япом во  рту!  Все  кричат "Урра!",  обнимаются и
плачут от радости!  Все меня спрашивают:  кто меня украл?  Я  говорю:  "Я не
знаю.  Все  были в  масках!"  Меня фотографируют!  Мой  портрет появляется в
"Неделе"! А ты в это время будешь сидеть дома и смотреть свой телевизор!
     - Пожалуй,  ты прав,  Завитай,  -  сказал Тулькин с горящими глазами. -
Такое по телевизору не увидишь!
     - Конечно,  не увидишь!  А бросишь письмо, беги к себе домой, выноси на
улицу стул и сиди и смотри себе!..
     Тулькин размахнулся и  уже  хотел  скрепить рукопожатием наш  союз,  но
почему-то не скрепил, а задал следующий вопрос:
     - А ты почему так мало за себя просишь?
     - Как - мало?.. Шесть тысяч! Сколько машина "Москвич" стоит.
     - А ты все-таки человек...
     - Да я же это не из-за денег делаю!  -  еще больше возмутился я. - Я же
это все из-за любви!  Я  же просто хочу прославиться!  А  деньги все обратно
папе верну.
     - Это еще из-за какой любви? - возмутился Тулькин еще больше меня.
     - Из-за любви...  к Тане Кузовлевой,  - прошептал я. - Чтоб она на меня
внимание обратила. Девчонки знаешь как на знаменитых внимание обращают!
     - Ах, из-за любви?.. - разочарованно протянул Тулькин. - Ну, если из-за
любви,  -  еще раз повторил он,  -  то я  тебе не помощник...  Ненавижу этих
девчонок! - Тулькин прямо затрясся от ненависти. - Да я лучше пораньше спать
лягу... - сказал Тулькин, продолжая весь трястись, как отбойный молоток.
     Это  был  намек  со   стороны  Тулькина,   и   я   решил  этим  намеком
воспользоваться.
     Я  еще раз достал из  кармана коробочку с  таблетками и  стал их  снова
пересчитывать.
     - Значит,  так...  Открываю тайну про бритву и  даю две таблетки на два
шпионских, цветных, детективных сна...
     Тулькин с такой неохотой отвернулся от содовых таблеток,  что,  как мне
показалось, у него даже шея заскрипела.
     - Я и без твоих таблеток могу во сне увидеть что захочу.  -  Но никакой
правды в его голосе не было. - И можешь мне не рассказывать, - продолжал он,
- как ты бритву моего отца тупишь.  Пусть он меня хоть еще раз выпорет,  а я
тебя  все  равно  подкараулю.  Узнаешь еще,  какой я  сыщик.  А  из  любви к
девчонкам я помогать ни за что не буду.  Если б из ненависти,  я бы тебе еще
помог, а из-за любви ни за какие... - он, конечно, хотел сказать "таблетки",
но пересилил себя и сказал,  - ни за какие... коврижки, даже если бы меня не
ты, а твой брат попросил - все равно бы не стал помогать.
     Если бы  Тулькин не  сказал,  что из-за любви он мне не поможет,  а  из
ненависти  с  удовольствием,   может,  мне  пришлось  бы  искать  четвертого
сообщника,  но  когда он сказал,  что из ненависти он бы еще помог,  тогда я
высыпал на ладонь еще две таблетки питьевой соды (всего,  значит,  на четыре
серии детективных, шпионских, цветных снов) и сказал:
     - Ты мне будешь помогать из ненависти к ней!
     - Это как же? - не понял Тулькин. - Помогать из ненависти?
     - А  вот  так  же,  -  начал  я  свое,  может  быть,  самое  сложное  и
унизительное объяснение в своей жизни. - Я кто такой? - спросил я Тулькина.
     - А кто ты такой? - спросил меня Тулькин.
     - Я шалопут! - сказал я твердо. - Шалопут!
     - Ты шалопут, - с удовольствием подтвердил Тулькин и как-то уж чересчур
поспешно.
     - Кто шалопут?  - переспросил я грозно Тулькина, сдерживая желание дать
за такое оскорбление Тулькину в зубы.
     Но  потом  я  подумал,  что  это  он  говорит так  для  дела  и  только
поддакивает мне, я успокоился и сказал:
     - Я еще и лентяй!
     - Ты еще и лентяй! - подтвердил снова с удовольствием Тулькин.
     - Кто лентяй?..
     Мы  помолчали.  Я  боялся,  что  я  все-таки  дам  Тулькину в  зубы  за
оскорбление личности,  -  в  конце концов,  можно же  подтверждать и  молча,
кивком головы, но пересилил себя и, скрипнув зубами, продолжал:
     - Но Кузовлева об этом ничего не знает? Так? - спросил я.
     - Так, - подтвердил Тулькин, - не знает.
     - Значит,  если бы Кузовлева дружила с Мешковым или Дерябиным,  а не со
мной, то это было бы совсем другое дело? Так? - спросил я Тулькина.
     - Совсем другое дело!  - сказал Тулькин и еще кивнул головой. - Значит,
так ей и надо!  - обрадовался по-настоящему Тулькин. - Все равно с тобой все
мучаются:  и  родители,  и  школа,  и  весь наш дачный поселок,  а  она что,
исключение,   что  ли...   А   таблеток  серии  на  три  дашь?   -   спросил
разбушевавшийся Тулькин.
     Я  снова вытащил из кармана коробочку и  отсыпал на ладонь Тулькина три
таблетки.
     - И про то,  как папину бритву тупишь,  расскажешь!  - предупредил меня
Тулькин.
     - После похищения,  - ответил я. - Значит, после ужина я похищаю себя в
сторожку на кладбище. В восемь ноль-ноль. На твоих сколько?
     Тулькин посмотрел на свои часы с одной секундной стрелкой и сказал:
     - Зачем после ужина?  Сейчас тебя похитим!  Веревку только возьму и еще
кое-что!
     - Как же, - сказал я. - На голодный желудок, что ли?
     - Именно  на  голодный...  Чтобы  неожиданней.  Только у  меня  к  тебе
просьба: дай еще на две серии таблеток...
     - После, после, - сказал я. - После похищения все отдам.
     Тулькин немного попереживал и сказал:
     - Тогда спрячься сейчас за  сарай,  чтобы нас вместе никто не видел,  и
жди... Я к тебе незаметно сам подойду...


     Уже  из-за  сарая  я  увидел,  как  на  крыльце собака Гальда встретила
Тулькина и стала на него лаять (наверно,  медаль просила вернуть обратно), а
я подумал,  что молодец Тулькин,  не злопамятный! Не держит на меня злобы за
папину бритву.  Правда,  я  ничего такого с  бритвой его папы не делал и  не
тупил,  конечно,  никогда и  тупить-то не собирался.  Я просто проверял одну
заметку из  журнала "Техника -  молодежи".  Там  было написано,  что  если в
лунную ночь положить опасную бритву на  свет,  то  к  утру она затупится.  А
когда бритва затупится,  то,  я думал,  что Тулькин распространит слух среди
ребят, что я одной силой воли могу тупить бритвы на расстоянии. И кто-нибудь
из  ребят расскажет об  этом Танечке Кузовлевой,  и  тогда она скажет:  "А я
давно  замечала,   что   у   Леши  во   взгляде  есть  что-то   гипнотически
магнетическое!"
     Между  прочим,  у  нас  дома  опасной бритвы нет  -  мой  папа  бреется
электрической,  - поэтому я и решил с помощью бритвы отца Тулькина проверить
это явление,  а Тулькин,  видно, не читает журналов, поэтому он и решил, что
это я туплю бритву,  а не лунный свет. Я однажды наблюдал за ним, как он всю
ночь не спал,  все меня караулил.  Я,  конечно,  и не думал подходить к дому
Тулькиных, я-то знал, что бритва и так затупится...
     Тем  временем в  доме Тулькиных собака Гальда все  продолжала лаять,  а
Тулькин все не выходил, а я подумал, что Гальда зря требует отдать ей медаль
обратно:  Тулькин,  в  конце концов,  тоже имеет право носить ее  -  он ведь
Гальду учил всяким штукам,  а не она его. Я подождал еще немного, но Тулькин
все не выходил,  сестра вышла на крыльцо,  а  Тулькина все не было.  Тогда я
оглянулся:  может,  он  уже  подошел ко  мне?  Тулькин сказал,  что подойдет
незаметно,  но рядом со мной никого не было.  С другой стороны сарая тоже не
было Тулькина.  Я  ждать больше не  мог,  в  конце концов ничего не случится
такого,  если не Тулькин незаметно подойдет ко мне,  а  я к нему.  Я перелез
через забор и уже хотел перебежать улицу быстро,  как солдаты в кинокартинах
про войну,  но в это время меня кто-то грубо (непозволительно грубо) схватил
за плечо.
     Не было на земле такой силы, которая в такую минуту могла меня удержать
на месте,  но через секунду я убедился, что такая сила есть на земле и зовут
эту силу Николай Сутулов.  Вообще-то Сутулова в списке моих врагов у меня не
было,  но,  вероятно, я был у него в списке его врагов, потому что вот уже с
первого дня, как он приехал на дачу, он при каждой встрече дает мне какой-то
незаметный,  но очень больной подзатыльник,  приговаривая при этом:  "Первый
просит  посадки!.."  или  "Второй просит  посадки!.."  Вместе с  сегодняшним
подзатыльником он  мне их на шею уже двадцать восемь штук посадил.  Потом он
еще всегда проводит на мне один прием борьбы самбо и удаляется. Вот и сейчас
он сказал:
     - Двадцать восьмой просит посадки!..  -  потом дал  по  шее,  продолжая
держать меня  за  плечо.  -  Из  положения удержания,  -  сказал Сутулов,  -
захватываю правой  рукой  запястье правой  руки  противника,  ставлю  локоть
правой руки к  его шее,  поднимаю предплечье своей правой руки и...  провожу
прием!.. За секунду...
     Он  вот так на мне провел уже двадцать восемь приемов борьбы самбо.  На
словах,  правда,  но все равно противно.  А  за что?  Я ему абсолютно ничего
такого не  сделал,  только один раз  подошел к  нему и  спросил его,  задрав
голову. (Сутулов у нас на четыре головы выше всех ребят!)
     - Слушай,  Сутулов, - сказал я ему, - при твоем росте у тебя твои мозги
там...  (я  показал рукой вверх) должны быть  в  состоянии невесомости...  Я
правильно говорю?..
     А Сутулов вместо ответа дал мне тогда по шее и сказал:
     - Первый просит посадки!..  -  Потом первый раз  показал мне хронометр,
который он носил на руке, и пояснил: - Резко поднимаю сомкнутые руки, быстро
отбрасываю руки противника и,  нагнувшись, захватываю его ноги в подколенных
изгибах... И... прием провожу в три секунды.
     Наверно,  ему Тулькин,  Мешков и Дерябин что-нибудь на меня наговорили.
Я,  конечно,  мог Сутулову давно дать сдачи, и вообще, но это было бы ужасно
примитивно, просто подраться... в духе каких-то питекантропов. А вообще-то у
меня есть,  уже  есть,  уже приготовлен для Сутулова один химический состав,
желтый-желтый,  как "желтая лихорадка".  Если им мазнуть по лицу,  несколько
дней не  будешь от умывальника отходить...  А  дальше все должно происходить
так:   Сутулов  мне,   значит,  делает  на  шею  посадку  двадцать  девятого
подзатыльника (двадцать восьмой я  только что получил!),  а я ему -  "желтую
лихорадку"... и тридцатого подзатыльника уже не будет...
     А может, мне прямо сейчас дать Сутулову по роже, чтоб не было посадки и
двадцать девятого?
     Я  сжал в  кармане пластмассовый мешочек с губкой,  пропитанной "желтой
лихорадкой", но тут же подумал, что с Сутуловым я расправиться всегда успею!
И  как  еще расправиться!  Я,  кроме "желтой лихорадки",  такое для Сутулова
приготовил -  весь век меня помнить будет, а сейчас самое главное - поскорее
отвязаться от  него  и  терпеливо дослушать до  конца  прием самбо,  который
проводил на мне этот гнусный Сутулов.
     - Представляешь...  -  сказал Сутулов,  покончив с приемом самбо, - все
проходит, как у Дюма - "Десять лет спустя", ты сидишь на веранде...
     Я хотел спросить:  "С кем?" -  но удержался.  Я-то знал, что на веранде
через десять лет  я  буду  сидеть с  Танечкой,  я  знал,  а  Сутулов в  этом
убедится, когда подойдет ко мне через десять лет.
     - Я,  значит,  подхожу,  -  сказал Сутулов,  -  и...  две тысячи двести
двадцать восьмой... просит посадки...
     - Ну что ты,  Сутулов,  -  сказал я, - какой две тысячи двести двадцать
восьмой... двести тысяч двести двадцать восьмой просит посадки...
     Сутулов,  видно,  не  ожидал от меня такой фразы (я сам не ожидал ее от
себя!  Но ведь Тулькин ждет!  Скорей! Скорей!), поэтому Сутулов разинул рот,
подумал, поправил бороду и сказал:
     - Молодец!..  Заходи в гости...  -  и удалился, а я в несколько прыжков
подбежал к крыльцу Тулькина и стал заглядывать в его дом.
     - Вам кого? - спросила сестра Тулькина.
     - Вашего брата, - ответил я.
     - Он спит! - сказала сестра Тулькина.
     - Как -  спит? - заорал я. - Как - спит? Как - спит?! - повторял я, как
попугай Кокошка, одну и ту же фразу.
     Мало  того,  что  этот Сутулов подверг меня этой унизительной задержке,
теперь этот  Тулькин взял у  меня таблетки для  детективных снов,  наверное,
принял их и... улегся спать. С ума сойти!..
     - Разбудить!  -  закричал я на сестру Тулькина так,  как будто она была
моей сестрой. - Разбудить немедленно!
     - А он закрылся на крючок и сказал, чтобы его не будили!
     Повернувшись вокруг  себя  на  каблучке,  сестра  Тулькина  спрыгнула с
крыльца  и   побежала  на  улицу,   а  на  крыльцо  вышла  мать  Тулькина  и
подозрительно посмотрела на  меня.  На  меня  все  всегда  смотрят почему-то
подозрительно.
     "Все пропало,  -  подумал я,  бесшумно отступая спиной за угол дома.  -
Тулькин  действительно принял  мои  таблетки  и  лег  смотреть многосерийный
широкоэкранный,  цветной,  детективный сон. И главное, что мое письмо у него
осталось!"
     Ну,  я ему покажу!  Я...  я обогнул дачу Тулькиных. Окно предателя было
закрыто и  даже задернуто шторой.  А  другое окно рядом было открыто,  и  из
другого окна вдруг показалась спина Тулькина,  а  потом он сам с чемоданом в
руке.
     - А сестра сказала,  что ты спишь,  - прошептал я, - не выходил столько
времени...
     - Так это же для алиби, - сказал Тулькин.
     - А я уж думал, что с похищением все пропало, - прошептал я.
     - Считай,  что ты уже похищен. - Тулькин достал из кармана пять пакетов
с молотым перцем. - Ползи на кладбище, - сказал он.
     - А ты?
     - Я  сзади...  Я  буду  посыпать перцем траву...  Чтоб  собаки след  не
взяли...
     И я пополз...  к славе,  к известности,  ко всему тому,  что меня ждало
впереди!  Да, но если бы я знал, что меня ждет впереди, я бы, конечно, давно
повернул обратно, но я не знал и поэтому все полз, полз, полз... до тех пор,
пока не  уткнулся макушкой в  дверь сторожки...  Не  поднимаясь на  ноги,  я
подцепил дверь рукой и потянул ее. Дверь со скрипом отворилась, я подполз на
животе к лестнице. Тулькин пыхтел и чихал (от перца, наверно!) где-то сзади.
     Взобравшись по лестнице на чердак заброшенной сторожки кладбища,  я сел
на пол, привалился спиной к стропилу, а Тулькин, достав из чемодана веревку,
стал  с  удовольствием опутывать меня  по  рукам  и  по  ногам.  Потом он  с
наслаждением стал заталкивать мне в рот кляп.
     - Да не весь толкай!  С ума сошел, что ли! - промычал я. - Думаешь, это
большое удовольствие?
     Тулькин оставил в  покое  платок и,  вынув из  кармана пакет с  молотым
перцем,  начал посыпать вокруг себя, освещая пол электрическим фонарем, хотя
было еще светло.
     От его перца у меня сразу же засвербило в носу, и я с трудом удержался,
чтобы не чихнуть.
     - Осторожней сыпь!  -  промычал я  сквозь  платок.  В  носу  защекотало
сильнее, поэтому я не удержался и все же чихнул.
     Тулькин осветил меня фонарем, полюбовался немного моим видом (связан по
рукам и ногам, во рту кляп!) и сказал:
     - Ювелирная работа!
     А я сказал с кляпом во рту:
     - Му-у-ум-эуа-э-э,  -  что без кляпа бы  означало:  Тулькин,  не  теряй
время, скорей подбрасывай письмо!
     Тулькин меня прекрасно понял,  он подмигнул мне,  спрятал мое письмо за
подкладку кепки  и,  пятясь,  стал  слезать  с  лестницы,  посыпая ступеньки
молотым перцем.


                                  Часть II

ПОЗОВИТЕ К ТЕЛЕФОНУ ВАШУ СОБАКУ


                               Рассказ пятый

ТУЛЬКИН ТОРГУЕТСЯ

     Мой брат Саша как-то  показывал мне заметку об одном интересном случае,
о  котором было  напечатано в  одном журнале.  Значит,  в  Испании жила одна
женщина  -  испанка,  которая всю  жизнь  разговаривала на  испанском языке.
Однажды,  когда она  проходила мимо какого-то  дома,  ей  вдруг на  голову с
балкона  свалился  какой-то   предмет  и   сильно  ударил  ее   по   голове.
Женщина-испанка  потеряла  сознание,   а  когда  пришла  в  себя,  то  вдруг
заговорила на чистом английском языке. Ученые, конечно, никак не могут найти
объяснение этому удивительному событию.  Я  почему об  этом  думал,  сидя на
чердаке в  сторожке,  я  об  этом  думал потому,  что,  если бы  я  попросил
кого-нибудь ударить меня чем-нибудь по голове,  может быть,  я тоже бы вдруг
заговорил по-английски.
     Представляю,  как скривился бы Мешков,  услышав, как я, гуляя по улице,
разговариваю с  Таней  Кузовлевой совершенно свободно  на  английском языке.
Вопрос весь в том, как сильно меня надо треснуть чем-нибудь по голове, чтобы
я  заговорил по-английски.  И  кто согласится это сделать?  Сообщника в этом
деле мне будет найти,  конечно,  полегче.  В нашем дачном поселке,  пожалуй,
каждый из ребят треснет с удовольствием меня чем угодно по голове,  только я
боюсь,  что меня треснут с  большей силой,  чем это необходимо для овладения
английским языком...
     - Снижай  цену,  Завитайкин!  -  услышал  я  голос  Тулькина,  неслышно
появившегося на чердаке. - Не хотят тебя выкупать за шесть тысяч.
     Я еще продолжал думать об изучении английского языка с помощью удара по
голове, на что я решился пойти только из-за Танечки Кузовлевой, поэтому я не
сразу сообразил, о чем мне, собственно говоря, говорит Тулькин.
     - Цену, говорю, снижай, - повторил Тулькин. - Не хотят тебя выкупать за
такие деньги.
     - А кто тебе сказал, что меня не хотят выкупать? - сообразил наконец я,
о чем идет речь.
     - Тишина, - объяснил Тулькин.
     - Какая тишина?
     - Слышишь? - спросил Тулькин, приникая к чердачному окну.
     За  окном было темно и  действительно тихо.  Не вообще тихо,  а  тихо в
смысле того,  что шума вокруг моего похищения не было никакого.  Слышно было
только,  как Дерябин-Скрябин играл дома на рояле,  а  на даче у Мешкова орал
магнитофон.
     - Тишина еще ни о чем не говорит, - сказал я неуверенно.
     - У вас не говорит,  а у нас,  детективов, все говорит: обрывок газеты,
оставшийся на месте преступления,  окурок,  пуговица, трамвайный билет могут
нам рассказать больше,  чем сам преступник.  Наобещал с  три короба:  паника
будет!  Милиция  будет!  Ищейки  будут!  Урра  будет!..  Знал  бы,  что  так
получится, лучше сидел бы дома и смотрел бы детектив.
     - Ты подожди,  Тулькин, - сказал я, - ты про письмо скажи, ты подбросил
письмо?
     - Конечно, подбросил.
     - На кухню?
     - Как договорились.
     - А на кухне кто-нибудь был в это время?
     - Сашка все время торчал. Потом он полез в шкаф, а я в это время - раз!
И письмо на полу! Твой брат его поднял! Я деру!
     - Значит, началось... - сказал я.
     - В  том-то  и  дело,  -  ответил Тулькин,  -  что ничего почему-то  не
началось.
     - Как не началось?
     - Очень  просто,  -  пояснил Тулькин.  -  Как  только ваш  Сашка поднял
письмо,  он сначала бросился к окошку,  чтобы посмотреть, кто бросил письмо,
но  я  уже  к  этому времени спрятался.  Тогда он  с  этим письмом побежал в
комнату.  А я тогда обогнул вашу дачу с другой стороны, побежал домой, вынес
на улицу стул и стал ждать.  Слышу, у вас в гостиной телек работает... Минут
пять сидел ждал. Вот, думаю, Сашка письмо принес твоему отцу или матери. Вот
они его прочитали! И вот в панике выскакивают на улицу, как ты обещал.
     - Ну, а они что? - спросил я с нетерпением.
     - Что они?..  Я  сижу,  а  они не  выскакивают!..  А  телек работает...
Детектив передает...
     - А  почему же  они не выскакивают?  -  спросил я  с  каким-то чувством
растерянности.
     - Наверно, решили сначала досмотреть детектив, а потом уж выскочить?..
     - Твое счастье,  Тулькин,  - сказал я, сжимая кулаки, - что у меня руки
связаны,  а  то  бы  я  тебе за  такие слова...  Это ты бы,  может быть,  не
выскочил,  все сидел бы у  телевизора,  если бы у  тебя сына украли,  а  мои
родители выскочат, вот увидишь, просто еще мало времени прошло.
     - Мало времени?  Пять минут бежал!  Десять ждал!  Пять минут обратно! И
еще  три  минуты с  тобой разговариваем!  Да  за  это  время весь наш дачный
поселок можно было поднять на ноги!
     Я  промолчал.  В  словах  Тулькина была  какая-то  неприятная для  меня
логика.  За это время в дачном поселке, по моим расчетам, обязательно должен
был подняться на