаевич, у тебя в подчинении будут!
 Они посидели на холстах под боком у  подводки,  потом Суровикин с неохотою
встал, поглазел на кричащих за кормою "Посланника" чаек, потянулся и предложил:
 - А айда, Степаша, ко мне, я тебя колотым сахарком угощу.
 - Не хочу я  сахару,  -  взросло сказал мальчишка.  -  Я лучше к загребным
схожу. Гаврила Рябиков там с досугом невод плетет, меня учить обещался.
 - Нехитрое это дело -  рыбу в невода ловить, - сказал Суровикин. - Вот ты,
Степаша, пробовал когда ловить велику рыбу на уду с голым крючком?
 - Да разве так можно?  - усомнился юнга. - Рыба ж не дура, дядя Гриша, она
наживу любит.
 - А вот будем в отдыхе на берегу, - пообещал казак, - пойдем мы с тобой на
залив, там я тебя и поучу. Мои-то умеют, отца иной раз облавливают!
 Мальчишка ушел к загребным. Григорий Суровикин постоял немного, подставляя
обветренное лицо свое солнцу да  ветру,  потом огляделся воровски по  сторонам,
убедился,  что никто за ним не смотрит,  откинул холст,  с удовольствием окинул
взглядом рисованные кресты,  колупнул краску на одном из них безымянным пальцем
и  засмеялся от  нахлынувших чувств радости да  гордости за  удачно выполненные
дела.



 * Глава девятая *

1. О РЫЦАРЯХ ПЛАЩА И КИНЖАЛА

 Для  подыскания шпиона  в  чужом  государстве немалое  искусство  надобно.
Жадному -  усыпь путь ефимками, мимо десяти пройдет, к одиннадцатому потянется.
Падок до женщин -  окружи красавицами,  одной из них и  достанется из любовника
веревки вить да государственные секреты вытягивать.  Третий рожден с авантюрною
жилкой,  такому жаждется с  риском жить,  так ты  ему дай этот риск,  он тебе и
приплачивать станет за  то,  что  столь  выгодно устроился в  жизни.  Четвертый
карьеры жаждет, так ему надо вовремя путь впереди расчистить и помочь преуспеть
в государственной пользе, а как исполнишь сие, и этот твоим будет. Любви промеж
вас особой не случится,  а  вот уважение и чувство взаимной необходимости рядом
держать будут. А есть и такие, за кем грехи тайные тянутся. Один сладострастным
мужелюбцем живет,  другой -  руки в  казну запускает,  еще у  одного покойник в
сундуке таится.  Узнай их  тайные грехи да  пристрастия,  станешь владеть ими и
подталкивать к выполнению надобного. Но самые главные твои помощники - те, кого
зависть гложет. Такие ко всем с презрением относятся,
 всех подозревают и пристрастно приглядываются к окружающим, грехи и пороки
у  них выискивая.  Все им кажется,  что недооценивают их способности и усердие,
вот и поглядывают они по сторонам,  чтоб настоящего ценителя найти. Похвали его
в нужное время,  о способностях великих скажи, заметь несоблюдно, что-де не там
живет человек,  в  иной стране и оценили бы по уму,  и для способностей простор
достаточный дали  бы.  А  привыкнет человек этот  мнительный к  лести  твоей да
пожеланиям славным,  бери его,  как налима в коряге,  голыми руками, он тебе не
токмо государя своего отдаст, но и отечества, его не оценившего, не пожалеет.
 Шпионы разделяются на три категории -  одни из них имеют ум наблюдательный
и  размышлениями своими  способны до  истины добраться.  Такие  обычно занимают
посты и  доступ имеют изрядный к  тем знаниям,  что разведчик для пользы своего
государства с великим риском добывает,  - тайные задумки государя своего, планы
военные, сведения о запасах, международные дела да влечения.
 Другие к  оному  не  способны и  могут использоваться лишь  как  добытчики
слухов,  светских сплетен, сбора сведений о тайных пороках и пристрастиях более
вероятных кандидатов для тайных приискных дел.
 Третьи и к тому не пригодны,  а потому могут использоваться лишь для самых
грубых дел -  посеять панику, диверсию совершить, неугодного человека убрать, а
то и просто - нужные слухи своевременно распускать.
 Счастлив тот, кто в своей горсти держит шпионов всех видов, такой готов ко
всему,  и  уподобить его  можно  искусному живописцу,  который полной  палитрою
красок и  оттенков пользуется,  а  потому и  картина у  него выходит искусная и
живая.
 Петр,  не желая войны сразу с двумя неприятелями, пытался заключить мир, и
все  равно ему  было,  с  кем этот мир будет заключен -  с  Портою или шведским
королем.  Посланник государя в  Константинополе граф  Толстой  обладал циничным
изощренным  умом,  но  и  ему  приходилось туго  -  в  соперниках  у  него  был
французский посол в  Стамбуле барон Шарль де Ферриоль.  Еще в марте одна тысяча
семьсот  шестого года  французский политический интриган в  меморандуме на  имя
султана Ахмеда III  писал:  "Все  толкает московского царя на  войну с  Турцией
настроение у  греков и  валахов и его чрезвычайная амбициозность.  Поэтому надо
опередить царя и  напасть на него,  пока он не может справиться со Швецией".  В
начале  1707   года   Толстой  через   своих   шпионов  сумел   ознакомиться  с
многочисленными  посланиями  французского  посла.  Незамедлительно он  принялся
возражать,  но чаще эти возражения имели вещественную форму - деньги и подарки,
- вот  был  язык,  который без особого переводу понимали приближенные турецкого
султана.  Петр Андреевич Толстой с  удовольствием доносил Головкину,  что труды
французские и  подарки Ферриоля пропали даром,  а ему,  Толстому,  обошлись все
хлопоты в несколько шкурок горностая и четыре пары соболей. Понятное дело, кому
пошли эти подарки -  в Турции запретили носить Соболя всем, кроме султана и его
визиря.
 Тайное  соглашение с  англичанами оказалось  выгодным  -  английский посол
Саттон  и  голландский посол  Ко-льер  выполняли указания своих  правительств и
сдерживали Османскую империю от нападения на Россию. Нельзя сказать, что усилия
их  были односторонни -  вездесущие шпионы сообщали также,  что морские державы
опасались вступления Карла  в  испанскую войну в  союзе с  Францией,  а  потому
осторожно подталкивали его к войне с Петром.
 Но  еще  более важным было  все-таки  предотвратить союз  Турции и  Швеции
против государства Российского. Дружеские отношения султана со шведским королем
и  его ставленником в Польше Станиславом Лещинским служили усилению антирусских
настроений в Стамбуле.  Уже назначен был крымским ханом Девлет-Гирей,  лозунгом
которого была  война против России.  "Резать неверных -  значит совершать дело,
угодное  Аллаху",  -  говорил  Девлет-Гирей.  Он  и  ханство Крымское принял  в
надежде, что московиты навсегда будут отдалены от благодатных крымских берегов.
 В  этих  условиях ставка  делалась на  иждивения.  "Садко"  и  "Посланник"
крутились близ турецких берегов.  Ночами золото с подводки, маскируемой искусно
под большую лодку, перегружалось на фелюги. Туркам о том донесли. Однако, сколь
их корабли ни бороздили турецких прибрежных вод,  следов контрабандной лодки не
сыскивалось, однажды лишь ее, казалось бы, засекли, да тут же потеряли из виду.
 Иной раз казалось,  что еще немного - и счастье улыбнется туркам. Однако -
кысмет!  Не  было удачи турецким галерам!  Гаджи-бей  усердствовал более иных и
лунной ночью лично наблюдал в зрительную трубу малую плоскую лодку,  движущуюся
вдоль турецкого берега. Уверенный в удаче, Гаджи-бей приказал сыграть тревогу и
двинулся на  перехват лодки,  уже готовя гранаты и  мечтая о  щедрой султанской
награде.  Увы!  Редкое  облачко  нежданно заволокло жирную  луну,  а  когда  та
освободилась из  плена,  на  месте,  где  замечена была лодка,  плавно катило к
берегу свои волны спокойное море.
 - Иблисы! - суеверно отмахнулся Гаджи-бей. - Это иблисы помогают неверным!
 - Жаль,  что луна зашла за облака,  -  заметил ему помощник.  - Если бы не
облака,  вы,  достойнейший ага,  захватили бы и иблисов. Не вижу вам равного на
морях.
 Ни   Гаджи-бей,   ни   его   помощник   даже   не   подозревали,   что   в
ангелах-хранителях у  них  был  сам русский царь,  повелевший подводникам своим
блюсти тайну, а спасительницей нежданной стало облако, затмившее луну, - ведь у
Григория  Суровикина  давно  чесались  руки  опробовать в  деле  самодвижущуюся
подводную мину, коей с недавних пор оснащена была подводка.
 Погрузившись на  глубину,  экипаж  "Садко" некоторое время  выжидал,  пока
турецкая галера не пройдет стороной.  Гребцы лениво шевелили веслами, удерживая
лодку на  месте.  Наконец капитан Мягков выдвинул подзорную трубу.  Треугольные
паруса галеры канули в густом черноморском мраке,  курсом на Зонгулдак.  Мягков
выждал еще  некоторое время,  потом дал команду на  всплытие.  И  вовремя -  от
турецкого берега  уже  скользила черным призраком просмоленная рыбацкая фелюга.
Экипажем на  этой  фелюге были  армяне,  мечтающие о  независимости,  а  потому
служившие российскому посланнику не за страх, а за совесть.
 Толстой средств на  иждивения не  жалел.  Турецкий визирь Хасан  следил за
русским послом,  поэтому с большой информированностью сообщал, что за несколько
лет  Толстой роздал в  различных местах около трех тысяч кошелей,  или  полтора
миллиона талеров. Вот цена была мира с султаном Ахмедом, несомненно, что не все
досталось его приближенным, чему-то радовался и сам султан.
 Бывший участник стрелецкого бунта  действовал в  Стамбуле нагло,  государю
своему служил верно и  с  уме-лостию.  Тайная палитра у  него  была  полна всех
красок и  всех оттенков,  поэтому рисовал он  в  отличие от  барона де Ферриоля
живописные масляные портреты,  в  то время как у того чаще случались гравюры по
типу немецких - сплошь черный да белый цвета, без малейшего оттенка.
 Вовремя сказанное слово опасения значит ничуть не меньше врученного кошеля
с  талерами или  ефимками.  А  если к  тому присовокупить донесения о  небывало
большом количестве русских пушечных кораблей,  якобы появившихся на Азове, то и
султан проявлял некоторую осторожность,  тем  более  что  любимые наложницы его
ночами с  усердием отрабатывали появившиеся у них золотые редкостные украшения.
Они нежно уговаривали Ахмеда не  рисковать благополучием государства и  выждать
более благоприятных времен.
 А дела государственные в самой России были не столь уж блестящими. В конце
1707 года на  гвардейский отряд князя Юрия Долгорукого,  что  занимался поимкой
беглых в  казацких землях,  напали казаки и  всех беспощадно побили,  включая и
князя.  Командовал казаками  атаман  Кондратий Булавин,  которому не  нравились
новые  порядки,   насаждаемые  Петром  Алексеевичем.   Булавин  разослал  везде
прелестные письма.  Пока царь воюет,  он надеялся отстоять казацкие вольности и
ввести на  их  землях самоуправление.  Оставить сие  без последствий было никак
невозможно,  и  на  борьбу с  восставшей чернью пришлось бросить тридцать тысяч
регулярного  войску,   ведь  казаки  предательски  били  в  спину  и  без  того
ослабленного войной  государства.  Ах,  Булавин!  Предательски ударил  атаман в
спину Азову,  что готовился к отражению вероятного турецкого нападения, сошелся
в  переговорах с  калмыками да  ногайцами,  да  и  с  турками принялся казацкие
политесы крутить,  обещая оным,  что ежели государь не  пожалует казаков против
прежнего,  то они от него отложатся и  станут служить султану,  и  пусть султан
государю не верит,  что мир ему желанен государь и за мирным состоянием многие
земли разорил, также и против султана корабли и всякий воинский снаряд готовит.
 Вот уж  подлость казаческая!  Граф Толстой сил и  золота не жалеет,  чтобы
султана в  миролюбии убедить,  а  тут  и  шпионов заводить не  надо -  правда и
неправда сплетутся в  узел  единый  и  станут средь  турков недоверие к  словам
дипломатическим сеять!
 И  башкиры бунтовали.  Не  нравилось кочевникам,  что на  землях их заводы
ставить стали  и  налоги  великие на  ведение войны  брать.  Раньше  как  было?
Уплатили положенный ясак и свободны,  как кобылицы в зеленых лугах,  а теперь и
кобылиц не  остается -  берут коней да  кобылиц для нужд царской конницы!  Да и
комиссары,  что сбором скота и  поимкой беглых занимались,  жестоки не  в  меру
были.   Одного  такого,   Сергеева,  в  конце  концов  за  тяжелый  характер  и
издевательства повесили в  Казани,  а  потом и далее пошли -  сожгли и разорили
триста деревень и  убили да в плен увели тринадцать тысяч русских.  И ведь чего
удумали  -  такоже  на  поклон  к  туркам  пошли,  выражая  желание перейти под
султанское покровительство или  крымского хана благоволение заслужить -  дай-де
хана для управления Башкирией! А на плаху за измену не желаете?
 Озноб да  пожары сотрясали империю,  и  лекарства для  того,  чтоб жар сих
болезней усмирить,  требовались крепкие -  иначе как плахами да виселицами и не
вылечишь!

2. ЦАРСКИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ

 В  начале  января  государь Петр  Алексеевич,  получив  от  любимца своего
Меншикова  депешу  об  очередной  виктории,  отправился в  Польшу.  Узнав,  что
шведская армия движется к  Гродну,  не  медля ни дня,  государь приказал занять
Гродненский мост и стоять стойко,  а буде неприятель настойчив в атаках -  мост
рубить,  но Карла с его гренадерами в Гродну не допускать.  Сам же отправился в
Вильно.
 Однако  назначенный к  Гродненскому мосту  бригадир Мильфельс поражен  был
изменою и позволил шведам занять Гродно сразу же после отъезда государя. За сие
приказано было его арестовать и  поступить с ним сурово,  но Мильфельс,  иудино
семя,  бежал.  Карл же занял город всего с шестьюстами гренадеров. Узнав о том,
государь  послал  в  Гродно  трехтысячное войско,  чтобы  полонить  короля.  Но
шведскому государю,  этому долговязому недолетке, и здесь способствовала удача,
хотя лихая конница порубала в капусту шведский корпус,  стоявший у дома короля.
Карл сумел отбиться и уйти, не попав в неволю.
 Петр Алексеевич дал  распоряжения генералам и  в  марте 1708 года прибыл в
Петербург, оставив войско на надежных и верных воинских начальников своих.
 Петербург строился,  и кипучая жизнь города восхищала царя.  Осмотрев все,
он на буере поехал в Шлиссельбург встречать родственников.  Царицу,  невестку с
дочерьми и  своих сестер Петр Алексеевич встретил за восемь верст от крепости и
въехал царственным кортежем в оную при великой пушечной стрельбе. После обеда и
некоторого отдыха  в  крепости кортеж прибыл в  Петербург.  В  честь  прибывших
женщин дан  был  бал,  под  коий  Петр Алексеевич занял хоромы князя Меншикова,
благо с винами да провиантом в доме князя было не в пример более вольно, нежели
во  дворце  самого царя,  да  и  просторы залов  позволяли кружиться в  бешеных
контрадансах, меняя сорочки.
 Капитан-лейтенанты Раилов  и  Мягков  были  призваны к  государю,  который
удостоил любимцев наградами, представил сиятельному семейству и собственноручно
налил каждому по  чаше пуншу,  который тут же был подожжен.  Капитан-лейтенанты
мужественно,  хотя бы и несколько привычно,  хлебнули подлинно огненного зелья,
приведя тем в смятение и восторг царствующих дам.
 Дамы  довольно  откровенно  оглядывали  господ  капитан-лейтенантов,  Иван
Николаевич смущался и краснел.
 - А  что,  капитан-лейтенант Раилов,  -  спросил государь в  самый  разгар
веселья,  - хорошо ли живется тебе с молодой женой? Слышал я, что в прошлый год
взял ты за себя Аксакову-Мимельбах, так ли это?
 Яков  непринужденно признался и  прибавил,  что  жилось бы  им  с  молодой
супругой славно,  только вот не  виделись они давно,  ведь Варвара Леопольдовна
живет в тятином поместье, а это куда как далеко от Петербурга.
 - Вот и пора уж семьей перебираться к морю,  -  заметил государь,  топорща
усы и по-кошачьи кругля глаза.  -  Быть здесь новой столице российской,  к тому
все идет.  А что, Яков Николаевич, брат твой, капитан-лейтенант Мягков, женился
тож или по-прежнему вольным кораблем по жизни плывет?
 - Вольно плывет,  государь, - сказал капитан-лейтенант Раилов. - И слышать
о женитьбе не хочет.
 - Ну  и  славно,  -  засмеялся Петр.  -  Я  сам  ему  невесту приищу.  Эй,
капитан-лейтенант-Мягков, согласен ли ты, чтобы государь твоим сватом выступил?
Не разгневаешься ли на него за сию нахальную вольность?
 Придворные засмеялись,  сестры царя Наталья,  Мария да Феодосия с лукавыми
улыбками принялись переглядываться, чем вконец смутили бравого моряка.
 - Государь,  -  сказал Мягков, - рано мне еще жениться, не чувствую в себе
стремления к семейному уюту...
 - Врешь,  врешь!  -  весело перебил его Петр.  -  Каждый моряк нуждается в
крепкой гавани за своей спиной. Даешь ли ты мне, капитан-лейтенант, право найти
тебе супругу по своему усмотрению?
 - Государь, - снова начал Мягков, и голос его задрожал. - Не смею скрывать
от тебя, что сердечная рана меня мучит...
 - Вот и славно!  -  с жаром воскликнул царь.  -  Тем более надлежит тебе в
брак вступить, чтобы счастливой семейной жизнью душевные травмы превозмочь. Еще
раз тебя спрашиваю, капитан-лейтенант, желаешь видеть меня своим сватом?
 Иван Николаевич покраснел и смутился еще больше.
 - Решено,  - объявил государь. - Обещаю тебе, капитан-лейтенант, что найду
тебе супругу по душе.  Ну, может, крива будет или пышностями отлична, так это и
к  лучшему,  в  семье будет спокойно и  благополучие семейное на  том держаться
будет!
 - Государь!  - жалобно выкрикнул Мягков. Стоящий рядом Апраксин незаметно,
но  больно толкнул парня в  бок мясистой ладонью,  пальцы которой украшены были
драгоценными перстнями:
 - Молчи, дурак! Целуй государю руку да благодари!
 - Решено!  -  сказал  Петр  Алексеевич.  -  Завтра едем  свататься.  Потом
благодарить меня  будешь.  -  Он  подмигнул  капитан-лейтенанту Мягкову,  хитро
прищурился  и   приказал:   -   А   ну  налейте  ему,   а   то  от  радости  на
капитан-лейтенанта истинно  столбняк напал!  Не  каждому  такое  выпадает,  что
государь сам ему сватом вызывается быть!  Завтра же  поутру жду теб