законам природы"  [25,  л. 4,
об. - 5],  "ее   предмет  есть  токмо
законность в делопроизводстве всякого
рассуждения" [25, л. 5].
  В  этой   связи  курс   подчеркивал
принудительность,  общеобязательность
законов  логики,   а   также   и   ее
"естественность" [25, л. 6, об.].
  Здесь    мы     можем     усмотреть
теоретическую,  а  именно  логическую
основу  той   неприязни   к   чистому
умозрительству,     которое      было
свойственно  деятелям  школы,  в  том
числе   и   Павлову.i.Павлов А.;,   и
Галичу:  логика   как  теория  разума
отнюдь не  замещает собой  конкретных
наук, не  вытесняет их  в их  функции
познания мира.
  Наконец, третья общая идея состояла
в том,  что логика не есть "составная
часть философии",  поскольку она  "не
преднамеривает       (слово       это

90

расшифровано  приблизительно,   может
быть  следует   читать  здесь  -  "не
предполагает"  -   З.К.)  решения  ни
одной из  тех задач,  кои свойственны
теоретической    или     практической
философии" [25, л. 9, об.].
  Таковы три  главные идеи  курса,  в
которых мы  можем усмотреть известное
развитие     и     применение     тех
общетеоретических идей, с которыми мы
ознакомились в  ранних  произведениях
Галича: выделение "смысла" и "разума"
как  познавательных   функций,   идея
единства мира и стремления познания к
постижению этого единства (получающая
здесь конкретное  применение), ее ди-
алектическая трактовка.
  Из других  идей и  сторон,  которые
следовало бы  отметить в курсе, укажу
на  краткий   очерк  истории  логики,
которая    доводилась     до    Канта
.i.Кант И.;и    его    школы.    Кант
.i.Кант И.;при этом оценивался высоко
как  мыслитель,  который  "упорядочил
учение о  суждениях", очистил  логику
от схоластических "пустых тонкостей",
а в  учении о  "системах" и "методах"
сделал важнейшие новые открытия" [25,
л. 19, об.].
  Наконец,    отмечу,     что    курс
распространял идею единства не только
на логику,  рассматривая ее  формы  с
этой точки  зрения,  но  и  на  науку

                                   91

вообще, считая  ее "сомкнутым во всех
частях   целым"    [25,   л. 4, об.].
Трактуя  этот  вопрос  в  специальном
разделе,   четвертом,    называвшемся
"наукословием",  курс  характеризовал
знание  как  систему.  "Разнообразные
познания,     составляющие     целое,
связанное по  логическим  законам,  -
говорилось в  курсе, наподобие  того,
как трактовал  этот вопрос  во многих
статьях     и     высказываниях     и
Павлов.i.Павлов А.;,   -   называется
системою  или   наукою"  [25,  л. 87-
87, об.]. И тут же давалось и сегодня
звучащее      весьма       современно
определение  понятия  "система":  под
"системою... разумеется...  подлинная
вещь, или совокупность таковых вещей,
поколику свойство  их частей основано
на свойствах  целого и может токмо из
него     быть     разумеема"     [25,
л. 87, об.].
  Как я  уже отмечал,  именно  в  эти
годы   академического    преподавания
Галич  развил  свои  идеи  в  области
истории философии и "нравоучения", то
есть этики, которые, в сущности, были
выражением его социально-политических
убеждений  и   отчасти  выявляли  его
взгляды на  общие законы исторической
жизни человечества.
  Поскольку,   однако,   рассмотрение
этой   проблематики    означало    бы

92

переключение   нашего    внимания   с
общефилософских  вопросов   на   эти,
более  частные,   нам   придется,   в
нарушение  хронологии   и  для  более
полного       выявления        именно
общефилософской   программы   Галича,
рассмотреть  сначала  общефилософские
идеи, высказанные им в более поздний,
зрелый период  [см.:  15;  4;  5],  а
затем уже  перейти  к  более  частным
философским дисциплинам.


       Б. Общефилософские идеи

       а) Источниковедческий и
         историографический
               экскурс

  Здесь нам  вновь придется совершить
экскурс в  область источниковедческих
проблем и  - для того, чтобы более не
возвращаться к  ним не только в связи
с названными тремя книгами Галича, но
и в  связи с  еще двумя  [3 и  8],  о
которых речь пойдет в последующем.
  Если курсы  метафизики и  логики не
принадлежали Галичу, и мы знакомились
с их содержанием лишь для того, чтобы
установить, чему  научались  по  этим
курсам его  ученики и  выяснить,  что
курс  логики   был  отчасти  созвучен


                                   93

идеям его  ранних работ, то теперь мы
имеем дело с работами Галича.
  Правда,  и   эти  работы   не  были
полностью его  собственными. Все  они
отчасти были  и  компиляциями,  Галич
использовал  многие   источники,  сам
скрупулезно ссылаясь  на них  и  даже
называя   некоторые    свои    работы
соответственным     образом,     как,
например,   "Логика,   выбранная   из
Клейна.i.Клейн Г.;"    или     "Черты
умозрительной философии, выбранные из
В-ра,  Кл-на,   Т-нра  и  др...",  не
говоря  уже   о  том,  что  некоторые
работы он  просто называл переводами,
каковой была,  например, напечатанная
им     в      1833 году      "Герлаха
.i.Герлах;наука нравов", хотя и здесь
на   титуле    было   добавлено:   "с
некоторыми дополнениями  А.Г-ча",  то
есть Галича.
  В  литературе  вопроса  многократно
подвергалась   обсуждению    проблема
оригинальности этих книг. Большинство
тех, кто высказывался по этому поводу
(признавая,  разумеется,   что  Галич
широко использовал  по всем вопросам,
которые  он  исследовал,  литературу,
созданную   европейскими    учеными),
считали, что Галич выступал в них как
ученый,    развивавший    собственные
концепции, хотя  немало было  и таких
авторов, которые это отрицали.

94

  Наиболее  резкую,  осудительную  по
отношению к  Галичу  позицию  в  этом
вопросе      занял       скептический
Г. Шпет.i.Шпет Г.Г.;.  Он   стремился
доказать  выявлением  источников  тех
или иных  построений Галича,  что его
работы носят компилятивный характер и
лишены самостоятельности.  Но  другой
автор,  -   Э. Радлов.i.Радлов Э.Л.;,
эрудированный   и   компетентный   не
менее,   чем   Шпет.i.Шпет Г.Г.;,   -
выделяет из числа работ Галича такие,
которые  считает   вполне   самостоя-
тельными. К  числу таких работ Радлов
.i.Радлов Э.Л.;причисляет    "Историю
философских  систем ",   "Опыт  науки
изящного",   "Картину   человека"   и
"Лексикон".    Так,     по     мнению
Радлова.i.Радлов Э.Л.;,   определение
понятия "красота" в "Опыте..." Галича
"без   сомнения,    имеет   некоторое
сходство        с        определением
Шеллинга.i.Шеллинг Ф.;...     а     в
изложении   деталей    автор    много
заимствует,   иногда    же   дословно
переводит (многих "забытых" авторов -
З.К.)...".   Но    "заслуга    Галича
заключается   в    том,   -   считает
Э. Радлов.i.Радлов Э.Л.;, несмотря на
это,  -   что   он   систематично   и
продуманно изложил все части эстетики
и   сделал    все   выводы,   которые
заключаются  в  посылках".  "Опыт..."

                                   95

Галича,           по           мнению
Радлова.i.Радлов Э.Л.;,  -  "наиболее
оригинальное      и       законченное
произведение Галича", которое "и ныне
(напечатано в  1907 году -  З.К.) 0не
потеряло своего значения".
  Приблизительно  в   том  же  смысле
оценивал   Радлов    .i.Радлов Э.Л.;и
"Картину        человека",         ее
антропологическую концепцию.
  В   целом    Галич   для    Радлова
.i.Радлов Э.Л.;- "достойный"  и  даже
"талантливый" русский  философ  [177,
с. 245-246].
  Такая оценка  Галича сложилась  еще
при  его   жизни,  хотя,  как  я  уже
замечал, немало было высказано и кри-
тических мнений, и прямых насмешек.
  Едва ли  не  первым  высоко  оценил
работы Галича  основоположник школы -
Д. Велланский.i.Велланский Д.М.;,
который,  высказав   приведенную  уже
формулу осуждения  стиля  "Обозрения"
Галича -  одного из  самых ранних его
сочинений - заявил, что "из сочинения
господина  Галича  явствует,  что  он
имеет столько  же  любви,  сколько  и
способности к философии. Исторические
его  познания   в  ней   обширны,   и
существенное содержание ее ему весьма
известны" (так  в тексте - З.К.) [12,
л. 4].


96

  Высоко оценили диссертацию Галича и
другие  петербургские   профессора  -
Герман.i.Герман К.Ф.;,           Якоб
.i.Якоб Л.Г.;и другие (хотя некоторые
участники диспута  и были  недовольны
шеллингианскими  новациями   молодого
соискателя)   -    обо   всем    этом
достаточно  подробно   рассказано   в
жизнеописаниях  Галича,  составленных
Хорошиловым         .i.Хорошилов В.;и
Никитенко.i.Никитенко А.В.;.
  Что    касается    трех    основных
напечатанных работ  Галича - "История
философских  систем",   "Опыта..."  и
"Картины человека", то, хотя, как уже
указывалось,   они   вызвали   немало
насмешек  и  уничижительных  отзывов,
все три  были и  серьезно рассмотрены
критиками,   которые    отметили   их
положительные  стороны   и  самостоя-
тельность автора.
  Так   рецензент,   скрывшийся   под
псевдонимом "П-сь  С-вь", полемизируя
с    пародийной     заметкой    "Сына
Отечества" [107],  выступил в журнале
"Вестник  Европы"   с  критикой  этой
пародии и  с высокой оценкой "Истории
философских  систем"  Галича,  в  том
числе     теоретико-методологического
введения   к нему  (которое  для  нас
особенно  важно   и  о   котором   мы
специально будем говорить), хотя он и


                                   97

признавал  недостатки   языка   книги
[176, с. 260-275].
  Как мы  видели,  такую  же  позицию
относительно книги  Галича и  пародии
на      нее      занял      декабрист
В. Кюхельбекер9.i.Кюхельбекер В.К.;.
  "Опыт..." вызвал  при жизни  Галича
серьезную прессу,  которая  содержала
весьма высокие  оценки труда русского
эстетика.    Анонимный     рецензент,
выступивший     в      "Отечественных
записках",  откликаясь  на  рецензии,
появившиеся    в    других    русских
журналах, подчеркивал  в  особенности
теоретическую       самостоятельность
Галича:      "...Радуясь      успехам
соотечественников, могу  ли  умолчать
при  появлении   прекрасной  книги  о
прекрасном...";                "...мы
удовлетворяемся   сим   отечественным
произведением  более,  нежели  каким-
либо из  иностранных... Честь и слава
русским!  Пора   нам   не   подражать
другим, а  идти  самим  далее.  Перед
нами все  сокровища  прежних  опытов:
остается пользоваться  и  более  себя
совершенствовать" [164, с. 276, 288].
  Не менее высоко оценил книгу Галича
и Н. Полевой.i.Полевой Н.А.;.  "Книга
г. Галича достойна  внимания,  -  за-
ключал он свою огромную рецензию, - и
как  первый  опыт  есть  превосходное


98

изложение истинной  теории и практики
изящного" [173, с. 353-354].
  Выделяя из  числа  других  книг  по
эстетике работу  Галича, И. Кронеберг
.i.Кронеберг И.;замечал,   что    эта
книга заслуживает "уважение во всяком
отношении" [131, с. 306].
  Выше мы  видели, с  какой симпатией
относился к  "Опыту..."  и  декабрист
;В.К. Кюхельбекер.i.Кюхельбекер В.К.;
, защищая  Галича  от  несправедливых
нападок, получая "пользу" и испытывая
"наслаждение" от знакомства с мыслями
Галича. В  другой дневниковой  записи
он  так  же  оценивал  книгу  Галича,
отдавая себе  отчет в  ее шеллингиан-
ском направлении:  "Прочел  я  разбор
Полевого .i.Полевой Н.А.;книги Галича
"Опыт науки изящного". Разбор хорош и
книга  должна   быть  прекрасная.   И
критик  и   автор   основываются   на
Шеллинге.i.Шеллинг Ф.;" [132, с. 46].
  Напомню  также,   что   Кюхельбекер
.i.Кюхельбекер В.К.;в     приведенных
выше выдержках из дневниковых записей
30-х годов  положительно  оценивал  и
оборонял  от  несправедливых  нападок
также "Историю  философских систем" и
"Картину человека".
  Положительно отозвался  о  рукописи
"Опыта..."      и       Петербургский
университет. "Картина  человека" была
оценена  как  вполне  самостоятельный

                                   99

труд специальным  комитетом  Академии
наук,    присуждавшим     Демидовские
премии10.   В    официальном   отчете
комитета говорилось, что книга Галича
"не есть компиляция, а, без сомнения,
собственное достояние  автора"  [167,
с. 102].
  Положительная  оценка  этого  труда
Галича была  развита  исследователями
его взглядов, которые, как мы увидим,
вполне      справедливо       считали
"Картину..."  едва   ли  не  наиболее
значительным  сочинением   Галича   и
выражением  психологической  мысли  в
России того времени.
   Я  еще вернусь к вопросу об оценке
степени  самобытности  главных  работ
Галича   как    советскими,   так   и
дореволюционными   авторами,   и   мы
увидим,        что        большинство
исследователей считают  книги  Галича
серьезными научными работами.
  Наконец,     при     суждении     о
самостоятельности  главных  сочинений
Галича нельзя  игнорировать  и  того,
что он  сам говорил  по этому поводу,
как  и  самого  того  факта,  что  он
считал необходимым  делать это. И эти
свидетельства тем  более ценны,  что,
как  мы  знаем,  он  очень  тщательно
перечислял  источники,   на   которые
опирался, и  - в  отличие от многих и
многих своих  современников -  скорее

100

слишком стремился это сделать, нежели
присвоить себе  плоды чужого  труда и
чужой славы.
  Тем не менее в предисловиях едва ли
не ко всем названным работам он писал
о том,  что именно  в них принадлежит
ему  самому.   Так  в  Предисловии  к
"Истории   философских   систем"   он
писал:  "В   заключении  не  могу  не
упомянуть с  благодарностью об именах
почтенных  мужей,   трудами  коих   я
пользовался   немало.    Одна   часть
текста,  особливо   в  первой  книге,
принадлежит  самому  автору,  другая,
особливо во  второй..." -  и следовал
перечень источников [3, с. VIII].
  Равным   образом,    начиная   свой
"Опыт..." и перечислив подробно своих
"руководителей", Галич  замечал,  что
он  "должен"   им  "более  или  менее
касательно  отдельных   материалов  и
отдельных замечаний, из которых иными
позволил  себе   даже  в   буквальном
подражании    воспользоваться",    но
воспользоваться   лишь    "там,   где
однородность (то есть однородность их
мнений  с  мнением  самого  Галича  -
З.К.)  давала   им   место   в   моих
соображениях" [8, с. VII].
  К  "Чертам..."   Галич   не   писал
никакого предисловия,  но, как  я уже
заметил, просто говорил в примечаниях
к II  и III  частям, что они написаны

                                  101

отчасти "по Г-чу", а в предисловиях к
двум своим  более поздним работам - к
"Картине..." и к "Лексикону" - как бы
аттрибутировал  самому   себе  и  эти
книги.
  Кажется, что  из  числа  работ,  на
которые мы  сейчас будем опираться, в
анализе общефилософских  идей  Галича
только      "Черты      умозрительной
философии" и  "Лексикон" не  получили
одобрительной  оценки  современников.
Первая из  этих работ, в значительной
мере по  невнимательности читателей и
рецензентов, всегда  считалась  чисто
компилятивной, поскольку на титульном
листе ее,  как я  уже  говорил,  было
написано,  что   это   чуть   ли   не
хрестоматия  из  немецких  авторов  -
"Вебера.i.Вебер;, Клейна.i.Клейн Г.;,
Таннера .i.Таннер;и  других". Но если
перелистать эту  маленькую книжоночку
(в ней всего 120 миниатюрных страниц,
так что  в современных объемах она не
займет и  40!), то легко увидеть, что
некоторые ее  разделы  составлены  не
только по  авторам, перечисленным  на
титульном листе,  но и  по "Г-у",  то
есть по  Галичу! Такое  примечание мы
находим при разделе "II. Теория духа"
[15,  с. 73]   и  при  разделе  "III.
Богоучение"   [15,   с. 102].   Таким
образом,   почти    половина    книги
составлена   Галичем   "отчасти"   по

102

Галичу. Нельзя  не отметить  и  того,
что   в    Предисловии   к   "Картине
человека" Галич говорит о "Чертах..."
как о  своей  книге,  построенной  по
"строгому порядку"  [4, с. II],  а  в
Предисловии к "Лексикону" изданное им
классифицирует на  свои  книги  и  на
издания чужих книг, относя "Черты..."
в первую категорию [5, с. 1].
  Что же  касается "Лексикона",  то и
он,  думается,   не  был   оценен  по
достоинству (ср. примеч. 12 к гл. 3),
по его  историческому  значению,  так
как в  целом  к  середине  40-х годов
выглядел  архаичным.   Но  и   в  нем
содержится  немало  глубоких  мыслей,
принадлежавших самому  Галичу.  Очень
существенны сведения,  которые мы мо-
жем      почерпнуть      относительно
соотношения      компилятивных      и
самобытных его работ из Предисловия и
исторического   обзора   к   "Картине
человека".  В  обоих  разделах  своей
книги Галич  скрупулезнейшим  образом
перечисляет ученых,  труды которых он
учитывал    в    своем    собственном
сочинении. И здесь нам важно отметить
два  обстоятельства:  во-первых,  то,
что  среди  этих  ученых  он  называл
немало и  русских, и с особенным ува-
жением  -   Велланского   и   Павлова
.i.Павлов А.;[4,  с. III],  причем  о
"Биологическом          исследовании"

                                  103

Велланского (здесь, вероятно, имелась
в виду не только книга "Биологическое
исследование", но  и другие  работы в
этой области; в тексте книги Галича -
опечатка: вместо  "биологических" на-
печатано  "биографических")  сказано,
что "они  представляют целую  картину
телесного   и    душевного   существа
человеческого  в   связи  с  порядком
общей жизни"  [4,  с. 34].  Здесь  же
Галич           упоминал            и
П. Любовского.i.Любовский П.;,
"возбужденного Шадом".i.Шад И.;.  Все
это важно  нам отметить,  потому  что
тем самым выявляется вхождение Галича
в  традицию   русской   антропологии,
"душесловия"  и   философии   вообще,
связанной        с         философией
Шеллинга.i.Шеллинг Ф.;,  с  традицией
русского    идеализма    Велланского-
Павлова.i.Павлов А.;,     то     есть
примыкал   к    школе   отечественной
философии.
  Во-вторых,  важно   отметить,  что,
перечисляя множество  источников,  на
которые  он   опирался11,  сам  Галич
подчеркивал свою  самостоятельность в
построении концепции  антропологии  -
"человековедения".         "Покушения
европейского ума  разгадать человека,
-      заключал       Галич      свое
историографическое     Введение     к
"Картине человека",  - предостерегают

104

нас от направлений односторонних; они
поставляют нам в обязанность признать
цену   благонамеренных   трудов,   не
увольняет, однако ж, и от собственных
суждений о  предмете...; но  вместе с
тем   они    указывают   нам   и   на
первоначальный               источник
Человековедения, -  на жизнь, которая
при всем многоразличии форм, остается
сама себе  равною, нераздельною, - на
жизнь, которая при всем многоразличии
форм и может и должна схватывать, или
обнимать мыслью  порядок, закон и дух
временных своих движений" [4, с. 35].
  Заканчивая же  "Предисловие" к этой
книге, Галич  писал,  что  "имев  под
рукой множество иностранных, особливо
немецких,     книг      по      части
Человекоучения...   я   не   преминул
воспользоваться дельными их замечани-
ями и статейками". Но что они были не
более, чем  "подспорьем" в его "почти
трехлетнем  труде",   в  котором  "из
тщательного соображения  сих целей  и
пособий составилась предлежащая книга
по новому плану" [4, с. III-IV].
  Здесь,  таким   образом,  Галич   с
редкой   подробностью    и   ясностью
подчеркнул, что  литературные  источ-
ники вообще-то  были  для  него  лишь
подспорьем,     а      действительным
источником была жизнь, которую он ос-


                                  105

мысливал      силой      собственного
соображения.
  Наконец,   и    в   Предисловии   к
"Лексикону"    Галич    писал,    что
"пособиями при  составлении Лексикона
моего, где  я в них нуждался, служило
мне все  то, что я мог найти в Архиве
своих дум и воспоминаний, в частных и
публичных книгохранилищах, в старых и
новых  Энц