ие   Акты   посетить   его
свидетельствовало о ее доброй воле. Тем не менее он  ожидал  этой  "новой"
встречи с тем же чувством, с каким  в  свое  время  ждал  брачной  ночи  с
Марцией. Акта знала Нерона лучше, чем кто-либо на свете. Нерон означает  -
"муж", "мужественный", и Акте было известно, что Нерон  носил  это  имя  с
честью.
   Но, утешал он себя, разве он не Нерон? Разве он  не  стал  Нероном  "до
самой сердцевины", так, что все побуждения Теренция неизбежно  становились
побуждениями Нерона? Если на мужеские чувства Теренция Акта не  действует,
то в худшем  случае  это  только  доказывает,  что  Нерон  потерял  к  ней
влечение. Этот вывод вернул ему бодрость.
   Он счел уместным не самому отправиться в Эдессу, а  пригласить  Акту  к
себе в Самосату. Акта была изумлена. Разве  подлинный  Нерон  поступил  бы
так? Вероятно, нет. Но трудно было заранее предвидеть его поступки. Нельзя
было с уверенностью сказать, что он сделал бы вот это и не сделал бы того.
Одно мгновение она колебалась - ехать ли ей  в  Самосату.  Она  рассказала
Марции о приглашении императора, не скрывая своих сомнений. Марция сказала
ей доверчиво:
   - Не поехать ли мне с вами, дорогая сестра?
   Так как  Акта  промолчала,  она  не  настаивала.  Но  лишь  убедительно
попросила:
   - Возвращайтесь поскорее. Я покажу вам Лабиринт.
   О Лабиринте она не говорила с тех пор, как впервые о нем упомянула.
   Итак, Акта одна уехала в Самосату. Она ждала встречи  с  императором  в
мучительно-счастливом напряжении, которого не испытывала уже долгие  годы.
В  то  утро,  когда  ее  предупредили,  что  император  посетит  ее,   она
возбужденно ходила по своим комнатам, нарядившись как  бы  для  подлинного
Нерона, взбудораженная ожиданием. В сотый раз  старалась  она  представить
себе, что сделал бы настоящий Нерон, если бы  снова  свиделся  с  ней  при
таких обстоятельствах, после столь долгой разлуки. Он рассмеялся бы  тихо,
добродушно, по-мальчишески, он подошел бы к ней близко, близко, потянул бы
носом, обнюхивая ее, приблизил бы свои серые близорукие глаза к самому  ее
лицу, пристально взглянул бы на нее и только затем крепко обхватил  бы  ее
своими милыми  мясистыми  руками,  рассмеялся,  засиял,  бросил  несколько
торопливых греческих слов. Затем он замолчал бы, сопя, учащенно дыша, взял
бы обе ее руки, крепко пожал и сказал бы на простом латинском языке:
   - Здравствуй, Акта. Здравствуй, маленькая Акта.
   Да, так именно он сказал бы, хотя он и был не больше ее самой ростом.
   Клики перед домом, слова команды и звон оружия. Шаги вверх по лестнице.
Не чужие шаги. Дверь распахнулась, портьера отброшена. Входит незнакомец.
   Нет, не незнакомец: в комнату входит Нерон. Это его лицо,  его  широкий
лоб, его рыжеватые волосы, его серые  прищуренные  близорукие  глаза,  его
толстая, детская, капризно оттопыренная нижняя губа. Он  идет  к  ней,  он
смеется добродушно, по-мальчишески, он подходит близко, близко, пристально
смотрит на нее, хватает ее белыми мясистыми руками, сияет.  И  вот  звучит
голос Нерона, он бросает несколько торопливых греческих слов. Его  ли  это
голос? И как странно он произносит "th".
   Нет, только не критиковать, не хулить, не сомневаться. Она хочет, чтобы
это был его голос. Это его голос. И вот этот голос произносит  на  простом
латинском языке:
   - Здравствуй, Акта, здравствуй, дорогая моя Акта.
   Красивое удлиненное лицо Акты побелело, как будто  она  превратилась  в
одну из своих статуй. Безвольно, почти  бессильно  принимала  эта,  обычно
такая сдержанная, женщина юношески-бурные ласки  незнакомца.  Возможно  ли
это? Она видела дыру на шее Нерона, через которую вытекла его  кровь,  его
жизнь,  -  она  помогала  обряжать  его  труп,  она  поцеловала  его,  она
присутствовала при том,  как  его  положили  на  костер  и  сожгли,  пепел
торжественно хранился в мавзолее ее парка  в  Риме.  И  вот  этот  человек
здесь,  его  близорукие  глаза,   его   дерзкие,   детские,   чувственные,
царственные губы. Все было толще, массивнее,  пышнее,  на  тринадцать  лет
старше, но это было его лицо, его облик. Могли ли  боги  вторично  создать
тот же образ? Она, конечно, знала о шутке, которую сыграл  тогда  Нерон  с
горшечником Теренцием, и в  обострившем  все  ее  чувства  напряжении  она
замечала не  только  неправильное  произношение  "th",  но  и  все  другие
малейшие  отступления  от  облика  Нерона.  И  все  же  она  почувствовала
сильнейший страх, счастливый и отчаянный. Комната была полна  Нероном,  ее
возлюбленным, так именно касались ее руки  Нерона,  так  проникало  в  нее
дыхание Нерона. Но если это так, то принадлежит ли  ей  умерший?  Испуг  и
блаженство привели ее в такое смятение, что она почти лишилась чувств.
   Она приказала себе проснуться. Она сказала себе, что тело, лицо,  маска
могут повториться. Но если она хорошенько присмотрится,  то  заметит,  что
движения, походка этого человека - иные,  что  его  натура  отличается  от
натуры покойного. Но она не хочет этого слышать - по  крайней  мере  пока.
Она  тихо  высвободилась  из  объятий  незнакомца.  Нежным  голосом,   еще
беззвучным от возбуждения, спросила:
   - А где же ты был все это время? Почему ты не позвал меня?
   Теренций подготовился к подобным вопросам и  составил  ответы  в  стиле
Нерона. Но этот человек, актер до глубины души, вложил все, что в нем было
нероновского, в минуту приветствия, и так в эту минуту израсходовался, что
теперь был совершенно пуст. Правда, он владел достаточно хорошей техникой,
чтобы в своих ответах не сбиться  с  правильного  тона,  но  воодушевление
ушло. Акта пришла в себя. Акта увидела  перед  собой  смешного  маленького
комедианта. Она смотрела на него с таким же чувством, как на свою  любимую
птичку, из которой велела сделать чучело и которая стояла  в  ее  комнате,
жалкая и немая. Очарование было нарушено, она стыдилась великой, блаженной
и полной отчаяния минуты, пережитой ею.  И  все  же  она  была  благодарна
Теренцию  за  эту  минуту  и  не  дала  ему  заметить   своего   страшного
разочарования.
   В  общем,  эта  первая  встреча  прошла  так,  что  даже  для   тонкого
наблюдателя она могла бы сойти за свидание между подлинным Нероном  и  его
подругой. Но Акта была рада, что недолго оставалась  в  присутствии  этого
человека. После встречи она чувствовала себя усталой  и  легла  отдохнуть,
как всегда. Она приучила себя даже после  волнений  спать  эти  два  часа;
спала она и сегодня. Но через ее  сны  прошел  какой-то  дикий  искаженный
образ Нерона, и проснулась она более утомленной, чем легла.
   В этот день Акта впервые почувствовала себя стареющей.
   Она снова ощущала руки Нерона на своих плечах, кожа ее холодела от  его
дыхания, ее слух, ее сердце  полны  были  голосом  Нерона.  Чьим  голосом?
Истинного или поддельного Нерона? Не все ли равно, какое  имя  носил  этот
человек? Не достаточно ли было того, что он существовал? Разве это не было
неожиданной, невообразимо великой милостью богов? Она готова была  принять
этого человека - кто бы он ни был - за Нерона, все видя, все слыша. И если
порой она сердцем отшатывалась от него, потому  что  он  был  грубее,  чем
живший в ее памяти образ, если она мысленно смеялась над собой за то,  что
поддалась его игре, - тело ее тосковало по нем.
   Вечером того дня, когда произошла их встреча, Нерон дал  в  честь  Акты
пир. Некоторое время он не чувствовал подъема, но потом вдруг снова  обрел
вдохновенную минуту великого актера.  Осчастливленная  этой  минутой,  она
ждала, что он, подлинный Нерон, неожиданно грубым окриком вышлет гостей  и
жадно на нее набросится. Но он разочаровал ее. Пробыв на  пиру  положенное
этикетом время, он церемонно попрощался и удалился.
   То же самое произошло на следующий и на третий  день.  Тогда  она  сама
сказала ему с естественным бесстыдством любящей женщины:
   - Когда же ты проведешь со мной ночь. Рыжая бородушка?
   Он ждал этого вопроса и заранее подготовил ответ. Он сказал, смеясь:
   - Не следует пытаться вырвать у богов  слишком  много  счастья.  Я  дал
обет, что буду воздержан и лишь тогда лягу с тобой, когда завоюю Антиохию.
   Она с болью почувствовала, до какой степени это чужой человек, до какой
степени он не похож на Нерона.
   Она решила отправиться в Эдессу, а затем в Антиохию и Рим. Но  как  это
ни странно, ей оказалось трудно расстаться с этим человеком. Она  осталась
- на день, и еще на день, и еще на неделю.



11. ЛАБИРИНТ

   Нерон, как он ни был  примитивен  и  поглощен  собой,  тонко  улавливал
чувства окружающих, поскольку они касались его.  Он  понял,  как  обстояло
дело с Актой и в каком свете он  представлялся  ей.  Его  прельщала  мысль
высоко подняться в ее глазах. От него не укрылось,  что  Акту,  на  первый
взгляд такую расчетливую и трезвую, он сильнее всего волновал тогда, когда
погружался перед ней в свои романтические фантазии. Однажды  он  предложил
ей посетить вместе с ним то место в Междуречье, которое ему дороже  всего,
- эдесский Лабиринт.
   Акта была глубоко удивлена. Когда Марция говорила с  ней  о  Лабиринте,
она не думала, что это связано с Нероном-Теренцием, и сочла  слова  Марции
за бред полупомешанной; тем не менее эти слова наполнили ее любопытством и
страхом.  Когда  же  Нерон  упомянул  о  Лабиринте,  ее   опять   охватило
возбуждение, и самое слово "Лабиринт", так гордо и таинственно сошедшее  с
уст Нерона, показалось ей загадочным и страшным.
   В сопровождении Нерона она поехала в Эдессу. Она не  хотела  утаить  от
Марции, что Нерон предложил ей посетить Лабиринт, но Марция,  по-видимому,
ничуть  не  сочла  для  себя  обидным,  что  не  она,  а  император  будет
сопровождать Акту. Нерон же ничего не имел против того, чтобы Марция пошла
вместе с ними.
   Таким образом, они втроем покинули город, перешли через  реку  Скирт  и
отправились в Лабиринт. Они были просто одеты и без свиты; Нерон не хотел,
чтобы народ видел, как они входят в Лабиринт. С одним  только  факельщиком
они проникли в огромную, погруженную  во  мрак  пещеру,  с  ее  хаотически
перепутанными  ходами.  Нерон  прекрасно  ориентировался  здесь.  Он   шел
впереди, не обращая внимания  на  факельщика,  довольно  быстро,  так  что
Марция и Акта с трудом следовали за ним по  извилистым,  неровным  тропам.
Наконец Нерон приказал факельщику остановиться и ждать их возвращения.
   - Не бойтесь, - сказал он женщинам, велел Марции  взять  его  за  руку,
подать другую руку Акте и пошел дальше по темному коридору.
   Акта была смела, она не раз доказывала это, и все-таки ей  было  не  по
себе, когда  она  с  трудом,  неуверенно  шла  в  темноте  с  этими  двумя
полубезумными людьми по тесным, низким, пахнувшим  плесенью  ходам,  то  и
дело наклоняясь, чтобы не удариться головой.  Она  ничего  не  видела,  но
время от времени слышала короткий противный писк.
   - Это летучие мыши, - сказал Нерон. - Я приручил некоторых  из  них;  у
них интересные лица. Не бойтесь, между прочим, моя Акта, они не  цепляются
за волосы. Это нелепое суеверие. Мир, к сожалению, полон нелепых суеверий.
- Он вздохнул, слегка рассмеялся. - Вот, - сказал он с удовлетворением,  -
теперь мы пришли на мое любимое место. Тут несколько ступенек вниз,  почти
лестница.
   Марция и Акта, ощупью и с трудом подвигаясь, пошли на  его  голос.  Все
сильнее захватывало дух от затхлого воздуха  и  почти  осязаемого  густого
мрака.
   - Вот мы и пришли, - донесся из темноты голос Нерона. - Садитесь, прошу
вас, - сказал он вежливо, будто принимая гостей  в  своем  дворце.  Марция
выпустила руку Акты. Акте хотелось  остаться  возле  нее,  чувствовать  ее
близость, теплоту ее тела,  но  она  уже  не  находила  Марции  и  боялась
кликнуть ее в присутствии Нерона. Она присела на корточки.
   - Вы видите меня, моя Акта? - спросил немного  погодя  Нерон;  судя  по
голосу, он был где-то слева, наискось, довольно далеко;  пещера,  куда  он
привел их, была, вероятно, просторна.
   - Нет, - с удивлением откликнулась Акта, - как я могу вас видеть?  Ведь
здесь темно.
   - Разве темно? - отозвался Нерон. - Ну так я буду вам светить, -  гордо
возвестил он.
   - Теперь-то вы видите меня? - продолжал он со злым торжеством и  легкой
угрозой в голосе.
   Так как Акта молчала, Марция ответила за нее.
   - Конечно, она тебя видит.
   - Пусть скажет сама, - настаивал Нерон.
   - Да, конечно, я вижу, - смущенно сказала Акта.
   - Вы видите, как я подымаю руку? - спросил Нерон.
   - Вижу, - ответила Акта.
   - Вы расположены шутить, - рассмеялся Нерон. - Я вовсе не поднял  руки.
Но это место располагает к шуткам. Здесь очень уютно, не  правда  ли?  Да,
здесь я хорошо себя чувствую, и именно здесь хочу остаться на веки вечные.
Это то место, которое больше всего  мне  приличествует.  Здесь  реют  тени
великих древних царей Востока, здесь их погребли, здесь  они  хотели  быть
погребенными, и когда у меня появляется желание быть среди равных, я иду и
беседую с древними царями и богами.
   Акта не ответила. Ее  подавленность  росла.  Это  был  явно  помешанный
человек, и в своем безумии он мог на нее наброситься, принести ее в жертву
какому-нибудь богу, своему гению или кому-нибудь  еще,  Лабиру,  например,
божеству Лабиринта. И все-таки в его  голосе,  даже  в  его  словах,  была
притягательная сила. Ибо так мог говорить и подлинный Нерон.
   Немного погодя снова раздался голос Нерона.
   - Теперь мы вернемся  обратно,  -  сказал  он,  и  Акта  с  облегчением
вздохнула. Но он прибавил весело: - На обратном пути я не буду  вести  вас
за руку. Я предпочитаю светить вам.
   Акта  испугалась.  Она  поднялась  и  стала  ощупью  пробираться  вдоль
неровных стен. Голос Нерона уже  доносился  очень  издалека  и  с  высоты;
Нерон, видимо, уже вышел из глубокой пещеры. Весело  болтая,  он  довольно
быстро двигался вперед; вот его голос уже перестал доноситься. Но  теперь,
по крайней мере, возле Акты была Марция.
   - Давайте вместе пробираться вперед,  -  сказала  Марция  ободряюще.  -
Разве здесь не хорошо?
   - Да, да, - сказала Акта и  поспешно  взяла  руку  Марции.  Она  смутно
вспоминала рассказы о людях, которые заблудились  в  Лабиринте,  не  могли
найти дороги назад и умерли ужасной голодной смертью. Она крепче  схватила
Марцию за руку. Но вскоре Марции потребовались обе руки,  чтобы  ощупывать
стены, и через несколько секунд Акта потеряла ее.  Она  звала  ее,  Марция
отвечала, но и ее голос скоро затих.
   Акта осталась одна в Лабиринте. Ощупью шла она, то  вперед,  то  назад.
Попала в длинный, довольно ровный ход.  Вспомнила  совершенно  точно,  что
прошла здесь сейчас же после того,  как  Нерон-Теренций  велел  факельщику
остановиться. Подбадривала себя: вот уже скоро из темноты вынырнет  факел.
Но нигде не было ни проблеска света, а голоса Нерона и  Марции  совершенно
замолкли.
   Нет смысла идти дальше. Память обманула  ее,  она,  Акта,  окончательно
заблудилась. Остается только ждать, пока за ней придут.
   Она присела  на  корточки  в  темноте.  Надо  запастись  терпением.  Ей
придется прождать час, а может быть,  и  два  и  три.  Быть  может.  Рыжая
бородушка хочет отомстить ей за то, что он перед ней спасовал. Акта  знала
мир и людей, она знала, что сильнее всего ненавидишь того,  перед  кем  ты
спасовал. Говорят, что в Лабиринте три тысячи пещер. Зачем она согласилась
на эту безумную затею - спуститься сюда с двумя сумасшедшими? Ведь  обычно
она так рассудительна. Зачем она вообще  сюда  приехала?  Разумеется,  был
какой-то смысл в том, что она сюда приехала, но теперь  она  этого  смысла
уже не находит. Она так же мало разбирается  в  самой  себе,  как  в  этом
проклятом Лабиринте.
   Немного  логики.  Пожалуйста,  Акта.  Не  впадать   в   панику.   Зачем
понадобилось бы этому человеку оставить тебя здесь, в этом мраке?  И  если
бы ему пришла в голову такая сумасшедшая мысль, разве Варрон и  другие  не
вправили бы ему мозги? Ведь большой вред был бы для дела Нерона,  если  бы
Акта, приехавшая для свидания с ним, исчезла.
   Вдруг она с испугом схватилась  за  волосы.  Не  запуталась  ли  в  них
летучая мышь? Глупости. В последней, самой темной  пещере  живет  божество
Лабиринта, полубык Лабир. Он заставлял эдесский народ посылать в  Лабиринт
юношей, он питался их кровью. Давно ли она сидит здесь?
   - Рыжая бородушка, - крикнула  она  внезапно,  и  в  ее  голосе  звучал
сильный страх, - где ты? Помоги же мне.
   - Вы все еще здесь. Акта? - спросил он вежливо и удивленно. Он  говорил
в темноте так легко, как будто бы держал перед глазами  смарагд  и  сквозь
него рассматривал Акту.
   - Почему же вы не следуете за мною? Но, может быть, вы и  правы:  нимб,
излучаемый  императором,  слишком  хорош,  чтобы   пользоваться   им   для
осветительных целей. Я пошлю вам факельщика.
   Явился факел, явился свет, и наконец они  выбрались  из  Лабиринта.  Но
Акта долго помнила страх, испытанный ею там. Зато она теперь вспоминала об
увлекательной стороне этого переживания. Нерон в Лабиринте, Нерон, который
сначала напугал и взволновал ее, а потом явился в роли  избавителя  -  это
подлинный покойный Нерон.  Подлинный  покойный  Нерон  чувствовал  себя  в
Лабиринте не хуже, чем в своем мавзолее, в парке  Акты,  в  Риме.  И  Акта
теперь уже не сомневалась, что была права, отправившись в Междуречье.



12. ПРАХ НЕРОНА

   Она жила уже почти месяц в Эдессе.  Друзья  Нерона  находили,  что  она
превосходно поступила, приехав сюда, но если она какой-нибудь  решительной
демонстрацией не подтвердит подлинности  Нерона,  то  ее  приезд  принесет
больше вреда, чем выгоды. Они находили, что  для  Акты  существует  только
один способ выступить в пользу Нерона.
   Естественно было, что они возложили на Варрона задачу склонить  Акту  к
такому выступлению.
   - Я с радостью вижу,  очаровательная  Акта,  -  сказал  он,  -  что  вы
проводите много времени с нашим Нероном. Поняли ли вы наконец, как я дошел
до нелепого плана снова пробудить к жизни Нерона?
   Акта слушала его с выражением внимательного ребенка,  она  задумчиво  и
одобрительно кивнула в ответ на его слова.
   - Если наш Нерон, - продолжал сенатор, - минутами умеет даже  вас,  моя
Акта, перенести в прошлое, то не сумеет ли он перенести в  это  прошлое  и
Рим, который несравненно грубее вас?
   - Времена, - выразила опасение Акта, - стали суровее,  трезвее.  Теперь
нужны  сильнодействующие  средства,  чтобы  вызвать  подъем.  Быть  может,
слепота, в которую повергает нас Нерон, исходит не от него, а  заложена  в
нас самих. А тогда наше предприятие бессмысленно, безнадежно.
   Она сказала - "наше предприятие", это было для Варрона высшим триумфом.
   - Помните ли вы еще, Акта, - спросил он, и это была скорее просьба, чем
вопрос, - как вся жизнь озарялась верой  в  Нерона?  Помните  ли  вы,  как
подавлен, оглушен был мир, когда умер Нерон? Не казалось ли, что мир сразу
стал голым, бледным, бескрасочным? Люди на Палатине хотели украсть у меня,
у вас нашего Нерона. Не чудесно ли было бы показать им, что они бессильны?
Они разбили вдребезги его статуи, соскребли его имя со всех надписей, даже
на исполинскую статую его в Риме, вместо хорошей головы  Нерона,  насадили
крестьянски-рассудительную голову старого Веспасиана. Не чудесно  ли  было
бы доказать им, что все это было ни к чему? Надо признать, в немногие годы
они достигли многого. В немногие годы  они  стерли  с  лица  земли  всякую
фантастику, взлет, размах, все,  что  делало  жизнь  достойной  жизни.  Но
теперь  вместе  с  Нероном  все  это  снова  вернулось.  Неужели  это   не
захватывает вас, Акта? Боги помогли нам преодолеть первую,  самую  трудную
часть пути. Идемте с нами, Акта. Мы завоюем Антиохию, Александрию, Коринф,
Палатин.
   - Вы грезите, - сказала Акта, но в тоне ее не было протеста.  Она  сама
грезила вместе с ним, она говорила приглушенным голосом, точно в полусне.
   - Хорошо бы, - продолжала она т