стоящий переполох.  Но  кругом было так же  тихо,  как и  до
моего похищения.
     - Ничего не понимаю... - Я действительно ничего не понимал. - Почему же
меня не выкупают?..
     - А чего тут непонятного?  Не стоишь ты шести тысяч. "Москвич" стоит, а
ты нет.
     - А при чем здесь "Москвич"?
     - А  при том,  сам же  говорил,  что твой отец завтра должен выкупить в
магазине свой "Москвич",  -  сказал горячо Тулькин. - Если твой отец выкупит
тебя в первую очередь,  то он останется без денег, и у него пропадет очередь
на машину,  а если он выкупит сначала машину,  то ты не пропадешь, ты же сам
написал, что находишься в безопасном месте.
     - Значит, ты думаешь, что они сначала выкупят машину?
     - Конечно, машину, а потом займут денег и выкупят тебя.
     - Что  же,  я  должен  на  этом  кладбище  неизвестно сколько  торчать?
(Тулькин продолжал сидеть где-то там, уже в темноте, и сопеть.) А ты знаешь,
- сказал я, - как неприятно здесь сидеть?
     - Тогда  нечего заламывать за  себя  такую  цену!  Хочешь прославиться,
сегодня же запроси рублей пятьдесят за себя, и хватит.
     - То говорил, я мало запросил, теперь - много... А почему пятьдесят?
     - Хватит с тебя, - объяснила мне темнота голосом Тулькина.
     Я обдумал предложение Тулькина и сказал:
     - Ни за что! Надо мной же будут все ребята смеяться, что меня только за
пятьдесят рублей выкупили...  Сына Кеннета Янга за большой выкуп,  написано,
выкупили. Я думаю, что большой выкуп - это тысяч шесть.
     - Твой отец не Кеннет Янг,  и ты не его сын,  - сказал Тулькин. - У них
свои цены, у нас свои...
     - Неужели им жалко заплатить за меня шесть тысяч рублей?  - простонал я
вслух.
     - Ну ладно,  Завитайкин,  не расстраивайся...  Сейчас я напишу еще одно
письмо,  -  сказал Тулькин.  - Мы тебя в этом письме уценим, и твои родители
тебя,  может быть, выкупят. - Тулькин зажег фонарик, снял перчатки и вытащил
из кармана пиджака блокнот и вечное перо.
     - Чтоб меня уценивать!.. - сказал я. - Да ни за что на свете!
     - Пятьдесят! - предложил Тулькин.
     - Шесть тысяч!  -  сказал я.  - Я эту цену для Тани назначил. Чтобы она
знала, что я чего-то стою.
     - Пятьдесят! - сказал Тулькин. - И ни копейки больше!
     - Пять тысяч шестьсот! - сдался я.
     - Пятьдесят!  -  повторил упрямо Тулькин.  -  Раз  -  пятьдесят!  Два -
пятьдесят!  Три -  пятьдесят!  (Я не согласился.) Все, - сказал Тулькин. - Я
выхожу  из  этого  дела!  Таскать  по  кладбищу доплатные письма!  Еще  ноги
переломаешь!
     - И выходи! - сказал я. - Пожалуйста! Не заплачу! Выходи!
     - Сам себя воровал!  Сам письма писал!  Сам их и подбрасывай!  Знал бы,
лучше телек бы смотрел.
     - И без твоей помощи подброшу!.. Телевизирь несчастный.
     - А  ты!..  А  ты...  -  заорал  Тулькин.  -  Ты...  уцененный Ромео  и
Джульетта!  -  И  здесь Тулькина как будто прорвало -  как он меня только не
называл: и ливерной колбасой, и эскимо на палочке, и магазинным холодцом.
     А я все время повторял спокойно только одну фразу:
     - Если ты и вправду смелый человек, развяжи мне руки и повтори еще раз,
что ты мне сказал!
     Но Тулькин все-таки продолжал поносить меня изо всех сил.  И тогда меня
вдруг осенило,  и я подумал:  с похищением,  конечно, все пропало, не бывать
моему портрету в  "Неделе",  но появилась надежда прославиться по-другому...
Это была прекрасная мысль,  и мой портрет, кажется, может все-таки появиться
в "Неделе".
     - Хорошо,   -   оборвал  я  ругавшегося  Тулькина.   -   Если  ты  меня
действительно ненавидишь,  -  сказал я Тулькину,  - надень на мой берет свою
кепку и дай мне доской по голове.  -  Я подумал, что вдруг после этого удара
я,  как та женщина-испанка, вдруг заговорю на чистом английском языке, и обо
мне,  конечно,  сразу же  напечатают во всех газетах!  И  я  прославлюсь!  -
Тулькин, будь другом, дай мне доской по голове! Я это заслужил, Тулькин!
     Я думал,  что Тулькин с удовольствием выполнит мою просьбу, но, к моему
удивлению,   Тулькин  не   только  не  ухватился  за  мое  предложение,   но
категорически отверг его.
     - Легко хочешь отделаться! - отозвался из темноты Тулькин, освещая меня
электрическим фонариком.  - Сейчас всех ребят соберу, и мы тебя, связанного,
на  базар  отнесем  и  к  прилавку тебя  привяжем,  где  уцененными товарами
торгуют.  И  еще сфотографируем тебя утром и подпись сделаем:  "Бессердечный
парень,  который украл себя за деньги у  своих родителей!" И родителей твоих
тоже  снимем  на  карточку:  "Бессердечные  родители,  которые  не  захотели
выкупить своего сына  ни  за  какие деньги!"  Всю  вашу семейку на  весь мир
прославим!  И Кузовлеву твою прославим - скажем, что она тебя подговорила. И
брата твоего не пощадим. Скажем - все знал, но скрыл...
     Сделав такое жуткое заявление,  Тулькин скатился в темноте с чердака по
лестнице,  а я остался один,  связанный по рукам и ногам, без похищения, без
славы,  и без знаний английского языка,  и теперь уже без какой-либо надежды
на то, что Таня Кузовлева когда-нибудь обратит на меня свое внимание.
     Я напрягся и изо всех сил задергал связанными руками.


                               Рассказ шестой

ВОТ ТАК НОВОСТЬ!

     - Я  буду водящим,  -  сказал я и сделал вид,  что снимаю со своей руки
часы.
     - Ишь какой! - разозлился Сутулов. - Он будет водящим! Я буду водящим!
     - Хорошо, - согласился охотно я, - снимай свой хронометр.
     - А зачем тебе мой хронометр? - спросил меня Сутулов.
     - Сейчас мы будем играть,  -  объяснил я  Сутулову,  снимая с  его руки
швейцарский хронометр и подмигивая Мешкову, Дерябину и Тулькину.
     - Во что играть? - спросил Сутулов.
     - В столб, - сказал я.
     - А что это такое? - спросил Сутулов.
     - Очень веселая игра...  Связывайте его! - приказал я Тулькину, Мешкову
и Дерябину.
     Тулькин,  Мешков и  Дерябин стали с удовольствием связывать Сутулова по
рукам и ногам. Сутулов не сопротивлялся.
     - У тебя на даче никого нет? - спросил я Сутулова.
     - До утра уехали, - радостно пояснил Сутулов.
     - Вот и  хорошо!  -  сказал я тоже радостно.  -  Значит,  до утра можно
играть?
     - Конечно! - еще радостней сказал Сутулов.
     - Ставьте его на стул! - приказал я Тулькину, Дерябину и Мешкову.
     Мешков,  Дерябин и Тулькин поставили Сутулова на стул.  Я сам не стал о
него и руки марать.
     - Стоишь? - спросил я Сутулова.
     - Стою, - подтвердил Сутулов.
     - Прекрасно,  -  сказал я,  влезая на соседний стул.  -  Хронометр твой
ходит хорошо?
     - Спрашиваешь! - засмеялся Сутулов. - Тик-так! Тик-так!
     Я прижал к своему уху сутуловский хронометр, покачал головой и сказал:
     - А по-моему, не очень-то хорошо... "Тик" есть, а "така" нет...
     - Иди ты! - сказал грозно Сутулов.
     - Можешь сам послушать,  -  сказал я  и  приложил хронометр к стене,  а
Сутулов приложил свое ухо к хронометру и расплылся в улыбке.  -  Слушаешь? -
спросил я Сутулова.
     - И "так" слушаю, - подтвердил Сутулов, - и "тик" слушаю.
     - Тогда  так  и  слушай,  -  сказал я,  -  до  утра...  Только прижимай
хронометр крепче ухом к стене, а то уронишь...
     Потом я помолчу и скажу:  "Это тебе за Таню... за Кузовлеву, чтоб ты за
ней не ухаживал!.."
     А дальше Тулькин,  Мешков и Дерябин,  конечно,  -  все они повалятся от
хохота на пол,  а потом...  но что будет потом,  я не успел представить, так
как к этому времени я уже почти подбежал к дому,  осталось только продраться
через кусты акации и перелезть через забор, когда совсем рядом я услышал шум
и голоса, из которых выделялся голос старика Сутулова:
     - Не  боись,  ребята...  Я  этого Лешего беру на себя...  Хватит с  ним
цацкаться.
     - А ты, Дерябин, не расстраивайся, - подал свой голос Мешков. - Ты донт
би ин э питти! - успокаивал Дерябина Мешков. - Мы все за то, чтобы Кузовлева
с тобой дружила,  а не с этим шалопутом.  А раз мы все хотим,  значит, так и
будет. Ду ю андерстэнд?
     - Оф корз, - ответил Дерябин. - Сэнк ю вери мач...
     - Почему это с Дерябиным?  -  взъерепенился Сутулов.  - Кузовлева будет
дружить со мной! Все андерстэнд?
     Все промолчали, а я подумал:
     "Ну  это  мы  еще  посмотрим,  кто  будет андерстэнд,  а  кто  будет не
андерстэнд!" - подумал я, сжимая кулаки.
     В  это время со  стороны кладбища показался бегущий по  улице Тулькин с
целой оравой мальчишек и крикнул на бегу, посвечивая фонариком:
     - Нет его там!  Весь чердак обшарили!  А домой не приходил?  -  спросил
Тулькин.
     На  всякий  случай  я  бесшумно  залег  в  кустах,  нащупав  в  кармане
пластмассовый мешочек с  губкой,  пропитанной "желтой лихорадкой".  Кажется,
сегодня придется пустить в ход.  Кажется, сегодня Сутулов от самбо на словах
перейдет к самбо на деле.
     - Ноу, - сказал Мешков по-английски, - иф ай хэд син хим.
     Фразу я не понял, но в голосе Мешкова была явная угроза.
     - Куда же он мог запропаститься? Из сторожки скрылся и домой не пришел?
- пискнул Дерябин, держа доску с клавишами на плече, как винтовку.
     Может быть,  во  время драки мне  Дерябин все-таки  даст этой доской по
голове и я вдруг все-таки заговорю на английском языке?..
     - Окружай дом, - скомандовал Сутулов.
     Сутуловские прихвостни проползли рядом со мной. Я даже дыхание затаил.
     - Ну ничего, - сказал Мешков, - я теперь с ним за пиджак рассчитаюсь. Я
ему устрою торнейдоу...
     - А  я ему за попугая отомщу,  -  пригрозил Дерябин,  перекладывая свою
музыкальную доску с одного плеча на другое.  -  Это надо же, украсть себя за
деньги!
     - А сначала он сколько за себя запросил? - спросил Сутулов.
     - Двести тысяч рублей!  -  сказал Тулькин,  которому,  видно,  было все
равно что врать в темноте.
     Я  еле удержался,  чтоб не выскочить и  не дать Тулькину в ухо.  (Рано!
Рано! Рано!)
     - Главное, мы же с ним три раза цену на него снижали, - сказал Тулькин.
- Я уж в последнем письме написал: "Вернем сына, дайте хоть на эскимо!"
     - Ну и что? - спросил Сутулов.
     - Ну и что...  - сказал Тулькин. - Ничего, и за двадцать две копейки не
стали выкупать.
     Все мои враги засмеялись. И вместе со смехом стали поносить меня на все
лады.
     - Не идет! - сказал Тулькин. - Испугался.
     - А дома у них кто-нибудь есть? - спросил Сутулов.
     - Отец с матерью, наверно, слышите телевизор?
     Все  замолчали.  Было слышно действительно,  как у  нас в  доме работал
телевизор.
     Кто-то из ребят полез добровольно на дерево и вдруг закричал сверху:
     - Братцы! Да он же дома! Он с какой-то девчонкой передачу смотрит!
     - А где же родители? - спросил Сутулов.
     - Родителей нет, одни сидят.
     - Тем лучше, - сказал Сутулов, поправляя бороду и засучивая рукава.
     Все полезли,  кто на забор,  кто на дерево.  Я и сам вгорячах тоже чуть
было не  полез на  тополь,  услышав сообщение,  что  в  нашем доме появилась
девчонка, с которой я сижу рядом и смотрю телевизор.
     - Дерябин, да ведь это твоя Кузовлева с Лешкой сидит! - крикнул Мешков.
     Вот  тебе раз!  Пока я  устраивал себе свое собственное похищение,  мой
родной брат-тихоня и  маменькин сыночек похитил у  меня  из-под  самого носа
Таню Кузовлеву!  Мою первую любовь!  А может быть, он тоже влюбился? Неужели
близнецы не  только в  одно время рождаются,  но  и  влюбляются тоже в  одно
время?
     - Как же он успел и  отвязаться и...  -  удивился Тулькин.  -  Я же его
специальным неразвязывающимся узлом привязал?.. Вы от калитки не отходили? -
спросил он Мешкова.
     - Но,  -  ответил Мешков.  - Ви вэр хир лайк э стоуне... Как камни, как
вкопанные стояли! - объяснил Мешков, потом он уставился на стоявшего с самым
дурацким видом Тулькина и спросил: - Ну что ты?
     - Проявляю...
     - Что проявляешь?
     - Вам  этого не  понять...  Свободу пространственного воображения!..  -
пояснил Тулькин.  -  Как же  он  успел все это сделать?  И  просить нас всех
письмо подбросить,  и похититься, и развязаться, и успеть с Танькой детектив
по телеку посмотреть?..
     - Да это не он смотрит телевизор с Кузовлевой,  -  осенился вдруг Вадим
Лютатовский.
     - А кто же? - спросил Сутулов.
     - Его брат Сашка!..  А  Лешка с  этим письмом делал отвлекающий маневр,
брату создавал обстановку!
     - Да  что вы,  -  возмутился Мешков,  -  он  же  ко мне с  этим письмом
подошел... Подошел как Лешка, а потом я подумал, что это все-таки Сашка!
     - Какой Сашка!  - теперь взъерепенился Дерябин. - Это он ко мне подошел
как Сашка, а потом я вижу, что это Лешка.
     - Тогда кто же сидит сейчас дома? - спросил Сутулов.
     - Лешка, - сказал Дерябин.
     - Сашка, - сказал Мешков.
     - А  по-моему,  они  и  сами не  знают,  кто из  них сейчас сидит перед
телевизором, - заявил Вадим Лютатовский. - У близнецов, говорят, это бывает.
     - Сейчас,  -  сказал Сутулов,  - погадаем. Если монета упадет на цифру,
сидит Сашка.  -  С этими словами Сутулов подбросил в воздух монету,  поймал,
поглядел на разжатую ладонь и сказал: - Сашка! Это Сашка! Сейчас вызовем его
на улицу и свернем нос налево, а придет Лешка, свернем ему нос направо, чтоб
не путали нас... и чтоб наших девчонок у нас не отбивали!..
     Но,  несмотря на  призыв Сутулова,  никто  не  двинулся с  места,  даже
влюбленный Дерябин  и  тот  продолжал стоять,  хотя  Сутулов  продолжал всех
подбадривать.
     "Молодец Сутулов,  -  подумал я.  - Молодец! Так Сашке и надо! Своротят
нос  набок!  И  все!  И  операцию не  надо будет делать!  Пусть не  отбивает
девчонок у своего родного брата! Ну, ну, братцы, ну, вперед же, вперед!.."
     - Сашке своротить нос,  конечно,  можно, - усомнился Тулькин. - А вдруг
это сидит с Таней не Сашка,  а Лешка, он мне как-то грозил, что у него такое
секретное оружие есть, что, в случае чего, мы его до-о-олго помнить будем!
     - Да это она не с Лешкой сидит, это она с Сашкой сидит... - загорячился
Лютатовский.
     - Обоснуй! - оборвал его Сутулов.
     - Да не будет она с Лешкой сидеть!  С Сашкой будет, а с Лешкой нет... -
заявил Вадим Лютатовский.
     - Докажи, - снова оборвал Сутулов Лютатовского.
     - И докажу,  -  сказал Лютатовский. - Знаете, какой он ей фокус недавно
показал.  Я  как раз в  продовольственном магазине был,  смотрю:  у прилавка
Завитай стоит с  тяжелым мешочком в  руке.  Я  сразу подумал,  что он  здесь
неспроста стоит.  Он стоит,  и  я стою.  Он смотрит в окно,  и я смотрю.  Он
чего-то ждет,  и я тоже стою чего-то жду. Вдруг в магазин вбегает Кузовлева.
Завитай задергался,  как  будто его в  электросеть включили.  Кузовлева -  к
прилавку,  Лешка - к прилавку. Кузовлева - к кассе, а он успел ее обогнать и
встать перед ней.  А я смотрю на Завитая и думаю:  ну это все неспроста, тем
более что у него какой-то тяжелый мешочек в руках. Доходит очередь до Лешки,
он говорит кассирше:  "Четыре пятьдесят в  кондитерский!"  -  и  протягивает
кассирше свой мешочек. И что же вы думаете было у него в мешке?
     - Обыкновенный песок, - отгадал Сутулов.
     - Нет, - сказал Лютатовский.
     - Сахарный... - предположил Дерябин.
     - Нет, - сказал Лютатовский.
     - Зи голден санд! Золотой песок! - предположил Мешков.
     - Ничего подобного!  -  ответил Лютатовский.  -  В  мешке у  него  были
копейки!  Одни копейки.  Четыреста пятьдесят штук копеек! Представляете, что
началось в  очереди?..  Одна  Кузовлева только молча  ждала,  когда кассирша
пересчитывала четыреста пятьдесят копеек, а очередь просто вся изругалась на
этого Завитая!..
     - Нет, чтоб уступить место лэди, - сказал Мешков. - Марфа Джентльмен.
     - Я бы уступил, - сказал Дерябин.
     - Он за свои штучки отца родного не пожалеет! - добавил Тулькин.
     - Не  пожалеет?..  -  возмутился Дерябин.  -  Уже не пожалел!  Фокусник
несчастный!
     Все возмущенно загудели:
     - Штучкин-Мучкин!
     - Капитан Копейкин! - сказал Сутулов.
     "Эх,  вы!  -  крикнул я, неожиданно выскакивая из темноты на свет. - Да
разве это был фокус или штучка?  Да вы знаете,  почему я  с  этими копейками
впереди Кузовлевой встал?  Да я разве для того, чтоб ее задержать, в очереди
встал?  Да я перед Кузовлевой встал со своим мешком, чтоб подольше возле нее
постоять,  пока кассирша мои несчастные копейки пересчитает.  Да  я  бы ради
Кузовлевой готов был  мешок с  целым миллионом копеек к  кассирше притащить.
Пусть бы  она считала,  а  я  бы  все стоял возле Кузовлевой,  а  очередь бы
ругалась,  а кассирша бы все считала...  а я бы все стоял...  а Кузовлева бы
все смотрела на меня спокойно и серьезно,  как тогда,  а я бы все стоял... А
ты, Лютатовский, жалкий сплетник, гнусная скрытая камера..."
     И все замолчали,  как один...  замолчали бы... если бы я вышел и сказал
бы так... но я не вышел... я продолжал таиться в кустах. Я подумал, что если
я так скажу, то они опять не поверят, что я - это я, они опять подумают, что
так говорить может только Саша, а что я сижу там с Таней и смотрю телевизор,
и когда я...  то есть не я,  а Саша выйдет из дома с Таней, то они, конечно,
набросятся главным образом на него и своротят ему нос направо. На меня тоже,
конечно,  набросятся,  но  не  главным образом,  а  разве Саша может от  них
отбиться, как это смогу сделать я? Да никогда в жизни!
     Поэтому я  продолжал сидеть в  кустах,  сжимая в кармане свое секретное
оружие,  и,  скрипя зубами,  молча наблюдал,  как  будут события развиваться
дальше.  Мне  вдруг почему-то  не  захотелось,  чтобы Саше  сворачивали нос,
все-таки ему его нос ведь будут из-за меня сворачивать, а не из-за него...
     - Ну  что,  будет  после  этого сидеть Кузовлева с  Лешкой?  -  спросил
Лютатовский.
     - Не будет! - согласился Сутулов.
     - Не будет! - сказали Мешков и Тулькин.
     - Не будет, - подтвердил Дерябин.
     - Не будет! Не будет! - зашумели прихвостни.
     - Вызываем? - спросил Сутулов.
     - Вызываем! - сказали Мешков и Тулькин.
     - Вызываем! - подтвердил Дерябин.
     И они вчетвером подбежали к нашей даче и рывком открыли дверь. На траву
упал параллелепипед света.
     - Выходи,  Леший! - крикнул Сутулов, грозя кулаком одной руки, а другой
поглаживая свою фальшивую бороду.
     - Эй ты,  брат авантюриста! - крикнул Мешков. - Адвентчерс бразер! Герр
аут! Выходи!
     - Выходи! - сказал Тулькин. - Есть дело... Уголовное!..
     - Выходи, выходи, - пискнул Дерябин, - брат капитана Копейкина!
     Сутулов все продолжал засучивать рукава.
     Я  сунул  руку  в  карман,  развязал на  ощупь  пластмассовый кулек  и,
протолкнув в  него руку,  сжал лежавшую в  кульке мокрую губку,  пропитанную
"желтой лихорадкой".
     "Разделяй,  Завитайкин,  и властвуй!" -  сказал я сам себе,  и вышел на
свет, и направился твердым шагом прямо по направлению к Сутулову.


                              Рассказ седьмой

НОС ИЗ ПЛАСТИЛИНА

     Во  время драки Дерябин все-таки ухитрился и  без  моей просьбы дал мне
своим "роялем" по голове.  Голова болит до сих пор,  но в смысле английского
языка этот удар никаких знаний мне не прибавил, но это не имеет уже никакого
значения.  А  Сутулов-то  самбо только на  словах знает,  а  на  деле ничего
подобного. Примитивно дрался, как питекантроп.
     На веранде ворочался на раскладушке брат мой...  враг мой... Не захотел
спать со мной в одной комнате... Подумаешь...
     Я взял забытую Сашей на столе книгу и раскрыл ее,  чтобы узнать, на что
он все-таки хотел пойти, чтобы только не походить на меня... Под цифрой один
было написано:  "Восстановительная хирургия". Восстановительная... это когда
что-то восстанавливают в лице,  а Саша хотел что-то изменить в лице, то есть
разрушить, значит, разрушительная хирургия...
     - "К  пластическим операциям,  -  прочитал  я  вслух,  -  относятся все
операции по  устранению (читай по  нанесению!)  всевозможных изъянов лица...
Метод Филатова заключается в  следующем..."  -  Но здесь у  меня перехвати