стуча  лапками  по  фанерному  полу.   Катя  неохотно
потянулась поймать мышонка.  Он  юркнул в  щель  под  фанерой и  затаился.
Надоело ему сидеть в кулаке.  Не вставая, девочка приподняла угол фанеры и
удивилась сквозь  слезы.  Под  фанерными листами лежали обыкновенные рыжие
кирпичи,  плотным слоем,  один к  другому.  Панька нашел узкую клиновидную
щелку и  засел в ней с упрямым видом.  Пришлось выколупывать его из щелки,
как  ядро  ореха из  плохо расколотой скорлупы.  За  делом Катя  перестала
плакать, но, поймав мышонка, начала сызнова.
     Помещение было  скупо освещено лампами дневного света.  Шерсть Паньки
выглядела синей,  а  Катины  руки  коричневатыми,  с  грубыми  фиолетовыми
прожилками. Стены казались серо-голубыми. Длинные стены были плоскими, как
любые домашние перегородки,  а короткие --  изогнутыми,  наклонными, как на
чердаке,  только сходились они не вверх,  а  вниз.  В  общем,  потолок был
длиннее пола.  Катя вспомнила шестой рисунок Игоря и решила, что помещение
находится в  нижней части  подводной лодки.  По  наклонным стенам тянулись
трубы с  циферблатами и медными начищенными частями,  в одной прямой стене
имелась овальная дверь с крестообразным затвором.  Катя подошла, потрогала
дверь -- заперто. Тогда она подошла к стене напротив.
     Вдоль  всей  стены  размещались приборы.  Катю  никогда  не  занимали
современные приборы,  упрятанные в  глухие,  красиво отделанные ящики.  Ей
казалось, что у настоящего электрического прибора должны быть "все кишочки
наружу",  как  в  школьном классе радиотехники или  в  радиостанции Игоря.
Здесь,  на  длинном  пластмассовом столе,  красовались  самые  причудливые
комбинации из проводов,  медных и иных трубочек, маленьких трансформаторов
и  прочих любопытных вещей.  Катя  даже  улыбнулась,  так  был  похож этот
беспорядок  на  радиостанцию Квадратика.  "Что-то  он  теперь  делает?"  --
подумала  девочка,  рассматривая причудливые  приборы  и  фасонные  медные
краники.
     На  свободном куске  стола  лежал окурок сигареты и  кусок шоколадной
плитки --  в золотой тисненой бумаге. Край шоколада торчал наружу. В плитке
оставалось довольно много,  больше половины,  и  она  была толстая.  Время
обеда уже давно прошло. Катя, подумав, взяла шоколадку и разломила, уделив
Паньке довольно большую дольку. Если сравнить с человеческими пропорциями,
то мышонку достался кусок размером с портфель.  Шоколад был тонкого вкуса,
недаром его заворачивали не в  серебряную,  а  в  золотую бумажку,  --  так
решила Катя.
     Она  жевала  шоколад  и   бродила  вдоль  стола.   Задержалась  около
интересного прибора.  На экране,  вроде телевизионного, только маленького,
подрагивала   ярко-зеленая   отчетливая   линия.   Будто   чей-то   пульс.
Пульсировала. Другая линия над ней мелко дрожала, трепеща, как стрекозиное
крыло.  По  соседству стоял  прибор еще  поинтереснее.  Рядок  окошечек со
светящимися оранжевыми цифрами,  последняя цифра все  время менялась --  то
восьмерка, то девятка. Долизывая шоколад, Катя полюбовалась этим зрелищем:
восемь-девять,   восемь-девять.  На  панельке  прибора  была  малопонятная
надпись: что-то насчет кислорода и крови.
     Панька еще доедал свою порцию, а Катя уже скомкала бумажку и опустила
ее  в  карман.  Стало много веселее.  Она подумала,  что хозяин не  должен
обижаться на  нее за  съеденный шоколад --  ведь,  по  морским обычаям,  на
кораблях кормят потерпевших кораблекрушение.  В некотором роде Катя и есть
потерпевшая.
     Стало веселее и по другой причине.  Приборы, цветные провода, шоколад
-- ни  капельки не похоже на мрачный корабль "Летучего Голландца".  Как она
воображала себе этот корабль, конечно...
     О  будущем  она  мало  беспокоилась --  в  конце  концов  состоится же
обратное перемещение, заберут ее отсюда.
     Над  экраном  с  пульсирующей  зеленой  линией  она  увидела  круглую
ставенку на петлях. Похоже на печную дверцу, привешенную к стене. Она была
неплотно  закрыта  --  в  щели  блестело  толстое  стекло.  Пониже  имелась
решеточка с выключателем и английской надписью "микрофон".
     Глупо было бы не заглянуть в это окошко!  Катя приподнялась на носках
и  заглянула,   открыв  дверцу.   Как  только  дверца  откинулась,  стекло
засветилось густым синим светом.
     Сначала ничего не  было  видно  --  сочная синяя  пустота открылась за
стеной.  Окно оказалось с секретом.  Перед глазом --  маленькая дырочка,  а
видно  широко.  Как  в  визире фотоаппарата.  Синяя  краска переливалась в
широком пространстве.  Может быть,  это окошко наружу,  в воду,  в глубины
океана?  Может быть,  эти глубины синие? Но через минуту Катя уже привыкла
смотреть и увидела, что перед ней корабельное помещение, заполненное водой
и  освещенное синими лампами,  --  с  трех  сторон свет вырывался размытыми
пучками,  играл в  воде.  И  там  были рыбы!  Они  стремительно крутились,
мелькали перед глазами,  то  есть перед глазом --  для двух глаз места было
маловато.  Кроме того, Катя устала стоять на цыпочках. Пришлось оторваться
от диковинного зрелища и подтащить к столу невысокий табурет.  К удивлению
Кати,  он не был привинчен к полу,  а в книгах пишут,  что на кораблях вся
мебель привинчивается.  Устроившись ногами на табурете, а рукой опираясь о
стену, она стала смотреть как следует.
     Рыбы  перестали носиться и  спокойно стояли в  синей воде.  Они  были
длиной  с  палец,  или  чуть  поменьше  --  с  детский  палец,  --  но  зато
стремительной  формы.  Обтекаемое  длинное  тельце,  сильно  сужающееся  к
хвосту,  почти сходящее на нет,  а сам хвост как полумесяц.  Круглые глаза
отражали свет,  как  бисеринки,  ой!  Катя  изогнулась,  чтобы рассмотреть
совсем маленьких рыб  слева,  и  чуть  не  упала.  Спас  ее  выключатель с
надписью "микрофон".  Он  щелкнул под  рукой,  когда  девочка уцепилась за
него.
     Катя хотела поскорее перещелкнуть его на место, но свет в окошке стал
меркнуть.  Снизу поднималось что-то крупное,  литое, тускло отблескивающее
синим.  Рыба!  Но  какая огромная!  Перед окошечком была только ее морда и
один глаз величиной с автомобильный подфарник...
     Стало  жутко.  Катя  слезла  на  пол  и  отошла подальше.  Вернулась,
подобрала Паньку,  чтоб  не  залез  куда  не  надо.  Выключатель оставался
перещелкнутым,  из  решетки  рядом  с  ним  ритмично похрипывало.  А  ниже
подмигивала в такт зеленая линия на экране.
     Катя постояла, послушала -- хрипит. Снова подобралась к синему окошку.
Не  каждый день можно видеть такую громадную рыбу!  Куда там --  знаменитый
сом,  которого бабушка купила к папиному тридцатипятилетию!  Так был велик
этот сом,  что не поместился на кухонном столе --  хвост спадал до половины
высоты.  Разделывали сома на доске,  только Катю бабушка выгнала из кухни,
когда его резала...
     А  рыба  висела перед окошком и  блестела своим подфарником.  Нос  ее
переходил в  длинную толстую палку.  Плоскую.  Конец палки тонул во  мраке
где-то вверху. "Это рыба-меч", -- подумала Катя. В какой-то книжке было про
меч-рыбу  и  рыбу-молот.  Кажется,  рыба-меч  может  своим мечом пропороть
двухдюймовую дубовую доску,  обшитую медью.  Да-да,  в  той книге еще было
написано,  как она пропорола оба борта шлюпки.  Рыбаки не утонули,  потому
что меч застрял в досках и дыры не получилось.  То есть дыра была,  только
она оказалась заткнутой рыбьим мечом.
     -- Кто там дышит, -- хрипло проговорил кто-то по-английски.
     Катя придержала дыхание.
     Дверь как была, так и оставалась закрытой.
     -- Кто  там  дышит,  --  повторил  голос  без  всякого  выражения.  Без
малейшего выражения!  По-русски это звучало бы  не так пугающе,  по-русски
можно  произносить  слова  раздельно,  а  по-английски  нельзя.  Но  голос
произносил слова раздельно.
     -- Кто там дышит, -- в третий раз произнес голос.
     Катя решилась ответить. Что же ей, не дышать теперь?
     -- Это я, с вашего разрешения!
     -- Я...  вас...  не...  знаю... говорите... ближе... к... микрофону, --
последовал ответ.
     Другого микрофона нигде не было, и Катя приблизилась к окошечку. Рыба
по-прежнему висела перед ним, слабо поводя круглыми жабрами...
     Не может быть!
     Во  второй раз Катя шатнулась на  табурете --  рыба поводила жабрами в
такт с  пульсацией зеленой линии и  в  такт похрипыванию из  решеточки.  И
оттуда же послышался голос:
     -- Командир, какие приказания.
     -- А вы кто?! -- вскрикнула Катя.
     -- Я Мак, чудо инженерной биологии.
     -- Вы... вы -- рыба?
     -- Я Мак. Какие приказания.
     -- Никаких приказаний!  -- испуганно ответила Катя. -- Вы живете в воде,
мистер Мак?
     -- Все живут в воде.  Я Мак.  -- Голос умолк, как бы сомневаясь, все ли
сказано.
     Катя молчала, похолодев от испуга.
     -- Какие приказания.  Могу  повернуться.  Могу  съесть маленькую рыбу.
Приказания.
     -- Повернитесь,  пожалуйста!  -- боязливо попросила девочка и прижалась
носом к холодной стенке.
     А вдруг кто-нибудь шутит с ней,  притворяясь "Маком, чудом инженерной
биологии"? Тогда рыба и не подумает поворачиваться...
     -- Не поворачивайся,  пожалуйста! -- шептала Катя по-русски. -- Ну зачем
тебе поворачиваться?
     Но рыба повернулась, показав по-акульи белесое брюхо.
     Прежде был  виден левый бок  с  грудным плавником,  а  после поворота
показался правый бок  и  спина.  Катя уже  присмотрелась к  синему свету в
рыбьем  помещении  и  разглядела на  спине  Мака  два  странных  предмета,
прикрепленных впереди спинного плавника. Два плоских бачка: ближе к голове
-- круглый,  вроде литровой кастрюльки,  а за ним --  другой,  побольше, как
небольшой бидон для керосина.


21. НАХОЖУ И НАСТИГАЮ

     Сомнений больше не было --  перед Катей плавала говорящая рыба!  И  не
просто так говорящая, а по-английски. С другой стороны, почему рыба должна
знать именно русский язык, а не английский?
     Подумав об этом, Катя немножко развеселилась. Вот будет здорово, если
Мак  умеет исполнять желания,  как  говорящие рыбы  в  сказках!  Будет она
приплывать  в  Дровню  и  спрашивать  по-английски:  "Чего  тебе  надобно,
старче",  как золотая рыбка у Пушкина.  Пожалуй,  в речке Ирге эта рыба не
поместится -- слишком она велика.
     -- Какие приказания? -- прогудел Мак. -- Могу съесть маленькую рыбу.
     Наверное, ему очень хотелось съесть маленькую рыбу.
     И Катя сказала в решеточку:
     -- Съешьте, если вам так хочется.
     Хрипы стали чаще,  сильнее. Мак изогнулся дугой, мелькнул острый серп
хвоста,  брюхо и  опять вынырнула морда --  с  тем  же  бессмысленно-хищным
выражением и синим немигающим глазом.
     -- Выполнено,  --  доложил автоматический голос. -- Могу съесть еще одну
маленькую рыбу.
     -- Благодарю вас.  Можно потом?  Скажите, почему вы называетесь "чудом
инженерной биологии"?
     -- Я карающий меч судьбы, -- сообщил Мак.
     Над этим пришлось подумать.  "Меч" -- ясное дело, ведь Мак -- рыба-меч.
Почему же "карающий" и зачем он судьбу припутал?
     -- Скажите, Мак, почему вас зовут "карающим мечом"?
     -- Я выйду отсюда. Я найду и настигну того, кто хочет всплыть. Найду и
настигну.  Все  живут в  воде.  Никто не  должен всплыть.  Я  карающий меч
судьбы, -- болтал Мак. -- Того, кто хочет всплыть. Кто я.
     -- Чудо инженерной биологии, -- сказала доброжелательная Катя.
     "Карающий меч" ей почему-то не нравился.
     -- Кто я, -- настаивала рыба.
     Девочка промолчала. Тогда Мак заявил:
     -- Я молодец, -- и повторил: -- Кто я.
     Вот  хвальбуша!  Подумаешь разве,  что  рыба  способна так  болтать и
хвастаться, и требовать, чтоб ее похвалили?
     -- Вы молодец! -- сказала Катя. -- Жуткий молодец!
     -- Ж-у-ттт-к-ий, ж-уткий, жуткий, -- повторил Мак. -- Я подплыву сверху,
перевернусь, пр-роизнесу. Никто не должен всплыть.
     -- Почему никто не  должен всплыть?  Что за  глупости!  --  возмутилась
девочка.
     -- Все живут в воде,  --  решительно пояснил Мак. -- Я нахожу, настигаю,
пр-роизношу, командир взрывает.
     Живая торпеда! Этот Мак -- живая говорящая торпеда! Он находит кого-то
в  воде,  подплывает,  а  командир взрывает торпеду.  Вот вам и "молодец"!
Бедная,   глупая  рыба!  Она  ведь  ничего  не  понимает,  повторяет,  как
магнитофон...
     Мало им ракет!
     Катя стояла и смотрела на бессмысленную рыбью морду. Мак самодовольно
покачивал своим мечом, как мальчишка -- игрушечной саблей.
     -- Что у вас на спине?
     -- Не понимаю,  --  ответил Мак и захрипел:  --  Что у меня на с-п-ин-е.
Чтоуменянаспинечтоуменянаспине... Кто я.
     -- Замолчите!
     Рыба мгновенно смолкла. Катя с отчаянием стукнула кулаками по стенке.
Что толку? Отшибла косточки. Что делать? У Мака на спине прикреплена мина,
или торпеда, или как там называется. Потом его выпустят -- взрывать. Был бы
здесь Игорь, он бы знал, что делать. А она, Катя, ничего не может.
     Неправда!
     Она должна что-то предпринять,  умная она или глупая!  Что она,  Катя
Гайдученко, не перехитрит этого Мака? Может быть, внушить рыбе, что она не
должна "находить и настигать"?
     "Спокойствие,  Екатерина Гайдученко!  Спокойствие. Ты обдумай все как
следует,  но быстро.  Как в воздушном бою. А кого он должен взорвать, этот
дуралей? Знает он заранее -- кого?"
     -- Скажите,  Мак...  Что вы будете находить и настигать, когда выйдете
отсюда?
     -- Объект, -- прохрипела рыба, -- объект нахожу, настигаю...
     -- Какой объект? Как вы его узнаете?
     -- Как я его у-з-н-а-ю. Какяегоузнаюкакяегоузнаю... Кто я.
     -- Молчать!
     Похоже,  Мак заводился говорить без остановки,  когда запоминал новое
слово. Запомнит и просит, чтоб его похвалили за усердие. Бедняга!.. Совсем
как Панька,  тоже страдает ни за что ни про что мышонок.  Она посмотрела --
Панька  мирно  спал  в   кармане  ее   фартука.   Не  так  уж  ему  плохо,
по-видимому...
     -- Вы молодец, Мак. Скажите, как вы найдете объект?
     -- По контуру и  звуку нахожу,  настигаю,  я молодец,  --  захрипело из
решетки.
     -- По какому контуру и звуку? -- допытывалась Катя.
     -- Контур  объекта...  тр-ренировка...  нахожу...  --  скандировал Мак,
переворачиваясь на спину и ныряя.
     Перед  окном  стало  свободно.  Левый глаз  у  Кати  уже  слезился от
напряжения,  зато привык смотреть в синюю глубину. Довольно далеко впереди
помещение Мака закруглялось как бы лежачим куполом. Катя знала, что в воде
все кажется ближе,  чем на самом деле.  Метрах в четырех впереди на куполе
белел причудливый рисунок вроде плоской вазы. С круглой ножкой... Что это?
Рыба  вымахнула снизу  к  рисунку,  закрыв  его  от  глаз.  Перевернулась,
замерла.
     -- Пр-роизношу. Пр-роизношу...
     Катя захлебнулась догадкой! Этот рисунок -- батискаф: поплавок -- ваза,
а  ножка  --  гондола...  Ужас  какой!  Что  теперь делать?  Ведь  батискаф
"Бретань" сегодня должен спуститься к затонувшему кораблю...
     -- Кто я.
     -- Проклятый глупец! -- рассвирепела Катя. -- Глупец!
     Мак  затарахтел,   осваивая  "проклятого  глупца".   По  временам  он
спрашивал "кто я". Девочка его не слушала.
     Кому  может  помешать батискаф?  Зачем  взрывать его?  Чтобы  погибли
ученые?
     Значит,  вот о чем предупреждали ее три моряка.  А сами они,  сами-то
они --  почему они,  взрослые, боятся и молчат? Ох, это было трудно понять!
Катя хорошо помнила,  как они шепотом совещались,  и оглядывались,  и явно
боялись капитана. Она читала где-то: капитан в море имеет право застрелить
любого своего матроса, вот они и боятся. Она присела на приступочку, чтобы
лучше  думалось.  Но  предупреждение,  предупреждение!  Игорь ведь  послал
телеграмму куда следует. Может быть, спуск батискафа уже отменен. Довольно
много времени прошло.  Сейчас --  она посмотрела на свои часики,  --  сейчас
четыре часа пятнадцать минут по местному времени. По дровненскому. Значит,
по-московски на два часа меньше. Успели предупредить или не успели?
     Что же делать, если вдруг не успели?
     По-видимому,  только один путь оставался.  Уговорить Мака не взрывать
батискаф. И поскорее, пока не явился кто-нибудь и не помешал.
     Катя приступила к делу немедленно. Она произнесла как могла солидно:
     -- Слушайте меня, Мак!
     -- Слушаю, -- охотно отозвалась рыба..
     -- Объект искать нельзя, я запрещаю! Повторите!
     Что тут началось! Мак стал метаться по своему аквариуму, а из решетки
быстро-быстро затарахтело:
     -- Не понимаю-непонимаю-маюнепони-нимаюнепо-понимаюне...
     В  отчаянии она щелкнула выключателем --  голоса Мака не стало слышно,
он  метнулся вниз и  пропал.  В  глазке был виден только "контур объекта",
белый  контур  батискафа,  так  похожий на  тот,  что  любовно вырисовывал
Квадратик.  Плакать Катя  не  могла.  Оставалось одно  --  сидеть  и  ждать
обратного перемещения. Сидеть и ждать, сидеть и ждать -- что бывает труднее
на свете?
     Катя  н е н а в и д е л а  это занятие: сидеть и ждать.
     Через пять минут она уже вскочила на ноги и  прильнула к глазку --  не
видать проклятой рыбы.  В  сердцах она захлопнула дверцу.  При этом у Мака
погас свет.  Так и надо,  сиди в темноте,  а мы еще раз посмотрим приборы.
Вдруг найдется такой прибор, чтобы выпустить Мака.
     Пусть уплывает!  Далеко,  куда ему захочется. Чтобы никто не смог его
взорвать.
     Катя  пошла вдоль стола с  приборами,  присматриваясь к  ним  заново.
Должны быть надписи.  Под прибором со скачущими цифрами --  есть. Значит, и
на других должны быть...  Ага!  Вот еще табличка.  Написано:  "Температура
тела". Не годится. Собственно, что должно быть написано?
     Она пошуршала бумажкой от шоколада в кармане. Завязала бант на правой
косе. Уныло заглянула под последний прибор -- ничего нет. Что делать?
     Она подняла глаза и увидела на столе, у самой стенки, большую книгу в
кожаном переплете.  Пухлую.  Книга стояла,  прислоненная к стенке. Рука не
доставала так далеко. Пришлось подтащить табурет, чтобы взять книгу.
     Наполовину она  была  написана  цифрами,  наполовину --  чистая.  Катя
потянулась поставить ее на место и  увидела на стене белый квадрат,  в нем
черный череп и кости. Надпись: "Смерть!"
     Раньше этот плакат закрывала книга.
     Катя сползла на  пол.  Огляделась.  Зеленая линия зловеще подмигивала
ей.  Звенело в  ушах.  Язык  стал  сухой  и  шершавый.  Все  страхи  сразу
припомнились Кате: и огни Святого Эльма, и паруса, изодранные ураганами за
тысячу лет, и сам "Летучий Голландец", мертвый капитан с мертвой командой.
     И еще --  говорящая рыба за стенкой...  подмигивает...  Запертая дверь
ухмыляется затвором, как перекошенное лицо. Нет! Этого не может быть!
     Катя бросилась к двери и повисла на затворе. Она уже набрала воздуха,
чтобы  заорать,  заплакать,  и  вдруг  услышала  шум.  Крестовина  затвора
зашевелилась в  руках как живая,  --  кто-то открывал дверь с  той стороны,
звякал металлом.
     Этого Катя  не  могла выдержать.  Она  метнулась от  двери в  угол  и
втиснулась, как ящерица, между стеной и железным шкафом. Замерла.
     Дверь  с  шорохом отворилась.  Густой тихий  голос произнес несколько
слов.  С  перепугу Катя  не  разобрала,  что  было сказано.  Потом звякнул
затвор. Дверь запирали за вошедшим. Катя чувствовала, он был здесь...
     Через несколько секунд  застучала  фанера  под  мягкими  шагами.  Еще
мгновение, и из своей щелки девочка увидела спину вошедшего. Он был худой,
высокий,  в синем морском костюме и берете.  Он полуобернулся -- безусый, с
длинным подбородком и прищуренными глазами.
     Катя неслышно задвинулась поглубже.
     Длиннолицый не  торопясь подошел к  стене  с  окошечком.  Нагнулся  к
приборам,   посмотрел.   У  зеленой  линии  покачал  головой  --  наверное,
взволнованная  рыба  дышала  чаще  обычного...   Пощелкал  по   окошечкам,
посвистел.   Оглянулся,  подобрал  табурет.  Поставил  на  место,  пожимая
плечами. Погасил сигарету о подошву, окурок положил на стол.