зяйкой, и прибавил:
     - И еще покорнейшая просьба, добрейшая Анисья Ивановна.
     - Что такое?
     - Быть может,  я  сегодня не скоро вернусь,  так уж будьте любезны,  не
откажите накормить мальчика.
     - Не бойтесь,  голодным не оставлю. Позову обедать, не объест! - не без
обидчивости проговорила добрая женщина,  которая не раз предлагала и  жильцу
своему поесть вместе с ней.
     Она жалела "графа",  и главным образом потому,  что он барин, отставной
офицер и,  верно, прежде богатый, находится в таком положении. Старый альбом
"графа" с  фотографиями генералов,  блестящих дам и офицеров,  в который она
полюбопытствовала  как-то  заглянуть  в  отсутствие  "графа",   окончательно
разжалобил Анисью Ивановну и  заставил ее отнестись к  "графу" еще с большим
участием.  И  она (хоть при найме комнаты это и не было выговорено) подавала
ему  самовар и  вообще старалась оказывать услуги.  Жилец  он  был  тихий  и
очаровывал хозяйку своим любезным и полным достоинства обращением.
     - А вы, Александр Иваныч, насчет чего же, собственно, хотите хлопотать?
Определить куда мальчика? - полюбопытствовала Анисья Ивановна.
     - Вообще устроить...  Ну, разумеется, прежде всего насчет денег... Надо
же и одеть и обуть его...
     - Что и говорить...  Совсем, можно сказать, голый мальчик... Где же вы,
Александр Иваныч, полагаете достать?.. У сродственников?
     - Да.
     - Дадут? - недоверчиво спросила хозяйка.
     - Рассчитываю. Я не для себя прошу.
     - Ну,  дай вам бог, Александр Иваныч!.. Сами вот терпите, а за мальчика
хлопочете...  Да  и  насчет его документа схлопочите,  а  то старший дворник
узнает... Как бы не было неприятностей.
     "Граф" обещал похлопотать и  насчет документа -  он пойдет сегодня же к
бывшему  хозяину  Антошки  и,  поблагодарив квартирную хозяйку,  хотел  было
уходить, как вдруг она сказала, понижая голос:
     - Ведь вы не при деньгах, кажется, Александр Иваныч?
     - Не  при деньгах,  Анисья Ивановна,  но  перед деньгами...  А  что?  -
шутливо спросил "граф".
     - А то,  что как же вы по делам будете ходить и по такой погоде...  Ишь
ведь дождь-то какой...  Неравно и простудитесь...  А вы бы в конке...  И я с
полным моим удовольствием...  Сколько вам будет угодно?.. Сорок копеек, а то
полтину?.. Как получите, отдадите...
     У  "графа" что-то  защекотало в  горле,  и  теплое  благодарное чувство
прилило к сердцу, когда он ответил:
     - Ишь вы какая... заботливая, Анисья Ивановна... Сердечно благодарю вас
и не откажусь... Возьму двугривенный... В самом деле... в конках удобнее...
     Анисья Ивановна отдала деньги и предложила зонтик.
     - Удобный зонтик, по крайней мере не промочит!
     Но синий неуклюжий зонтик, видимо, шокировал "графа", и он отказался.
     Вернувшись к  себе,  он  застал  уж  Антошку вставшим и  одетым в  свое
тряпье,  с  заспанным лицом,  полным радости и  счастия.  Карие его глазенки
весело улыбались.
     - Доброго утра,  Антошка!  -  приветствовал его "граф",  протягивая ему
руку. - Хорошо спал?
     - Доброго утра, граф... А спал я чудесно, граф.
     - Ну, что, здоров?
     - Как есть вполне... И спина не болит... Хучь сейчас на работу...
     - Ишь  ты  выносливый какой...  Вчера  у  тебя  жар  был...  Я  думал -
заболеешь, а ты как встрепанный... Что, здесь лучше, чем у дяденьки?
     Вместо   ответа  Антошка  засмеялся  и   вдруг,   охваченный  радостным
благодарным порывом, по привычке нищенки прильнул к его руке.
     - Не надо...  Не люблю,  - промолвил "граф", отдергивая руку. - Никогда
этого не делай... Слышишь?
     - Вы  не  сердитесь,  граф.  Я  больше не  буду!  -  виновато промолвил
Антошка.
     - Я  не сержусь,  голубчик!  -  улыбнулся "граф" и с нежностью потрепал
Антошку по плечу.
     - Не прикажете ли чего сделать,  граф?  Сапоги ваши почистить?  Комнату
подмести?
     - Прежде всего я  прикажу тебе идти на  кухню и  хорошенько вымыться...
Вот что я  тебе прикажу...  А вечером я тебя сведу в баню...  Давно ты был в
бане?
     - Давно... И не упомню когда... "Дяденька" не посылал...
     - Вот сегодня я поговорю с твоим дяденькой...
     - Зачем? - испуганно спросил Антошка.
     - Возьму твой документ.
     - Какой документ?
     - Такой...  У  каждого человека есть  документ,  чтобы  знали,  кто  он
такой...  А  ты  не  бойся...  Теперь  твой  дяденька ничего не  смеет  тебе
сделать...
     - А как он придет сюда?
     - Не придет... Я его так припугну, что он и не подумает прийти...
     - Если бы и Нютку взять... Она ловкая девчонка...
     - О Нютке, братец, потом подумаем...
     Через  четверть  часа  оба  приятеля сидели  за  самоваром.  "Граф"  на
постеле,  а Антошка напротив,  на стуле. Анисья Ивановна деликатно подала не
одну булку,  а  еще  и  большую краюху ситного хлеба...  "Граф" выпил лениво
стакан  чая,  покуривая скверную папироску,  зато  Антошка выпил  целых  три
стакана, уписывая за обе щеки хлеб.
     - Сыт?
     - Сыт совсем... Покорно благодарю...
     Антошке  хотелось  быть  чем-нибудь  полезным "графу",  как-нибудь  ему
услужить, и он, увидавши на столе письма, проговорил.
     - Прикажите снести, граф?
     - В таком костюме? - засмеялся "граф".
     - Что ж костюм? Я привык... Я бы сбегал, граф. Только дозвольте.
     - Вижу,  что сбегал бы...  Лаской из тебя хоть веревки вей!.. - вставил
"граф" не совсем понятное для Антошки выражение. - А ты уж сегодня никуда не
бегай,  посиди дома... Видишь, какая погода... Я сам письма разнесу и вообще
пойду по разным делам... К вечеру я вернусь... Обедать ты будешь с хозяйкой,
с  Анисьей  Ивановной...   Она,   брат,   добрая,  хорошая  женщина,  Анисья
Ивановна...  Без меня ты можешь прибрать нашу комнату и помочь хозяйке, если
что нужно...
     "Граф" стал одеваться и,  окончив одевание,  имел довольно внушительный
вид.
     - Ну что, Антошка, как ты находишь мой костюм... Хорош?
     - Чего лучше! - отвечал восхищенный Антошка.
     - Ну и отлично!  -  засмеялся "граф".  - Кстати, ты не забыл адреса той
барыни, которая звала тебя за платьем?.. Я, быть может, и ее навешу...
     - Он у меня записан, - отвечал Антошка, доставая из кармана штанов свою
записную книжку...
     - Ну-ка,  давай ее сюда...  Я посмотрю, как ты выучился писать... Гм...
Недурно...  весьма недурно...  "Скварцова...  Сергифская,  пятнадцать"... Со
временем можно будет и лучше...  И выучимся...  И писать,  брат, выучимся, и
арифметике,  и истории...  всему,  Антошка,  в школе выучимся! - значительно
проговорил "граф", заставляя Антошку вытаращить от изумления глаза.
     Он,  признаться,  подумал,  что "граф" так себе...  "хвастает",  но  из
деликатности не заявил сомнения насчет возможности исполнить такое обещание.
"Граф" сам нищенствовал - и вдруг... школа...
     "Подико-сь все это денег стоит!" - подумал Антошка.
     - Ну, брат... об этом после поговорим... вечером... а пока до свидания!
     И  "граф",   надев  чуть-чуть  набекрень  свой  цилиндр,   с  важным  и
решительным видом вышел из комнаты, натягивая перчатки.


VIII

     "Граф" имел  обыкновение рано  утром  выпивать рюмки  две  водки.  Хотя
доктора и находили,  что это вредно,  но "граф",  напротив, полагал, что это
очень полезно. Некоторый прием алкоголя возбуждал его нервы, и он чувствовал
себя бодрее и оживленнее.
     Так  как  дома  запаса водки не  было,  то  первый визит "графа" был  в
заведение поблизости, где он имел кредит.
     - С  добрым  утром.  Александр  Иваныч!  -  любезно  приветствовал  его
заспанный пухлый сиделец.
     "Граф" кивнул головой и проговорил:
     - Стаканчик!
     Проглотив стаканчик,  он с  тем же небрежным видом,  с  каким,  бывало,
держал себя у Бореля или у Дюссо,  кинул.  "За мной!" -  и,  дотронувшись до
полей цилиндра, вышел на улицу.
     Дождь лил немилосердно, и потому "граф" торопливо дошел до Офицерской и
сел в маленькую одноконную каретку-омнибус, которая повезла его по Казанской
улице до Невского.  Оттуда он направился в Большую Морскую и вошел в подъезд
большого  дома,  где  жил  его  брат,  тайный  советник  Константин Иванович
Опольев.
     Толстый,   раскормленный  швейцар   с   отлично  расчесанными  холеными
бакенбардами,  которым мог  бы  позавидовать любой директор департамента,  с
нескрываемым презрением оглядел "графа" с  ног  и  до  головы и  хотел  было
спровадить на улицу,  как попрошайку,  который не понимает,  куда лезет, как
был  решительно поражен и  озадачен высокомерным тоном,  каким этот намокший
господин в рыжем цилиндре произнес:
     - Эй...  ты, швейцар!.. Передай это письмо Константину Ивановичу... Да,
смотри, немедленно...
     Швейцар  нехотя,  с  брезгливой миной  протянул руку  за  письмом и,  с
умышленным  упорством   оглядывая   костюм   "графа",   проговорил  не   без
презрительной нотки в голосе:
     - Если генерал спросит, кто передал письмо, как сказать?
     - Скажи, что... что... дальний родственник.
     И не спеша, с достоинством испанского гранда вышел из подъезда, оставив
швейцара в изумлении,  что у его превосходительства могут быть родственники,
одетые, как нищие.
     Дальнейшие посещения "графом" разных  швейцарских,  где  его  знали  по
прежним визитам, нельзя было назвать особенно удачными.
     В двух домах ему сообщили, что господа почивают; в двух - передали, что
на письма никакого ответа не будет; в трех ему выслали с лакеями по рублю, а
от  кузины-княгини  был  деликатно передан  конвертик.  Он  содержал в  себе
зелененькую кредитку и  маленький листок почтовой бумажки,  на  котором были
написаны карандашом следующие слова:
     "Желательно повидать мальчика".
     - Не  верит!  -  прошептал  "граф",  запрятывая трехрублевую бумажку  и
записочку в жилетный карман.
     "Что ж,  когда Антошку приведем в приличный вид,  можно его и послать к
княгине Марье Николаевне...  Пусть познакомится.  Быть  может,  что-нибудь и
сделает!"  -   весело  думал  "граф",   собираясь  теперь  сделать  визит  к
"дяденьке".
     Был  четвертый час.  "Граф" порядочно-таки  устал после своих посещений
нескольких домов в  разных частях города и проголодался.  Но он решил прежде
закончить свою программу действий на сегодняшний день и потом уже пообедать.
     Дождь  перестал.  "Граф" на  Михайловской поднялся на  империал конки и
поехал на Пески.


     Иван  Захарович и  его  супруга были  дома и  оба  находились в  дурном
расположении духа.  "Дяденька" курил  молча,  без  обычного благодушия,  был
совершенно трезв и  не  выказывал обычной нежности своей Машеньке.  Он  даже
сегодня не ходил в трактир,  чтобы почитать газету и побеседовать о политике
и  о  разных отвлеченных предметах с приказчиком.  В свою очередь и Машенька
была угрюма и  зла и,  грязная и  нечесаная,  с  подвязанной щекой от ожога,
сидела за пологом и взглядывала по временам в окно на двор.
     Бегство Антошки беспокоило обоих по весьма уважительным причинам.
     Во-первых,  Антошка  представлял собой  и  весьма  доходную  статью  их
бюджета и  потеря  такого "племянника" затрогивала довольно чувствительно их
материальные интересы.  Во-вторых -  и это,  пожалуй,  волновало супругов не
менее,   -   у   обоих  мелькали  неприятные  мысли,   как  бы  из-за  этого
"неблагодарного подлеца",  забывшего все  оказанные ему  благодеяния (на это
особенно напирал Иван Захарович,  ценивший,  как известно, высокие чувства),
не вышло каких-нибудь серьезных неприятностей с  полицией и  даже с  сыскным
отделением,  близкое  знакомство  с  которым  не  очень-то  улыбалось  Ивану
Захаровичу, имевшему уже случай в своей жизни раза два побывать там.
     Этот "разбойник" недаром грозился,  что найдет управу,  и  чего доброго
заведет какую-нибудь кляузу...
     - Ддда...  неблагодарный и подлый, можно сказать, ныне народ! - наконец
проговорил Иван Захарович.
     Реплики  со  стороны  жены  не  последовало,  и  Иван  Захарович  снова
задумчиво курил папироску.
     Оба  супруга не  прочь бы  явить Антошке снисхождение и  избить его  не
особенно сильно,  несмотря на  укушенную ногу  и  ошпаренное лицо,  если  бы
только он явился с повинной.  Иван Захарович даже несколько сердился на жену
за то,  что она вчера его "настроила" против Антошки,  и  размышлял теперь о
том, что благоразумие требует не очень-то сильно валять ремнем и что следует
при "выучках" остерегаться пускать в ход пряжку во избежание знаков на теле,
весьма заметных при медицинском осмотре.
     Вообще  Иван  Захарович,  несмотря  на  сознание  необходимости грозной
власти в  своем заведении,  обнаруживал,  как  большая часть жестоких людей,
трусливую подлость в этот день.
     Оба  супруга  с  утра  поджидали Антошку и  часто  поглядывали в  окно.
Отпуская утром своих "пансионеров" на  работу,  Иван Захарович был со  всеми
необычно ласков и  многих снабдил одеждой и  обувью,  более соответствующими
осенней погоде. Вместе с тем он поручил своим питомцам, в случае если кто из
них  встретит Антошку,  передать ему,  что  "дяденька" нисколько на  него не
сердится и охотно простит его, если он вернется домой.
     И, как опытный правитель в духе Макиавелли{262}, понимающий, что дурные
примеры, подобные Антошкину бегству, заразительны и что после нежных слов не
мешает и угроза, прибавил, обращаясь к своим маленьким покорным подданным:
     - Я жалеючи его говорю. А то хуже будет, когда городовой его приволокет
за шировот.  А приволокет беспременно,  потому как Антошка и все вы в полном
моем распоряжении и  обязаны по закону мне повиноваться...  Ну,  а  тогда не
пеняй...   Не  прошу!   -  не  без  энергии  закончил  Иван  Захарович  свою
правительственную речь.
     По   случаю   дурной   погоды   "дяденька"  милостиво  разрешил   своим
воспитанникам вернуться пораньше. К трем часам все почти вернулись.
     Никто Антошки не встречал.
     - Этакий подлец! - сердито проворчал Иван Захарович.
     В эту минуту в прихожей звякнул звонок.
     Иван  Захарович сам  пошел  отворять,  по  дороге плотно затворив двери
комнаты, в которой помещались его питомцы.
     Увидав  незнакомого  человека,   костюм  которого  не  внушал  большого
уважения  и  в  то  же  время  успокоивающим образом  подействовал на  Ивана
Захаровича, он все-таки по привычке с пытливой подозрительностью взглянул на
вошедшего,  словно  желая  определить его  житейское положение,  и  довольно
холодно осведомился, что ему угодно.
     - Мне  угодно переговорить с  вами  по  одному делу,  -  сухо  и  резко
проговорил "граф", как будто не замечая протянутой ему руки.
     Душа Ивана Захаровича ушла в пятки.
     "Уж не агент ли сыскной полиции!" - пробежало в его голове.
     И он,  несколько смущенный,  понижая голос до конфиденциального шепота,
уже самым любезным, заискивающим тоном просил "графа" пожаловать в комнату.
     - Машенька!  Выдь на минутку!  - значительно проговорил он, обращаясь к
жене,  и,  когда та прошмыгнула мимо гостя в двери, предложил ему присесть и
снова бросил на него пристальный взгляд.
     Тут, в комнате, при свете лампы, он лучше осмотрел и костюм графа и его
испитое лицо, и ему показалось, что он где-то видел этого господина...
     "Граф"  между  тем  не  предъявлял  своего  агентского билета,  и  Иван
Захарович все более и более сомневался, что перед ним агент. Он, слава богу,
видывал их! И, словно досадуя на свой напрасный страх, он сел на стул против
"графа" и не без некоторой фамильярности сказал:
     - Так по какому такому делу пожаловали,  господин?..  Извините, не имею
удовольствия знать,  кто вы  такой...  А  я  с  незнакомыми никаких делов не
веду... Да и, прямо ежели сказать, никакими делами не занимаюсь.
     - Я пришел получить у вас метрическое свидетельство Антошки...
     - Что-с?..
     - Слышали, кажется...
     - Какого такого Антошки,  позвольте узнать-с?  -  нахально спросил Иван
Захарович, стараясь скрыть вновь овладевшее им беспокойство.
     - А  того Антошки,  который ходил от вас с  ларьком и которого вы вчера
истязали ремнем и чуть не задушили...  Нога ваша,  вероятно,  уже зажила?  -
насмешливо прибавил "граф".
     - Позвольте,  однако,  спросить,  кто вы такой будете и  по каким таким
правам требуете документ моего родного племянника?
     - Не лгите. Он вам не племянник... Я знаю! - уверенно произнес "граф".
     Иван Захарович смутился.
     - Все равно вместо родного.  Я его воспитал. А вы, что ли, сродственник
ему? - насмешливо кинул он.
     - Нет,  я  мальчика давно  знаю  и  принимаю в  нем  участие...  В  нем
принимают  участие  и  другие  лица,  и  Антошка  теперь  находится  у  моей
двоюродной сестры,  княгини Моравской,  -  пугнул "граф",  заметив,  с каким
трусом имеет дело.
     Иван  Захарович  недоверчиво  взглянул  на   "графа".   Костюм  его  не
свидетельствовал о  родстве с  князьями,  но  в  то же время в  манере этого
господина было что-то барское и внушительное. Это Иван Захарович сообразил.
     - А вы чем изволите быть?..
     - Я...  штаб-ротмистр  лейб-гвардии  уланского его  величества полка  в
отставке,  Опольев.  Можете,  если хотите, удостовериться... Вот мой указ об
отставке.
     - Что  мне удостоверяться?..  Только я  документа не  отдам.  Нашли,  с
позволения сказать,  дурака?  По какой такой причине я отдам вам документ?..
Довольно даже странно, что вы, господин, вмешиваетесь в чужие дела... Я тоже
права имею.
     - Как знаете!  -  промолвил,  вставая, "граф", - но только помните, что
завтра же  утром  я  подам  заявление градоначальнику!  -  прибавил "граф" и
направился к двери.
     Эта угроза произвела на Ивана Захаровича впечатление, и он сказал:
     - Позвольте,  сударь... Зачем же градоначальнику?.. Если мне уплатят за
содержание этого подлеца - как перед богом говорю, что Антошка неблагодарная
тварь, - я готов развязаться с ним... Ну его... а то, согласитесь, за что же
разорять бедного человека...
     - Мне некогда с вами разговаривать. Документ, или завтра же вы будете в
сыскном отделении...  И вообще я советовал бы вам переменить род занятий!  -
внушительно прибавил "граф"...
     - Какие такие занятия, позвольте спросить?
     - А заведение чужих детей, которых вы посылаете нищенствовать...
     - Всякому надо  кормиться...  И  дети  у  меня,  слава  богу,  ничем не
обижены... всем довольны...
     - И тем, что вы их порете?.. Ну, довольно... Отдаете документ или нет?
     Через  пять  минут  "граф"  вышел,  получив  под  расписку  метрическое
свидетельство Антошки.
     Струсивший и растерявшийся Иван Захарович,  провожая "графа",  униженно
просил не поднимать истории и обещал серьезно подумать о перемене занятий.
     - Действительно,  беспокойное занятие,  сударь...  Того  и  гляди из-за
какого-нибудь неблагодарного мальчишки получишь одни неприятности! - говорил
Иван Захарович.
     "Граф" возвращался в  конке с  Песков очень довольный,  что дело с этим
"мерзавцем" было покончено так скоро и легко.  Он не ожидал,  что "дяденька"
окажется таким трусом и  отдаст документ первому встречному,  который пугнет
его.  Теперь можно и пообедать.  Но прежде "граф" решил,  несмотря на голод,
свершить маленькую вечернюю экскурсию в  одну  из  людных улиц  и,  глядя по
успеху, позволить себе более или менее роскошное меню обеда.
     Деньги,  бывшие у  "графа" в кармане,  он считал Антошкиными и взять из
них на обед считал возможным только в случае крайней необходимости.
     Доехав до  Михайловской,  он  пошел по левой стороне Невского и  сделал
несколько предложений одолжить ему какую-нибудь монетку. Несмотря на то, что
предложения эти делались и по-русски, и по-французски, и по-немецки, ни одна
душа не одолжила "графа", и он повернул в Большую Морскую.
     У ресторана Кюба он заметил господина в путейской форме,  выходившего с
какой-то  дамой  из  подъезда ресторана со  стороны  Кирпичного переулка,  и
быстро  очутился возле  инженера.  При  свете  фонаря он  разглядел весел