а "десяти тысяч вещей". Цзыжань ("самоестественность"), первого фрагмента явно употреблено в смысле, близком к современному цзы жань цзе - природа; подобного рода коннотации отмечаются с IV в. (ср. "Баопу-цзы", гл. 1:"Сокровенное - праотец природы (цзы жань) и великий предок десяти тысяч различий"). Последним появляется человек, представляющий собой наиболее одухотворенное из всего сущего и гармоничное соединение пневмы Неба и Земли. В данных схемах уже нет места прерывности эволюционной плавности космогенеза и мир оказывается последним закономерным этапом саморазвертывания единого первоначала, включенным в плерому Дао. "Грехопадение" поэтому переносится в историческую перспективу - во время крушения "золотого века" и утраты изначального единства в государстве, основанном на неравенстве и сословном эгоизме, о чем повествуется в даосской утопии. Достаточно показательно, что ни один даосский текст не обсуждает проблему обоснования возможности отступления от Дао как абсолютного регулирующего принципа. Подобное отступление только констатируется, всякая же "теодицея"остается совершенно чуждой даосизму, и идеологема "отхода" от Дао не становится объектом рефлексии, сохраняя яркую мифопоэтическую окрашенность. Подобная окрашенность характерна и для даосской космогонии в целом: нетрудно во всех нагромождениях космогонических схем увидеть все ту же мифологическую шкалу, организованную по типу"мировое яйцо" (с элементами "мирового человека"). Последнее заслуживает дополнительного внимания. Поскольку в некоторых космогонических схемах присутствует идея зарождения в мировом яйце пневме на определенной ступени ее развития антропоморфного Лао-цзюня - "мирового человека", Пань-гу архаического мифа, через дальнейшую деятельность которого осуществляется последующее порождение, то можно констатировать наличие креационистских элементов в даосской космогонии, не получивших, однако, заметного развития. Представление о Лао-цзюне - мировом человеке фиксируется в текстах со II в., например в "Лао-цзы бяньхуа цзин". В заключение рассмотрения даосской космогонии представляется возможным сделать некоторые замечания типологического характера. Речь идет об определенных параллелях между даосской и гностической космогонией [ Торчинов Е. А., 1984] . Поразительная, казалось бы (по крайней мере, на первый взгляд), ничем не обоснованная сложность и громоздкость космогонических систем даосизма, многочисленных ступеней космогенеза, даже эпитеты, такие, как"мрачный", "безымянный", "туманный и смутный", "молчаливый" и т. п., субстантивизация таких понятий, как цзы жань, вызывают в памяти образы космогоний гностических систем поздней античности. Сопоставление даосских космогоний с гностическими вполне оправданно и полезно, ибо: а) подобное сравнение, в случае достижения успеха, значительно продвинет нас в изучении даосских представлений о космогенезе, так как при установлении типологической общности мы сможем пользоваться результатами весьма совершенных в настоящее время исследований историков гностицизма и объяснять менее известное через более известное; б) в случае получения отрицательного результата также решается интересная культурологическая проблема и встает вопрос, почему различное содержание выражается здесь в сходных формах или же это сходство вообще чистая видимость; кроме того, подобное сопоставление помогает точнее определить специфику даосского мировоззрения, преломленного в даосских космогонических моделях. Дабы сузить круг сопоставляемых аспектов двух доктрин, ограничимся сопоставлением ступеней эволюции космоса у даосов с учением о плероме(полноте бытия) и эонах (космических временно-пространственных сущностях, являющихся также ступенями космогенетического процесса). Из всех гностических систем остановимся на системе Валентина (II в. ) и его последователей, поскольку в валентинианской системе учение о плероме получает свое максимальное развитие. Система Валентина при предельно кратком изложении сводится к тому, что единый высший Бог (Отец Нерожденный, Добытийный, Бездна), с безначальных времен пребывавший в состоянии покоя и неизменности, приступает к процессу самодифференциации, в результате которого развертывает полноту своего бытия в виде 30 эонов - своих абсолютных аспектов, гипостазированных в виде квазиличностных существ [ Йонас Г., 1958, с. 179 - 181; 1967, с. 95] . Но один из эонов (последний), София-Премудрость, нарушает в силу своего незнания непознаваемости Отца гармонию плеромы (полноты божественного бытия 30 эонов абсолюта), в результате чего начинается многоступенчатый процесс миропорождения, являющийся, с одной стороны, результатом неведения и грехопадения Софии, а с другой - попытками остальных эонов преодолеть эти последствия и восстановить гармонию и целостность плеромы. Мир является последним этапом этого процесса. Цель эонов достигается благодаря миссии двух эонов, Иисуса и Христа, которая должна привести к высвобождению духа, порабощенного низшими стихиями, и в результате "познания" (гносиса) - к его возвращению в лоно Отца, что приведет, согласно Валентину, к восстановлению целостности абсолюта и гибели греховного материального мира, лишенного формообразующего духовного начала [ Йонас Г., 1958, с. 179 - 197] . Уже весьма поверхностное сопоставление системы Валентина с даосскими космогоническими системами приводит к выводу о гораздо больших отличиях, нежели сходстве между двумя учениями. Основной вывод можно резюмировать следующим образом: 1. Самым радикальным отличием между гностицизмом и даосизмом является противоположность между даосским натурализмом и гностическим трансцендентализмом и радикальным акосмизмом, которые Г. Йонас называет"сердцем гностицизма" [ Йонас Г., 1967, с. 1047] . Мир в гностицизме оказывается или просто следствием заблуждения, "тюрьмой духа", или, в лучшем случае, необходимым злом, благодаря которому зло может быть преодолено, но и он сам должен исчезнуть. 2. Отсюда вытекает и принципиально иная функция многоступенчатости космогонического процесса в даосизме и гностицизме. В гностицизме бесчисленные эоны, архонты (начала) и прочие посредствующие принципы в глазах верующего были препятствиями, бесчисленными преградами, отделяющими порабощенный миром дух, брошенный в темницу матери, от истинной трансцендентной родины Отца Нерожденного, его божественной Бездны и плеромы. 3. Следовательно, иным является и сам процесс космопорождения. В даосизме мы имеем плавное "автоматическое" движение от одного уровня к другому, тогда как в гностицизме таков только характер порождения плеромы как акт самодифференциации или самораскрытия абсолюта; все же последующие этапы космогенеза имеют характер кризисного, катастрофического и скачкообразного движения [ Йонас Г., 1967, с. 91] . Соответственно, если использовать гностическую терминологию, можно сказать, что в даосизме весь миросозидательный процесс является процессом самораскрытия, самоэкспликации Дао, создания его "плеромы"(следовательно, в даосизме мир сам является "эоном плеромы" и аспектом Дао первоначала), тогда как в гностицизме мир радикально противопоставлен плероме и вычленен из нее. И в этом смысле (но только в этом) позиция даосов ближе к позиции оппонента гностиков неоплатоника Плотина, нежели самим гностикам [ Йонас Г., 1958, с. 241 - 265; Йонас Г., 1967, с. 91] . Кстати, по этой причине можно было бы сказать, что к гностической космогонии ближе ранняя модель "Дао-дэ цзина". Однако, это не так, поскольку в лаконичном тексте "Дао-дэ цзина" отсутствует большинство других сходных черт даосской и гностической космогонии(усложненность и т. д. ). 4. Радикально отличается концепция знаний в гностицизме и даосизме. Если в гностицизме появление мира - результат заблуждения, а гносис является силой, освобождающей от мира, то в даосизме, напротив, знание является силой, способствующей миропорождению (Лао-цзюнь наставляет Великое Начало (тай чу), и тогда оно разделяется на Небо и Землю; см. выше пример 4). Следует отметить, что ученые, историки гностицизма, даже вскользь упоминавшие о даосских параллелях, призывали к осторожности в сопоставлении этих двух систем, указывая на натуралистический характер даосизма [ Сасаги Арай, 1967, с. 185] . Тем не менее предпринимались многочисленные попытки сопоставлять гностицизм не только с даосизмом, но, прежде всего, с буддизмом, причем такие сопоставления зачастую были излишне общими и поверхностными(например, [ Конзе Э., 1967, с. 651 - 667] ), и в связи с этим вызывает интерес замечание А. Клосса по поводу доклада Э. Мендельсона. А. Клосс отметил, что если в даосизме несмотря на все радикальные отличия все же можно усмотреть "ростки гностицизма", то все сопоставления гностицизма и буддизма вообще лишены основания [ Мендельсон Э. М., 1967, с. 674] . В чем же причины этого странного явления (ведь буддизм с его психологизмом, казалось бы, типологически ближе к гностицизму, чем даосизм). Думается, что буддизм как мировая религия, обращенная к массам верующих, избегал особенно "камерных" форм эзотеризма и элитарности(даже в тантрическом мистицизме), тогда как даосизм в собственном смысле всегда тяготел к узкому кругу посвященных, противопоставляемых массе "профанов" (су жэнь, ши жэнь), что также характерно и для гностицизма. И по существу этот камерный эзотеризм является чертой, по-настоящему "роднящей" даосизм и гностические течения. В связи с этим следует отметить как очень важный факт отсутствие идеи всеобщего спасения в даосизме. Эта эзотерическая "породненность", а также внешнее сходство ощущались и самими даосами, не отказывавшимися включать в круг своего чтения и произведения манихейской литературы, особенно в поздний период, когда под воздействием буддизма в даосизме происходит частичная десакрализация природы и находит определенное распространение идея мира - сансары как страдания. Так, весьма сильным было манихейское влияние на южносунских даосов, в частности на знаменитого Бо Юйчаня (Бело-нефритовую Жабу, ХIII в. [ Стрикмэн М., 1978, с. 349] ). Тем не менее объяснить какими-либо заимствованиями вышеизложенные космогонические системы совершенно невозможно как в силу их радикального отличия от гностических, так и потому, что они восходят к глубокой древности и имплицитно присутствуют, как мы это уже видели, в памятниках так называемого раннего даосизма ( § 14, 21, 25, 42 "Дао-дэ цзина", космогонический фрагмент "Ле-цзы" и т. п. ). Дальнейшее исследование этих фрагментов и их связи с поздними космогоническими моделями и явится, по-видимому, ключом к их пониманию. В завершение этой темы хотелось бы отметить еще одну типологическую причину наблюдаемого сходства между даосизмом и гностицизмом. В силу ее особой важности и принципиальности она рассматривается отдельно, несколько обособленно от предшествующего рассмотрения. Дело в том, что и даосизм и гностицизм, по существу, воспроизводят один и тот же исторический тип мышления - "космологический", для которого характерно взаимоналожение, суперпозиция мифологического и логико-дискурсивного типов мышления. Отсюда и "вторичная" мифология гностиков и даосов, мифология, в которой образы и мотивы архаического мифа выступают не в своей исходной непосредственности (или просто в качестве реликтов, пережитков), а в роли дериватов, трансформированных рефлексией дискурсивного мышления. И даосская, и гностическая космология являются классическим примером данного этапа исторического развития мышления. Однако, полного представления о даосской космогонии не дает ни ее имманентное рассмотрение, ни рассмотрение в перспективе такого инокультурного явления, как гностицизм. Для достижения искомой полноты описания представляется чрезвычайно продуктивным обратиться к оценке даосской космологии со стороны учения, значительно, если не радикально, отличающегося от даосизма и вместе с тем постоянно с ним взаимодействовавшего и обладавшего к тому же своей развитой космологией. Речь идет о буддизме. Чрезвычайно интересный материал в этом плане содержится в традиционном буддийском историко-философском тексте хуаяньского и чаньского мыслителя VIII - IX вв. Цзун-ми (780 - 841) "Юань жэнь лунь" ("0 началах человека"), где наряду с буддийскими школами критически оцениваются также конфуцианство и даосизм. В соответствии со своим подходом в оценке различных учений как иерархически неравноценным моментам единственно истинного знания, причем каждый из последующих включает в себя (в снятом виде)предыдущие и все вместе включаются в высшую доктрину, буддийский мыслитель признает за даосизмом ограниченную истинность и согласие в определенной степени с буддийским учением. Вместе с тем цель рассмотрения Цзун-ми даосизма и установление соответствий между даосской и буддийской космологией - указать недостаточно низкий статус даосского учения. По его мнению, причина этого в том, что даосизм не выходит за пределы знания только о сансаре ограничивается представлением только об одной кальпе (мировом периоде), а не о бесчисленном числе повторяющихся мировых циклов, как у буддистов (позднее в даосизм было включено учение буддизма о множественности мировых циклов). И, как утверждает Цзун-ми, это свидетельствует только о том, что даже самое ничтожное из ничтожных учений буддийского Закона - доктрина "малой колесницы" (Хинаяна) превосходит глубочайшие из глубочайших рассуждения "внешних" для буддизма учений [ Цзун-ми, Тайсе синсю Дайдзокё, т. 45, 1886, с. 709] . Каковы же конкретно даосско-буддийские космологические параллели Цзун-ми? Он приравнивает концепцию кальпы пустоты (т. е. период не существования мира, следующий за разрушением одного космоса и предшествующий формированию другого) даосскому учению о Дао как "пустом" (сюй) и пребывающем в "отсутствии" (т. е. лишенности оформленной телесности и наличного бытия - у). Великий ветер (да фэн ваю), с которого начинается космогенез, интерпретируется Цзун-ми как единая пневма первозданного хаоса(хунь и ци). Таким образом, § 42 "Дао-дэ цзина" получает буддийский контекст: " Дао рождает Одно, !одно рождает два, два рождают три, три рождают все сущее" ("десять тысяч вещей"), которое, как уже отмечалось, в традиции обычно истолковывалось как порождение Дао единой пневмы (ци), ее разделение на два модуса инь и ян, их взаимодействие, приводящее к появлению Неба, Земли и Человека, и создание этой триадой всего сущего. Для Цзун-ми Одно - это великий ветер, появившийся в пустоте и идентичный единой пневме, Великий Предел (тай цзи), т. е. начало телесного оформления пневмы. Два - это "златоцветные облака небес сияния и звучности" (абхасвара), формирующиеся на основе"поддерживающего мир ветра"; дождь, наполняющий небесный адамантовый мир (цзиньган цзе, санскр. ваджрадхату), - это пневма инь; миры от небес Брахмы до Сумеру - Небо; растворенная в первоначальных водах муть - Земля (так интерпретируется Цзун-ми фраза "Одно рождает два"); существа от мира второй дхьяны и ниже - люди ("Два рождают три"). Весь последующий процесс порождения сущего, описываемый буддийской космологией, соответствует фразе "Три рождают все сущее". Далее Цзун-ми объясняет имеющиеся расхождения описания начала человечества в буддийских текстах и китайских сочинениях невозможностью достоверного знания о тех временах, обусловленной отсутствием тогда письменности. Причина круговращения миров - вера живых существ в субстанциальное "я", представляющее собой в действительности лишь упорядоченное ("гармоническое") сочетание физических и психических характеристик. Таким образом, Цзун-ми приравнивает даосскую космологию к буддийской, интерпретируя ее в терминах последней и имплицитно противопоставляя буддийский психологизм даосскому натурализму. Отметим также, что Цзун-ми полностью отождествляет с даосской космогонией теорию пневмы как субстанции, дифференцирующейся и уплотняющейся в процессе космогенеза, что еще раз указывает на доминирование данного подхода в средневековом даосизме. Но даосская космология не ограничивается космогонией. Другим ее важным аспектом является космография, описание собственно развернутого космоса в модусе его осмысления религиозной традицией даосизма, хотя в целом космография не играла в даосизме такой важной конституирующей роли, как космогонические доктрины. Как отмечал еще В. Васильев (Васильев В. П, 1888, с. 48 - 60), даосская космология не отличалась единообразием. По существу, каждый текст, затрагивавший космографическую тематику, давал свой вариант космографии. Тем не менее очевидно, что в наиболее ранних текстах основную роль играло членение мира на землю и девять небес над ней с их правителями и обитателями, а в поздних на эту систему наложилось буддийское учение о трех мирах(сань цзе), получавшее со временем все большее значение. Три мира в даосизме подразделяются на 28 небес (что коррелирует с традиционным китайским делением неба на области 28созвездий, по семь в каждой части неба). Кроме них, вводятся еще заимствованные из буддизма четыре неба Брахмы (фань тянь). Особенно выделяются небеса, населенные бессмертными. Для школы Маошань таковым является небо Высшей Чистоты (шан цин), к которому и стремились адепты этой школы. По даосским представлениям ряд небесных обителей бессмертных явно корреспондировал с реальными астрономическими объектами. Так, обитель бессмертных тай вэй мыслилась расположенной на звездах созвездий Девы, Льва и Волос Вероники, не говоря уже о Большой медведице и Полярной звезде, игравших исключительную роль в даосском культе в качестве центральной резиденции богов и бессмертных. Полярная звезда при этом выступала как "ось Дао" ( Дао шу), благодаря которой осуществляется вращение небесного свода. Внимание даосов (как и других народов, в частности древних египтян)к северной части небосвода объяснялось тем, что звезды этого участка неба никогда не заходят за горизонт, а следовательно, они "бессмертны" и являются мирами бессмертных. Медитативное созерцание Большой Медведицы играет огромную роль в даосизме [ Андерсен П., 1980, с. 46] . Поздние даосские представления о земле также связаны с буддизмом. Под землей находятся расположенные ярусами водоемы (цзэ), причем каждый ярус имеет глубину, выражаемую двадцати миллионозначным числом верст (ли). Эти ярусы поддерживаются последним слоем из могучего ветра. Более ранние представления связаны все с той же мифологией хаоса (хуньдунь) как мирового яйца: земля уподоблялась желтку, окруженному белком и скорлупой - разными небесами. Говоря о природе астрономических объектов, обычно отмечают, что солнце представляет собой квинтэссенцию ян, а луна - инь. Звезды имеют совершенную круглую форму и образованы соединением субстанций солнца и луны [ Юнь цзи ци цянь, 1925 - 1926, цзюань 24, с. 1а] . Помимо упоминания о четырех материках, явно имеющего буддийское происхождение, более распространенным (и более характерным для даосизма) является учение о десяти континентах (ши чжоу), изложенное в "Шичжоу цзи" ("Записках о десяти континентах"), приписываемых знаменитому даосу Дунфан Шо, придворному ханьского императора Уди (II - I в. до н. э. ) [ Юнь цзи ци цянь, 1925 - 1926, цзюань 26, с. 1а - 9б] . Для примера приведем сокращенное описание девятого континента - "Острова фениксов и единорогов" (Фэнлиньчжоу). Он расположен в Западном океане, его размеры - 1500 верст. Континент окружен "слабой водой" (жо шуй), в которой тонет даже лебединый пух, и к нему нельзя подплыть. На континенте много фениксов и единорогов (цилинь) - несколько десятков тысяч каждого вида. Здесь есть горы, реки, пруды и озера, а также более ста разновидностей различных волшебных снадобий. Из клювов фениксов и рогов единорогов живущие здесь бессмертные варят клей, склеивающий любые вещи, в том числе сломанные лезвия мечей. Кроме этих десяти континентов описываются три острова: Куньлунь, Фанчжан и Пэнлай (Пэнцю) [ Там же, с. 10а - 14а] . Первоначально вместо Куньлуня, воспринимавшегося в качестве священной мировой горы (по типу ахis mundi), в списке островов назывался Инчжоу, причисленный позднее к десяти континентам. Из этого можно сделать предположение, что учение о трех островах древнее концепции "десяти континентов" и возникло в царстве Ци еще в период Чжань-го (V -