ее там кличут, и так до бесконечности?  Сколько
у вас этих зиц-председателей, что ты даже не  можешь  упомнить,  чем  один
конкретный занимался?
   - Борис, ну зачем тебе это? Ты где работаешь - в угро или в ОБЭП?
   - Я в угро работаю, - устало сказал Гордон,  -  у  меня  три  висяка  и
девочку вчера изнасиловали, и вон тачка оперативная наглухо  сломалась.  А
я, вместо того чтобы висяк колоть, должен какого-то загулявшего бизнесмена
искать, хотя, три к одному, он сейчас в каком-нибудь  загородном  бассейне
девицу трахает...
   Черяга опустил глаза и сказал:
   - Мы тачку можем отремонтировать. И вообще...
   - Что - вообще?
   - Ну... как сказать, я понимаю, что если человек тратит время,  то  эта
трата должна быть компенсирована...
   Про компенсацию Черяге велел сказать Извольский. Им  же  был  определен
предельный размер компенсации.
   Гордон поднял глаза и стал рассматривать друга,  как  некую  заповедную
лягушку в террариуме.
   - Тачку отделению отремонтируешь, - сказал он, - а насчет "вообще"  еще
раз помянешь - вылетишь вон. Ясно?
   И тяжело поднялся из-за стола.
   - Ну что, пошли?
   - Куда?
   - К супружнице вашего... зиц-председателя...
   Супругу Заславского звали Эльвира. Это была женщина лет сорока,  полная
и низенькая, с нескрываемо раздраженным выражением лица.  Несмотря  на  то
что на  часах  уже  натикало  десять  утра,  госпожа  Заславская  все  еще
пребывала  в  пышном  бархатном  халате,  непрестанно  распахивавшемся   и
обнажавшем полные и не очень-то аппетитные ноги. Ноги у нее были босые,  и
Черяга отлично видел жесткие неподстриженные ногти, крашенные облупившимся
золотым лаком, и черные волоски, растущие из пальцев.
   Эльвира и Николай познакомились еще во времена  студенческой  юности  и
провели добрую половину совместной жизни, работая за соседними  кульманами
в одном и том же трубопрокатном НИИ. После начала реформ НИИ, как водится,
зачах, Эльвиру сократили, а Николай, наоборот, развил в  себе  неизвестные
дотоле качества и очень быстро влился  в  ряды  всевозможных  посредников,
брокеров  и  приватизаторов.  Он  торговал   трубами,   лесом,   турецкими
дубленками и бронежилетами, продавал дорожному  фонду  щебенку  и  наконец
вытащил счастливый билет, после  того  как  его  дядя,  бывший  инструктор
райкома партии, долез до первых замов сунженского губернатора.
   Николай не был классическим тупорылым  племянником,  коих  бесчисленное
количество  развелось  при  всех  крупнейших  российских  компаниях.   Эти
племянники и сыновья сидели в хорошеньких кабинетах, появлялись на  работе
раз в неделю, чтобы оттрахать свою секретаршу, проходили,  морща  нос,  по
кабинетам,  где  разрывались  между  телефоном  и  компьютером   подлинные
трудяги, заглядывали в переговорную, где могли очень ловко одним брошенным
словом  сорвать  два  месяца  готовившийся  контракт,  и  в   единственной
имевшейся в их голове извилине сидела одна мысль: какой бы  косяк  они  ни
упороли - их не выгонят. Они - полномочные послы  своего  отца,  дяди  или
тестя. У них - дипломатический иммунитет.
   В отличие от этаких козлов, Николай  Заславский  был  человеком  вполне
разумным, в меру старательным, и прекрасно  понимал  очевидную,  но  редко
осознаваемую "сынками"  истину:  его  дядю  выставят  в  любой  момент,  а
комбинат останется. И было бы очень неплохо и после увольнения дяди сидеть
все на том же месте... Поэтому в спорах между  областью  и  комбинатом  он
молча, но верно гнул именно комбинатовскую линию, исподволь диктуя  Батьке
выгодные АМК решения. В этом-то и была ценность Коли Заславского.  Дань  с
комбината на его месте мог получать любой дурак, а вот  собрать  эту  дань
так, что в конечном счете комбинат от дани непереносимого ущерба не нес  -
для этого нужен был Заславский.
   В то время как Николай  трудился,  как  муравей,  закладывая  фундамент
нового семейного благополучия, Эльвира сидела дома и  скучала.  Делать  ей
было нечего, и она начала закатывать  мужу  скандалы  на  предмет  поздних
возвращений и частых командировок.
   Единственное, к чему это привело - так  к  тому,  что  Николай,  доселе
вполне довольный женой и детьми, начал с тоской сравнивать свою  распухшую
подругу жизни с эффектными молоденькими женами, которых заводили его новые
приятели. Сравнение, разумеется, было не в пользу Эльвиры.
   Жизнь между тем понемногу  налаживалась,  Николаю  уже  не  нужно  было
сидеть на работе до одиннадцати, но он все  равно  редко  оказывался  дома
раньше полуночи, проводя остальное время в казино и ресторанах. А потом он
и вовсе перестал ночевать...
   - Доброе утро, - сказал Черяга, переступая порог квартиры  Заславского,
- меня зовут Денис, я с Ахтарского металлургического.
   За его спиной тщательно расшаркивался о коврик Гордон. Женщина смотрела
на него, как на упавшую в  варенье  муху.  Из-за  стенки  громко  причитал
телевизор.  Судя  по  всему,  Черяга  оторвал  ее  от  созерцания  рекламы
"Памперсов" или иного, столь же глубокомысленного времяпрепровождения.
   - Николай так и не звонил? - спросил Черяга.
   - Нет, - сказала женщина, - а  по  мне  так  пусть  и  не  звонит.  Кот
мартовский.
   Но глаза у нее были красные и расстроенные. Квартира у Заславского была
хорошая, с евроремонтом, с  розовым  кафелем  в  ванной  и  сорокаметровой
гостиной, уставленной дорогой мебелью,  и  Гордон  ходил  по  квартире,  с
интересом оглядывая жилье "новых русских". А когда он  вернулся  в  кухню,
Эльвира  уже  разливала  по  трем  кружечкам  ароматный  кофе,  и   Черяга
спрашивал:
   - А когда он отсюда ушел?
   - Во вторник. Позавчера.
   - Он вел себя так же, как всегда? Не был ни нервный, ни встревоженный?
   - Нет.
   - Жаловался на трудности на работе?
   - Да ни на что он не  жаловался,  -  сказала  Эльвира,  -  выпил  кофе,
буркнул, что масло несвежее, и пошел. Хорошо, хоть плащ надел.
   - Что значит - плащ надел? - уточнил Черяга.
   - Ну, он всегда без плаща ходит. На улице холод собачий, а он  прыгает,
словно летом, в одном пиджачке. Я ему каждый день говорю: "Надень плащ!" А
он: "Я в машине, мне не холодно". Просто как дите малое, и никаких советов
не слушает! Объясняешь ему, объясняешь...
   - Значит, Николай никогда не носил плаща? -  уточнил  Черяга,  -  а  во
вторник одел?
   - Ну да.
   - Он часто не ночевал дома ночью?
   - Часто, - сказала Эльвира. - Он с чего начал? Завел привычку приходить
домой в одиннадцать. "Ты где, - спросишь, - был?" "На работе", - отвечает.
Представляете? В двенадцатом часу он был на работе. Вот вы - во сколько  с
работы уходите?
   -  Когда  как,  -  сказал  Черяга,  -  когда  в  одиннадцать,  когда  в
полвторого. Ночи.
   Эльвира видимо смутилась, но тут же оправилась и сказала:
   - Ну а он так был не на  работе.  Это  я  точно  знаю.  Придет,  пахнет
помадой. Потом - играть начал. Приезжает в третьем часу, пьяный, на машине
от казино - знаете, они  на  бесплатных  такси  клиентов  развозят,  чтобы
клиент не стеснялся до копейки проигрываться... А потом и вовсе перестал.
   - Он много проигрывал?
   - А бог его знает. Он мне, сколько зарабатывал, не говорил,  и  сколько
проиграл, не говорил. Его спросишь: "Коля,  ну  сколько  у  тебя  в  месяц
выходит?", а он пачку долларов вытащит: "На тебе  на  расходы.  Довольно?"
Только если человек каждый день в  три  часа  ночи  из  казино  приезжает,
что-то я не думаю, что он там выигрывает. Это казино бы  разорилось,  если
бы он выигрывал.
   - Он в одно казино ездил или в разные?
   - Не знаю. А машина  когда  приезжала,  так  у  ней  на  гребешке  было
"Серенада" написано. Это когда он приезжал. А потом он эту  себе  завел...
фифу...
   - Кого?
   - Откуда я знаю! - визгливо сказала Эльвира, - звонит  по  два  раза  в
день, сначала Таей звали, а теперь Томой.
   - Куда звонит, - уточнил Черяга, - домой?
   - Она на мобильник звонит, - пояснила Эльвира, - а когда он  переключен
на домашний телефон, я беру трубку.
   - А последние два дня Тома не звонила?
   - Я же вам сказала, она только на мобильник звонит. А мобильник у  него
с собой.
   - А где Тома живет?
   - Понятия не имею! Блядь обыкновенная, он ее, по-моему, в казино снял.
   - Скажите, Эльвира Степановна, а он в последние дни был такой  же,  как
всегда? Или - встревоженный какой-нибудь?
   - Как всегда. Слова  не  скажет.  Утром  встанет,  небритый,  на  кухню
придет: "Ты сварила кофе?" Что, сам не может сварить, да?
   Эльвира задумалась, потом решительно прибавила:
   - Он в это утро, когда ушел, себе яйца стал варить. Одно  яйцо  в  воду
положил, а другое на столе лежит. Я ему говорю: "Ты чего  яйцо  обратно  в
холодильник не убрал?" А он говорит...
   И женщина принялась длинно и путано пересказывать ее с мужем диалог  по
поводу яйца.
   Гордон, у подоконника, беззвучно хрюкнул.
   - В общем, он, когда уходил, нормальный был?
   - Он у меня всегда ненормальный! Яйцо в холодильник не может убрать!
   - А к нему в последние два дня кто-нибудь заходил? Из знакомых?
   - Вечером накануне один был. Шура, кажется...
   - С работы?
   Эльвира покачала головой:
   - А я откуда знаю? Он сволочь, этот Шура.
   - Почему сволочь?
   - На него как-то собака Машкина бросилась. Овчарка молодая.
   - И?
   - А он взял ее и застрелил. Представляете? На глазах всего двора. А  по
виду такой смазливый мальчик, брючки, пиджак, машина "БМВ"...
   Гордон, у окна, насторожил ушки.
   - Брючки и пиджак, говорите? - уточнил Черяга. - А не костюм?
   Эльвира задумалась. Видно было, что она мало что замечала в мире, кроме
себя, и вспоминать о других людях было для нее непривычно и скучно.
   - Нет, - сказала Эльвира, - брюки и пиджак.
   - Свободные такие брюки? Женщина кивнула.
   - Стрижка короткая?
   - Да.
   - Цепуры золотой на шее не было?
   - Нет, что вы!
   Черяга нахмурился. С цепурой или без,  а  молодой  человек  с  короткой
стрижкой, который не задумываясь  палит  в  собаку,  -  фигура  достаточно
характерная.
   - А как этот Шура выглядел? В смысле,  волосы  какого  цвета,  толстый,
тонкий?
   Эльвира опять надолго задумалась.
   - Да как... Ну, среднего роста. Лет за тридцать, вроде  как  вам.  Лицо
как у всех. Волосы вроде черные... или нет, такие темно-серые...  Вот!  Он
чуть полноватый, самую малость...
   И, вспомнив такую уникальную подробность, Эльвира замолчала.
   - И долго Шура пробыл?
   - Да нет, конверт какой-то передал и был таков.
   - Что за конверт?
   Но конверт, судя по всему, Николай забрал  с  собой.  Черяга  церемонно
распрощался  с  Эльвирой,  оставил  ей  свою  карточку,  накорябав  сверху
московский сотовый номер.
   - Если Коля  появится,  пусть  непременно  позвонит  мне,  -  прощаясь,
попросил Черяга.
   - А что, он натворил что? - удивленно подняла брови супруга.
   - Ну, что скажешь? - осведомился Черяга, когда они спускались вместе по
лестнице.
   -  Скажу,  что  наблюдается  такая  любопытная  закономерность  -  если
бизнесмен начинает общаться с молодыми людьми с  короткой  стрижкой  и  на
"БМВ", то у него рано или поздно возникают неприятности. Причем  возникают
даже тогда, если наш бизнесмен со своими приятелями никаких дел не варит и
проводит время исключительно за картишками или рыбалкой...
   - Этот Шура по вашей картотеке случайно не проходит?
   - Москва - это тебе не  Ахтарск.  Таких  Шур  в  Москве  десять  тыщ  с
копейками.
   - Посмотри по картотеке. Авось, убийство собаки раскроешь.
   - Ну да. И посажу за него владельца "БМВ". Черяга подвез опера  обратно
к отделению Уже высаживаясь из машины, Гордон внезапно спросил:
   - Слушай, а чего ты сам возишься с этим Заславским? У  вас  что,  людей
нет?
   - Хозяин у нас такой, - усмехнулся Черяга. - Живем под девизом:  посуду
в ресторане должен мыть шеф-повар.
   Спустя двадцать минут гладко выбритый и чисто  одетый  Черяга  вошел  в
небольшой особнячок близ станции метро  "Профсоюзная".  У  невнимательного
посетителя, прошедшего  через  стеклянные  двери  с  хмурыми  охранниками,
наверняка бы разбежались  глаза  от  изобилия  табличек  с  именами  фирм,
прикрученных на стену сразу за спиной охранника. Если судить по табличкам,
в здании обитало не меньше двух десятков компаний и  представительств.  На
самом деле здание состояло на балансе "АМК-инвеста", и все обитающие в нем
фирмы были просто двойниками  и  тройниками  Ахтарского  металлургического
комбината, страдавшего, как и все нормальные  предприятия  России,  острым
финансовым раздвоением, растроением и распятидесятирением личности.
   В  широком  холле  дежурили  мальчики  -  очень  ладные   мальчики,   в
непременных  белых  рубашках  и  ладно  скроенных  пиджаках,  с  фирменной
стрижкой цивильной  охраны  -  чуть  подлиннее,  чем  у  бандитов  и  чуть
покороче,  чем  у  нормальных  людей.  Мальчиков   этих   Черяга   отбирал
собственноручно,  и  при  виде  Черяги  они  выпрямились   в   струнку   и
заулыбались, и тут же откуда-то выкатился шеф московского отделения -  Юра
Брелер, крепкий сорокалетний боровичок из бывших оперативников.  На  самом
деле Юру Брелера звали не Юрой, а Иеремией, и национальность для работника
правоохранительных органов у него была нестандартная - еврей.
   Для русского еврея Юра был человек совсем не типичный: не  интеллигент,
не банкир и не эмигрант. Кумирами его были Багси Сигел  и  Моше  Даян,  до
милиции он отработал два года в старателях и два - в буровиках-нефтяниках,
и часто шутил, что он представитель  самой  малой  северной  народности  -
сибирский еврей. В органах, несмотря на природную сметку, он так карьеры и
не сделал по причине скрытого (а то и не очень) ментовского антисемитизма,
и в начале девяностых открыл в  столице  области  городе  Сунже  маленькое
агентство, торговавшее информацией. Агентство называлось "Юдифь" в  честь,
как  авторитетно  объяснял  Юра  Брелер,  девушки-диверсанта,  с   блеском
выполнившей   в   тылу   врага   первую   засвидетельствованную   историей
ликвидационную акцию. Информацию агентство продавало всем  желающим:  хоть
мэру, хоть бандитам, хоть губернатору.
   Три месяца назад губернатор  не  поделил  с  начальником  УВД  какой-то
банчок; генерал взбесился и повелел  отыскать  компромат  на  губернатора.
Губернатор  отдал  аналогичное  распоряжение.  Естественно,  обе   стороны
обратились к Брелеру. Естественно, обеим было продано по папочке.  А  что?
Бизнес есть бизнес. Если ларек, торгующий  грушами,  может  продать  груши
двум враждующим сторонам, то почему ларек, торгующий информацией, не может
поступить точно так же?
   По итогам информации, содержащейся в папочке  номер  один,  первый  зам
губернатора оказался в СИЗО. По итогам информации, содержавшейся в папочке
номер два, начальник областного УВД был отрешен от занимаемой должности  и
долго объяснялся в Москве на предмет следственного  дела,  сфабрикованного
по заказу областного авторитета Ирокеза.
   Новый начальник УВД, кипятком писающий  по  поводу  оскорбленной  чести
мундира, поставил вопрос  ребром:  почему  это  все  управление  не  могло
наскрести на губернатора компромат, а Брелер - наскреб? Начали копаться  и
через неделю обнаружили, что компромат наскребли-таки именно оперативники,
но вместо того, чтобы представить его забесплатно начальству, толкнули  за
разумную сумму "Юдифи".
   То, что за этим последовало, могли предугадать все  -  в  том  числе  и
Брелер, не будь он отчаянным авантюристом, обожающим  только  те  игры,  в
которых  существовала  опасность  потерять   голову.   Похоронный   венок,
доставленный ребятками Ирокеза к двери  Брелера,  и  жесточайший  обыск  в
офисе  "Юдифи"  были  только  внешними  и   незначительными   проявлениями
всеобщего недовольства.
   Черяга с Извольским спасли Брелера и вывезли его в Москву, но произошло
это весьма недавно и потому полным доверием начальник  московского  бранча
до сих пор не пользовался. Извольский слишком хорошо помнил, что  вляпался
Брелер оттого, что продавал информацию сразу двум враждующим сторонам.
   Лицо у Брелера было слегка обеспокоенное, черные грустные глаза глядели
чуть  виновато,  и  Черяга  сразу  понял:  что-то  случилось.  Что-то,  не
связанное с засранцем Заславским...
   Они прошли узеньким коридором и поднялись на второй этаж,  в  небольшой
кабинет, единственным отличием которого от стандартного офисного помещения
была гроздь небольших мониторов, на  которых  просматривались  подступы  к
зданию и коридоры.
   - Ты знаешь, - сообщил Брелер, как  бы  удивляясь  и  виновато  разводя
руками, - на нас наехали.
   - Кто?
   - Долголаптевские. Некто Камаз.
   - Какой Камаз? Был же Джек...
   - Помер Джек, - вздохнул Брелер, - а Камаз из молодых да ранний.
   По мере рассказа Брелера ситуация прояснилась.
   Фирмы обретались на улице Наметкина неподалеку от "Газпрома", а здешние
места  издавна  контролировались  долголаптевскими.  Дима  Стацюк,   более
известный  хозяевам  окрестных  ларьков  как  Джек-потрошитель,  -  бывший
бригадир долголаптевских  -  уже  пытался  наехать  на  маленький,  хорошо
отремонтированный особнячок, отделенный от окружающих девятиэтажек высокой
металлической оградой. Было это  года  полтора  назад.  В  ту  пору  некто
Премьер, ахтарский авторитет и положенец, лично приехал в Москву во  главе
своей кодлы. Была  забита  стрелочка,  и  после  непродолжительной  беседы
Джек-потрошитель  признал  свою  неправоту  и  больше   к   особнячку   не
приближался.
   Однако неделю назад  пьяный  в  зюзю  Джек  попытался  на  своем  "БМВ"
повторить  подвиг  Александра  Гастелло  и  пошел   на   таран   трейлера,
неторопливо  катившего  себе  в  столицу  где-то  на  сороковом  километре
Можайского  шоссе.  В  коротком  и  зрелищном  поединке   "БМВ"   потерпел
сокрушительное поражение, и Джека пришлось выковыривать из-под трейлера по
частям.
   Новый  бригадир  долголаптевских,   Витя   Камаз,   чья   внешность   и
интеллектуальные способности, видимо, находились в полной гармонии  с  его
погонялом, быстренько  обревизовал  свои  владения  и,  заметив  на  карте
неучтенную дыру, уже на  третий  день  пожаловал  в  особнячок.  Охранники
вежливо объяснили ему, что он  не  прав;  Камаз  заартачился,  результатом
всего явилась стрелка, забитая на сегодня, на пять вечера, Юре Брелеру.
   -  Меня,  понимаешь,  не  было,  -  виновато  развел  руками  начальник
московской службы, - а  они  так  аккуратненько  подошли,  отловили  этого
ботаника Неклясова у стоянки, пальцы "козой" сделали...
   - Этот Камаз что, совсем пробитый? - брезгливо спросил Черяга.
   -  Да  нет,  выпендриться  ему  хочется...  сел  дошкольник   за   руль
"мерседеса".
   Черяга взглянул на часы. До стрелки  оставалось  шесть  часов.  Слишком
мало, чтобы ахтарская промышленная полиция, или  СОБР,  или  любая  другая
фактически контролируемая комбинатом структура могла добраться  до  Москвы
на колесах. Правда, у комбината был свой самолет, и никто бы в Ахтарске не
удивился, если бы в  этот  самолет  стали  грузить  хоть  зенитно-ракетный
комплекс "Игла". Но вот перспектива  выгрузки  вышеупомянутой  "Иглы"  или
чего-нибудь эдакого в аэропорту Домодедово без внятного изложения  причин,
предъявления ордеров и тому подобных бумаг  была  достаточно  туманной.  В
мозгу Черяги забрезжила смутная идея.
   - Ментов будем звать? - спросил Брелер. Черяга дернул ртом. Генеральный
директор Извольский, без сомнения, отнесся бы к истории о том, как аж  два
начальника службы безопасности не смогли  придумать  ничего  лучшего,  как
позвать к  себе  на  помощь  москвичей,  крайне  отрицательно.  Во-первых,
Извольский презирал Москву в  целом  и  московскую  милицию  в  частности.
Во-вторых, милиция наверняка запросит за содействие спонсорскую помощь,  и
Извольский встанет на уши: как так! Я не  затем  держу  домашних  поваров,
чтобы еще и платить за обед в ресторации!
   - Не будем, - сказал Черяга.
   - Я бы один съездил