даже Лондон  [46, л. 5],  а Никитенко
.i.Никитенко А.В.;-  что   только   в
1812 году Галич  вернулся в Россию, а
в 1813 - в Петербург [156, с. 15-16].
Однако эта  версия противоречит  ряду
документов.   Так   два   официальных
документа свидетельствуют,  что Галич

22

"по  возвращении  своем  в  1811 году
занял     должность     преподавателя
философии  в   бывшем  педагогическом
институте" [147,  с. 241 и  243], а в
начале 1812  года возникла  переписка
по поводу  экзаменования вернувшегося
из-за  рубежа  Галича  [35,  лл. 291-
295].  23  февраля  1812  года  Галич
представил  в   институт  работу,   о
которой пойдет речь ниже6.
  Для получения возвратившимися из-за
рубежа               воспипитанниками
петербургского Педагогического инсти-
тута "высших ученых степеней" (как их
называет специальный  документ), была
тщательно   разработана    длительная
процедура. Этот специальный документ,
кажется, никогда  не  публиковался  и
его основное  содержание стоит  здесь
воспроизвести,  так  как  из  него  и
сопоставления с ним других документов
следует, что,  возможно, существовали
не два,  как принято  считать, а  три
наиболее  ранних   сочинения  Галича,
являющихся    исходными     в     его
философской  эволюции,  с  которых  в
следующей главе  мы и  начнем  анализ
его философских взглядов.
  Документ этот, хранящийся в РГИАЛ и
входящий в  состав известного уже нам
дела "Об  отправлении 12  студентов в
чужие края" [35], называется "Порядок
испытания Студентов, образовавшихся в

                                   23

чужих краях,  к поступлению на высшие
учебные степени в Санкт-Петербургском
Педагогическом институте".  Процедура
эта   состояла   в   следующем.   Все
соискатели    подвергались     весьма
серьезному экзамену,  а затем  должны
были  прочитать   "пробные   лекции":
претендующие на  магистерские степени
-  одну,   претендующие  на  адъюнкт-
профессора -  две [35,  л. 280, об.].
Кроме  того,   первые   должны   были
представить сочинение по теме лекции,
вторые   -   диссертацию   по   своей
специальности.
  Все  эти   процедуры  должны   были
контролироваться          специальным
Собранием    (а     не     регулярной
Конференцией института  - нечто вроде
нашего   Ученого    Совета   -   [35,
л. 277, об.]),  в   состав   которого
вводились   не    только   профессора
института, но и других высших учебных
заведений Петербурга,  специально для
того   приглашаемые,   т.к.   штатная
профессура   института    по    своей
компетенции не  могла  охватить  всех
специальностей испытуемых.
  Что касается  Галича, то  он должен
был  экзаменоваться  "в  идеальной  и
естественной   философии,   философии
прав, в  истории  философии,  истории
человечества и  всеобщем органе наук"
[35,  л. 290].  По-видимому,  еще  до

24

экзамена  Галич   написал  первое  из
известных     нам     сочинений     -
"Представление Галича  в  конференцию
Педагогического института  по  поводу
предстоящего    ему    экзамена    из
философии   с    изложением   способа
преподавания этой  науки, февраля 23-
го 1812 года" [12, с. 361]7.
  Относительно    пробных     лекций,
которые  согласно   процедуре,  Галич
должен был  прочитать, нам ничего оп-
ределенного  неизвестно,   хотя  один
намек и можно усмотреть в документах.
В          архиве           Никитенко
.i.Никитенко А.В.;имеется  цитируемый
им в  его книге  отзыв Велланского на
работу Галича, которую в своем отзыве
Велланский
.i.Велланский Д.М.;называет      так:
"Обозрение  философии   во  всех   ее
отношениях Александра  Галича". Отзыв
Велланского  составлен   30   августа
;1813 года.                 Никитенко
.i.Никитенко А.В.;считает        этот
документ   отзывом   на   диссертацию
Галича [156,  с. 16],  известную  нам
лишь в  тех отрывках,  которые сам же
Никитенко  .i.Никитенко А.В.;приводит
в приложении к своей книге.
  Однако  по   форме   и   содержанию
диссертация, отрывки  из  которой  мы
знаем, и  работа, о  которой мы можем
судить  по   отзыву  Велланского,  не

                                   25

очень-то  совпадают.   По   форме   -
потому,    что,    как    видно    из
"Материалов"
Хорошилова.i.Хорошилов В.;,        из
публикации                  Никитенко
.i.Никитенко А.В.;и  его   записей  в
Дневнике   [157,    т. 2,    с. 539],
диссертация была  написана Галичем  в
виде   "Письма   к   Агатону"8,   что
совершенно  не  находит  отражения  в
сочинении,              рецензируемом
Велланским.i.Велланский Д.М.;,
имеющем совсем  другое название. А по
содержанию  "Обозрение"   и  "Письмо"
мало в чем совпадают9.
  Я   говорю   так   предположительно
потому,         что         Никитенко
.i.Никитенко А.В.;публикует      лишь
отрывки, и  может  статься,  что  при
сличении  полного  текста  с  отзывом
Велланского  мы   убедились  бы,  что
последний рецензирует  этот текст. Но
так как  полным  текстом  диссертации
(как и  сведениями  о  ее  формальном
названии -  ведь выражение  "Письмо к
Агатону" может и не означать названия
диссертации) мы, увы, не располагаем,
то   и    можем   предположить,   что
Велланский
.i.Велланский Д.М.;рецензировал    не
ее,  а   какое-то  третье   сочинение
молодого  Галича  (поэтому  в  списке
сочинений Галича я указываю раздельно

26

и   ту   работу,   название   которой
сообщает                   Велланский
.i.Велланский Д.М.;в своей рецензии -
 [7], и ту, отрывки которой публикует
А. Никитенко      .i.Никитенко А.В.;-
 [10].     Тут-то     и     возникает
предположение о  тексте одной из двух
вступительных    лекций,     которое,
впрочем,    дискредитируется    датой
документа  Велланского,   ибо  лекция
должна была предварять диссертацию10,
которую Галич и защитил.
  Нам известно  также, кто участвовал
в      диссертационном       диспуте.
Сохранилась   переписка   должностных
лиц, из  которой видно, что к участию
в экзаменовании  и защите Галича были
привлечены главным образом профессора
петербургской    Медико-хирургической
Академии                            -
Д.М. Велланский.i.Велланский Д.М.;,
П. Яновский.i.Яновский П.;,
Я.К. Кайданов.i.Кайданов Я.К.;,
И.С. Орлай.i.Орлай И.С.;,
Ф.Ф. Гейрот.i.Гейрот Ф.Ф.;,    бывший
профессор  харьковского  университета
Л. Якоб.i.Якоб Л.Г.;,  а   из  инсти-
тутских         профессоров         -
К.Ф. Герман.i.Герман К.Ф.;.
  Защитив диссертацию, о которой было
вынесено специальное  решение  ее  не
печатать и  по  ней  преподавания  не
вести11,    Галич    стал    адъюнкт-

                                   27

профессором     кафедры     философии
(ординарным    профессором    которой
оставался  и   после  этого   учитель
Галича по  педагогическому  институту
П.Д. Лодий.i.Лодий П.Д.;)           -
сохранилась    запись    его    курса
метафизики -  [см.: 29].  Галич начал
читать в  институте лекции по логике,
метафизике,     психологии,     этике
(нравоучительной философии),  а затем
и  истории   философии   [cм.:   156,
с. 23]12.
  В 1814-1815 годах  Галич преподавал
также  и   в   Царскосельском   лицее
латинский язык, хотя его преподавание
выходило  далеко   за  пределы  этого
предмета. Так по утверждению Я. Грота
.i.Грот Я.;[87,    с. 297]    ученики
читали      у       Галича       даже
Канта.i.Кант И.;, и  лицеисты,  среди
которых  был   Пушкин.i.Пушкин А.С.;,
посвятивший    впоследствии    Галичу
несколько  стихотворений,   ценили  и
любили своего молодого наставника.
  В     1817 году      Галич     стал
экстраординарным профессором Главного
(как его  переименовали в  1816 году)
педагогического института  и в том же
году        начал        преподавание
нравоучительной философии  также и  в
Благородном пансионе при институте.
  В    1819 году,     в    связи    с
преобразованием       педагогического

28

института   в    университет,   Галич
становится его  профессором философии
вместе с  Лодием, который  в связи  с
увольнением                  Куницына
.i.Куницын А.И.;в  начале   1821 года
был     переведен      на     кафедру
естественного  права.  Галич  остался
единственным  профессором   философии
Петербургского университета,  получив
возможность  преподавать   ее  в  том
объеме, в  каком должен  был  изучать
свою   науку   за   рубежом   и   как
экзаменовался в  ней  по  приезде  из
зарубежного усовершенствования  - "во
всем ее пространстве".
  Но   не    тут-то   было...   Тучи,
сгустившиеся                      над
Куницыным.i.Куницын А.И.;,
разразились   грозой   и   над   всей
профессурой            Петербургского
университета.  Об  этом  периоде  его
истории      существует       большая
литература, ход  событий  изуверского
судилища  Рунича.i.Рунич П.;-Голицына
.i.Голицын;достаточно   выявлен    по
официальным документам  и  воспомина-
ниям  современников13.  Применительно
же к  Галичу его исход состоял в том,
что после полуиронического, я даже бы
сказал - издевательского относительно
Рунича .i.Рунич П.;признания  Галичем
своей     вины,     которое     Рунич
.i.Рунич П.;посчитал     за     благо

                                   29

обратить  в   серьезное,  Галич   был
отставлен, но  оставлен. Отставлен от
преподавания философии,  но  оставлен
при     университете     с     весьма
неопределенными    обязанностями    и
неясными перспективами.
  С этого  времени он  никогда больше
не   возвращался   к   академическому
преподаванию, хотя  в  конце  20-х  -
начале  30-х годов  и  читал  частные
лекции  у   себя   на   дому   -   по
утверждению
Никитенко.i.Никитенко А.В.;,
слушавшего эти лекции, так, что в них
"господствовал
Шеллинг.i.Шеллинг Ф.;",  в  то  время
как в его университетских лекциях 10-
х -  начала 20-х годов  по  логике  и
метафизике    согласно     требованию
начальства  царил   эклектизм   [156,
с. 21]14.
  После 1821 года деятельность Галича
в  области   философии  смещается  из
области   преподавания    в   область
исследовательско-компилятивную.
Характерно,  что   если  во   времена
своего  профессорства   он  напечатал
всего   одну   книгу   -   двучастную
"Историю философских  систем" [3], то
после прекращения  этой  деятельности
он  напечатал   все  свои   остальные
сочинения и переводы.


30

  И еще  одна характерная деталь этой
деятельности  Галича:   если   я   не
ошибаюсь, он  за всю  свою жизнь  на-
печатал только одну статью (исключая,
правда,      энциклопедические      в
"Лексиконе"), да и то не в журнале, а
в         собственном         издании
непериодического характера  [13]. Все
остальные      напечатанные       его
произведения - девять книг.
  Трагической   была    судьба    его
ненапечатанных работ. Диссертация его
исчезла из обращения, хотя ее имели в
своем   распоряжении    и   Хорошилов
.i.Хорошилов В.;(если    "Письмо    к
Агатону"   было    диссертацией),   и
Н.Ф. Рождественский
.i.Рождественский Н.Ф.;-    слушатель
Галича       по        Петербургскому
университету15,                     и
Никитенко.i.Никитенко А.В.;,
получивший           ее            от
Рождественского16.i.Рождественский Н.
Ф.;.
  Неясно, как  я уже  говорил, что за
сочинение     Галича     рецензировал
Велланский.i.Велланский Д.М.;,     но
если  это   была  не  диссертация,  а
пробная лекция,  то  она  исчезла  из
обращения.
  Еще  трагичнее   была  судьба  двух
последних,  самых   обобщающих,   по-
видимому,  самых  больших,  самостоя-

                                   31

тельных и  значительных  произведений
Галича -  "Всеобщее право" и особенно
для нас важное сочинение - "Философия
истории   человечества".    Оба   эти
сочинения, "начисто  переписанные его
(Галича -  З.К.) рукой  в  нескольких
огромных     тетрадях",     Никитенко
.i.Никитенко А.В.;видел  на   рабочем
столе Галича  [156, с. 61]; Хорошилов
.i.Хорошилов В.;называет их  иначе  -
"История  человечества"   и   "Теория
всеобщего права"  [46, л. 14].  И все
это сгорело  при пожаре в доме Галича
в 1836 или в 1839-1840 годах17.
  В 40-х годах литературная продукция
Галича значительно  снижается: если в
30-х годах он  публикует шесть  работ
(из них  пять -  книги) и  пишет  оба
впоследствии      сгоревшие      свои
обобщающие сочинения,  то  за  восемь
лет, которые он прожил в 40-х  годах,
он   опубликовал    только   одно   -
"Лексикон философских предметов" [5],
хотя,   видимо    (судя   по    описи
Хорошилова.i.Хорошилов В.;),  готовил
в эти годы и второй том.
  Такое    снижение    продуктивности
вполне естественно.
  Во-первых,   в   1840 году   Галичу
исполнилось  уже   57  лет,   что   и
вообще-то,  и   особенно   для   того
времени, когда  средний возраст людей


32

был значительно  ниже современного, -
немало.
  Во-вторых, можно представить, каким
ударом   была    для   него    утрата
единственных  экземпляров   двух  его
итоговых  сочинений   -  о  том,  как
тяжело  переживал   он  эту   утрату,
остались многочисленные свидетельства
современников.
  В-третьих,   Галича    все    время
тревожило служебное неустройство и на
протяжении тридцатых годов он все еще
пытался    получить     кафедру     в
университете18,  испытывая   также  и
материальные затруднения.
  В-четвертых,   снижению   продукции
содействовало  и  то  обстоятельство,
что критика была чрезвычайно сурова к
Галичу.  Как  увидим,  только  ранние
работы Галича  - "История философских
систем" и  "Опыт  науки  изящного"  -
вызвали  серьезные,  в  том  числе  и
одобрительные,  разборы,  а  "Картина
человека"   получила    полуодобрение
официальной комиссии  по  присуждению
Демидовских премий  -  Галич  получил
половинную     премию.      Остальные
сочинения скорее высмеивались, нежели
рецензировались.
  В  том,  что  отношение  к  работам
Галича было  столь  критическим,  был
свой   резон,   хотя,   например,   к
"Лексикону"  следовало  бы  отнестись

                                   33

;более внимательно,  чем  это  сделал
"Современник" [см.: 135].
  Резон этот состоял не только в том,
что  серьезному  разбору  подверглись
как раз  именно наиболее  серьезные и
самостоятельные сочинения  Галича,  а
высмеиванию -  наиболее компилятивные
(исключая "Лексикон").  Дело состояло
еще и  в том,  что  -  возможно,  под
неизгладимым             воздействием
семинарского жаргона  -  Галич  выра-
ботал  себе   столь  странный   стиль
писания  -   витиеватый,  громоздкий,
архаичный,  произвольно   и   туманно
образный,  -  что  даже  серьезное  и
глубокое   выступало    у   него    в
чрезвычайно уязвимой  для  критики  и
высмеивания  форме.   Эту  уязвимость
литературного  стиля   Галича   тонко
подметил  и   выпукло   сформулировал
рецензент  одного   из   первых   его
сочинений                           -
Велланский.i.Велланский Д.М.;. Мы уже
говорили  об   этой  рецензии  и  еще
вернемся  к   ней.  Но   уже   сейчас
процитируем то  место, где Велланский
.i.Велланский Д.М.;обрисовывает
именно эту  слабость стиля  Галича. У
Галича,                         писал
Велланский.i.Велланский Д.М.;,
повсюду  "причина   к  посмеянию  по-
веданной  тут  истины";  "поэтический
дух",  свойственный   философии   "по

34

одинаковой сущности  поэзии с филосо-
фией" представлен  у Галича  так, что
может быть  истолкован "в  комическом
виде" и  философия может  "показаться
всякому   смешною.    Здесь   смешано
высокое   с    низким,    важное    с
малозначащим" [156,  с. 16]. Признала
туманным,  неясным   слог  Галича   и
комиссия Академии Наук по присуждению
Демидовской     премии,     заявившая
относительно    "Картины    человека"
Галича, что  слог его  невыдержанный,
"тон" -  "причудливый" и "несовместен
с  целью   и  достоинством  подобного
сочинения" [167, с. 103].
  Вот  этими-то  особенностями  стиля
Галича пользовались  те, кто не желал
вникать   в    содержание   даже    и
значительных его  сочинений, как  это
сделал    с    "Картиной    человека"
известный  зубоскал   и  литературный
бреттер                    Сенковский
.i.Сенковский О.И.;в своем  отзыве на
это  сочинение   Галича  [191,  т. 2,
разд. 6, с. 20-36;  ср.  примеч. 10 к
гл. 3].
  Очень тонко  почувствовал  и  точно
оценил эту  ситуацию ученик Галича по
лицею,  в  значительной  мере  -  его
единомышленник,             декабрист
В.К. Кюхельбекер.i.Кюхельбекер В.К.;,
который в  Сибири не только следил за
современной  ему   журналистикой  30-

                                   35

х годов, но  и вновь обращался к жур-
налам  и   полемикам   конца   10-20-
х годов.    Не     зная,     конечно,
приведенного мнения  Велланского,  он
понимал,  что   Галич   страннымсвоим
стилем  давал   повод   к   нападкам,
которые                   Кюхельбекер
.i.Кюхельбекер В.К.;считал
несправедливыми.
  Находясь  в   ссылке,  13   декабря
1833 года  он   записывает  в   своем
дневнике: "Давно  я не  читал  ничего
такого   досадного,   как   в   "Сыне
Отечества"  -   оРассмотрение  "Опыта
науки изящного"п  Галича  (имеется  в
виду [179]  - З.К.).  Если бы  только
плоскость,  глупость,  невежество,  -
еще можно  вытерпеть,  да  тут  явная
злонамеренность.  Она   при   большей
зрелости общего образования, конечно,
возбудила бы  одно презрение;  но,  к
несчастью, у нас довольно одной такой
статьи, чтобы  уронить хорошую книгу.
Местами критик  и прав:  но можно  ли
браться  за   разбор  философического
сочинения,   когда    большую   часть
возражений основываешь на словах: мне
кажется?
  Впрочем, эта критика принесла мне и
пользу, даже  наслаждение, потому что
познакомила с  мыслями Галича"  [132,
с. 155-156].


36

  Такой  же   характер  носит  защита
Кюхельбекером   .i.Кюхельбекер В.К.;и
другого сочинения  Галича -  "Картины
человека" - от несправедливой критики
только        что         упомянутого
Сенковского.i.Сенковский О.И.;.
"Осмеять, -  записывает он 23 октября
1834 года по поводу этого отзыва, - и
даже  остроумно,   можно  и  великого
гения, но насмешка не доказательство"
[132, с. 216].
  Как       видим,        Кюхельбекер
.i.Кюхельбекер В.К.;защищал Галича от
поверхностных  нападок,   относясь  с
уважением, интересом  и  симпатией  к
работам Галича. Но это не мешало ему,
как   и    Велланскому,   критиковать
действительно     уязвимые      места
;сочинений Галича - язык, стиль.
  Так, защищая  достоинства еще одной
работы Галича  - "История философских
систем",        -         Кюхельбекер
.i.Кюхельбекер В.К.;пишет  об  отзыве
Греча .i.Греч Н.И.;на  эту книгу, что
Греч      .i.Греч Н.И.;во      многом
"поверхностен,  ложен,  пристрастен",
но в его претензиях "есть, однако же,
великая  истина,  которую  вытвердить
наизусть  не  мешало  бы  нашим  юным
шеллингистам..." - претензия к стилю,
языку. "Это  я сто раз твердил любез-
ному    моему    Володе    Одоевскому
.i.Одоевский В.Ф.;(соредактору

                                   37

Кюхельбекера   .i.Кюхельбекер В.К.;по
шеллингианскому альманаху "Мнемозине"
- З.К.), - но..." [132, с. 134].
  Но даже если и считать резонным тот
иронический    тон,     в     котором
обсуждалась      в      30-40-х годах
литературная    продукция     Галича,
несомненно, что  не просто  было  57-
летнему,  борющемуся   с   жизненными
невзгодами экс-профессору  продолжать
свою    деятельность    под    градом
насмешек.
  А тут  еще и  последняя -  пятая  -
причина:   семейная    жизнь,   также
сложившаяся у  Галича  неудачно.  Его
жена    была,     по    свидетельству
современников,    и    в    частности
Никитенко     .i.Никитенко А.В.;[см.:
156, с. 64-65],  из  числа  Ксантипп,
так  что   и  дома   не  было   покоя
несчастному философу19.
  Итак,  вряд   ли  стоит  удивляться
тому,  что   в  40-е  годы  продукция
Галича резко  снижается.  Но  все  же
нельзя согласиться  с тем,  что в эти
годы Галич  опустился