ым он,  правда,  поговорил. Подполковник дерзостию молодого офицера в
душе своей возмутился, но внешне был невозмутим. Жизнь - штука длинная, сегодня
с царским любимцем не поспоришь,  а завтра, глядишь, нету любимца, вольно с ним
согласно уставу поступать или  просто по  возрасту.  Государева любовь -  штука
ненадежная.  Сегодня в любимцах, а завтра - в шуты запишут, а то и в крепостной
равелин заключат.  Стар был подполковник Ануфрий Васильевич Востроухов,  стар и
мудр,  а  потому точно  знал,  что  в  конце  своем всегда выигрывает тот,  кто
переживает соперника.  Да  и  толку ему в  этой девке?  Не  мальчик уже Ануфрий
Васильевич, семья у него, дети, а уж девку для удовольствия чином обладающий да
влас-тию всегда себе приищет. А Мягкову с насмешливостью сказал:
 - Ты,  Иван Николаевич, более о службе государевой думай. А девка-то, куда
она,  граф мой разлюбезный, денется? Моря наши холодны, леса - голодны. Сохраню
ее по просьбе твоей для племени младого да отчаянного!
 Иван накинул полотняный поморский плащ и  вышел на палубу.  Негоже было на
гражданском судне в  офицерских одеждах щеголять.  С  этакой неосторожностью от
всей секретности следа не  останется.  Капитан Бреннеманн за поведением экипажа
следил со стойким вниманием, самых малых нарушений из виду не выпускал.
 Волна была довольно высока,  и,  по всему судя,  дело близилось к  шторму.
Иные волны после некоторых маневров корабля пенистой своей шапкой прокатывались
по  палубе,  ставшей  темной  и  глянцевой.  Штурвальный стоял  с  крепостью  и
стойкостью,  уверенно ведя корабль указанным капитаном курсом.  "Посланник" уже
миновал Дуврский пролив и  сейчас жался  к  французским берегам,  направляясь к
Булони, где обозначено было место рандеву.
 На   мостике  виднелась  крупная  темная   фигура   капитана  Бреннеманна,
внимательно наблюдавшего берег в подзорную трубу.
 - Погодка, - поежился оказавшийся рядом Яков. -
 Даже не верится, что в такую погоду он решится выйти в море...
 - Вот и француз в это никогда не поверит, - не согласился Иван.
 - Слушай,  брат, - сказал Яков. - Я вот все думаю, а не проще ли было уйти
по суше? Ну, к швейцарцам, например.
 - Слишком опасно.  -  Иван смотрел на  капитана.  Тот  что-то  втолковывал
рулевому.  -  Ты понимаешь, война. Если он попадется с этими документами, сразу
же  на плаху отправят.  А  мысль,  что он уйдет морем,  да еще в  такую погоду,
никому и в голову не придет. Тем более что на море в такую погоду никаких судов
не будет.
 Капитан Бреннеманн отдал команду. На носу судна загрохотали якорные цепи.
 - Все,  -  усмехнулся Яков.  -  Наше время, Ваня! И действительно, рогожа,
скрывающая подводку, была уже снята, и гребцы по одному опускались в люк.
 - Пойдем,  -  сказал Иван.  -  Время, Яша! Григорий Суровикин уже сидел на
скамеечке рядом с минным отделением. Глаза его блестели, вокруг густо пахло
 хлебной водкой.
 - А ты чего здесь?  -  хмуро спросил Иван. - Нам пьяные да разбитные нынче
без надобности.
 - Нешто я не с экипажу? - ухмыльнулся минер.
 - Вылазь,  Григорий,  - приказал Мягков. - Ты своим духом нам всех гребцов
потравишь. Сказано же было, в боевых условиях - ни-ни!
 Суровикин продолжал сидеть.
 - Вылазь,  вылазь,  -  нетерпеливо подтолкнул его Мягков.  -  Не  дай Бог,
травить начнешь. Задохнемся, Григорий! Не уйдешь - с экипажа спишу.
 Суровикин зло выругался и полез из подводки.
 Гребцы  глядели  ему  вслед.  Видно  было,  что  командная твердость Ивана
Мягкова пришлась им  по  душе.  Развязность казака гребцам не  особо нравилась.
Выросшие на севере,  выжившие в подчинении своим капитанам,  гребцы не могли не
порицать нарушителя.
 Яков меж тем проверил,  плотно ли закрыт люк,  задраена ли дверь в  минное
отделение,  и  показал своему капитану большой палец.  Почти тут  же  в  корпус
подводки требовательно постучали условным знаком.  Иван  так  же  обуслов-ленно
ответил.  Послышался визг талей.  Подводка дернулась,  закачалась и повисла над
волнующимся морем.  Спустя некоторое время в днище ее с гулом ударила волна, за
ней другая,  судно закачалось вслед морскому волнению. "Весла б не поломать!" -
озабоченно подумал Мягков.
 В  окна  стала видна полоска качающейся зеленоватой воды,  некоторое время
подводка отчаянно раскачивалась морем,  потом канаты,  на  которых она  висела,
были отцеплены, и судно погрузилось на глубину.
 - Разом!  -  приказал Мягков,  и гребцы дружно налегли на весла, направляя
подводку к берегу.
 Иван  выставил подзорную трубу  и  прильнул к  ней,  внимательно оглядывая
пенящееся волнующееся море.
 Темным силуэтом мелькнул покачивающийся на  волнах "Посланник" и  сразу же
пропал.  Вокруг была только пузырящаяся вода,  взлетающая к  небесам и время от
времени  захлестывающая верхнюю  часть  трубы.  Гребцы  споро  двигали веслами,
только мышцы буграми вздувались,
 Сколько  прошло  в   напряженной  неистовой  гребле?   Вода  была  кругом,
зеленоватая вода,  пришедшая в  Английский канал  из  открытого моря  вместе со
штормом.
 Ничего! Или...
 - Гавря!
 Несколько минут разглядывания вздымающейся воды.
 Ничего...
 - Грикша!
 Только вода вздымается и пенится вокруг.
 - Разом!
 Вот уже и берег французский темной полоской про-чертился, разделяя морскую
тьму от туч.
 - Гавря!
 Глаза  начали слезиться.  Легко  было  говорить чинам из  Адмиралтейства -
сплаваете, мол, заберете и назад. Посадить бы этих чиновных дармоедов на весла,
посмотрели бы тогда, как им с этим простым делом управиться бы удалось!
 - Грикша!
 Берег чужой рядом совсем,  видно,  как  краснеют над серым обрывом красной
черепицей дома.
 - Гавря!
 - Табань!
 - Грикша!
 Что-то  сорной щепочкой мелькнуло среди вздымающихся пузырчато-зеленоватых
волн.
 - Табань!
 Точно!   Утлая  лодчонка  носилась  между  безднами.  В  лодочке  съежился
человечек в  мокром  плаще,  придерживающий шляпу,  из-под  которой ветер  рвал
длинные кудри парика. Человечек делал судорожные попытки грести.
 - Груз на дно!
 Болтанка усилилась, теперь уже подводку вздымало вверх, бросало из стороны
в  сторону,  а  надо  было  под  ревущими потоками воды открывать люк  изнутри,
выбираться на  опасную и  скользкую поверхность и  пытаться поймать,  закогтить
кошкой лодку, в которой съежился и молился своему Богу вышедший в море шпион.
 Иван  Мягков пожалел,  что  нет  с  ними  ловкого и  бесстрашного Григория
Суровикина,  которому лодку поймать,  что  коня  стреножить.  Всем хорош казак,
только вот  с  дисциплиною не  в  ладах,  привык к  степной вольности" стервец.
Долгая с  ним  еще предстояла морока,  чтобы вырастить из  кривоногого степняка
доброго моряка.  С  этими  мыслями Иван  Мягков обвязывался петлею из  пеньки и
открывал верхний люк подводки.
 Штормовое море  встретило его  оглушительным плеском волн,  воем и  визгом
ветра.  Малая  лодчонка со  шпионом  болталась на  волнах  саженях  в  пяти  от
всплывшей подводки.
 Первый бросок оказался неудачным -  кошка  всплеснула в  сажени от  лодки.
Иван смотал веревку, размахнулся и метнул кошку еще раз, да снова неудачно.
 Лодку сносило влево.
 - Грикша!  -  заорал Мягков вниз  и,  когда  подводка развернулась носом к
объекту трудов их, вскричал: - Разом!
 Могучее единовременное движение мышц внизу привело к тому,  что расстояние
между подводным кораблем и лодкой неизвестного значительно уменьшилось.  Мягков
снова прицельно взмахнул рукой и метнул кошку.  В это время порыв ветра едва не
оторвал его  от  подводки.  Еще мгновение -  и  бросило бы  Ивана в  губительно
вздымающуюся бездну вод.  На его счастье, пеньковая петля, которой он обвязался
при выходе наружу,  удержала его. Кошка меж тем впилась двумя своими крючьями в
деревянный борт лодки,  канат натянулся струной на  балалайке,  некоторое время
грозил лопнуть со звоном, но выдержал.
 Мягков  принялся  выбирать  канат,  подтаскивая  лодку  поближе.  Человек,
сидящий в лодке,  бросил весла и принялся помогать ему. Расстояние между судами
быстро сокращалось, наконец нос лодки ударил о борт подводки.
 - Прыгай! - заорал Мягков, протягивая незнакомцу руку.
 Тот чуть помедлил,  решаясь,  потом все-таки прыгнул,  целясь достать руку
моряка  своей  рукой  в  длинной перчатке.  Перчатка намокла и  оттого едва  не
выскользнула из руки Мягкова.  Чертыхаясь и  кроя по-матерну французские моды и
непредусмотрительность незнакомца,  Иван все-таки удержал узкую ладонь шпиона в
своей.  Однако малой  задержки оказалось достаточно,  чтобы незнакомец грянулся
коленями о  борт подводки и  окунулся по  грудь в  холод и  пену морской волны.
Мягков  вытянул  его  на  выпуклую  палубу,   помог  незнакомцу  спуститься  по
деревянным  ступеням  в  ее  глубину.   При  свете  канделябра,   стоявшего  на
штурманском столике,  он  наконец разглядел загадочного слугу плаща да кинжала.
Шпиону на первый взгляд было лет тридцать пять.  Острые искусные усики, крупные
черты  лица,  орлино крючковатый,  но  тонко очерченный нос,  выдающиеся скулы,
чрезмерно развитые  мышцы  челюстей  выдавали  в  нем  гас-конца.  В  темных  и
внимательных  глазах  светился  живой  и  острый  ум.  Был  незнакомец  одет  в
светло-голубой,   порядочно  выцветший  камзол,   поверх  которого  красовалась
роскошная перевязь,  шитая золотом,  а  шляпу он потерял при падении в воду,  и
сейчас на нем был лишь черный роскошно завитой парик.
 - Вы здесь старший? - поинтересовался шпион, обращаясь к Мягкову. - У меня
мало времени, господа. Я к вам - и сразу обратно.
 Обратно?   Иван  посмотрел  на  Якова.   Брат  покачал  головой.  Обратное
путешествие было чистым безумием.
 - Обстоятельства изменились,  -  сказал шпион,  доставая из камзола пухлый
пакет.  -  Этот пакет вы передадите тому,  кто посылал вас за мной.  Он во всем
разберется.  От  меня же  передайте ему,  что  Пьер де  Монтескью все  помнит и
постарается выполнить данное ему  поручение до  конца.  Буду  ждать  посланника
каждую  пятницу во  второй  половине дня  в  означенном загодя месте  на  Мосту
Самаритянки.  -  Он помялся немного, потом достал из-за обшлага камзола меньший
пакет и  протянул его  Мягкову.  -  Если это  возможно,  пусть оный пакет будет
доставлен в  Суздаль  княжне  Артаньяновой.  Буду  премного обязан  гонцу,  что
доставит его адресату.
 Он посидел немного,  без нужды подтянул ботфорты и  поднялся.  Видно было,
что выбираться из  подводки в  штормовое море ему не слишком хотелось,  но долг
обязывал. Вокруг гостя темнела лужица воды. Яков принял пакет, спрятал в ларец,
укрепленный на стене, закрыл ларец на ключ.
 Иван поднялся.
 - Я помогу вам,  Пьер,  - с живостию сказал он. Лодка все еще болталась на
канате,  волны  швыряли ее  из  стороны в  сторону.  Шпион,  держась за  леера,
прошелся по  подлодке,  примерился и  прыгнул  в  лодку.  На  этот  раз  прыжок
получился более удачным.
 - Счастливо! - крикнул Иван, обеими руками держась за края люка.
 - И вам того же! - крикнул шпион, пытаясь освободить свою лодку от крючьев
кошки.  Это у  него не получилось,  и,  воскликнув что-то по-французски,  шпион
достал  из-за  обшлага ботфорта кинжал и  обрезал веревку.  Сев  за  весла,  он
короткими гребками погнал лодку в сторону берега.
 Иван  спустился в  подводку,  задраивая за  собой люк.  Яков вопросительно
глянул на него.
 - Отважный,  черт!  -  сказал Мягков. - В такую погодку только тот плавать
рискнет, кто с дьяволом договор подписал!
 Он  глянул в  подзорную трубу.  Утлая лодка болталась уже близ обрывистого
берега. Видно было, что причалить гребцу не удастся. А он и не пытался. Капитан
подводки видел,  как шпион отчаянно бросился в  воду и  поплыл навстречу земле.
Волна подняла его,  покачала на гребне и швырнула на гальку. Шпион покатился по
мелкому камню,  вскочил и,  прихрамывая,  бросился под защиту скал.  От россыпи
камней ему  навстречу бросились трое в  алых плащах.  Один из  них  был высок и
дороден,   но  полнота  эта  выглядела  полнотой  могучего  человека,  водящего
знакомство с  силой и здоровьем,  второй казался невысоким и стройным,  в трубу
угадывалось  его  молодое  простодушное,  но  с  некоторой  слащавостью лицо  с
тоненькими усиками.  Третий же из тех, кто оказывал помощь неожиданному пловцу,
высокий и  хорошо  сложенный мужчина,  с  благородным и  красивым,  но  излишне
бледным лицом, показался Ивану знакомым.
 - Живой, собачий сын! - удивленно и радостно воскликнул Мягков.
 Поведя трубой в другую сторону,  он нашел "Посланника". Маленькой игрушкою
судно  болталось  на   беснующейся  груди  моря.   Вернуться  на  корабль  было
значительно труднее, чем покинуть его, но сделать это предстояло обязательно.
 - Грузы поднять!  -  приказал командир подводки. С погружением качка резко
уменьшилась.  Теперь держать курс к  "Посланнику",  где их с нетерпением ожидал
капитан Бреннеманн,  готовый немедленно увести судно  в  более безопасные воды,
было значительно легче.
 - Грик-ша! - подал команду Мягков, глянул в трубу, еще раз сориентировался
и подал другую команду, которую давно уже ждал его экипаж: - Разом!

3. ГАУПТВАХТА ДЛЯ МИНЕРА

 Григорий Суровикин вновь маялся на гауптвахте.  Похоже,  что он становился
постоянным  обитателем крепости.  Караул  ужесточили и  девиц  легкомысленных в
узилище минера теперь уж не впускали,  да и финь-шампанью баловать пересыхающую
глотку  не  приводилось.  Настроение у  казака оттого было  мрачным -  господам
офицерам за образцовое выполнение задания награды выпали славные, а Григорию за
непотребное употребление хлебной  водки  при  исполнении оного  досталось  лишь
наказание.
 Мягков, объявляя о том минеру, не выдержал и сказал по-простому:
 - Кончай дурью маяться,  Гришка! Славное дело нам всем государем поручено,
негоже одной  пьяной голове полезное отечеству изобретение под  беду  подвести!
Думай,  голова садовая,  нарушения твои и проступки всему экипажу нашему дорого
обойтись могут!
 Суровикин думал.
 Беда  ли,  что  казак  чарку  лишнюю примет?  Питие  да  веселие в  натуре
казацкой.  Он,  Суровикин,  не  просился  на  подводку  эту  таинственную,  его
попросили. Тому как подкопов Суровикиным под вражий крепостя немерено сделано и
все они были удачными.  Не  раз турков с  татарами из  оных крепостей выгоняли,
ровно муравьев из разворошенных муравейников.  Дышать им,  вишь ли,  нечем!  Да
нешто он, Григорий, репу пареную ел или кашу гороховую? Ишь, голубая кость, все
повод ищут происхождением унизить, в казачество мордой ткнуть.
 Но  это  Григорий  так  себе  говорил,  чтобы  распалить чуточку.  Господа
офицеры,  Мягков да Раилов, характерами были в общем-то славными и лишнего себе
не  позволяли,  с  денег,  жалованных государем,  по  двадцать  каждому  гребцу
выделили,  да и  Суровикина не забыли,  и  в компании простецкой не погнушались
первую  викторию  одержанную отметить.  К  тому  ж  рукоприкладства со  словами
матерными с их стороны не замечалось.
 На  "Садко"  Суровикину  в  общем-то  нравилось.   Подводка  судно  крайне
интересное,  Григорию  ранее  никогда  не  доводилось красться к  супостату под
водою. Да и пил Григорий, откровенно говоря, более по привычке да для куражу. С
похмелья в воде порой туго выходило -  то уши обожмет,  то воздух иной раз не в
то  горло пойдет.  Прав был Мягков,  во всем прав,  только вот гонор Суровикина
никак не давал ему согласиться с этой правотой. Хотелось Григорию показать, что
он сам с усам, ведь самую ответственную работу выполняет, это вам не фунт изюму
- мину  под  чужой  корабль завести и  взорвать в  нужное  время.  Правда,  тут
признаться надо  было  с  откровенностию,  по-настоящему под  вражеским  судном
Григорий ни одной подводной бомбы не взорвал, так ведь все впереди еще!
 Уходить  с  подводки  Григорию не  хотелось.  Уж  больно  народ  на  судне
подобрался ответственный и душевный. С такими Суровикин готов был хоть в огонь,
только приходилось вот в воду.  Ну,  в воду,  так в воду...  Суровикин печально
вздохнул, но тут же поднял голову и настороженно прислушался.
 Загремели  замки  на  двери,   послышалось  звяканье  шпор,  и  в  каземат
арестантский вошел Яков Раилов.
 - Здорово, Гриша, - с порога махнул шляпой он. - Что, детинушка, не весел?
Что головушку повесил? Песен твоих задорных не слышно...
 - Радости на душе нет,  вот и не поется,  -  сказал Суровикин. - Вызволять
будете или просто поглядеть пришел?
 - А  что надумал,  Гришенька?  -  уже неулыбчиво спросил Раилов.  -  Так и
будешь казачью натуру свою выставлять или примиришься с трудностями и лишениями
ратного труда в соответствии с артикулом и уставами?
 Суровикин глянул на собеседника и тут же отвел глаза.
 - Чего ж тут выставляться, - буркнул он. - Скажи командиру - его взяла!
 - Сам от и скажешь,  - успокоил Раилов, скучающе оглядывая сырые мрачности
каземата. - За тобою послан. Шведы у берегов.



 * Глава пятая *

1. НАЙТИ СДОБА ДЛЯ ЛЮБИМОЙ

 "Разлюбезная моя ласточка Варвара Леопольдовна!" Яков Раилов задумался над
бумагою и  в  задумчивости покусал перо.  Слов в голове теснилось столько,  что
трудно было  выбрать подходящие.  Не  пиит  ведь,  капитан флота  Его  царского
величества писал это письмо. С ненавистью Яков глядел на чернильницу. Вот ведь,
как садился,  складно все в голове выходило, а вывел первые строчки, куда что и
подевалось!
 С  залива доносилась редкая пушечная пальба.  То  не боевые действия были,
бомбардиры флотские пушки на пришедших с реки Воронеж судах пристреливали.
 После  славного похода в  Английский канал экипаж "Садко" в  море  выходил
лишь однажды - принял тайное участие в смотре флота, который государь провел по
возвращении из  Киева 6  сентября 1706  года у  Котлин-острова.  Государь лично
совершил  погружение,  из-под  воды  наблюдая за  искусными маневрами флота,  и
остался  доволен  слаженностью экипажа  "Садко"  и  умелыми действиями Григория
Суровикина,  с  ловкостию установившего мину под шестивесельным яликом,  отчего
состоявшийся взрыв разнес ялик в щепы.
 Чуть ранее в  Петербурге случилось наводнение.  Вода в  покоях светлейшего
князя Александра Даниловича Менши-кова стояла на двадцать один дюйм,  по улицам
ездили на лодках,  и все это продолжалось около трех часов.  Раилова, Мягкова и
Суровикина наводнение застало в городе,  брошенные на помощь горожанам все трое
действовали с  великим  усердием,  и  Суровикин даже  получил  благодарность от
коменданта  Петербурга  за  спасение  пятилетней  девочки  -  дочери  дворянина
Корсакова. Отец спасенной девицы устроил в честь спасителя добрый прием.
 "Разлюбезная  моя   ласточка  Варвара  Леопольдовна!"   Далее   письмо  не
двигалось.  Яков  Раилов даже  поставил перед  собою  миниатюру руки  художника
Чирик-Петровского,  дабы вдохновение от  созерцания милого лица получить.  Лицо
Вареньки созерцалось достаточно, а вдохновение не приступало. Да и слова из-под
пера выходили такие, что совсем не соответствовали душевному настрою Раилова.
 "Милая Варенька!"  -  начал Яков  и,  написав сие,  принялся со  вниманием
разглядывать кончик пера.  Хороший был  еще  кончик,  новый совсем.  А  вот  не
писалось им почему-то.
 И Варенька, коию Яков лицезрел в свой последний приезд в отцовское имение,
изменилась. Теперь это была прелестная девушка, в достаточной степени усвоившая
по-литесы  и  умело  пользующаяся ими,  чтобы  подчеркнуть  свою  невинность  и
кокетство.  Такой она  Якову нравилась еще  больше.  Ванька же,  чьи мысли были
заняты поморскою девицей,  только пригубился к  маленькой нежной ручке  Варвары
Леопольдовны, а прежнего пылкого влечения, сразу то видно было, к своей детской
любови уже не испытывал.
 Отец Вареньки,  граф Аксаков-Мимельбах, взаимоотношениям Раилова с дочерью
не препятствовал,  вид бравого морского офицера,  бывшего к  тому же любимчиком
государя,  графу определенно симпатизировал.  Поэтому,  когда начались вечерние
прогулки и  воздыхания в  беседке над  речкою Осетр,  граф  ко  всему отнесся с
философским спокойствием и  только  пускал  вослед влюблен