удет? Извольский усмехнулся.
   - Теперь, Иришка, будет плохо. Хреново будет  в  превосходной  степени,
потому  что  имея  в  руках  суд  и  налоговиков,  можно  такие   кренделя
выписывать... Ты представь себе  такую  картинку,  какая-нибудь  фирма  из
соседней области берет бабки  в  размере  пятисот  минимальных  зарплат  и
кидает  их  на  счет  завода.  Без  договора,  без  всего.  Ну,  переписку
какую-нибудь затевает, из которой на фиг не ясно, чего они от нас хотят. А
через три месяца предъявляет иск о банкротстве - мол, мы  деньги  дали,  а
прокат нам не поставили. Арбитраж в один день - бац! - удовлетворяет иск и
ставит временного управляющего. А еще через недельку -  бац!  -  временный
управляющий жалуется в суд, что администрация завода мешает ему  выполнять
обязанности, и превращается в конкурсного управляющего...
   - Это... действительно возможно?
   -  Вполне.  Я  такую  штуку   хотел   сам   провернуть   с   Сунженским
трубопрокатным. Вся соль в том, что бухгалтерия крупного завода не заметит
этих денег. Ну, пришли и пришли. Вот  если  договор  есть,  а  денег  нет,
тогда, конечно, замечают... А если наоборот - очень трудно...
   Извольский помолчал и добавил:
   - Теперь все шакалы на комбинат бросятся. Энергетики с цепи сорвутся, я
им давно поперек горла. Таможня чего-нибудь арестует... О налоговой  я  не
говорю, этим сам бог  велел  падаль  есть...  Этот  вчерашний  разговорчик
комбинату обойдется лимонов в пятьдесят. Баксами.
   - Прости, если я говорю глупость, а помириться с банком нельзя?
   - Нет.
   - Слава, ты извини. Тебя, наверное, об этом никто не спросит в лицо, но
почему у тебя получается, что ты хороший, а банк плохой? Ты же ведь... ну,
к тебе эти акции попали точно так же, как к банку. Или нет?
   - Можно сказать и так, - согласился Извольский.
   - Тогда какая разница?
   - Понимаешь, - сказал Извольский, -  рано  или  поздно  человек  должен
выбирать, что он хочет. Заработать денег и уехать на  Гавайи  или  жить  в
России. И если он хочет срубить в этой стране бабки, а там хоть  трава  не
расти, тогда надо вести себя одним способом. А  если  он  хочет  остаться,
тогда ему надо вести себя другим способом. Не смотреть на  людей,  как  на
одноразовую посуду. Не смотреть на завод, как  на  китайские  кроссовки  -
сегодня купил, завтра выкинул, зато дешево.  Если  ты  хочешь  работать  в
России, то ты и деньги везешь в Россию. Это все лажа, что  ты  их  держишь
где-то в Швейцарии. Ну, купишь  чего-нибудь  для  страховки  -  вроде  как
старушка откладывает похоронные. Но они  же  работать  должны,  деньги.  А
прибыльней, чем в России, им нигде не сработать.
   - А при чем здесь банки? Им что, на роду написано думать о Гавайях?
   - Банк и предприятие по-разному устроены. Что такое деньги  банка?  Это
просто записи на счетах. Они сейчас здесь, через минуту в  Америке,  через
две минуты на Кипре. Банк - это одуванчик. Дунул - и все бабки  улетели  в
оффшор. А предприятие так не может. У него основные  фонды.  Я  домну  при
всем желании на корреспондентский счет не  переведу  и  через  спутник  на
Багамы не сброшу.
   Извольский усмехнулся.
   - У каждого российского банка есть  план  "Ч".  Чуть  что  -  деньги  в
оффшор, паспорт в карман - и гуляй, Вася, на  Сейшельских  островах.  Надо
только деньги тем кредиторам отдать, которые убить могут. А всем остальным
можно не отдавать. Зачем российские  банки  вкладчиков  привлекают?  Чтобы
было чем  расплатиться  с  теми,  кто  убить  может.  Знаешь,  есть  такой
финансовый термин - активы, взвешенные с учетом риска.  А  вот  российские
банки сказали  новое  слово  в  мировых  финансах.  У  них  есть  пассивы,
взвешенные с учетом риска. В смысле  -  есть  пассивы,  которые  можно  не
отдавать, а есть такие, которые надо отдать, даже если для этого  придется
других обокрасть, иначе словишь гостинец из автомата Калашникова.
   Глаза Сляба задумчиво сощурились. Ирина по-прежнему сидела перед ним на
корточках,  и  длинные,  светлые  волосы  касались  его  колючей  щеки.  -
Солнышко, - сказал Извольский, - ты совсем бледная. Я  тебя  замучил,  да?
Ирина покачала головой.
   - Замучил, я знаю, - тихо проговорил  Извольский,  -  черт  знает  что,
лежит мужик не мужик, бревно не бревно, сам на бок перевернуться не может,
каждый день капризничает. Одно слово, сляб...
   - Ты не капризничаешь, - улыбнулась Ирина.
   - Съезди куда-нибудь, а? Хочешь в  Аргентину,  там  сейчас  тепло?  Или
поближе, на Кипр? Ненадолго.
   Ирина только улыбнулась. Съездить куда-нибудь Слава предлагал  ей  раза
два или три. Один раз, несмотря  на  протесты,  служба  безопасности  даже
истребовала ее заграничный паспорт, через два дня принесла визу, кредитную
карточку и билеты во что-то теплое: кажется, это  были  Азорские  острова.
Сляб беспрекословным тоном потребовал,  чтобы  она  улетела,  но  по  мере
приближения срока отъезда в аэропорт становился все мрачней и капризней.
   Когда обеспокоенный водитель передал через охрану, что  еще  пятнадцать
минут, и они не успеют на рейс, Ирина вышла из палаты, посидела с четверть
часа в урчащем на холостом ходу джипе, а  потом  поднялась  обратно.  Сляб
обрадовался, как ребенок, которому купили шоколадку.
   - Никуда я не хочу, - сказала Ирина.
   - Ну хоть вечером  куда  сходи.  Вон,  мне  билеты  Венька  принес,  на
Ростроповича. Тебе же это нравится, сходи.
   Ирина  внимательно  поглядела  на  Извольского.  Билеты  в  театр   или
концертный зал - это  была  совсем  другая  история,  нежели  периодически
поминаемый Славой Таиланд. Билеты на вечер означали, что вечером к  Славке
придет Черяга и еще один человек, Вольев, бывший у Черяги специалистом  по
электронным устройствам, и после того, как Вольев обшарит приборчиком  все
тараканьи щели в комнате и задернет окна  тяжелыми,  установленными  между
ставен металлическими щитками, Черяга и Извольский будут разговаривать два
или три часа.
   - А ты музыку любишь? - спросила Ирина.
   - Нет.
   - Никакую?
   - Классическую не люблю, а попсу не перевариваю.
   Ирина улыбнулась.
   - Ты совсем ничего не любишь. Кошек не любишь, собак не любишь,  музыку
не любишь, коммунистов не любишь...
   - Я тебя люблю. Ты сходи, отдышись от больницы. Сходишь?
   - Конечно, - сказала Ира.
   Охранник у Ирины был очень хорошенький, высокий тридцатилетний парень в
безукоризненном костюме и с повадками интеллигентного бизнесмена. К музыке
он, по-видимому, питал не больше интереса,  чем  Извольский,  и  во  время
концерта отчаянно скучал и внимательно рассматривал окружающих на  предмет
их возможной опасности для охраняемого объекта.
   Ирина не торопилась, понимая, что сегодня в больнице у Славки и без нее
найдутся собеседники, и концертный зал они покинули в пол-одиннадцатого, в
толпе возбужденных  и  довольных  слушателей.  В  холле  к  Ирине  подошел
красивый человек с неожиданной льдинкой в больших серых глазах.
   - Простите, Ирина Григорьевна, - сказал он, - вы меня не знаете...
   - Я вас знаю, - проговорила Ирина, - вы Геннадий Серов,  вице-президент
"Ивеко".
   Она никогда не видела Серова вживе, но у нее была прекрасная память  на
лица, и именно это лицо было на пачке фотографий, валявшихся на тумбочке у
изголовья больного Извольского.
   - Ох... Извините... - Серов глядел на нее чуть исподлобья,  внимательно
и лукаво. Бывший летчик был красавцем и бабником, и он очень хорошо  знал,
какое впечатление производит на женщин его внешность. По правде говоря, он
даже несколько переоценивал себя. Ибо  в  последние  годы  впечатление  на
женщин производила  не  только  внешность,  но  и  финансовые  возможности
человека,  который,  как  поговаривали,  стал   совладельцем   одного   из
крупнейших банков страны.
   - Ирина Григорьевна, я хотел бы поговорить с вами...
   - Нам не о чем разговаривать, - сказал Ирина и сделала попытку пройти.
   Серов ласково взял ее за руку. Охранник насторожился. Если бы он был не
человеком, а собакой, на загривке у него встала бы шерсть.
   - Ирина Григорьевна! Я же не хочу вас украсть, я не делаю тайны из этой
встречи...
   - Нам не о чем разговаривать, - повторила  Ирина,  -  если  вы  хотите,
можете говорить с Вячеславом Аркадьевичем.
   - Но я не могу говорить с Извольским! - всплеснул руками Серов, - вы же
отлично это знаете! Меня не пустят в  больницу!  Со  мной  будет  говорить
какой-нибудь Черяга, а этот ваш Черяга...
   Серов  досадливо  махнул  рукой.  Ирина  нерешительно   оглянулась   на
охранника, как бы ища поддержки. Тот утвердительно полуприкрыл глаза.
   - Ну хорошо, - сказала неприязненно Ирина, - что вам надо?
   Серов, мягко ступая, сопроводил ее в фойе, где располагались  несколько
уютных кафешек, выбрал пластиковый столик в углу,  подальше  от  музыки  и
редких посетителей.
   - Ирина Григорьевна, - сказал Серов, - меня не может не  волновать  то,
что происходит на комбинате. Одно из лучших предприятий России  катится  в
пропасть. Раздоры, дрязги, налоговая инспекция,  железнодорожники...  если
отношения комбината со всем  окружающим  миром  будут  портиться  с  такой
быстротой, то к лету комбината просто не будет...
   - Вы сами виноваты, - сказала Ирина.
   Серов  поднял  страдальчески  руки.  -  Давайте  не  будем  говорить  о
сделанных ошибках. Это неконструктивно. Конструктивно то, что у нас  общий
враг - губернатор. Энергетики. Налоговая  инспекция,  наконец...  Ситуация
такая - мы хотели бы объединить усилия.
   - Что значит - объединить усилия?
   - Мы учреждаем совместный оффшор. Прибыль комбината  идет  в  оффшор  и
делится напополам между двумя хозяевами, вне зависимости от того,  сколько
у них акций.
   - Это не со мной надо обсуждать, - сказала Ирина.
   - А с кем? С Черягой? Ирина  Григорьевна,  в  том-то  и  проблема,  что
Извольского постоянно дезинформируют о том, что происходит. Он  -  всецело
под влиянием Черяги, а Черяга, поверьте, не лучшая  кандидатура  для  и.о.
гендиректора в такие времена. Это он испортил  отношения  с  губернатором.
Это он хамит всем, кому можно и нельзя. Он хочет, чтобы конфликт  был  как
можно более острым. Потому что зам по безопасности распоряжается на заводе
до тех пор, пока там - экстремальная ситуация. И объективно  заинтересован
в том, чтобы обострить ситуацию. И чтобы рассорить Извольского  со  всеми,
кто может его, Черягу, заменить.
   - И именно поэтому вы предлагали ему миллион долларов, если  он  станет
на вашу сторону? Серов был искренне изумлен.
   - Мы? Когда?
   - В самом начале. Он об этом рассказывал.
   - Абсолютное вранье, - усмехнулся Серов,  -  очередной  образец  вранья
Черяги. Ирина встала.
   - Вы мне все сказали, что хотели?
   Серов поклонился,  с  легкой  бесцеремонностью  изловил  руку  Ирины  и
прижался губами к узким и длинным пальцам с коротко остриженными ногтями.
   - Вы очаровательны, Ирина Григорьевна, - сказал он. - Я, честное слово,
завидую Извольскому. Я был бы рад оказаться  на  больничной  койке  вместо
него.
   Поклонился, по-военному щелкнул каблуками и побежал к выходу. На  узкой
ладошке Ирины остался влажный след от губ Серова. Ирина отыскала ближайший
туалет и долго и с ожесточением мыла руки. Ей показалась, что по  коже  ее
скользнула очень красивая и очень ядовитая змея.
   Когда Ирина вернулась в больницу, в палате уже  было  пусто,  и  только
слабый запах чужого мужчины свидетельствовал о том, что Ира была права:  у
Извольского было какое-то секретное совещание.  Ирина  хорошо  знала,  как
пахнет Черяга: немножко  корицей  и  каким-то  дорогим,  с  мятным  вкусом
дезодорантом. Именно корицей и пахло в палате, и запах этот с недавних пор
раздражал Ирину.
   Почему-то  Ирине  не  казалось,  что   на   совещаниях   разговор   шел
исключительно о финансовых и  юридических  методах  защиты  комбината.  Ни
Слава, ни Денис не походили на людей, которые ограничатся обороной в суде.
Вот уже месяц на фронте между банком и комбинатом все было слишком тихо, и
Ирине казалось, что это - затишье перед наступлением с применением тяжелой
артиллерии и боевых отравляющих веществ. И от этого было ужасно страшно за
Славу.
   - Как концерт? - справился Извольский.
   - Я там встретила Серова.
   - Надо же. Никогда не  подозревал  за  ним  склонности  к  классической
музыке. Всегда приятно знать, что  к  тебе  проявляют  такое  внимание,  и
следят даже за тем, куда отправилась машина твоей девушки...  Так  что  же
Серов?
   Ирина, как можно ближе к тексту, воспроизвела свой разговор с  Серовым.
Извольский слушал очень внимательно.
   - И как ты думаешь, что он хотел?
   - Мне кажется, ему хотелось немного подгадить Денису.  Добиться,  чтобы
ты ему не доверял. Извольский довольно засмеялся.
   - Ирка, еще месяц, и я окончательно тебя испорчу. Откуда такой  цинизм?
К тебе на концерте подходит красавец и "новый русский", лобызает  ручку  и
говорит, что хотел бы помочь Ахтарску, а ты уверена,  что  он  всего  лишь
хотел воткнуть шпильку в бок Дениске... Поцелуй меня.
   Ирина осторожно поцеловала его - сначала в лоб, потом в широкие, слегка
потрескавшиеся из-за аллергии на лекарства губы.
   - Слава, а эта история, с губернатором - что ты можешь сделать?
   - Много. Прекратить платежи в областной бюджет.  Скупить  обязательства
области. Устроить губернатору изжогу в Законодательном собрании.  Посадить
его.
   - За что?
   - Я не знаю ни одного российского губернатора, которого не было  бы  за
что посадить.
   - А например?
   - Например, есть фонд газификации области. Профинансирован в этом  году
на 270 процентов. Зарплата учителям  профинансирована,  понимаешь,  на  30
процентов, а  фонд  газификации  -  на  270  процентов.  Истрачено  триста
миллионов рублей. На эти деньги построено аж шесть километров газопровода.
За каким хреном вообще в угольной  области  ведут  газопровод  в  северные
деревни и кто там за газ заплатит, - неизвестно.
   - А кто заведует фондом? Сын губернатора?
   - Ты стандартно  мыслишь,  солнышко.  Фондом  заведует  некто  Афанасий
Стивицкий, более известный как Ирокез. Очень милый  человек,  чуть  старше
меня. Немножко вспыльчивый, отсюда и кличка. Однажды на глазах  у  десятка
свидетелей в упор расстрелял водителя подрезавшей  его  машины.  Так  вот,
насчет фонда газификации. Я ведь имею право  пожаловаться  в  прокуратуру,
что я обещался платить в бюджет, но не в общак?
   - И ты это сделаешь?
   - Нет.
   - Почему?
   - Потому что мы платим в фонд газификации трубами по  пятнадцать  тысяч
рублей метр, а на рынке труба стоит семьсот рублей. Мы на  этом  уменьшаем
налоги ровно в двадцать раз. Понимаешь, в этом вся проблема. В области все
повязано. На губернатора есть куча  компромата,  но  если  я  вывалю  этот
компромат, я нагажу либо себе, либо таким людям,  которые  чрезвычайно  не
любят, чтобы им гадили. А если этот компромат вывалит банк,  то  он  ничем
себе не нагадит. Наоборот, он высветит, так сказать, глубину коррупции,  в
которую  погрузилась  региональная  власть,  рука  об  руку  с   Ахтарским
металлургическим заводом насилующая бюджет области.
   - А разве ты не... насилуешь бюджет?
   - Нет.
   - А сколько времени в области не платили учителям?
   - У меня в городе все учителя получают зарплаты. У меня деньги в  банке
застряли,  в  "Роскреде",  так  от  этого  никто  зарплаты  не   задержал.
Пенсионерам 500 рублей  добавки  выплатили.  Две  школы  новых  построили.
Детский сад.
   - Но в области учителя не получают денег. А если бы ты платил деньгами,
а не трубами, они бы их получили.
   - Если бы я платил деньгами, Ирокез получал бы в свой фонд  в  двадцать
раз больше денег. Если я не могу не платить в фонд газификации области,  я
хочу хотя бы минимизировать траты. У меня сил нет воевать со всеми.
   Ирина помолчала.
   - Ты очень хороший спорщик, Слава, - сказала она наконец, - но  мне  не
кажется, что ты прав.
   - Иными словами, я вру. И в чем же? Ирина задумалась.
   - Скажи, а в этот фонд газификации все платят в двадцать раз дешевле?
   - Видишь ли, солнышко, кто сколько платит Ирокезу, зависит  от  веса  в
обществе. АМК платит в  двадцать  раз  дешевле.  Ахтарский  трубопрокатный
платит в два раза дешевле. А какое-нибудь кафе "Ласточка" платит  деньгами
и не чирикает. Понимаешь, вся  прелесть  системы  неплатежей  в  том,  что
сумма, которую ты платишь, зависит от твоего статуса. Если  ты  АМК  -  ты
платишь копейку там, где кафе "Ласточка" платит рубль.
   Ирина прыснула.
   - Что тут смешного? - спросил недовольно Извольский.
   - Так. Был один средневековый экономист,  Генрих  Лангенштейн.  Так  он
считал, что цена, которую ты платишь за вещь, должна  зависеть  от  твоего
ранга.
   - Ну вот видишь, солнышко. Мы построили вполне средневековую экономику.
Извини, но я не могу бороться с общественно-политической формацией.  Я  не
революционер. Я директор.
   - Ты не директор, - сказала Ирина. - Ты  -  князь  города  Ахтарска.  А
князья... - Ирина помолчала, собираясь с духом, а потом внезапно спросила:
- Скажи, а кто заведовал в гостинице проститутками? Черяга?
   - Что?! - Извольский искренне удивился. - Ты вообще откуда это  знаешь?
Ирина ужасно смутилась.
   - Ты понимаешь, - сказала она, - я как-то вышла в сад  погулять...  Ну,
еще в первый день, меня никто не знал. Я  возвращаюсь,  а  в  холле  новый
охранник сидит. Смотрит на меня таким масляным глазом и спрашивает: "А вы,
собственно, девушка, к кому?". Я оглянулась, а ему регистраторша  отчаянно
машет... Я тогда ничего не поняла, только потом сообразила...
   Ирина запнулась. Что в  гостиницу  ходят  проститутки,  она  сообразила
только утром первого января, заглянув в номер Черяги.
   - Как охранника звали? - недовольным голосом спросил Извольский.
   - Да господи, при чем тут это... Ими Денис заведовал, да?
   - Разумеется, нет. Это не его уровень.
   - А чей?
   Извольский ответил вопросом на вопрос:
   - А тебе Денис нравится?
   - Нет.
   - Но он тебе нравился, не так ли?
   - Да.
   Ирина произнесла это с легким смущением.
   - Отчего же?
   - Не знаю.  Он...  он  мне  как-то  казался  совсем  другим.  Не  таким
жестоким. Этот банкир прав, он... просто топчет  людей.  Он  -  он  предан
тебе, но разве ты не можешь ему приказать быть... сдержаннее, что ли?
   - И он  из-за  этого  тебе  разонравился?  Ирина  кивнула.  Головка  ее
ткнулась под мышку Извольского, директор погладил ее. Если бы Ирина в этот
момент подняла голову, она бы, наверное, очень  удивилась  выражению  лица
Извольского. На нем бродила довольная и очень жестокая улыбка.
   На следующий день после разговора, состоявшегося между Денисом  Черягой
и  губернатором  области,  начальник  службы  безопасности  банка  "Ивеко"
Иннокентий Лучков и его старый соратник, вор в законе Коваль,  встретились
на двенадцатом этаже "Ивеко" в кабинете Лучкова.
   Повод для встречи был  совершенно  законный:  крупная  подведомственная
Ковалю фирма не могла получить в банке деньги, и  Коваль  вызвался  решить
вопрос за половину причитающейся к погашению суммы.
   Вопрос относительно фирмы был быстро урегулирован, - Лучков  согласился
выплатить фирме 50% от зависших средств, а остальное поделить между банком
и группировкой, а после этого Коваль вытащил из кармана влиятельную газету
со статьей, посвященной истории  с  акциями  Ахтарского  металлургического
комбината.  Статья,  как  само  собой  разумеющуюся,  упоминала  вот   уже
полмесяца находящуюся в обращении версию о том, что купила пропавшие акции
АМК долголаптевская ОПГ.
   - Читал? - сказал Коваль, кивая на статью.
   -  Читал,  -  пожал  плечами  Лучков,  -  чего  только,  понимаешь,  не
набрешут...
   - Что  ты  им  рассказал,  то  и  набрехали.  Лучков  очень  натурально
удивился.
   - С чего ты взял?
   - Не прикидывайся. Твоя работа. Хвосты рубишь?
   Лучков скрестил пальцы домиком, снова их развел.
   - Журналист, - сказал он, - что собака, где каку