- Тихо! - остановил его капитан Бреннеманн, и все прислушались.
 На палубе играли боевую тревогу.
 И  было от чего заливаться трубачу -  с  наветренной стороны надвигался на
бригантин большой корабль с полной парусной оснасткой. Тут и гадать нечего было
- французский капер.
 - Вот сволочи, - выругался уже продравший глаза
 Суровикин. - Ты глянь, что делают гады!
 - Ты о чем, Гриша? - не понял Мягков.
 - Да ты только погляди,  это ж  купцов Бражениных корабль,  "Святой Андрей
Первозванный"!  -  бросил казак.  - Я ж его в гаванях петербургских не единожды
видел!  Вишь,  что  они сделали,  подлым образом корабль с  апостольским именем
захватили да для каких негожих дел пользуют!
 Приблизился капитан Бреннеманн.  -  Капер, - сказал он. - Сие известие нам
крайне неприятно,  от наглых... э-э-э... французских разбойников всякой пакости
ожидать можно,  посему,  господа русалы,  вам надлежит немедля уйти под воду. И
господина Остерманна с  собой прихватите,  ни  к  чему будет,  ежели во Франции
узнают, что помимо явной мы еще и тайною дипломатией занимаемся.
 - Зо,  зо, - подтвердил Остерманн. - Наше нахождение на борту "Посланника"
весьма нежелательно,  господа.  -  С этими словами он достал из кармана кафтана
изящную  серебряную табакерку  мастерской работы  и  угостился от  полной  души
табачком,  после приема которого в  ноздри Андрей Иванович с большой сладости ю
чихнул.
 Шестеро гребцов уже  молчаливо занимали свое место в  подводке.  Нравились
капитану  Мягкову  эти   немногословные,   степенные  и   мастеровитые  мужики.
Надежность в них была,  спокойствие душевное чувствовалось.  "Гвозди" бы делать
из этих людей,  -  подумал Мягков с  неожиданным очарованием.  -  Гвоздям таким
сносу бы не было!"
 Думая это,  он  уже спускался в  подводку вслед за  капитаном Раиловым,  а
Григорий Суровикин уже  задраивал за  собою  дубовую темную крышку,  которая от
долгого пребывания в воде казалась чугунною.
 Подводка закачалась на талях,  с  плеском коснулась морской воды и просела
на глубину,  но прежде чем она начала погружение, экипаж "Садко" услышал грохот
пушки - капер сделал предупредительный выстрел, требуя, чтобы "Посланник" лег в
дрейф.
 - Сучье вымя -  сказал Григорий Суровикин.  -  Разреши,  капитан, проучить
французских моветонов!  Они у  меня раз и навсегда закаются нападать на русские
корабли!
 - Думается мне,  что сие будет крайне неосторожным,  - сказал Остерманн. -
Нельзя оказывать себя без особой на то надобности!
 - А ежели они захватят "Посланника"?  -  возразил Мягков. - В таком случае
мы  немедленно лишаемся базы,  Андрей Иванович,  и  дальнейшее путешествие наше
становится крайне проблематичным.  Да и  золотишко,  что мы везем Матвееву,  не
должно пропасть.  Грех великий -  отечество в убытки вводить.  Остерманн развел
руками.
 - Не могу не согласиться, - сказал он. - Думается мне, что на судне должен
быть лишь один капитан. Действуйте, господин капитан-лейтенант!
 Мягков заглянул в  подзорную трубу.  Капер был  перед ним  как на  ладони.
Видно было,  что на  капере спускают шлюпку,  явно намереваясь на  оной достичь
"Посланника", который уже лежал в дрефе, приспустив паруса.
 - Разом!  -  скомандовал капитан-лейтенант Мягков, и дружные весла привели
судно  в  движение.   Капитан-лейтенант  перевел  взгляд  свой  на  нетерпеливо
переминающегося с ноги на ногу казака.  -  Готовься,  Григорий! Ныне твой черед
пришел со славою общее гнездо вить!
 Суровикин  размашисто перекрестился и  перешел  в  боевую  минную  камеру,
слышно было, как он ставит расклинки и готовит камеру к затоплению, чтобы выйти
в море с буравом и терочной миною.
 - Разом!  Разом!  -  командовал Мягков,  и,  к  радости его,  капер быстро
увеличивался в размерах.
 Неприятельская лодка  меж  тем  уже  отчалила от  капера  и  направилась к
лежащему в дрейфе "Посланнику".  Мягков едва успел приспустить подзорную трубу,
лодка прошла саженях в десяти от подводного корабля.
 - Гриша, готов? - Мягков условно постучался в дверь минной камеры.
 Слышно было, как зажурчала вода, заполнявшая камеру минера. В иллюминаторы
стал виден медленно проплывающий мимо угорь, потом пронеслась серебряная стайка
мальков,  резко  изменила направление,  а  потом и  вовсе бросилась врассыпную.
Показался минер.  Суровикин был  уже  в  кожаном шлеме  с  отводной дыхательною
трубкой,  в руках его змеился бурав,  на поясе кругло топорщились две подводные
мины.  Медленно загребая руками,  Суровикин поплыл  в  сторону  неприятельского
корабля,  чье  темное днище  уже  виднелось было  в  слегка волнующемся зеркале
морской поверхности.  Минер  трудолюбиво припал  к  днищу  корабля.  Каждый  из
присутствующих на  подводке сейчас отлично представлял,  чем  именно занимается
казак.  Остерманн с  большим любопытством наблюдал за стайкой рыбок,  тычащихся
глупыми  мордочками в  стекло  подводки.  "От-шень  интер-рес-но,  -  по-русски
говорил он Раилову. - Шмеккен вид, Яков Николаевич! Большое впечатление!"
 Суровикин вернулся к  подводке,  слышимо завозился в минной камере и снова
поплыл к  кораблю,  держа в  руках еще  две подводные мины.  Прикрепив к  днищу
корабля и их, он поочередно поджег запалы и, торопливо работая руками и ногами,
поплыл к  подводке.  Едва только он  коснулся ее борта,  капитан-лейтенант Иван
Мягков приказал гребцам:
 - Разом!
 И тут же, разворачивая подводку:
 - Грикша!
 Уйти от  обреченного корабля они успели на  изрядное расстояние.  Слышался
скрип шарниров,  тяжелое дыхание гребцов да  шевеление минера в  своей каморке.
Неожиданно подводку настиг глухой удар, и спустя мгновение ее заметно тряхнуло.
Переждав волнение, капитан-лейтенант Мягков поднял подзорную трубу и зашарил ею
по поверхности моря.  Картина увиделась жуткая и замечательная. От взрыва капер
надломило посредине,  видно было,  как низко стелется над водой черный дым и из
разлома деревянного борта вырываются языки пламени. Огонь добрался до пороховой
камеры капера.  Раздался еще один,  но  уже куда более мощный взрыв,  и  стекло
трубы  залила  набежавшая волна.  Когда  волнение улеглось,  стало  видно,  что
оставшиеся неповрежденными корма и  ют стремительно тонут,  руша в воду обломки
мачт с  остатками парусов.  На поверхности моря барахтались оставшиеся в  живых
моряки.
 - Полная виктория!  -  радостно сказал Мягков и дозволил взглянуть в трубу
брату,  а затем и любопытствующему Остерманну. Тот долго смотрел в трубу, потом
повернулся к Мягкову. Лицо его было бледным и восторженным.
 - Колоссаль! - сказал немец.
 В  то  же  самое  время  на  борту "Посланника"  капитан Бреннеманн учтиво
говорил французам, потрясенным внезапной гибелью своего корабля:
 - Le  malheur  vieet  de  Dieu,  et  que  le  homme  e ot jamai
couale! Никогда не следует курить поблизости от порохового склада, господа!

2. ДАНИЕЛЬ ДЕФО. ТАЙНАЯ ДИПЛОМАТИЯ

 - Ваше  появление здесь  для  меня  неожиданно,  -  сказал  Остерманну его
собеседник.  - Все так загадочно - пустынный берег, вечер и вы, появляющийся из
ниоткуда, подобно привидению.
 Остерманн безмятежно достал свою табакерку,  сделал щедрую понюшку в  одну
ноздрю, затем в другую и с неожиданным для самого себя облегчением чихнул.
 - Тем  не  менее  лучшего места для  нашего рандеву найти было  трудно,  -
сказал он. - Можете не представляться, я и так про вас знаю довольно.
 - Неужели? - Брови его собеседника поднялись к локонам парика.
 - Разумеется.  -  Остерманн радушно предложил собеседнику свою  табакерку,
тот жестом отказался.
 - Любопытно, - пробормотал он.
 - Ничего любопытного,  -  строго заметил Остерманн.  -  Разумеется,  что я
подготовлен,  Даниель. В сорок семь лет пора уже стать несколько меркантильным.
Вы ведь на службе у Ее величества, не так ли?
 - На секретной службе,  -  с коротким смешком уточнил его собеседник. - Но
ведь и вы стали Андреем Ивановичем из определенных соображений, верно?
 - Разумеется.  -  Остерманн расслабился.  -  Я  на  службе  у  российского
государя и выполняю, если можно так выразиться, его деликатные поручения.
 - Вроде встречи со мной? - уточнил Дефо.
 - Это гордыня,  -  заметил Остерманн.  -  Разумеется, речь шла о встрече с
компетентными лицами, но нигде не подразумевалось, что это будете именно вы.
 Даниель Дефо  засмеялся.  Полноватое лицо его  стало более приветливым.  У
него были внимательные с живой цепкостью глаза. Чувствовалось, что он не привык
прятать глаза от собеседника - важная черта для того, кто служит в разведке.
 - А  жаль,  -  сказал  он.  -  С  большою симпатией наблюдаю я  за  Петром
Алексеевичем и не раз уже желал тайно донести его деяния и мысли до английского
читателя.
 - Кстати о читателях,  - сказал Остерманн. - Вы уже закончили свой роман о
бедствиях моряка Селькирка? Дефо весело хмыкнул.
 - Тут вы меня уели, - без особого удивления сказал он. - Знать, что я пишу
такой роман...  Но скорее у меня это собирательный образ,  нежели сам Селькирк.
Право, я в затруднении, как мне назвать моего героя.
 - А назовите его Робинзоном,  - безмятежно сказал Остерманн. - Славное имя
- Робинзон Крузо...  Попугай на  острове кричит ему:  "Бедный,  бедный Робинзон
Крузо!" Представляете?
 Дефо помолчал.
 - Откуда вы взяли это имя? - спросил он. -
 - Да так.  -  Остерманн потянулся за табакеркой,  но остановился. - Глупое
дело, моего мясника в Петербурге так зовут.
 - Буду счастлив презентовать вам мой труд по  выходу его из типографии,  -
сказал Дефо.
 - Знать бы только, где вас найти...
 - Знать бы только, где я к тому времени буду! - ответствовал собеседник.
 Они негромко, но с чистосердечием посмеялись.
 - Поговорим о деле, - предложил Дефо.
 - Почему бы и нет? - ответно усмехнулся Остерманн.
 - Не  буду  лукавить,  союз  с  Россией Англии был  бы  очень  выгоден,  -
становясь серьезным,  заметил англичанин.  -  И  в  торговых отношениях с  вами
многие в  достаточной степени заинтересованы.  Нам  нужен корабельный лес,  нам
нужна пенька,  деготь, медная и железная руда. Впрочем, России мы тоже могли бы
ответно поставить достаточно нужного и  ценного для  нее.  Но!  -  Дефо  поднял
палец.  -  Среди политических партий,  парламента и  правительства у  россиян и
Петра Алексеевича немало союзников и еще больше врагов.  Думается,  что будущий
союз еще  долго будет оставаться в  проектах.  Тот  же  Мальбрук,  черт бы  его
побрал, ведет двойную игру.
 - Притворяется  другом,   будучи  по  натуре  змеей,  -  понимающе  кивнул
Остерманн.
 - У вас образный язык, - заметил Дефо.
 - Писать не пробовали?
 - Где уж, - уныло сказал Остерманн. - Русские моего немецкого не разумеют,
соотечественники же русского моего не понимают.
 - И все-таки я вижу в нашей встрече определенные резоны,  - сказал Дефо. -
Пока государи меж собой сговариваются,  подданные их  делают державы сильными и
могучими. Я уполномочен сделать вам определенные предложения.
 - Я тоже, - сказал Остерманн.
 Они снова посмеялись.  Англичанин достал из дорожной сумки пузатую фляжку,
обтянутую прутковым каркасом, и предложил Андрею Ивановичу выпить.
 - Старый добрый эль, - сказал он. - Греет тело и душу.
 - Благодарствую,  -  сказал  Остерманн  и  подношение  принял  без  лишней
щепетильности и стеснительности.
 Эль действительно грел и тело,  и душу.  Он даже кости согревал. Выпив еще
немного,  тайные  дипломаты почувствовали друг  к  другу  особое  расположение,
которое,  как правило,  вызывается откровенностями беседы и общностью нечаянных
пороков.
 - Так вот, - сказал Даниель Дефо. - Может случиться так, что договор так и
не будет подписан. Разумеется, что мы многое потеряем, если судьба разведет нас
в разные углы европейской квартиры. Но мы можем противостоять этому.
 - Что  предлагаете вы?  -  поинтересовался немец,  снова принимаясь нюхать
табак.
 - Информацию,  -  сказал Дефо.  - Поставки оборудования через третьих лиц,
включая и  то,  что годится для горного дела.  Корабельное оснащение,  карты...
Металлургическое оборудование...
 - Все?
 Дефо засмеялся.
 - Mei lieer Freid,  -  сказал он. - Откроем карты. Я всегда считал, что
чрезмерная осторожность порождает ненужную подозрительность.  Если уж мы заочно
хорошо знакомы...  Наше соглашение, разумеется, будет касаться и сотрудничества
тайных служб.  Скажем, внедрение российской агентуры через третьи страны, обмен
разведывательной информацией, взаимная тайная дипломатия...
 - Что вы потребуете взамен?. - поинтересовался Остерманн.
 - Пшеницы,  пеньки,  льна,  корабельного леса,  дегтя, - принялся деловито
загибать пальцы англичанин.  -  Разумеется,  что русским купцам будет обеспечен
режим высшего благоприятствования.
 - Любовь со взаимностью, - сказал Остерманн.
 - У нас неплохие позиции в Порте, - сказал англичанин.
 - Звучит неплохо,  -  признал посланец русского государя.  -  Пожалуй,  мы
можем договориться.
 - Главное,  не  обращайте внимания на  маневры  политиков,  -  предупредил
англичанин. - Политики часто губили многие благие начинания. Остерманн согласно
кивнул головой.
 - Вы  не  призываете нас  отозвать из  Англии своих шпионов,  -  с  легкой
усмешкой сказал он. - Это радует.
 - Ежели вы  их  отзовете,  то  кто же будет гарантом тому,  что соглашение
будет соблюдаться в достаточной степени?  -  удивился англичанин. - И потом, мы
обещаем вам,  что будем делиться некоторыми секретами,  но это вовсе не значит,
что мы будем делиться всеми секретами. Чтобы овладеть некоторыми, вашим шпионам
придется достаточно попотеть.
 - Разумеется,  что  за  вами  кто-то  стоит,  -  задумчиво сказал  русский
посланник.
 - Резонное замечание,  -  раздвинул в  улыбке  полные губы  англичанин.  -
Разумеется, что за спиною у меня в достаточной степени влиятельные люди Англии,
которым очень  нужны  дружеские связи с  Россией,  даже  если  эти  связи будут
тайными.
 - И  вы  возьмете на  себя  обязательство помочь  бедному  Паткулю,  крови
которого так жаждет неразумный шведский король?
 - Думается, что он может избежать казни, - уклончиво сказал Дефо.
 - Но о  выходе дружественной английской эскадры в Балтийское море не может
быть речи? - догадался его собеседник.
 - Это уже парламентские прерогативы,  -  сухо сказал англичанин.  -  Мы же
обсуждаем возможное.  Я  привык говорить о реальном и не люблю строить замки из
песка, сии замки, как правило, оказываются крайне непрочными.
 Остерманн немного подумал.
 - Разумеется, что ваши предложения оформлены письменно?
 - Разумеется,  -  сказал Дефо  и  вытащил из-за  обшлага дорожного камзола
тугой пакет.  -  Сами понимаете,  что оформлен он моей рукой, нельзя позволить,
чтобы к возможному заговору,  каким может быть расценен наш приватный разговор,
оказались причастны люди с высоким положением.  Это взорвет общественное мнение
Англии,  и  тогда будет бесполезно кому-нибудь доказывать,  что мы  действовали
исключительно во благо страны.
 - Зо,  зо,  -  согласился Остерманн.  - В свою очередь, я передаю вам наши
протоколы.  Из  них вы  можете увидеть,  что мысли влиятельных политиков России
движутся сходным путем.
 - Вы исключительно приятный собеседник,  - галантно сказал англичанин. - Я
почел бы за подарок судьбы,  доведись нам побеседовать за хорошим бочонком эля,
ведя  беседы об  отвлеченных предметах.  Может  быть,  вы  сумели бы  несколько
задержаться? Здесь неподалеку есть уютный постоялый двор, в нем неплохая кухня,
а в погребах у хозяина найдутся напитки на самый взыскательный вкус.
 - Увы,  - ответствовал Остерманн. - Не могу забыть, уважаемый Даниель, что
я  всего  лишь  гость  на  благословенной английской  земле,  и  кроме  того  -
инкогнито.  Уже  вечер,  и  мне  пора двигаться в  обратный путь.  Мне кажется,
однако,  что  это не  последняя наша встреча.  Может быть,  в  следующий раз мы
найдем время и для отвлеченных бесед.
 Он приоткрыл дверь кареты и ловко выскользнул на землю.
 - Счастливой  дороги,  -  сказал  англичанин.  -  Хотя  я  и  в  некотором
недоумении.  Вы пришли со стороны моря, а я не видел парусов. Уж не обращаетесь
ли вы в чайку, господин Остерманн?
 Русский посланник рассмеялся.
 Как мы найдем друг друга в следующий раз? поинтересовался он.
 - Назначьте время сами, - безмятежно сказал Дефо. -
 Опубликуйте в  своих  "Ведомостях" что-нибудь  о  светлейшем князе  и  его
будущих поездках.  А место останется прежним.  Разумеется,  вам придется делать
некоторое упреждение, ведь "Ведомости" достигают Англии не сразу. Нас разделяет
немалое расстояние!
 - Прощайте!  -  Остерманн крепко пожал руку английскому коллеге и шагнул в
окруживший карету густой альбионский туман.
 Некоторое  время  Дефо  сидел  неподвижно,  прислушиваясь  к  удаляющемуся
шуршанию шагов, потом покинул карету и двинулся вслед за недавним собеседником.
Когда он оказался на берегу,  то Остерманна там уже не было. Над проливом стоял
туман,  и  из тумана доносился скрип уключин и негромкое шлепанье весел о воду.
Звуки  удалялись,  потом прекратились,  и  Даниель Дефо  с  огромным удивлением
услышал  плеск  волн  и  громкое сопение,  словно  всплывший кит  прочищал свой
дыхательный тракт.  Покачивая головой,  Даниель вернулся к карете, сел на место
кучера и тронул лошадей.
 "Как он мне предложил назвать моего героя?  - неожиданно подумал он. - Да,
Робинзон Крузо... Забавно, очень забавно..."

3. КРОТКАЯ ВОДА

 Возвращение к  родным  берегам,  да  еще  после  успешного выполнения дела
порученного и  славной виктории,  в  которой ты  за поругание флага российского
отомстил, дело торжественное и ответственное.
 Григорий Суровикин с  горшочком краски и кистью сидел,  откинув холсты,  и
неторопливо дорисовывал на  борту подводки крест.  Это  уже был пятый крест,  и
каждый из крестов означал удачно потопленное вражеское судно.
 Рядом с  Суровикиным на  корточках сидел юнга  Степаша Кирик и  даже  язык
высунул от  усердия,  словно не  казак,  а  он сам этот крест на борту славного
подводного корабля рисовал.
 - Дядька Гриша,  -  с жалостливым выражением на лице попросил Кирик. - Дай
кисточкою мазнуть!
 Суровикин отодвинулся чуть и склонил голову,  любуясь своей работой, потом
с  некоторою неохотою дал  мазануть по  кресту свежей краской и  юнге.  Степаша
вожделенно обвел  крест  на  дубовом  корпусе и  с  сожалением вернул  кисточку
казаку.  Соскучась по детям,  Суровикин с  большой симпатией относился к  юнге,
даже порой сладкие пастилки для него у капитана Бреннеманна воровал.  Капитан о
том ведал,  но относился к тому со снисходительностью, он сам нередко юнгу теми
же пастилками оделял.
 - Небось страшное дело -  мины под вражьи корабли закладывать,  - с легкою
задумчивостью сказал Степаша Кирик.
 - А то,  -  почти с мальчишеской горделивостью сказал Суровикин. - Главное
дело доверяется.  Бывало, семь потов прольешь да восьмым умоешься, пока крюк во
вражье брюхо ввернешь! Это тебе, брат, не с шелобайщика-ми в орлеца на пристани
дуться!
 - Дядька Гриша, - снова заладил свое мальчишка. - А когда вы меня под воду
возьмете? Обещали же однажды, да все с обещалкиных не выйдете!
 Григорий промыл кисть,  прикрыл крутой гулкий бок подводки и сказал, тайно
показывая  на  капитанский мостик,  где  толпились бравые  капитаны  с  трубами
подзорными в руках.
 - А это тебе,  брат,  не со мной договариваться надо, а с капитаном Иваном
Мягковым.  Подойди да  с  ласкою попроси.  А  как  спросит,  умеешь ли  грести,
ответствуй,  что можешь.  Глядишь, кто-то из загребных прихворнет, а как замена
понадобится, капитан про тебя и вспомнит'
 - Суров он больно,  -  сказал мальчишка.  -  К  такому и подходить боязно.
Пойдешь с душою, а вернешься с отказом.
 - Терпи, казак, - сказал Суровикин ободрительно. -
 Атаманом будешь!  Степаша, ты вот мне скажи, как ты на корабль-то со своей
боязливостью попасть угораздил?
 Мальчик погрустнел.
 - Родился-то я в Корельском посаде,  -  сказал он.  -  Отец корелянин был,
мать русскую взял.  Род наш на Мурмане промышлял, у Семи островов. Знаешь такое
место? Знатно там