не мог внушить Барсу, даже
успокоить его не мог - он не воспринимал ничего. Или, вернее, воспринимал,
но не слушался приказа. А это было еще даже хуже: я все сильнее нервничал
и ужасался. Барс воспринимал мое волнение и сам волновался чем дальше, тем
больше. И так все это шло по замкнутому кругу.
   Я даже не помню, как выглядел зал, кто сидел на сцене, в президиуме -
ничего вообще не помню, кроме громадных, светлых, полубезумных от страха
глаз Барса, в которые я смотрю, пытаясь передать что-то. Что? Вот именно:
я и этого не помню, и даже не уверен, внушал ли я Барсу нечто определенное.
   Очень возможно, что я задергал бедного кота своими смутными,
противоречивыми требованиями, своим страхом, который ему безусловно
передавался. Кот был и без того в ужасе - чужая обстановка, масса людей,
да еще и собака поблизости, - он нуждался в поддержке, а я позорно
спасовал, струсил, и Барса это, разумеется, окончательно выбило из колеи.
Под конец он начал так отчаянно кричать и метаться, что я схватил его на
руки и убежал со сцены.
   Володе, как вы сами понимаете, пришлось нелегко. Я бы на его месте
сбежал.
   Впрочем, я и на своем сбежал. Но опять же Володя - это Володя. Он,
очевидно, мобилизовал все свои внутренние резервы и кое-как, с грехом
пополам, продемонстрировал Барри. Но это мало что дало. Барри, правда,
послушно выполнял все команды, хотя Володя не произносил ни слова и
нарочно уселся в президиуме рядом с другими. Но тут же начали вспоминать
все эти истории с собаками и лошадьми, которые якобы умели читать и
считать, а на поверку выходило, что они просто с особой чуткостью
реагировали на тончайшие мимические движения хозяев (кстати: по-моему, эти
животные наверняка были мутантами, способными к контакту!). Ну, а говорить
Барри отказался - вернее, не отказался, а не смог произнести ни слова,
хоть и раскрывал пасть. Он и вообще-то выговаривал всего два слова: "мама"
и "дай", и то нечетко. В общем, Барри и Володя никого не убедили; даже те
из присутствующих, что были на нашей стороне, ушли разочарованные.
Дискуссия, конечно, тоже свернулась и увяла. В основном выступали на тему:
"А что я говорил?!" Ну, а Володе теперь нечем было крыть: теория теорией,
а на практике-то мы ничего не смогли доказать.
   Правда, выступали еще тот седой румяный телепат и Виктор Черепанов.
Телепат уверял, что кот действительно разговаривает и все команды
выполняет. Но ему не поверили - известное дело, телепат! А по
специальности физик-теоретик; что он понимает в биологии и зоопсихологии!
То же самое и с Виктором - он же не ученый, а журналист, значит,
верхогляд... В таком примерно духе и высказывались последующие ораторы.
Мол, что он там говорит о будущем и о перспективах контакта с животными -
это наговорить можно всякое, а кто знает, как оно будет на самом-то деле.
И вообще товарищ из редакции как-то странно, даже, можно сказать, в
противоречии с марксизмом ставит вопрос об этом самом контакте... Где
видно противоречие с марксизмом? Ну хотя бы в том, что нигде у классиков
марксизма об этом не сказано... А при чем тут кибернетика и полеты в
космос? Кибернетики тогда не было, а животные были...
   Да, цитата из Энгельса, ну и что же? Там ведь ничего нет о будущем и о
судьбах человечества...
   Ну и так далее на том же уровне. Один какой-то старичок этнограф долго
распространялся о говорящих зверях и птицах - друзьях человека, какими они
выступают в мифах, легендах, сказках, народных поверьях, потом - о тотемах
первобытных и современных дикарских племен и о геральдике средневековья,
где существуют отзвуки прежнего культа животных. Ну и конечно, о священных
кошках, быках, жуках-скарабеях Египта, о буддизме... В общем-то, он
действовал в нашу пользу: подводил к тому, что все это неспроста, что не
могли все народы мира так прочно и безосновательно ошибаться, что раньше
существовал контакт с животными, который впоследствии был утерян человеком.
   И вот хотя бы дельфины - ведь древние легенды о них оказались правдой,
а мы об этом только сейчас узнали. Но он говорил очень нудно и туманно,
его мало кто понимал и слушал. А главное, после того как я оскандалился с
Барсом, все разговоры были впустую.
   Я не очень-то уверен, что эту аудиторию убедил бы даже дуэт Мурчика и
Барса.
   Скептики есть скептики. Подойдет к такому черный кот на задних лапах,
держа карандаш и бумагу, глянет проникновенно своими глазищами и
пожалуется с кошачьим акцентом, что ему мама мало мяса дала. Ну, как быть
скептику?
   Заявлять, что это - колдовство, что в коте сидит дьявол и поэтому надо
срочно соорудить для него костер, скептик не станет: он материалист и в
дьявола не верит. Но и в говорящих котов поверить не согласен: этого не
может быть, потому что этого не может быть никогда. Значит, что? Значит,
гипноз! Никакой кот не ходит на задних лапах и не говорит, и даже
неизвестно, есть ли этот кот вообще, а вот молодой человек по фамилии...
как его?.. - ах да, Павловский!.. - нас гипнотизирует и внушает всякую
ненаучную чушь...
   Но так или иначе, а после провала говорить было не о чем.
   Вот и все об этой распроклятой демонстрации. Ух, до чего я рад, что все
это уже описано и записано и можно к этому не возвращаться!
 
 
                              Глава семнадцатая 
 
   Дыра - это просто ничто, но вы 
   можете в ней сломать шею.
 
   Остин О'Мэлли 
 
   Каждый человек на чем-нибудь 
   да помешан.
 
   Редьярд Киплинг 
 
    
 Собственно, чему я так обрадовался? Дальше ничуть не легче. И в провале
демонстрации я виноват гораздо меньше, чем в дальнейшем.
   Ну уж ладно. Взялся за гуж - не говори, что не дюж. Да и дело к концу
идет.
   А дня через три меня обещали из больницы выписать - жду не дождусь,
надоело мне тут все, и по котам моим я соскучился. Мурчик давно
выздоровел, Валерка его ко мне уже таскал сюда. Кот в прекрасной форме,
очень обрадовался, увидев меня (а я не меньше обрадовался встрече с ним!).
Все свои прежние номера помнит и даже новым научился. Становится,
например, на задние лапы, вскидывает передние вверх и весь вытягивается.
Он при этом становится такой громадный, что мне до пояса достает, я даже
ахнул. Валерка уверяет, что Мурчик это сам начал делать и что это у него
вместо лечебной физкультуры после ранения, а роль Валерки и Светы тут
свелась якобы к поощрению: они каждый раз после этого давали ему рыбу или
кусок котлеты. Возможно. Я чувствую, что Мурчик ощущает физическое
удовлетворение, когда у него все тело расправляется и напрягается. И еще -
что где-то внутри остаются участки слабой, затихающей боли, и Мурчик будто
ждет, что они от этого потягивания постепенно исчезнут. Это, конечно, не
мысли, а ощущения, но довольно четкие.
   Но все же я заставил Валерку еще раз клятвенно пообещать, что он не
станет экспериментировать с Мурчиком и не будет водить к нему толпы
юннатов и прочих ребят. Он пообещал более или менее искренне, хоть и с
огорчением.
   Конечно, ни капельки я ему не поверил, слишком уж велик соблазн; но я
взамен пообещал, что сделаю его и Герку (когда тот выздоровеет) своими
постоянными ассистентами. Думаю, что такая блистательная перспектива
поможет ему противостоять всем соблазнам: он даже в лице переменился,
когда я это сказал, и не то охнул, не то икнул.
   Я и сам от всей души радуюсь, что скоро выйду из больницы и буду
работать с двумя такими умными и милыми котами (а может, Иван Иванович и
своих пожертвует - ведь сам же предлагал!). Самая главная моя задача на
первое время: это помирить Барса с Мурчиком, установить между ними прочный
контакт и содружество. Это ведь очень важно. Не только для будущей
демонстрации. Мы с ней теперь торопиться не будем. Да и вообще - надо
обойтись без всяких зрелищ при полном зале. Ну их, эти дешевые эффекты,
надо подготовиться для показа в узком кругу - в лаборатории, а то и у меня
дома. Дуров же не звал на свои опыты целую толпу - присутствовало
пять-шесть специалистов, велись протоколы, и все было куда толковее, чем у
нас с Володей.
   Тут полезно привести парочку афоризмов из Славкиной коллекции. Ну,
например, слова Бенджамина Франклина: "Школа опыта дорого обходится, но
глупые люди другой не признают" и еще Марка Твена: "Кошка, раз усевшаяся
на горячую плиту, больше не будет садиться на горячую плиту. И на холодную
тоже". Это мне особенно симпатично, поскольку речь идет о кошках. И я
записываю твеновский афоризм с верой в будущее (в свое - как
здравомыслящего индивидуума!).
   Да, почему я придаю такое значение "внутривидовому" контакту между
котами?
   Впрочем, я думаю, до этого легко домыслиться. Ведь не можем же мы, хотя
бы и на первых порах, делать ставку на контакты с отдельными
представителями каждого вида порознь, без всякой координации с другими
особями. Грош цена такому контакту; он годится только для личного
удовольствия и для всяких цирковых номеров. Конечно, у стадных животных
изолированного контакта и не может получиться: если вы "сговоритесь",
например, с бараном-вожаком, то будет в общей форме налажен контакт и со
всем стадом. Но коты - животные не стадные, с ними труднее. И надо решать
эту задачу прежде всего на домашних котах. А они как раз наиболее
изолированы психологически друг от друга - тем более такие полные
затворники, как мой Барс: он ведь и во двор никогда не выходит. Хотел я
ему после пропажи Пушка взять котенка на воспитание, но Барс продолжал
навзрыд оплакивать брата, а на посторонних котят - даже на прелестную
дымчато-голубую кошечку - яростно шипел и очень обижался на меня, когда я
для пробы приносил их в квартиру, выпрашивая у кого-нибудь взаймы.
   Да вот и с Мурчиком получилось пока очень плохо. Но уж это моя задача -
сдружить их. Мурчик - умница, он пойдет навстречу, я уверен, а Барса я
буду всячески ублажать и уверять в своей любви, чтобы он не переживал
слишком сильно. А потом уж можно будет подключить и других котов - то ли
шикарную парочку Ивана Ивановича, то ли этого лентяя Пушкина; авось он в
компании хоть немного расшевелится и разовьется! А потом мы перенесем
опыты... Ну, во-первых, в Зоопарк. Володя сумеет, конечно, сговориться с
администрацией, загладит мои ошибки. Во-вторых, в уголок Дурова.
В-третьих, в какой-нибудь заповедник. Или в колхоз. Возьмем там группу
молодняка - бычков, например, или петушков. А если дадут, то какую-нибудь
скотоферму с молодежной бригадой. Словом, возможностей много.
   Я лично никаких стимуляторов применять не буду. Но, конечно, мне-то они
ни к чему, а Володя все же прав - надо как-то подготавливать массовые,
"рядовые"
   формы контакта...
   Надо все же докончить рассказ. А мне все меньше хочется думать о
неприятном прошлом, каяться в ошибках, которые я уже, даю слово, вполне
осознал и повторять не собираюсь. Но ничего не поделаешь.
   Итак, вернусь к прошлому. Всего на месяц назад - к дням после провала
демонстрации. Я знаю, что рассказываю довольно бессвязно, все отвлекаюсь,
- а потому напоминаю, какая тогда была обстановка. Значит, я позорно
провалился со всеми своими куцыми достижениями и грызу себя за это
неимоверным образом; Мурчик болен; Герка лежит в больнице, и ему плохо; с
Володей отношения какие-то туманные, да и сам он впал в меланхолию;
кончается мой отпуск, а я чувствую, что не в силах сидеть в лаборатории и
заниматься трансдукцией, и вообще неизвестно, на что я теперь гожусь; и в
довершение всего заболел Барс!
   То есть Барс не вообще заболел, а после такого неудачного выхода на
люди, и после пережитого страха и напряжения у него наступил нервный срыв.
   Классическая картина экспериментального невроза по Павлову. Барс все
время плакал, тосковал; ничего не ел, исхудал и как-то взъерошился; его
великолепная шуба потеряла глянцевый лоск, и даже брюхо казалось не таким
белоснежным, как всегда. А уж глаза! Я в них смотреть не могу, такую они
выражали тоску, боль, растерянность. Говорите мне после этого, что кошачьи
глаза невыразительны! Когда надо, так они все, что хочешь, выразят. И
когда не надо - тоже.
   Все симптомы невроза усиливались в двух случаях: когда ко мне приходил
кто-нибудь, кроме мамы, Ксении Павловны и Валерки (даже на Володю и Славку
Барс реагировал приступом острого страха - метался, кричал, забивался под
мебель), и когда я пробовал начать внушение. То есть получался замкнутый
круг! А когда опытный ветеринар посоветовал лечить Барса бромом (Павлов
именно так лечил экспериментальные неврозы), то я еще больше встревожился:
   Барс, правда, несколько успокоился, реже стал закатывать истерики и
меньше плакать, но совершенно не реагировал на внушение, будто у нас с ним
никогда и не было контакта. Это уж телепаты мне объяснили, что бром
снижает способность к телепатическому контакту (а кофеин, например,
повышает). Тогда я немного успокоился и стал ждать, когда закончится курс
лечения. Но вот не дождался, терпения не хватило!
   Меня болезнь Барса ужасно мучила не только потому, что мне было очень
жаль своего пестрого белобрюхого дружка. Главное - я понимал, что сам
довел кота до такого состояния. Из-за своего малодушия я подверг Барса
жестокой моральной пытке. Ему и так было очень тяжело. Подумайте только -
его заставили вдруг покинуть свое привычное, уютное и тихое жилище,
сначала посадили в какое-то маленькое, трясущееся помещение со странным и
неприятным запахом, и за окнами этого помещения (а может, Барс принимал
окна такси за стены?) мелькал громадный, пестрый, непрерывно движущийся и
меняющийся мир, совершенно чужой, непонятный, шумный. А потом привезли
разнесчастного кота в какой-то опять-таки странный и чуждый мир, битком
набитый непонятными предметами, незнакомыми людьми, неприятными и громкими
звуками, усадили сначала в опасной близости от громадного, еле знакомого
пса, а потом вытащили под ослепительно яркий свет на глаза такой массы
людей, которой Барс никогда в жизни не видал, и все эти люди начали шуметь
и громко хлопать руками с совершенно очевидными враждебными целями: он же
знал, что хлопающий звук означает неодобрение и даже угрозу (по нашему с
ним коду, еще не телепатическому, - например, если он драл кресло, я
хлопал газетой или журналом и кричал: "Вот я тебя!"). Словом, все это для
тихого затворника Барса было такой травмой, что просто непонятно, как я
мог надеяться на успех демонстрации!
   То есть вроде понятно: я рассчитывал, что сумею успокоить его путем
гипнотического внушения. Но расчет-то был липовый, дико легкомысленный.
   Во-первых, психика кота подвергалась при этом такому длительному и
многообразному травмированию, что я мог бы не справиться с этим, даже
будучи в самой лучшей форме. Да и что значит: справиться? Я, например,
смог успокоить Барса, когда появился Барри - один только Барри, а все
остальные пришельцы, и вся обстановка были привычными и не травмировали.
Да и то успокоил я его весьма относительно. А для демонстрации на сцене от
Барса требовалось не просто спокойствие, но прямо-таки железное
самообладание плюс предельное напряжение способностей. А если прибавить к
этому, что я сам никуда не годился в тот день и не мог этого не
понимать... Словом, бить меня мало, кретина великовозрастного! Меня и
сейчас прямо в жар бросает от стыда, как вспомню.
   А Барс ведь надеялся на меня! Я всю жизнь был для него надежной
защитой, опорой, я был такой большой, сильный, мудрый, ничего никогда не
боялся и все его кошачьи дела улаживал. И вдруг в таких ужасных
обстоятельствах отказала и эта надежнейшая опора, единственная защита
против непонятного, страшного, враждебного мира: я сам боялся, Барс это
чувствовал. Ну, я не знаю, что было бы с человеком, попади он в
аналогичную ситуацию. Многие свихнулись бы еще почище Барса.
   Вот поэтому я и чувствовал себя особенно скверно. Грыз себя за
легкомыслие, за слабоволие и трусость, за идиотскую жестокость по
отношению к Барсу и прямо места себе не находил. Даже Мурчик меня не мог
утешить. Да я в те дни и ходил к нему очень редко: во-первых, он был еще
слишком слаб, и я опасался, что мое состояние повлияет на него - тоже
разрегулирует ему психику, как Барсу; а во-вторых, я и за Барса боялся -
как бы он еще больше не расхворался от ревности, от страха, что я совсем
ему изменил.
   Ходил я как в воду опущенный. Ксения Павловна все охала - мол, на что я
похож стал! Наверное, она и позвонила маме, потому что мама вдруг
появилась вечером, посмотрела на нас с Барсом, ужаснулась и заявила, что
будет меня опекать. Она действительно стала по вечерам приходить ко мне,
даже ночевать оставалась.
   Надо признать - вовремя мама ко мне перекочевала; видно, чуяло ее
сердце, что я еще не такого натворю! И натворил ведь.
   Вот как было дело. Проснулся я в субботу утром и сообразил, что в
понедельник мне уже на работу выходить. Настроение от этого не улучшилось.
   Какая уж там работа! Я только и буду думать, что о Барсе и о Мурчике,
да еще и отвечать придется на всякие искренние и неискренние сочувственные
высказывания: мол, как же это у тебя ничего не вышло, да был ли говорящий
кот, может, кота-то вовсе и не было? Как я все это себе представил - так
даже рот у меня в сторону повело, будто я кислятины глотнул. А что делать?
   Брать бюллетень? Так я же здоров как бык. Разве что по уходу за больным
- так насчет котов закона нет, не дадут бюллетень. Увольняться вообще с
работы? Глупо, нелепо; да и что я буду потом делать?
   Впрочем, признаюсь, что я минут десять все же подумывал: а правда, не
уйти ли с работы? Уж очень мне муторно становилось, как я представлял себе
всю тамошнюю обстановку - и сочувственно-насмешливые взгляды, и реплики,
будто невзначай брошенные, и дружески-деловые интонации в голосе
собеседника: "Ну, ты давай расскажи все по порядку, как было. И я тебе
скажу свое мнение". Не нужно мне сейчас ни самого искреннего сочувствия,
ни деловых советов. Сам я отлично понимаю, что к чему и почему, и одного
только хочу, чтобы оставили меня в покое, не спрашивали ни о чем, не
советовали, не вздыхали и чтобы Барс выздоровел и простил мне все, что я с
ним по глупости сделал.
   Это я так рассуждал в те дни. И, конечно, во многом ошибался.
Во-первых, добрый совет мне был очень даже нужен, да некому было его дать.
Во-вторых, вовсе я не был здоров. Это мама заметила в первый же вечер,
потому и забеспокоилась.
   Я спать нормально перестал: с трудом засыпал, снилась мне жуткая
чепуха, и все очень неприятного свойства, я просыпался в холодном поту,
глотал бром и валерьянку (тем самым опять же снижая возможность контакта с
Барсом) и утром еле мог подняться с постели - меня шатало и трясло, и
голова словно ватой была набита. Я уж рад был, что мама ночует здесь и
забирает к себе Барса:
   боялся, что он будет воспринимать мои ночные страхи, и это его совсем
доконает. Мама начала меня пичкать всякими лекарствами. Достала какое-то
мощное зарубежное средство, от которого мне хотелось спать двадцать четыре
часа в сутки, и даже более того; я это лекарство глотал два дня, на третий
бросил и сказал, что пускай его Барс глотает, а для меня лично получается,
что лекарство хуже болезни.
   В общем, вот какое у меня было настроение в субботу, 11 июня сего года.
И тут пришел Славка.
   Когда он позвонил, я валялся на тахте рядом с Барсом. Мы оба тоскливо
глядели друг на друга. И я отличался от Барса в основном тем, что не
мяукал (хотя готов был мяукать, выть, хныкать - что угодно в этом духе).
Оба мы ждали маму; когда она приходила, нам становилось все же чуточку
спокойнее и легче. Едва успел я впустить Славку, как Барс закатил
очередную истерику:
   шарахался из угла в угол, дрожал, завывал, а мне самому от этого
становилось плохо, по спине такие муравчики бегали. Я начал его ловить,
пичкать бромом, он шипел и отплевывался. В конце концов я с отчаяния влил
ему в рот столовую ложку портвейна; он проглотил, дико глянул на меня,
взвыл и умчался в мамину комнату. Однако вино помогло. Сначала Барс
занялся вылизыванием усов и подбородка, а потом захмелел