офицером  и  быть
экипированным не хуже других, требуется в год фунтов тридцать или сорок.
     - Вы думаете, дедушка может позволить себе такой расход?  -  спросил  я
доктора.
     - Я не знаю,  какими  средствами  располагает  твой  дед,  -  улыбнулся
доктор, - но едва ли я ошибусь, если скажу,  что  он  может  назначить  тебе
содержание более высокое, чем многие знатные джентльмены своим  сыновьям.  Я
считаю его богатым человеком. Прямых доказательств у меня  нет,  но  сдается
мне, мистер Дени, что рыбная ловля принесла вашему деду немалую прибыль.
     Насколько богат мой дед? Я вспомнил сокровища из  моих  любимых  сказок
"Тысячи и одной ночи". Считает ли доктор Барнард, что  он  очень  богат?  На
этот вопрос доктор ответить не мог. В Уинчелси думают, что мой  дед  человек
весьма состоятельный. Как бы то ни было, я должен вернуться к  нему.  Нельзя
оставаться у Раджей после тех оскорблений, которые они мне  нанесли.  Доктор
велел мне собрать вещи и сказал, что отвезет меня  домой  в  своей  коляске.
Беседуя таким образом, мы очутились возле  дома  Раджа,  и  я  с  замирающим
сердцем вошел в лавку. Радж, писавший  что-то  в  своих  конторских  книгах,
уставился на меня из-за стола. Приказчик, вылезавший из погреба  со  связкой
свечей в руках, бросил на меня  злобный  взгляд,  а  мисс  Сьюзен,  стоя  за
прилавком, затрясла своей уродливой головою.
     - Ха-ха! Он вернулся! - воскликнула мисс Радж. - Можете идти в гостиную
нить чай, молодой человек - все ящики в буфете заперты.
     - Я хочу отвезти Денни домой, мистер Радж, - сказал  доктор.  -  Он  не
может оставаться у вас после того, как вы возвели на него ложное обвинение.
     - В том, что у него в ящике лежали наши меченые деньги? Может,  вы  еще
посмеете сказать, что мы их сами  туда  положили?  -  вскричала  мисс  Радж,
переводя яростный взор с меня на доктора. - Ну, ну, говорите же! Прощу  вас,
доктор Барнард, скажите это в присутствии миссис Баркер и миссис Скейлз (эти
две женщины как раз пришли в лавку за  покупками).  Пожалуйста,  будьте  так
любезны сказать в присутствии этих леди, что  мы  подсунули  деньги  в  ящик
мальчишке, и тогда мы увидим, есть ли в  Англии  справедливость  для  бедной
девушки, которую вы оскорбляете, потому что вы доктор, да еще мировой  судья
в придачу! Эх,  будь  я  мужчиной,  уж  я  бы  не  допустила,  чтоб  кое-кто
расхаживал тут в рясах, да еще в судейских мантиях с белыми лентами! Как  бы
не так! А некоторые люди, не будь они  трусами,  не  позволили  бы  при  них
оскорблять женщину!
     Произнося эти слова, мисс Сьюзен поглядела на люк погреба, из  которого
высовывалась  голова  приказчика,  но  доктор  бросил  в  ту  сторону  такой
угрожающий  взгляд,  что  Бевил,  к  великому  его  удовольствию,   поспешно
захлопнул крышку люка.
     - Ступай, уложи свой сундук, Денни. Через полчаса  я  за  тобой  заеду.
Мистеру Раджу должно быть понятно,  что  после  таких  оскорблений  ты,  как
джентльмен, не можешь оставаться в этом доме.
     - Хорошенький джентльмен, нечего сказать! Интересно, с  каких  это  пор
цирюльники  джентльменами  заделались?  Миссис  Скейлз,  миссис  Баркер,  вы
когда-нибудь причесывались у джентльмена? Если это вам  угодно,  ступайте  в
Уинчелси к мосье Дювалю. Одного Дюваля уже повесили за разбой и  грабеж,  и,
надеюсь, он будет не последним!
     Не было никакого резона вступать в перебранку с этой девицей.
     - Я пойду за сундуком, сэр, и буду готов к вашему приезду, -  сказал  я
доктору, но не успел тот выйти  за  дверь,  как  злобная  фурия  разразилась
потоком бранных слов, которые я спустя сорок  пять  лет,  разумеется,  не  в
состоянии припомнить. Однако я ясно вижу, как  она,  подбоченившись,  топает
ногами и, злобно вытаращив свои маленькие зеленые глазки, призывает  на  мою
бедную голову самые страшные проклятья, какие только можно вообразить.
     -  Выходит,  за  меня  и  вступиться  некому,  когда  этот  Цирюльничий
подмастерье меня оскорбляет? - кричала она. - Бевил! Да Бевил же! На помощь!
     Я побежал к себе наверх и через двадцать минут был уже готов. Много лет
провел я в этой комнатушке, и теперь мне было как-то жалко ее покидать.  Эти
отвратительные люди оскорбили меня, и все же я хотел бы  расстаться  с  ними
по-дружески. Я провел здесь много чудесных вечеров в обществе  мореплавателя
Робинзона Крузо мосье Галлана с его арабскими сказками и Гектора Троянского,
рассказ о приключениях и горестной смерти  которого  (в  изложении  Попа)  я
затвердил наизусть. Случались у меня и томительные вечера,  когда  я  корпел
над учебниками, ломая голову над запутанными правилами латинской грамматики.
Арифметика, логарифмы и математика, как я уже сказал, давались мне легче. По
этим предметам я шел одним из первых даже среди учеников старших классов.
     Итак, я уложил свои вещи (моя библиотека легко уместилась в ящике,  где
хранился знаменитый пистолет), сам, без чьей-либо  помощи  снес  их  вниз  и
сложил  в  прихожей  в  ожидании  приезда  доктора  Барнарда.  Прихожая  эта
находится за лавкой Раджа (Боже! Как отчетливо я все ото помню!), и дверь из
нее выходит прямо в  переулок.  С  другой  стороны  расположена  кухня,  где
разыгралась вышеописанная баталия и где мы обыкновенно обедали.
     Торжественно  заявляю,  что  я  отправился  на  кухню,  желая  дружески
распрощаться с этими людьми - простить мисс Радж ее  вранье,  Бевилу  -  его
колотушки и забыть все наши прежние ссоры.
     Старик Радж ужинал возле очага, мисс Радж восседала напротив,  а  Бевил
все еще возился в лавке.
     - Я пришел проститься перед отъездом, - сказал я.
     - Вы уезжаете? А куда же вы  едете,  сэр,  позвольте  вас  спросить?  -
отозвалась мисс Сьюки, подняв голову от чашки чая.
     - Я еду домой с доктором Барнардом. Я не могу  оставаться  здесь  после
того, как вы обвинили меня в краже ваших денег.
     - В краже? Но ведь деньги лежали в твоем ящике, воришка ты несчастный!
     - Ах ты, негодник ты эдакий! -  прохрипел  старик  Радж.  -  Удивляюсь,
почему тебя до сих пор медведи не  сожрали.  Ты  сократил  мне  жизнь  своим
злодейством, и  я  ничуть  не  удивлюсь,  если  ты  вгонишь  в  гроб  своего
несчастного седовласого деда. А ведь ты из такой богобоязвенной  семьи!  Мне
страшно подумать о тебе, Дени Дюваль!
     - Страшно! Тьфу! Ах, дрянной мальчишка! Меня от него просто  тошнит!  -
завопила мисс Сьюки, глядя на меня с непритворным отвращением.
     - Пусть убирается из нашего дома! - вскричал Радж.
     - Чтоб я больше никогда не видела  этой  мерзкой  рожи!  -  воскликнула
нежная Сьюки.
     - Я уйду, как только приедет коляска доктора Барнарда. Мои вещи уложены
и стоят в передней, - сказал я.
     - Ах так, они уложены! Нет ли там еще наших денег, ублюдок  несчастный?
Папа, посмотрите в буфете - на месте ли ваша серебряная кружка и ложки?
     Мне кажется, бедняжка  Сьюки  немного  выпила,  чтобы  забыть  давешнее
унижение на суде. С  каждым  словом  ярость  ее  увеличивалась,  и  она  как
сумасшедшая вопила и размахивала кулаками.
     - Сусанна, против тебя выставили лжесвидетеля, и тут ты не первая у нас
в роду. Однако успокойся, дитя мое. Наш долг - хранить спокойствие.
     - Еще чего не хватало! - прорычала Сьюки. -  Как  я  могу  успокоиться,
когда здесь эта скотина, этот воришка, этот обманщик, этот гад?  Где  Эдвард
Бевил? Что он за мужчина, если не может как следует отодрать этого мерзавца?
Погоди, сейчас я отделаю тебя хлыстом!  -  завопила  она,  хватая  отцовский
хлыст, который обычно висел на двух крючках над буфетом. - Ну  что,  злодей!
Где твой пистолет? Стреляй в меня, трусишка, я тебя ни  капельки  не  боюсь!
Ах, вот оно что! Пистолет у тебя в ящике? (Я по глупости сообщил ей об  этом
в ответ на ее издевательства.) Ни с места! Папа! Этот воришка хочет ограбить
весь дом, а потом уехать вместе со своими сундуками. Сию же минуту  открывай
все сундуки! Посмотрим, что ты  у  нас  украл!  Говорят  тебе,  открывай.  Я
сказал, что и не подумаю. От такой наглости кровь моя вскипела, и когда мисс
Сьюки бросилась в прихожую за моим сундуком, я опередил ее и уселся прямо на
него. По  правде  говоря,  позиция  эта  оказалась  весьма  невыгодной,  ибо
разъяренная фурия принялась бить меня по  лицу  хлыстом,  и  мне  оставалось
только схватить ее за Руки. Когда я  стал  таким  образом  защищаться,  мисс
Сьюки, конечно, принялась звать на помощь.
     - Эдвард! Нед Бевил! - вопила она. - Этот трус меня бьет!  Помоги  мне,
Нед!
     Тут дверь лавки распахнулась, и рыцарь хозяйской  дочери  ринулся  было
прямо на меня, но зацепился за второй сундук, расшиб  себе  ногу,  грохнулся
носом оземь и разразился неистовою бранью.
     В разгар этой баталии, когда Бевил валялся на полу в  тесной  и  темной
прихожей, мисс Сьюки яростно размахивала хлыстом (похоже на то, что  большей
частью он гулял по спине Бевила), а я изо всех сил от нее отбивался, к лавке
подъехала коляска. В пылу  сражения  я  этого  даже  не  услышал,  но  когда
отворилась входная дверь, с радостью  подумал,  что  за  мной,  как  и  было
обещано, приехал доктор Барнард.
     Однако это оказался вовсе не доктор. Вновь прибывший был не в рясе, а в
платье. Вскоре после окончания моего допроса в суде наш сосед  Джон  Джефсон
из Уин-челси уселся на свою повозку и поехал с рынка  домой.  Он  отправился
прямо  к  нам  и  рассказал  матушке  об  удивительной  сцене,  только   что
разыгравшейся у него на глазах, о том, как меня обвинили в краже и как я был
оправдан. Матушка умолила Джефсона дать  ей  повозку.  Она  схватила  хлыст,
поводья и поскакала в Рай, и я не завидую Джефсоновой старой  сивой  кобыле,
которой пришлось скакать в упряжке у такого  кучера.  Когда  дверь  с  улицы
распахнулась, в прихожую хлынул свет, и матушка увидела трех воинов, яростно
тузивших друг друга на полу.
     Сценка как нарочно для матери, у которой тяжелая рука, доброе сердце  и
буйный нрав! Мадам Дюваль тотчас ринулась на мисс Сьюзен, которая  с  дикими
воплями  колотила  меня  хлыстом,  и  оторвала   ее   от   меня.   В   руках
амазонки-родительницы остался обрывок чепца Сьюзен и клочья ее рыжих  волос,
сама же она вылетела из прихожей на кухню и шлепнулась прямо под ноги своему
перепуганному папаше. Не знаю уж, сколько ударов нанесла  моя  матушка  этой
твари. Она наверняка пришибла бы сию целомудренную Сусанну,  если  бы  та  с
пронзительным визгом не забралась под кухонный стол.
     Вырвав из рук поверженной Сусанны  хлыст,  которым  эта  молодая  особа
стегала ее единственного сына, мадам Дюваль заметила  Раджа,  в  смертельном
ужасе застывшего в углу, набросилась на старого бакалейщика и принялась бить
его плеткой и рукояткой по носу и по глазам, за  что  всякий,  кому  угодно,
может его пожалеть.
     - Ну что, будешь еще обзывать моего сына вором?  Будешь  таскать  моего
Денни по судам? Prend moi ca, gredin! Attrape, lache! {Вот  тебе,  прохвост!
Получай, подлый трус! (франц.).} Nimm noch em Paar Schlage, Spitzbube!  {Еще
парочку ударов, мерзавец! (нем.).} -  кричала  моя  полиглотка-матушка,  как
всегда в минуту  волнения  изъясняясь  на  смеси  английского,  немецкого  и
французского языков. Моя добрая родительница не хуже всякого  мужчины  умела
брить, причесывать и мыть джентльменские головы, и я совершенно уверен,  что
еще ни единому человеку во всей Европе не задавали  такой  головомойки,  как
мистеру Раджу в тот вечер.
     Бог ты мой! Я занял почти целую страницу описанием битвы, которая никак
не  могла  продолжаться  более  пяти  минут.   Покуда   матушка   одерживала
блистательные победы в доме, ее повозка стояла в переулке.  Тем  временем  к
парадному крыльцу подъехала коляска доктора Барнарда, и,  войдя  в  дом,  он
увидел, что победители завладели полем боя. После моей предыдущей  стычки  с
Бевилом мы оба знали, что я  -  более  чем  достойный  для  него  противник.
"Именем короля приказываю вам бросить кинжалы",  -  говорит  персонаж  одной
пьесы. Наши баталии окончились с появлением мирного человека. Матушка  вышла
из комнаты, размахивая хлыстом над головою Раджа; мисс Сьюки вылезла  из-под
стола; мистер  Бевил  встал  с  пола  и  поплелся  смывать  кровь  со  своей
окровавленной физиономии, а когда злополучный  Радж  заикнулся  о  том,  что
подаст в суд за оскорбление действием, доктор сурово заметил:
     - В начале сражения вас было  трое  против  одного,  потом  стало  трое
против двух, а после ваших сегодняшних  показаний  едва  ли  найдется  такой
судья, который поверит вам, клятвопреступник вы несчастный!
     Разумеется,  никто  им  не  поверил.  Этих  скверных   людей   постигла
заслуженная кара. Кто-то из жителей Рая прозвал Раджа и его дочь  Ананией  и
Сапфирой, и с того дня дела старого бакалейщика сильно  пошатнулись.  Стоило
ученикам Поукока повстречать на улице Раджа, его дочь  или  приказчика,  как
эти маленькие бездельники начинали вопить:
     - Кто положил монеты в ящик Денни? Кто оклеветал соседа  своего?  Целуй
Библию, крошка Сьюки, и говори  правду,  всю  правду,  одну  только  правду,
слышишь?
     Жизнь несчастных бакалейщиков стала  просто  ужасной.  А  плутишка  Том
Пэррот однажды в базарный день когда в лавке было полно народу,  спросил  на
пенни леденцов и, протянув деньги старику Раджу, который,  сидя  за  высокой
конторкой, записывал что-то в свою книгу, предерзко заявил:
     - Славная монетка! Она не меченая, как деньги Денни Дюваля!
     И, без сомнения, по знаку юного злодея,  выстроившийся  под  окном  хор
мальчишек запел:
     - Сапфира и Анания! Где ж ваше покаяние?
     Но это было не единственною карой, постигшей беднягу Раджа. Миссис Уинг
и многие другие постоянные клиенты перестали делать покупки в  его  лавке  и
перешли к бакалейщику на другой стороне улицы. Вскоре после суда  надо  мною
мисс Сьюки вышла замуж за беззубого приказчика, - он сильно проиграл на этом
деле, все равно, хоть с женою, хоть с возлюбленной. Я сейчас расскажу, какое
наказание они (и еще кое-кто вместе с ними) понесли за свои  подлые  дела  и
как раскаялась бедняжка Сьюки, которую я от всей  души  прощаю.  Тогда-то  и
раскрылась тайна гонений, воздвигнутых на скромного юношу, который  в  жизни
никого и пальцем не тронул, разве только защищая  свою  жизнь,  -  тайна,  в
каковую я никак не мог,  а  доктор  Барнард  либо  не  мог,  либо  не  хотел
проникнуть.
     Я взвалил на спину сундуки - причину вышеописанной прискорбной баталии,
погрузил их в матушкину повозку  и  хотел  было  забраться  на  сиденье,  но
хитроумная старая леди не позволила мне расположиться рядом с ней.
     - Я отлично доеду сама. Садись в коляску к  доктору,  сынок.  Он  лучше
знает, что тебе сказать, чем такая темная  женщина,  как  я.  Сосед  Джефсон
рассказал мне, как добрый джентльмен защищал тебя в суде.  Если  я  или  мои
родные смогут хоть чем-нибудь его отблагодарить, ему  стоит  только  сказать
одно слово. Но-о-о, Schimmel! {Сивый (нем.).} Пошел! Скоро будем дома!
     И с этим она укатила,  увозя  мои  пожитки,  ибо  на  дворе  уже  стало
темнеть.
     Я вышел из дома Раджа и с тех пор больше ни разу не ступал туда  ногой.
Я сел в коляску рядом с моим добрым доктором Барнардом. Мы выехали из  ворот
и спустились в простиравшуюся за ними болотистую равнину. Невдалеке сверкала
водная гладь Ла-Манша, а над головой у нас мерцали звезды.  Мы,  разумеется,
говорили о давешних событиях, событиях, представлявших немалый интерес, - по
крайней мере, для меня, ибо я не мог думать ни о чем, кроме  как  о  судьях,
обвинениях и оправданиях.  Доктор  снова  высказал  твердое  убеждение,  что
контрабандисты всего побережья и окрестностей вступили между собою в  тайный
заговор. Мистер Радж тоже состоит в этом братстве (о  чем  я  отлично  знал,
ибо, как уже говорилось выше, к стыду своему, раза два выходил в море с  его
людьми).
     - Быть может, к этому сообществу принадлежит  еще  кто-нибудь  из  моих
знакомых? - холодно осведомился доктор. - Но, пошла, Дэйзи! Кое-кого из  них
можно встретить и в Уинчелси, и  в  Рае.  В  нем  состоит  твой  драгоценный
одноглазый неприятель, а также, без  сомнения,  шевалье  де  ла  Мотт,  и...
попробуй-ка угадать, кто еще?
     - Да, сэр, - печально отвечал я, зная, что в  этих  нечестивых  сделках
замешан мой собственный дед. - Но хотя...  хотя  другие  и  занимаются  этим
делом, я, клянусь вам честью, никогда не стану в нем участвовать.
     - Теперь это будет опаснее, чем раньше.  Переправляясь  через  Ла-Манш,
господа контрабандисты натолкнутся на препятствия, каких они  давно  уже  не
встречали. Ты ведь слышал новости?
     - Какие новости?
     По правде говоря, я не думал ни о чем, кроме как  о  своих  собственных
делах. Между тем, как раз в этот самый вечер  из  Лондона  прибыла  почта  с
известием, которое оказалось весьма немаловажным даже и  для  моей  скромной
персоны. Новости были вот какие: его величество  король,  узнав,  что  между
французским  двором  и   некоторыми   лицами,   состоящими   на   службе   у
взбунтовавшихся  подданных  его  величества  в  Северной  Америке,  заключен
договор  о  мире  и  торговле,  "изволили  повелеть  своему  послу  покинуть
французский двор... и, твердо уповая на рвение и преданность народа  своего,
приняли решение привести в состояние готовности все силы и  средства  своего
королевства,  которые,  как  он  надеется,  сумеют  в  случае  необходимости
отразить любую обиду или атаку, равно как и поддержать  и  укрепить  мощь  и
добрую славу сего государства".
     Итак, когда я выходил из ратуши города Рая, думая лишь о своих  врагах,
о своих злоключениях и о своем торжестве, по  всей  стране  галопом  мчались
гонцы с известием об объявлении войны Франции. Когда мы ехали домой мимо нас
проскакал один из них, трубя в рог и выкрикивая известие о  войне.  Проезжая
по равнине, мы видели огни на французском берегу Ла-Манша. С тех пор  прошло
уже пятьдесят лет, но зловещие военные огни гасли лишь  изредка  и  лишь  на
очень короткий срок.
     Гонец с этим важным известием прибыл в Рай уже после нашего отъезда, но
он скакал гораздо быстрее докторской лошаденки и поэтому догнал нас  еще  до
того, как мы въехали в Уинчелси. Спустя полчаса после его прибытия весь  наш
город был уже на ногах, и на рыночной площади, в трактирах и у дверей  домов
- всюду толпились люди. Итак, мы снова ведем войну с нашими соседями  по  ту
сторону Ла-Манша и с нашими мятежными  сынами  в  Америке,  и  на  этот  раз
мятежные сыны одерживают верх над  своим  родителем.  Мы,  ученики  Поукока,
вначале сражались  отважно  и  с  большим  воодушевлением.  Склонившись  над
картами, мы преследовали мятежников и разбивали их наголову во всех  битвах.
Мы разгромили их на Лонг-Айленде. Мы побили их  на  берегу  Брендиуэйна.  Мы
одержали над ними блестящую победу при Банкер-Хилле. Мы триумфальным  маршем
вошли в Филадельфию с генералом Хоу. Мы были совершенно сбиты с толку, когда
в Саратоге лам пришлось сдаться вместе с генералом Бергойном, - мы как-то не
привыкли слышать о сдаче британских армий и об унижении британского оружия.
     - За Лонг-Айленд нас отпустили с  уроков  после  обеда,  -  сказал  Том
Пэррот, когда мы сидели с ним  за  партой.  -  А  вот  за  Саратогу  нам  уж
наверняка не миновать норки.
     Что касается до этих французов, то мы давно уже знали об  их  измене  и
сильно на них гневались. Французы-протестанты, по общему мнению, были совсем
не такие, и Я думаю, что изгнанные из Франции гугеноты оказались  достойными
подданными нашего нового государя.
     Должен, однако же, признаться, что в Уинчелси находилась  одна  славная
маленькая француженка, которая была  отъявленною  мятежницей.  Когда  миссис
Барнарй говоря о войне, обратилась к  Агнесе  с  вопросом:  "А  ты  на  чьей
стороне, дитя мое?" - мадемуазель де Барр залилась румянцем и ответила: "Я -
француженка, и я на стороне своего отечества. Vive la France! Vi