я при дворе!
Приказываю быть в  мундире и  при шпаге,  чтобы бравым видом своим ты невесту с
первого взгляду в полное восхищение привел!
 Час спустя пьяный Иван Николаевич жарко дышал в лицо брату:
 - Утоплюсь!  Ей-ей, утоплюсь! Не надо мне государевой невесты, не люба она
мне будет! Слышишь?!
 Раилов растерянно и напуганно оглядывался по сторонам и лишь бормотал:
 - Молчи! Молчи, дурак! Обоих погубишь! Люди кругом! Услышат да донесут!
 Капитан Бреннеманн выслушал обоих братьев и философски сказал:
 - Любовные недуги лечит э-э...  любовь,  господа!  Прав государь,  не  тот
счастлив,  кто с ума от страсти сходит, а тот, у кого этой страсти э-э... выход
есть.  Перемелется,  Иван Николаевич,  еще и рад будешь,  что достойную супругу
тебе государь подыщет.
 - А  ну  как  и  в  самом  деле  крива  будет?   -  с  пьяной  безнадежной
обреченностью всхлипнул Мягков. - На што она мне, кривая да толстая?
 - А пойдемте, господа, на корабль? - предложил старый моряк. - Есть у меня
там ром,  из э-э...  далеких испанских колоний доставлен.  Посидим, поговорим о
жизни, о странностях, что порою судьба человеку э-э... представляет.
 - Заодно и Ванька со своей холостой жизнью попрощается, - ввернул Раилов.
 Лишь к  утру Мягков забылся на  "Посланнике" непрочным похмельным сном.  И
снилось ему,  что идет он  в  церкву с  дородной и  пышною дамой,  а  из  толпы
любопытных на  него  жалобно глядит Анастасия,  вся  оборванная да  несчастная.
Оставил Иван дородную невесту свою,  шагнул было к милой Анастасии,  но тут ему
путь капитан Бреннеманн преградил:
 - Битте,  господин Мягков,  следуйте нужным курсом,  государь лучше знает,
что вам в жизни нужно,  он за все государство радеет.  Что же вы к нему с таким
недоверием, может быть, вам из капитан-лейтенантов назад в мичмана захотелось?
 Толкнул его Мягков, только не сдвинуть ему Иоганна Бреннеманна, крепко тот
его держит и хрипит в ухо:
 - Пора,  пора,  господин лейтенант, невесту заставлять ждать э-э... крайне
негоже!
 Мягков тяжело сел на постели,  а  в  каюту уже входили два Гаврилы,  держа
отглаженный мундир и белоснежную сорочку.  В руках у Раилова, что вошел следом,
была шпага. А из-за брата выглядывал взволнованно юнга Степаша Кирик с кувшином
холодной воды в руках.
 - Вставай,  Иван Николаевич,  -  сказал Иоганн Бреннеманн. - Негоже будет,
коли государь тебя ждать станет.  Да и  невесту заставлять ждать э-э...  крайне
негоже!
 - Знать бы  ее  еще,  -  угрюмо сказал капитан-лейтенант Мягков и  покорно
склонился над деревянной бадейкой.  - Лей, Степка, дай здравым мыслям в больную
голову прийти.
 5. СВАТОВСТВО МОРЯКА
 К  государеву дворцу подъезжали в  экипаже с  разными чувствами -  капитан
Мягков с  тоскою и  тупой  покорностью судьбе,  капитан Бреннеманн с  вальяжным
достоинством,   капитан  Раилов   с   некоторой  восторженностью  и   радостным
недоумением,  к которым примешивалась гордость за брата,  а юнга Степаша Кирик,
примостившийся на  запятках,  с  жалостливым чувством  к  молодому  капитану  и
нетерпеливым ожиданием праздника.
 Петра  Алексеевича ждать  долго не  пришлось.  Вроде бы  и  выпил накануне
немало,  и курева не чурался, да и спать поздно лег, а вот выглядел государь на
редкость свежо, ей-ей, свежо.
 - А-а,  братцы!  -  вскричал он с живостью.  -  Вовремя явились, я уж было
решил за  вами дежурного офицера посылать,  да  вижу,  что  уважаете вы  своего
государя - долго ждать его не заставили!
 - Верный подданный не  может заставлять своего государя ждать,  -  заметил
капитан Бреннеманн, еле заметно морщась и покачиваясь от железной схватки царя.
- Сие противоестественно самому государственному устройству, герр Питер!
 - Старый  служака!  -  с  одобрением оглядел  капитана  Петр,  слегка  его
отстранив от себя. - Прав был Франц, верно и с доблестью служишь ты государству
Российскому,  Пора бы тебе его за Отчизну признать,  а России - напротив - тебя
за сына своего!
 - Давно почитаю матушку-Русь  новым и  дивным Отечеством своим,  -  сказал
Бреннеманн.
 - А  коли так,  то что ж  у  тебя жена с  детьми вдали от семьи да матушки
России? - сверкнул кошачьим круглым глазом государь. - Мало жалован?
 - В  достаточной степени,  государь,  -  с  достоинством поклонился старый
моряк.
 - А коли так, то выписывай семью, - с некоторой суровостью заметил Петр. -
Всему  твоему потомству на  благо  России работа найдется.  Коли  станут России
верность блюсти, милостию нашей обижены не будут.
 Он повернулся к унылому капитан-лейтенанту Мягкову.
 - Что-то жених не особливо весел!  -  дернул щекой. - Зрю я, огорчить меня
хочешь  дерзостью нежданной?Иван  Николаевич промолчал,  покорно склонив голову
перед царем.
 - Вот и славно! - одобрительно сказал тот. - Едем! Своего экипажу не беру,
вашего довольно станет!
 Усадив моряков в  карету,  Петр с гоготом согнал кучера и занял его место.
Заметив Степашу, поманил его к себе. Юнга осторожно приблизился.
 - Садись! - приказал Петр. - Как зовут тебя, матрос невеликий?
 - Степашей,  -  испуганно сказал мальчуган, усаживаясь рядом с царем. - Из
Кириков я, архангельский!
 - Из Кириков?  -  с  доброй лукавой насмешкой переспросил Петр и  протянул
руку. - А я, стало быть, из московских Романовых буду, Степаша!
 - Со знакомством вас, - отважно сказал юнг.
 Царь  снова  громко  загоготал,  вздернул  усы,  свободной рукой  потрепал
мальчугана, одобрительно подмигнула со знакомством, значит.
 Карета ходко катила по нарождающимся петербургским улицам.  Бравые морячки
боялись высунуться из  окон  кареты.  На  улицах  уже  серело,  чадно  догорали
смоляные  бочки,  а  случающиеся  после  вчерашних  праздничных  хлопот  редкие
прохожие вглядывались в  экипаж,  в  ужасе отводили глаза и лишь следом уже ели
карету любопытным взглядом - каждому хотелось знать, кто же едет в карете, коли
кучером у него сам государь?
 Было время смены караулов.
 - Родители живы? - продолжал неспешные расспросы Петр Алексеевич.
 Узнав,  что  Степаша Кирик круглая сирота,  замолк ненадолго,  размышляя о
чем-то своем, потом снова спросил.
 - А есть ли у тебя, Степа, тяга к учению? - и, узнав, что тяга такая есть,
как о решенном уже, сказал: - Быть тебе, Степка, в Европах. На днях Абрама туда
учиться посылаю, будешь с ним во товарищах.
 - Если герр Иоганн отпустит, - осмелев, сказал Степаша.
 Петр с ухмылкою глянул на него,  недовольно дернул  щекой,  сопнул гневно,
но гнев свой сдержал,  захохотал  громко,  хлопая свободной ладонью по ляжке, и
уверил мальчика.
 - Отпустит!  Ей-ей,  отпустит,  коли я  его о том попрошу!   Резко натянув
вожжи,  государь окриком остановил лошадей,  бросил вожжи ошалевшему от  страха
кучеру,  и  выглянувшие из окон моряки со смятением осознали,  что экипаж вновь
стоит у  царского дворца.  Яков Николаевич покачал головой,  капитан Бреннеманн
крякнул и сжал руку белого от страха да утреннего сушняка Мягкова:
 - Молчи,  Ванька,  все будет хорошо.  До дна еще далеко...   Петр,  слегка
пригнувшись,  шагнул в дом,  жестом позвав за собою жениха с товарищами его,  и
Мягкова снова залила липкая волна страха.  Неужто... Страшно было даже подумать
о  том,  а сказать,  так и вообще невмоготу.  Шел Мягков за широко вышагивающим
государем и чувствовал,  как сзади его подталкивают товарищи.  Жаль, Суровикина
не было.  Казак показываться государю на глаза опасался,  с  атаманом Булавиным
еще не было покончено, а потому к казакам Петр Алексеевич не мог не чувствовать
раздражительности и  опаски.  И  все  блазнилось Мягкову,  что шуткой все было,
знамо ведь, как склонен государь к игрищам да забавам различным.
 В малом зале государя с гостями встречали сестры его да государыня,  все в
голландских платьях -  юбки тонкой шерсти с золотыми полосами по подолу,  узкие
душегрейки,  -  шея да  плечи -  голые,  руки белые по локоть -  голые,,  глаза
подведены,  брови начернены,  над алыми губками мушки чернеют.  Государыня была
темноволоса и кудрява,  в уголках большого красивого рта -  улыбка,  в глазах -
усмешка добрая, брови широкие дугою выгнулись. Сестра государева Наталья стояла
в  окружении сестер Александра Даниловича Меншикова,  взятых из отцовского дома
во дворец под присмотр Анисьи Толстой.
 Кругловатое личико Натальи с курносым вздернутым носиком, смеющиеся глаза,
маленький пухлогубый ротик  -  все  в  ней  дышало  юной  чистотой и  некоторой
отстраненностью от происходящего.  При виде государя все склонились в поклонах,
у  Меншиковых поклоны выходили неловко,  словно пухлые задницы их  перевешивали
остальные  воздушности тела.  "Неужто  государь  решил  меня  с  Мен-   шиковым
породнить?" - обожгла Ивана Мягкова неосторожная мысль.
 - Готова ль невеста? - спросил государь.
 - Готова, готова! - защебетали девы. - Сей же час из светелки выйдет!
 Петр Алексеевич подошел к накрытому столу,  оглядел его, расставив длинные
голенастые ноги  в  ботфортах с  отворотами,  ухватил со  стола жареную куриную
лытку, грызанул ее, сверкнув белыми зубами, и поворотился к морякам.
 - Думал  я,  какую  тебе  невесту надобно,  -  сказал он,  зорко оглядывая
понурого и невеселого капитан-лейтенанта. - Красивую, молодую да ветреную вроде
бы в  жены давать тебе ни к чему:  пока ты в море,  она на суше амуры с разными
галантами крутить станет.  Впрочем,  и старая да опытная счастья семье тож-таки
не даст,  к  старой бабе душа с моря стремиться не станет.  -  Подумал немного,
небрежно швырнул куриную лытку  на  общее блюдо,  шагнул к  капитан-лейтенанту,
положил руку ему на плечо.  -- Ты уж не взыщи, Иван Николаевич, государь твой в
выборе старался, как умел.
 Иван  Николаевич Мягков поднял от  полу  несчастные глаза  свои  и  увидел
невесту.  Вся в белом,  все на ней воздушное, ветром дышащее, а лица и вовсе не
видать. Может, оно и к лучшему.
 Все вокруг было как в тумане.  Государь продолжал что-то говорить,  держа
невесту за руку и подводя ее к жениху, Но Иван Николаевич слов его не разбирал,
а  только стоял у  него в горле горький тесный комок несчастия и тоски,  и губы
сами шевелились, прощаясь с Анастасией.
 Руки  жениха и  невесты соприкоснулись.  Рука  невесты была  на  удивление
сильной и прохладной.
 - Так вот,  капитан,  - строго сказал ему на ухо государь. - Названую дочь
свою за тебя отдаю.  Она у меня сиротинушка,  так что не вздумай обижать,  я ей
буду заступником. Коли что не так в жизни пойдет, я тебя своей царской рукою на
путь истинный наставлю. Понял меня?
 Господи!  Да все оно в жизни-то уже пошло не так!  Иван Николаевич едва не
застонал от тайного отчаяния и прикрыл глаза.
 - Убогая она у меня,  сиротинушка,  -  басовито сказал царь. - Глазик един
косенький,  да нос скривлен,  да скулы оспой попорчены. И так уж девица в жизни
настрадалась,  будешь ей верным мужем и  опорою в жизни.  А я уж за приданым не
постою,  ты  мне,  капитан-лейтенант,  верь,  я  своих царских слов на ветер не
бросаю.
 Ах ты,  святой Андрей Первозванный!  Да за что же такая немилость!  Он ли,
Мягков,  государю животом своим не  служил!  Что  же  государь насмешку над ним
такую строит,  уродину за него замуж выдает!  От слов царских Ивана Николаевича
то в холод,  то в жар бросало, он и глаз боялся открыть, чувствовал только, что
рядом невеста стоит, нежным цветочным духом от нее веет.
 - А то откажись,  пока не поздно,  - сказал Петр насмешливо. - Пока еще не
поздно, пока не сладились, а?
 Капитан Мягков и  рот открыть не  успел да решительности набраться,  как в
спину ему тяжело ударила рука капитана Бреннеманна.
 - И  думать не моги,  -  шепнул в спину ему старый капитан,  и все остатки
решительности Мягкова тем самым вымел.
 - Молчишь?  - сказал Петр. - Знать, по нраву тебе выбор мой. Хватит томить
жениха, ну-ка, невеста, покажись мужу своему будущему.
 Мягков нерешительно глянул.
 Глянул -  и  глазам своим не  поверил.  На  нежных щеках невесты светились
длинные слезы. А глаза ее, огромные, серые, были счастливыми и сумасшедшими.
 - Анастасия? - сказал - и остолбенел. Вокруг же необидно смеялись.
 - Так вы уже знакомы? - притворно поразился Петр, - Славно я угодил своему
шкиперу! - Наклонился, жадно целуя невесту в полураскрытые губы. - Коли так все
вышло,  -  сказал он,  поворачиваясь к  Мягкову,  -  нынче же и венчание будет.
Торопись,  капитан-лейтенант,  детишек после  себя  на  белом  свете  оставить.
Изрядные баталии впереди грядут! Что же до родителей твоих, то я им сам отпишу!
Будет тебе в семье мир да спокойствие!
 Еще  раз  с   жадностию  поцеловал  невесту,   с  сожалением  оторвался  и
поворотился к остальным:
 - А ну, хозяюшки, зовите всех за стол! Уж больно удачным наш сговор вышел!
 И  сразу  зашумели  вокруг  неведомо  откуда  взявшиеся гости,  бесшабашно
заголосил шут, увиваясь вокруг жениха да невесты, только Иван Николаевич ничего
вокруг не видел и не слышал,  да и не хотел он ничего видеть, кроме милого лица
своей любимой.
 - Настенька!  - взял он за руки плачущую девицу. А капитан Раилов отошел в
сторону,  опрокинул у  стола чарку да и  с  отвагою бросился в гавот с одной из
сестер Александра Даниловича Меншикова.  Та,  хоть и была единоутробной сестрой
светлейшего князя,  особо  не  чинилася -  кинулась в  танец,  только  туфельки
красные саксонской кожи, шитые бисером, мелькнули.



 * Глава десятая *

1. ИСТИНЫ НОЧИ

 Да  разве  можно  за  такого государя живота своего жалеть!  Даже  стоя  в
часовне рядом с Анастасией, капитан-лейтенант Мягков не верил счастью своему. В
роли  посаженого отца  невесты  выступал сам  государь,  в  роли  же  матери  -
государыня.  Да  и  свадьба была  истинной свадьбой -  шумная,  бесшабашная,  -
пронеслась она по улицам Петербурга, пила да плясала весь день и закончилась по
государеву повелению салютационной пальбой  пушек  "Посланника".  Вечером  Петр
Алексеевич посетил новобрачных в доме,  что снимали братья у купца Боборыки-на,
долго морщил нос,  оглядывая нехитрое убранство комнат, потом, малость подумав,
сказал,  что для брачной ночи и  этот дом сойдет,  милым и в шалаше рай  сам с
государыней порой  в  походном шатре жаркой любви предавался-и  ничего,  только
крепче любить ее стал.  Выпил чарку, закусил жалованными молодым с меншиковских
оранжерей  свежими  огурцами,   царственно  полапал  невесту,   жарко,  засосом
поцеловал обоих  и  отбыл,  оставив  Ивана  Николаевича и  Анастасию наедине со
счастьем их.
 За  окнами  захохотали,  послышалась беспорядочная пальба и  многоголосье,
потом заржали лошади, многозвенно грянули колокольчики, и царь со свитой своей
 отбыл.  Иван Николаевич и Анастасия стояли у окна,  не смея взглянуть друг
на  друга.  Сумрак улицы всполошно высвещался копотно горящей смолой в  дубовой
бочке.
 - Настенька!  -  Капитан-лейтенант Мягков повернулся к невесте. Впрочем, к
какой невесте?  К супруге своей законной повернулся капитан-лейтенант Мягков. К
супруге  он  поворотился,  Господом Богом  ему  данной,  утерянной и  государем
счастливо найденной!
 Влюбленные поцелуев не считают.
 Будем  целомудренны,   читатель.   Опустим,   чем   занимались  счастливые
влюбленные,  столь нежданно соединенные судьбою и небесами. Имеющий достаточное
воображение  все  довообразит  сам,  тот  же,  у  кого  воображения и  фантазии
недостанет -  несчастнейший в жизни человек и ни к чему его волновать картинами
любовного   пиршества,    сопровождаемыми   финь-шампанью   и    взволнованными
бестолковыми разговорами ни  о  чем,  ночными сладостными беседами,  в  которых
говорят сразу двое и  ни  один из  них другого не  слушает,  а  только отдается
ласкам рук,  коие всегда говорят больше,  нежели слова. Известное дело, речения
подобны рыбьей чешуе, чаще они скрывают истинность чувств, нежели выставляют их
напоказ.  Ах,  Иван Николаевич,  счастливейший из капитан-лейтенантов,  а  быть
может,  и  самый счастливый из жителей Петербурга,  что не спали этой ночью!  В
самом деле,  могут ли  быть такими же  счастливыми караульные или сторожа,  что
бродят по улицам с колотушками в руках,  или гвардейцы, охраняющие покой своего
государя,  или  даже людские пары,  вникнувшие в  семейную жизнь,  привыкшие за
долгие годы к  ней  и  сросшиеся с  бытом,  как срастается за  долгие годы тело
черепахи с тяжелым ее панцирем?
 И спокойно на душе было у графа Мягкова, не боялся он за будущие отлучения
и  семейные неприятности.  Кто  же  посмеет  дерзнуть с  возражениями государю,
названую его дочь с пренебрежением оттолкнуть?  Плевать было капитан-лейтенанту
Мягкову на  приданое Анастасии как  графу и  даже как  человеку плевать.  Пусть
маменька с  папенькой в  отписных бумагах смыслы ищут,  главное сокровище Ивана
Николаевича Мягкова  сонно  и  сладко  дышало  рядышком на  пуховой  купеческой
перине, и кудрявая головка этого сокровища покоилась на мужественном плече, как
сотни  других  утомленных и  закружившихся от  ночных  любовных баталий головок
возлежали в свое время на плечах иных достойных мужей.
 Пробуждение было,  как окончание сказки дивной.  За  окнами кто-то  громко
кричал по-матерному, гневался на городскую грязь да слякоть, а в окна стучался
 обычный для этого времени года дождь.
 Некоторое время Иван  и  Анастасия лежали,  глядя в  глаза друг  другу,  и
Мягков пошевелиться боялся:  а  вдруг  все  сон  и  дивное наваждение исчезнет,
только моргни нечаянно.  Анастасия улыбнулась устало.  Мягков моргнул-таки,  но
все  оставалось прежним:  и  разворошенная ночью  постель,  и  пузатый сундук у
стены,  и  стол,  еще  хранящий остатки  вчерашнего пиршества,  но  главным для
Мягкова было  то,  что  Анастасия никуда  не  исчезла.  Лежала  себе,  улыбаясь
загадочно,  и руки протянула навстречу.  Руки были мягкими и теплыми, у видений
таких  не  бывает.  Иван  поцеловал молодой супруге ладони,  щекотнул их  рыжим
жестким усом и с недоверчивой нежностью спросил:
 - Настенька, ты ли это, радость моя?
 Тепло рук, сомкнувшихся у него на лопатках, показали - она...
 Потом они снова лежали на пышных подушках,  жадно глядели друг на друга, и
казалось, вовек им не наглядеться и не привыкнуть к случившемуся чуду.
 - Как же ты к государю попала,  Настена моя?  -  шепнул Мягков,  кончиками
пальцев гладя щеку супруги своей новоявленной.
 Из  рассказа  Анастасии выходило,  что  едва  они  с  Раиловым и  экипажем
подводки покинули Соломбалу, как в вечернее время прибыл к ней инвалидный майор
с требованием немедленно ко двору явиться.  Даже собраться не дал, хотя что там
и собираться было,  не столь нажито пожитков,  сколько сборов кипит вокруг них.
Полковник Востроухов пытался было воспротивиться,  тем  более что после отъезда
братьев вновь  стал  он  Анастасии знаки  внимания оказывать и  любви,  подлец,
домогался.  Но бравый инвалидный майор полковнику кратко высказал все, что он о
его  гнусных  поползновениях думал,  и  родню  востроуховскую характеризовал по
материнской  линии  куда  как  невыгодно,  дворовые  собаки  полковника,  и  те
покраснели в великом конфузе, услышав неуемные слова инвалида.
 - Ах он,  подлец!  -  гневно раздул ноздри граф Мягков. - А мне-то клялся,
божился! Ах, негода!
 - И  привезли меня в  Москву,  -  шептала Анастасия,  лежа на груди своего
ненаглядного.  -  Везли с  бережливостью,  неторопко...  А в Москве люди чужие,
говоря чужая,  тоска одолела...  Веришь,  ночами во сне архангельскую ветреницу
видела,  взводень морской снился...  Изначально жила у Натальи Алексеевны,  при
дворе...  Василиса Мясная за мной доглядала,  ровно за барыней какой...  -  Она
вдруг хихикнула и оттолкнула руку Мягкова, уж слишком дерзновенною та была. - А
потом меня учить начали...  и грамоте, и политесу разному... Я теперь, Ванечка,
и мазурку могу,  и гавот очень даже запросто... в лучшем виде, не веришь?.. Ну,
перестань,  миленький...  погоди  хоть  чуток...  У  Натальи  Алексеевны весело
было...  Даже купаться ездили на  Москву-реку...  Днем,  бывалочь,  спокойствие
одно, веришь ли, в адмиральский час спать ложились, все выти порушены, когда за