али ствол,
                   Распарить тыкву в ширину гряды,
                   Заставить вновь и вновь цвести сады,
                   Где носятся рои бессчетных пчел, -
                   Пускай им кажется, что целый год
                   Продлится лето, не иссякнет мед!

                   Твой склад - в амбаре, в житнице, в дупле.
                   Бродя на воле, можно увидать
                   Тебя сидящей в риге на земле,
                   И веялка твою взвевает прядь.
                   Или в полях ты убираешь рожь
                   И, опьянев от маков, чуть вздремнешь,
                   Щадя цветы последней полосы,
                   Или снопы на голове несешь
                   По шаткому бревну через поток.
                   Иль выжимаешь яблок терпкий сок
                   За каплей каплю долгие часы...

                   Где песни вешних дней? Ах, где они?
                   Другие песни славят твой приход.
                   Когда зажжет полосками огни
                   Над опустевшим жнивьем небосвод,
                   Ты слышишь: роем комары звенят
                   За ивами - там, где речная мель,
                   И ветер вдаль несет их скорбный хор.
                   То донесутся голоса ягнят,
                   Так выросших за несколько недель,
                   Малиновки задумчивая трель
                   И ласточек прощальный разговор!


x x x

                      Четыре разных времени в году.
                      Четыре их и у тебя, душа.
                      Весной мы пьем беспечно, на ходу
                      Прекрасное из полного ковша.

                      Смакуя летом этот вешний мед,
                      Душа летает, крылья распустив.
                      А осенью от бурь и непогод
                      Она в укромный прячется залив.

                      Теперь она довольствуется тем,
                      Что сквозь туман глядит на ход вещей.
                      Пусть жизнь идет неслышная совсем,
                      Как у порога льющийся ручей.

                      Потом - зима. Безлика и мертва.
                      Что делать! Жизнь людская такова.


x x x

                    Чему смеялся я сейчас во сне?
                    Ни знаменьем небес, ни адской речью
                    Никто в тиши не отозвался мне...
                    Тогда спросил я сердце человечье:

                    Ты, бьющееся, мой вопрос услышь, -
                    Чему смеялся я? В ответ - ни звука.
                    Тьма, тьма кругом. И бесконечна мука.
                    Молчат и бог и ад. И ты молчишь.

                    Чему смеялся я? Познал ли ночью
                    Своей короткой жизни благодать?
                    Но я давно готов ее отдать.
                    Пусть яркий флаг изорван будет в клочья.

                    Сильны любовь и слава смертных дней,
                    И красота сильна. Но смерть сильней.


СОНЕТ О СОНЕТЕ

                   Уж если суждено словам брести
                   В оковах тесных - в рифмах наших дней,
                   И должен век свой коротать в плену
                   Сонет певучий, - как бы нам сплести
                   Сандалии потоньше, понежней
                   Поэзии - для ног ее босых?
                   Проверим лиру, каждую струну,
                   Подумаем, что можем мы спасти
                   Прилежным, слухом, зоркостью очей.
                   Как царь Мидас ревниво в старину
                   Хранил свой клад, беречь мы будем стих.
                   Прочь мертвый лист из лавровых венков!
                   Пока в неволе музы, мы для них
                   Гирлянды роз сплетем взамен оков.


СОНЕТ

                      Тому, кто в городе был заточен,
                      Такая радость - видеть над собою
                      Открытый лик небес и на покое
                      Дышать молитвой, тихой, точно сон.

                      И счастлив тот, кто, сладко утомлен,
                      Найдет в траве убежище от зноя
                      И перечтет прекрасное, простое
                      Преданье о любви былых времен.

                      И, возвращаясь к своему крыльцу,
                      Услышав соловья в уснувшей чаще,
                      Следя за тучкой, по небу скользящей,

                      Он погрустит, что к скорому концу
                      Подходит день, чтобы слезой блестящей
                      У ангела скатиться по лицу.


ДЕВОНШИРСКОЙ ДЕВУШКЕ

                       Девушка с фермы, куда ты идешь
                       И что ты несешь в корзинке?
                       Ты - сельская фея, ты сливок свежее.
                       Не дашь ли хлебнуть мне из крынки?

                       Люблю я, мой друг, зеленый твой луг
                       И склоны с блуждающим стадом.
                       Но быть бы вдвоем нам в местечке укромном,
                       Два бьющихся сердца - рядом!

                       Завешу я шалью твоей деревцо,
                       И, лежа в лесу на опушке,
                       Мы будем смотреть маргаритке в лицо
                       С душистой зеленой подушки!


                        [ЧИТАЯ ЧАПМЕНОВСКОГО ГОМЕРА]

                     Не по одной я странствовал земле,
                     И многим царствам отдал я поклон.
                     Я обошел на быстром корабле
                     Те острова, где правил Аполлон.
                     И слышал о краях, где правил он -
                     Слепец с глубокой думой на челе.
                     Но только Чапмен в ясном хрустале
                     Мне показал Гомеров небосклон.


ИЗ АЛЬФРЕДА ТЕННИСОНА

У МОРЯ

                       Бей, бей, бей
                       В берега, многошумный прибой!
                       Я хочу говорить о печали своей,
                       Непокойное море, с тобой.

                       Счастлив мальчик, который бежит по песку
                       К этим скалам навстречу волне.
                       Хорошо и тому рыбаку,
                       Что поет свою песню в челне.

                       Возвращаются в гавань опять
                       Корабли, обошедшие свет.
                       Но как тяжко о мертвой руке тосковать,
                       Слышать голос, которого нет.

                       Бей, бей, бей
                       В неподвижные камни, вода!
                       Благодатная радость потерянных дней
                       Не вернется ко мне никогда.


ДОЧЬ МЕЛЬНИКА

                       У мельника славные дочки.
                       И так мне одна дорога, дорога,
                       Что я бы хотел ее щечки
                       Коснуться, как эта серьга.

                       Меня бы укрыла волнистая прядь,
                       И милую шейку я мог бы ласкать.

                       Вокруг ее нежного стана
                       Хотел бы я быть пояском,
                       Чтоб сердце ее непрестанно
                       Со мной говорило тайком.

                       И знал бы я, верно ли бьется оно,
                       То нежной печали, то счастья полно.

                       И я бы хотел ожерельем
                       На белой груди ее стать,
                       Чтоб с грустью ее и весельем
                       Вздыматься и падать опять.

                       И я бы мечтал об одном, об одном -
                       Чтоб снять забывали меня перед сном.

ОРЕЛ

                      Вцепившись в голый горный склон
                      Когтистыми руками, он
                      Стоит, лазурью окружен.

                      Он видит, вдаль вперив свой взор,
                      В морщинах волн морской простор,
                      И громом падает он с гор.


ИЗ РОБЕРТА БРАУНИНГА

В АНГЛИИ ВЕСНОЙ

                         Быть сегодня в Англии -
                         В этот день апреля!
                         Хорошо проснуться в Англии
                         И увидеть, встав с постели,
                         Влажные ветви на вязах и кленах
                         В маленьких, клейких листочках зеленых,
                         Слышать, как зяблик щебечет в саду
                         В Англии - в этом году!

                         А после апреля - в начале мая
                         Ласточки носятся не уставая.
                         И там, где цветет над оградою груша,
                         Цветом своим и росой осыпая
                         Поле, поросшее клевером, - слушай
                         Пенье дрозда. Повторяет он дважды
                         Песню свою, чтобы чувствовал каждый,
                         Что повторить он способен мгновенье
                         Первого, вольного вдохновенья.

                         И пусть еще хмурится поле седое,
                         В полдень проснутся от света и зноя
                         Лютики - вешнего солнца подарки.
                         Что перед ними юг этот яркий!


ФЛЕЙТИСТ ИЗ ГАММЕЛЬНА

I

                    Гаммельн - в герцогстве Брауншвейг,
                       С Ганновером славным в соседстве.
                    С юга его омывает река
                    Везер, полна, широка, глубока.
                    Приятней нигде не найдешь уголка.
                       Но многие слышали в детстве,
                    Что пять веков тому назад
                    Испытал этот город не бурю, не град,
                       А худшее из бедствий.

II

                       Крысы
                    Различных мастей, волосаты и лысы,
                    Врывались в амбар, в кладовую, в чулан,
                    Копченья, соленья съедали до крошки,
                    Вскрывали бочонок и сыпались в чан,
                    В живых ни одной не оставили кошки,
                    У повара соус лакали из ложки,
                    Кусали младенцев за ручки и ножки,
                    Гнездились, презрев и сословье и сан,
                    На донышках праздничных шляп горожан,
                    Мешали болтать горожанам речистым
                    И даже порой заглушали орган
                       Неистовым писком,
                       И визгом,
                       И свистом.

III

                    И вот повалила толпа горожан
                       К ратуше, угрожая.
                    - Наш мэр, - говорили они, - болван,
                    А советники - шалопаи!
                    Вы только подумайте! Должен народ
                    Напрасно нести непомерный расход,
                    Безмозглых тупиц одевая
                       В мантии из горностая!

                    А ну, поломайте-ка голову, мэр,
                    И, ежели вы не предложите мер,
                    Как справиться с грызунами,
                       Ответите вы перед нами!
                    Обрюзгших и пухлых лентяев долой
                    С насиженных мест мы погоним метлой!

                    При этих словах задрожали
                    Старшины, сидевшие в зале.

IV

                    Молчало собранье, как будто печать
                    Навеки замкнула уста его.
                    - Ах! - вымолвил мэр. - Как хочу я бежать,
                    Продав этот мех горностаевый!
                    Устал я свой бедный затылок скрести.
                    Признаться, друзья, я не вижу пути
                    От крыс и себя и сограждан спасти...
                    Достать бы капкан, западню, крысоловку?..

                    Но что это? Шарканье ног о циновку,
                    Царапанье, шорох и легонький стук,
                    Как будто бы в дверь постучали: тук-тук.

                    - Эй, кто там? - встревоженный мэр прошептал,
                    От страха бледнея, как холст.
                    А ростом он был удивительно мал
                    И столь же немыслимо толст.

                    При этом не ярче блестел его взгляд,
                    Чем устрица, вскрытая месяц назад.
                    А впрочем, бывал этот взор оживленным
                    В часы, когда мэр наслаждался зеленым
                    Из черепахи варенным бульоном.

                    Но звук, что на шорох крысиный похож,
                    В любую минуту вгонял его в дрожь.

V

                    - Ну что же, войдите! - промолвил он строго,
                    Стараясь казаться повыше немного.

                    Тут незнакомец в дверь вошел.
                    Двухцветный был на нем камзол -
                    Отчасти желтый, частью красный,
                    Из ткани выцветшей атласной.

                    Высоко голову он нес.
                    Был светел цвет его волос,
                    А щеки выдубил загар.
                    Не молод, но еще не стар,
                    Он был стройней рапиры гибкой.
                    Играла на губах улыбка,
                    А синих глаз лукавый взор
                    Подчас, как бритва, был остер.

                    Кто он такой, какого рода,
                    Худой, безусый, безбородый,
                    Никто вокруг сказать не мог.
                    А он, перешагнув порог,
                    Свободно шел, и люди в зале
                    Друг другу на ухо шептали:

                    - Какая странная особа!
                    Как будто прадед наш из гроба
                    Восстал для Страшного суда
                    И тихо движется сюда -
                    Высокий, тощий, темнолицый -
                    Из разрисованной гробницы!

VI

                    И вот не спеша подошел он туда,
                    Где мэр и старшины сидели,
                    И с низким поклоном сказал: - Господа,
                    Пришел толковать я о деле.
                    Есть у меня особый дар:
                    Волшебной силой тайных чар
                    Вести повсюду за собою
                    Живое существо любое,
                    Что ходит, плавает, летает,
                    В горах иль в море обитает.
                    Но чаще всего за собой я веду
                    Различную тварь, что несет нам беду.
                    Гадюк, пауков вызываю я свистом,
                    И люди зовут меня пестрым флейтистом.

                    И тут только каждому стало заметно,
                    Что шея у гостя обвита двухцветной
                    Широкою лентой, а к ней-то
                    Подвешена дудка иль флейта.
                    И стало понятно собравшимся в зале,
                    Зачем его пальцы все время блуждали,
                    Как будто хотели пройтись поскорее
                    По скважинам дудки, висевшей на шее.

                    А гость продолжал: - Хоть я бедный дударь,
                    Избавил я хана татарского встарь
                    От злых комаров, опустившихся тучей.
                    Недавно Низама я в Азии спас
                    От страшной напасти - от мыши летучей.
                    А если угодно, избавлю и вас -
                    Из Гаммельна крыс уведу я добром
                    За тысячу гульденов серебром.

                    - Что тысяча! Мы вам дадим пятьдесят! -
                    Прервал его мэр, нетерпеньем объят.

VII

                    Флейтист порог переступил,
                    Чуть усмехнувшись - оттого,
                    Что знал, как много тайных сил
                    Дремало в дудочке его,
                    Ее продул он и протер.
                    И вдруг его зажегся взор
                    Зелено-синими огнями,
                    Как будто соль попала в пламя.

                    Три раза в дудку он подул.
                    Раздался свист, пронесся гул.
                    И гул перешел в бормотанье и ропот.
                    Почудился армий бесчисленных топот.
                    А топот сменился раскатами грома.
                    И тут, кувыркаясь, из каждого дома
                    По лестницам вверх и по лестницам вниз -
                    Из всех погребов, с чердаков на карниз
                       Градом посыпались тысячи крыс.

                    Толстые крысы, худые, поджарые,
                    Серые, бурые, юные, старые, -
                    Всякие крысы любого размера:
                    Крупный вор и жулик мелкий,
                    Молодые кавалеры -
                    Хвост трубой, усы как стрелки, -
                    Крысы-внуки, крысы-деды,
                    Сыроеды, крупоеды, -
                    Все неслись за голосистой
                    Дудкой пестрого флейтиста.

                    Прошел квартал он за кварталом.
                    А крысы вслед валили валом,
                    Одна другую обгоняя.
                    И вдруг бесчисленная стая
                    Танцующих, визжащих крыс
                    Низверглась с набережной вниз
                    В широкий, полноводный Везер...

                    Одна лишь смелая, как Цезарь,
                    Часа четыре напролет
                    Плыла, разбрызгивая воду.
                    И, переплыв, такой отчет
                    Дала крысиному народу:

                    - Едва лишь флейта зазвучала,
                    Как нам почудилось, что сало
                    Свиное свежее скребут
                    И яблоки кладут под спуд.
                    И плотный круг сдвигают с бочки,
                    Где заготовлены грибочки,
                    И нам отпирают таинственный склад,
                    Где сыр и колбасы струят аромат,
                    Вскрываются рыбок соленых коробки,
                    И масла прованского чмокают пробки.
                    На тех же бочонках, где масло коровье,
                    Все обручи лопнули - ешь на здоровье!

                    И голос, приятнее в тысячу раз
                    Всех ангельских арф и лир,
                    Зовет на великое празднество нас:
                    "Радуйтесь, крысы! Готовится пир
                    Всех ваших пирушек обильней.
                    Отныне навеки становится мир
                    Огромной коптильней-солильней.

                    Всем, кто хочет, можно, дескать,
                    Чавкать, хрупать, лопать, трескать,
                    Наедаться чем попало
                    До отказа, до отвала!"

                    И только послышались эти слова,
                    Как вдруг показалась громада -
                    Прекрасная, гладкая голова
                    Сверкающего рафинада.
                    Как солнце, она засияла вблизи,
                    И шепот раздался: "Приди и грызи!"
                    Но поздно!.. Уже надо мной
                    Катилась волна за волною....

VIII

                    Экая радость у граждан была!
                    Так они били в колокола,
                    Что расшатали свои колокольни.
                    Не было города в мире довольней.
                    Мэр приказал: - До ночной темноты
                    Все вы должны приготовить шесты.
                    Норы прочистить, где крысы кишели.
                    Плотники! Плотно заделайте щели,
                    Чтобы не мог и крысенок пролезть,
                    Духу чтоб не было мерзостной твари!
                    Вдруг появился флейтист на базаре.
                    - Тысячу гульденов, ваша честь!

IX

                    - Тысячу гульденов? - Мэр городской
                    Ошеломлен был цифрой такой.
                    Было известно ему, что казна
                    В городе Гаммельне разорена