т еще.
   На завод приехала следственная группа ФСБ  и  долго  трепала  Сенчякову
нервы. В центральной прессе  появились  публикации  о  том,  что  директор
продавал вертолеты чеченским  террористам.  Налоговая  полиция  арестовала
счета завода и вывезла прочь часть оборудования,  абсолютно  неликвидного,
но необходимого для выполнения контрактов с "Рено".  А  через  два  месяца
предынфарктного состояния (и у завода, и у директора)  старший  фээсбешник
ласково намекнул Сенчякову, что ему достаточно вернуться к варианту с  ТОО
"Сатурн" (в котором теперь образовался еще один пайщик - генерал ФСБ) -  и
все неприятности уйдут сами собой...
   Директор  Сенчяков  думал  вечер  и  всю  ночь.  Утром  он  попросил  у
собственного  шофера  "жигули"  (заводская   директорская   "волга"   была
арестована налоговой полицией и  продана  за  гроши  фирме,  принадлежащей
заместителю начальника налоговой полиции)  и  поехал  за  двести  двадцать
километров на Ахтарский металлургический комбинат.
   Узрев в своей приемной престарелого вертолетчика,  Вячеслав  Извольский
изумился не меньше, чем  если  бы  обнаружил  в  ней,  скажем,  павиана  в
цилиндре. Извольский и  Сенчяков  были  полными  антиподами.  Одному  было
тридцать четыре - другому семьдесят три. Извольский не  раз  в  более  или
менее широком кругу называл Сенчякова "...удаком" и "е...ным  коммунякой",
и еще более витиеватыми характеристиками, на которые Сляб  был  несказанно
щедр. Сенчяков, опять-таки, не раз приводил Извольского в качестве примера
тех, "кого бы при Сталине поставили к стенке". Один не украл у  завода  ни
копейки, жил  в  двухкомнатной  "малосемейке",  -  и  завод  его  сидел  в
глубочайшей заднице, а рабочие перебивались с хлеба на водку, купленную за
разворованные детали (тут  уж,  охраняй  завод  или  не  охраняй,  а  если
зарплаты нет, его непременно растащут). Другой крал  миллионами,  выстроил
себе трехэтажный особняк в реликтовом парке, - а завод  его  процветал,  и
никто с него ничего не нес.
   Извольский довольно сухо  оглядел  старика,  поздоровался,  не  подавая
руки, и пригласил  в  свой  роскошный  кабинет,  со  стенами,  отделанными
розовым деревом и с наборным дубовым паркетом.
   - Чем могу помочь, Даниил Федорыч? -  спросил  Извольский,  нетерпеливо
поглядывая на часы - через полчаса начиналась утренняя "топтушка".
   Сенчяков вздохнул и начал рассказывать.
   Минут через десять после начала рассказа Сляб поднял трубку  и  коротко
велел Черяге зайти к нему, и  после  этого  они  слушали  рассказ  вдвоем.
Директор говорил долго - по-старчески путаясь,  перескакивая  с  мысли  на
мысль, и время от времени переходя от чеченцев и ТОО  "Сатурн"  к  длинным
рассуждениям о  Сталине,  героическом  советском  народе  и  преимуществах
плановой экономики.
   Извольский слушал,  не  перебивая.  Прошло  время  "топтушки",  которую
провели без директора, у секретарши обрыдался телефон, в  предбаннике  уже
налетали друг на друга просители, - Сенчяков все говорил и  говорил.  Было
уже одиннадцать часов, когда директор наконец  иссяк.  Извольский  оглядел
его внимательными голубыми глазами, поджал губы испросил:
   - Так от меня-то вы что хотите, Даниил Федорыч?
   - Мы вам задолжали за броневой лист, - объяснил Сенчяков, - подайте  на
нас в суд и обанкротьте нас. Сейчас ведь есть ускоренное банкротство.
   Извольский побарабанил пальцами по столу. Старик  говорил  правду  -  у
вертолетчиков было очень мало долгов в бюджет (вот они - списанные  деньги
по контрактам с "Рено"), при согласии обеих сторон обанкротить предприятие
было неимоверно легко,  и  АМК  был  действительно  крупнейшим  кредитором
вертолетчиков. (Повинен в этом, кстати, был все тот  же  Сенчяков,  упорно
отказывавшийся платить именно "вору" Извольскому.)
   - А что это мне даст?  -  в  упор  спросил  Извольский.  -  Вместо  вас
разбираться с генералами? Чтобы уже на мой завод наехали, а не на ваш?
   - Вы сами генерал. На вас не  наедут.  Извольский  помолчал.  Сенчяков,
видимо, неверно истолковал его молчание и заторопился.
   - Мой завод прибыльный! -  сказал  он.  -  У  нас  участок  платинового
напыления, контракт с "Рено", ракетный контракт  -  если  мы  сможем  сами
заключать сделки на внешнем рынке, мы выживем!
   - А почему ты ко мне пришел? -  спросил  Сляб,  -  а?  Кто  меня  вором
называл? Кто про Сталина и стенку говорил?
   Старик опустил голову.  Он  молчал  некоторое  время,  потом  посмотрел
Извольскому прямо в глаза и сказал:
   - Я не знаю, как так получается. Я не ворую,  а  мой  завод  стоит.  Ты
воруешь, а твой завод работает. Я хочу, чтобы мой завод работал.
   Это была  личная  маленькая  победа,  которую  Извольский  одержал  над
коммунизмом.
   Спустя полчаса Сенчякова сплавили заместителю директора по производству
(под  тем  предлогом,  что  сам  Сляб  в  машиностроении  не  рубит  и   о
возможностях вертолетного завода надо рассказывать  спецу).  Извольский  и
Черяга остались одни.
   - Ну, что скажешь? - спросил Сляб.
   - Сволочи какие, а? Вертушки чеченам сливать! Не, честное  слово,  были
бы лишние бабки, сам бы киллера нанял...
   - А то ты раньше не знал, что сволочи. Я спрашиваю - что  с  Сенчяковым
делать?
   - А что? У него хорошая идея. Если в наш областной  суд  подать  -  так
хоть завтра обанкротят.
   - А дальше что? Ты там  был  хоть  раз?  Это  как  египетскую  пирамиду
купить! Девять гектаров  цехов,  двести  вертушек  в  год  -  кому  двести
вертушек нужны?
   Черяга задумчиво сказал:
   - Знаешь, он на "жигулях" приехал...
   - На каких "жигулях"?
   - Вон стоят...
   Извольский подошел к окну, из которого открывался вид на площадку перед
заводоуправлением.  Площадка  была  заставлена  десятками  автомобилей   -
"жигулей"  и  подержанных,  но  вполне  достойных  иномарок.  Рабочие  АМК
понемногу отвыкали от трамваев и автобусов. Синий "жигуль" с ржавым  задом
приткнулся между внушительным "мицубиси паджеро" и старой "тойотой".
   - Ну и дурак, раз на "жигулях", - взорвался Сляб. - Если директор ездит
на "жигулях" - это не говорит хорошо о директоре! Вот если  рабочие  ездят
на джипах - тогда это хорошо говорит о директоре!
   Извольский повернулся.
   - Ты хоть представляешь, что там надо делать? - спросил он. -  Половину
рабочих уволить - раз! Все их  чертовые  детские  сады  на  баланс  городу
передать - два! Пробить в Москве разрешение на экспорт вертушек - три!  Да
это же бочка бездонная, а не завод! Легче взорвать и новый построить!
   - Но ведь генералы-то, - возразил Черяга, - видели в заводе прибыль...
   - Воровство они видели,  а  не  прибыль!  -  заорал  Сляб,  -  вертушка
пятнадцать лимонов стоит, а они ее чеченцам за три толкнут! Зато  все  три
положат себе в карман! А мне такой бизнес на х... не нужен! А потом  -  на
какой... мне ссориться с генералами? Очень мне  нужно,  если  из-за  этого
паршивого ракетного цеха мне сюда ФСБ приедет и станет меня проверять!
   Черяга опустил голову. Это было  правда.  Обанкротить  КВЗ  было  проще
простого. Но  лучше,  чем  кто-либо,  Черяга  знал,  что  такие  конфликты
решаются не в суде. И даже  не  на  стрелках.  И  ввязываться  с  силовыми
структурами в войну из-за девяти гектаров металлолома...
   - А ты представляешь, какой это авторитет? - спросил Черяга. -  К  тебе
человек добровольно приполз. И кто - Сенчяков! Коммунист пробитый! Ты  его
защитишь - к тебе еще двадцать директоров приползет!
   - А если сюда ФСБ придет? - повторил Извольский.
   - Я - за то, чтобы помочь вертолетчикам, - сказал Черяга.
   Извольский помолчал.
   - А если под твою ответственность? - спросил он своего зама.
   - В каком смысле?
   - В  таком.  Ты  -  ходишь  в  суд.  Ты  разговариваешь  с  судьями.  К
вертолетчикам тоже ездишь ты.  Все  пройдет  спокойно  -  отлично.  Можешь
давать интервью, как АМК спас завод. А наедут на комбинат - я  тебя  сдам.
Извините, ребята, но это частная инициатива моего зама. Хотел  на  стороне
капусты срубить.
   Берите его и ешьте. С завода  я  тебе  вышибу.  Что  с  тобой  генералы
сделают, меня не касается - пусть хоть чеченам  вместо  вертушки  продают.
Мне свой завод, извини, дороже вертолетной помойки.
   - Хорошо, - сказал Черяга.
   Со времени этого разговора прошло два месяца.
   Из них две недели ушли на переговоры с  Сенчяковым.  По  видимости  эти
переговоры вел Черяга - на самом деле все до одного условия,  выставленные
им, принадлежали  Извольскому.  Условия  были  непростые  -  особенно  для
коммуниста.  Со  времен  приватизации  сокращений  на  заводе  не  было  -
Извольский потребовал уволить как минимум треть.  Коммунист  Сенчяков  был
горд, что сохранил  на  балансе  завода  всяческие  детские  садики,  дома
отдыха,  подсобные  хозяйства  и  прочие  вещи,  от   которых   происходит
несварение баланса  и  превышение  расходов  над  доходами,  -  Извольский
требовал от всего этого отказаться.
   Более  того  -  ничтоже  сумняшеся,   Извольский   хотел,   чтобы   все
распоряжения о сокращениях вышли именно  за  подписью  уважаемого  народом
Сенчякова. Чтобы рабочие не рассматривали происходящее в том смысле,  что,
мол, был на заводе директор-коммунист и катался народ при нем  как  сыр  в
масле, а потом пришел буржуй Извольский и всем показал кузькину мать.
   Вертолетчиков обанкротили с молниеносной быстротой.
   Черягу  вызвали  в   Москву.   В   уютном   ресторане,   контролируемом
Измайловской преступной группировкой, он встретился с тем самым  известным
лицом,  которое  являлось  соучредителем  ТОО  "Сатурн".  Известное   лицо
повторило Черяге предложение, сделанное его референтом Сенчякову.
   - Это очень выгодный для завода контракт, - сказало известное  лицо,  -
вы посмотрите, Сенчяков от него отказался, и что? Как просел завод...
   Собеседник Черяги пожевал губами, задумался и добавил:
   - Хотя, с другой стороны, как посмотреть... Вы  ведь  их  отхватили  за
полтора миллиона зачетными... Бред какой-то,  а?  Крупнейший  завод  -  за
сорок тысяч долларов, хороший "мерс" столько не стоит, за сколько вы завод
купили. Ведь это можно и в суде оспорить, как мошеннический сговор...
   Черяга молча выслушал известное лицо, достал  из  дипломата  прозрачную
папочку с красной каймой и положил ее перед собеседником.
   - Это что такое? - полюбопытствовал тот.
   - Это документы, - объяснил Черяга, - о том, кто и как продал  чеченцам
вертушки. И платежки с оффшора в Швейцарию. Копии.
   Генерал с изменившимися глазами листал папку. Черяга  перегнулся  через
стол и схватил собеседника за галстук.
   - Только попробуй чего-то оспорить в суде, - ласково  сказал  начальник
службы безопасности Ахтарского меткомбината, -  и  эта  папочка  будет  на
первых страницах газет.
   Известное лицо жевало воздух  губами,  как  вытащенный  из  воды  карп.
Черяга забрал у генерала папку, сунул ее в дипломат и встал.
   - За ужин заплатите сами, - на прощание бросил бывший следак,  -  денег
от чеченов у вас достаточно.
   Черяга рассчитал точно. Прошел уже месяц - но на АМК никто не  наезжал.
Генерал был слишком напуган документами. То есть, во  всяком  случае,  так
Черяге тогда казалось.
   Было уже  восемь  часов  вечера,  когда  Черяга  с  Брелером,  радостно
возбужденные, ввалились в особнячок на Наметкина. Ребятки, с которыми  они
приехали, тут же растеклись по этажам, рассказывая подробности только  что
завершившейся стрелки своим товарищам,  просиживавшим  штаны  за  охранной
конторкой, а Черяга поднялся на  второй  этаж  и  прошел  в  кабинет  Димы
Неклясова.
   Дима Неклясов, в ослепительной белой рубашке и американских  подтяжках,
украшенных знаками доллара,  сидел  за  столом  и  о  чем-то  беседовал  с
сидевшим напротив человеком в толстом зеленом свитере.
   На звук открываемой двери Дима стремительно обернулся. Лицо у него было
растерянным и даже чуть  побелевшим,  как  у  мальчишки,  застуканного  за
кражей яблок в колхозном саду. При  виде  Черяги  оно  внезапно  вспыхнуло
надеждой, и Черяга, внутренне холодея, понял: человек в зеленом свитере  -
это не бандит, не партнер и не старый знакомый. Это что-то очень плохое.
   - Вот, Денис Федорович, спрашивают, моя ли это  подпись,  -  лирическим
тенором сказал Дима, и протянул Черяге ломкий чуть потрепанный лист.
   И, обернувшись к зеленому свитеру:
   - Денис Федорович у нас замдиректора.
   -  Михаил  Опанасенко,  старший  уполномоченный  отдела  по  борьбе   с
экономическими преступлениями, город Харькив, - представился  тот.  Теперь
Черяга мог видеть, что свитер у него сбоку подраспустился и заляпан чем-то
белым, а джинсы старые и не фирменные.
   Черяга механически взял лист - это была официальная бумажка с  вензелем
"АМК-инвеста" и за подписью Димы Неклясова. Бумажка была направлена в  МПС
Украины  и  просила  переадресовать  12  вагонов  с   холодным   прокатом,
отгруженных в адрес турецкой фирмы "МС-стил", - в город Харьков.
   Черяга почувствовал какую-то неприятную дрожь в членах. Сердце упало, и
в голове промелькнула одна мысль: "Допрыгались!"
   Ибо  бумажка,  которую  он  держал  в  руках,  на  экономическом  языке
называлась "лжеэкспорт" и являлась уголовным преступлением.
   Суть дела заключалась в том, что хотя комбинат  продавал  на  Запад  по
документам более семидесяти процентов продукции, - не  все  эти  семьдесят
процентов шли на Запад. Некоторая часть оставалась  на  Украине  и  других
странах СНГ. В процентном отношении часть эта была  совершенно  ничтожной,
но когда у вас комбинат выпекает семнадцать тысяч тонн проката в день,  то
даже очень незначительный процент оказывается очень  солидным  количеством
металла.
   Проблема в  том,  что  когда  вы  экспортируете  металл  на  Запад,  то
государство  возвращает  вам  двадцатипроцентный  налог   на   добавленную
стоимость. А когда вы экспортируете металл в страны СНГ, то  вышеуказанные
двадцать процентов остаются в кармане государства.
   Поскольку лишние двадцать  процентов  всегда  приятно  получить  назад,
комбинат поступал таким  образом:  вагоны  грузились  сталью,  закупленной
"АМК-инвестом"  или  "Стилвейлом",  двумя  основными  торговыми   агентами
комбината. В  сопроводительных  документах  указывался  пункт  назначения:
Венгрия или Румыния. Товар пересекал  границу,  таможня  ставила  отметку,
отметка в  документах  ехала  в  налоговую  инспекцию  как  основание  для
возврата НДС. Как только прокат попадал  на  Украину,  на  железнодорожной
станции Конотоп происходила переадресовка груза. В адрес  железной  дороги
приходило письмо из "АМК-инвеста"  или  "Стилвейл"  с  просьбой  отправить
вагоны в Донецк или Харьков.
   Завершающим звеном цепочки являлся начальник железной  дороги,  который
подписывал переадресовку, но не ставил в известность российские  налоговые
органы. За  эту  маленькую  снисходительность  начальник  получал  большие
деньги.  В  отличие  от  других  налоговых  кунштюков,  используемых  АМК,
лжеэкспорт был чистой воды уголовщина и прямое налоговое воровство.
   Такова была одна сторона медали.
   Другая  сторона   медали   заключалась   в   том,   что   две   высокие
договаривающиеся стороны, сиречь правительства Украины и России, все никак
не могли договориться между собой о порядке  взимания  НДС.  В  результате
Россия заявила, что она будет взимать НДС со своих производителей, которые
поставляют  товар  на  Украину,  и  не  будет  взимать  его  с  украинских
производителей, которые продают его в России. А Украина заявила,  что  она
поступит наоборот, и не будет взимать НДС со  своих  экспортеров  и  будет
взимать его с российских импортеров.
   В связи с чем украинские товары, продававшиеся в России, не  облагались
НДС вообще, а российские товары, ввезенные в  Украину,  облагались  сорока
четырьмя процентами налога (двадцать процентов российского НДС плюс на них
же начисленные двадцать процентов украинского НДС). При таких "ножницах" в
цене любой российский товар вылетал  с  украинского  рынка  со  скоростью,
близкой ко второй космической. Россия была обречена на то, чтобы  уступить
огромный украинский  рынок  машиностроительных  и  трубопрокатных  заводов
французским, немецким, австралийским конкурентам.
   Извольский этот  рынок  терять  не  собирался  и  с  полным  основаниям
полагал, что его действия  приносят  выгоду  не  только  комбинату,  но  и
России.
   А если  для  соблюдения  стратегических  интересов  России  требовалось
нарушать уголовный  кодекс  -  то  на  то  и  существует  замдиректора  по
безопасности. Зря, что ли, Извольский взял на эту должность не  битюга  из
"Альфы", не армейского полковника, а человека из Генеральной  прокуратуры,
вхожего в правильные кабинеты?
   Ведь что ни говори, а главная опасность заводу угрожает не  со  стороны
отморозков, которые сдуру забивают свои идиотские "стрелки", а со  стороны
какого-нибудь немецкого Круппа, который тоже  облизывается  на  украинский
рынок.  Крупп  вполне  может  заинтересоваться,  из  какой  такой  задницы
какой-нибудь  украинский  "Южмаш"  берет  дешевую  русскую  сталь,   -   и
заинтересовать этим странным обстоятельством местную прокуратуру. И все. И
плакал украинский рынок. Крупп - на Украине, ты - в полном дерьме,  а  что
законы - идиотские и кто-то из российских  политиков  при  сочинении  этих
законов тоже огреб взятку  от  Круппа,  только  несравненно  большую,  чем
украинский прокурор, - кто это докажет?
   - Так это ваша подпись? - настойчиво повторил украинец.
   - Я... э... - мне трудно ответить. Ведь это копия. Если бы вы  показали
мне оригинал...
   - Но вы подписывали такую бумагу?
   - Слушайте, Валентин Михайлович...
   - Михаил Валентинович, - поправил опер.
   - Послушайте, Михаил Валентинович, я подписываю по сорок бумаг в  день,
Неужели я могу вспомнить, что я подписывал, а что нет?
   В голосе гендиректора "АМК-инвеста" звучали плаксивые нотки примадонны,
обнаружившей в своей уборной труп.
   Черяга шагнул вперед.
   - Михаил Валентинович, - ласково сказал он,  -  сейчас  конец  рабочего
дня, Дима уже переутомился, если бы вы пришли пораньше...
   - Я пришел три часа назад, -  не  без  злорадства  сообщил  опер,  -  у
господина Неклясова не было времени меня принять.
   Черяга выругался про себя. Офонареть! Кто  знает,  зачем  приехал  этот
козел? Пятьдесят на пятьдесят, что он заявился доложить  о  кознях  своего
начальства и прощупать почву: сколько АМК отвалит за прекращение  дела?  И
вместо это Неклясов маринует его в предбаннике.
   - Дима был очень занят, - виновато сказал Черяга.
   - Конечно. Он не меньше получаса диктовал  своей  секретарше,  наедине,
после чего она вышла, поправляя юбку...
   - В голосе оперативника  слышалась  плохо  скрываемая  злость.  Честное
слово,  кто-нибудь  когда-нибудь  закажет  Неклясова,  киллер   явится   в
предбанник посмотреть, не перекупит ли жертва заказ, - но  Дима  наверняка
не удосужится его принять.
   Теперь было важно увести оперативника от Неклясова. Тот все  равно  уже
вызывал неадекватные реакции у  человека,  наверняка  явившегося  прямо  с
поезда и просидевшего три часа в приемной без жратвы и чая...
   -  Пойдемте,  -  сказал  Денис,  нежно  увлекая  за  собой  украинского
защитника закона, - я думаю, я все сумею объяснить. В конце концов, я  зам
директора...
   - А вы зам по каким вопросам? - уточнил оперативник.
   - По безопасности.
   Оперативник задумался, а потом шагнул в предбанник  вслед  за  Черягой.
Это был хороший знак.
   - Собственно, - озабоченно взглянул Черяга на часы, - уже действительно
поздно. Вы ужинали? Хохол покачал головой.
   - Нет.
   - Ну вот те раз!
   Черяга решительно сбежал вниз по лестнице, увлекая за  собой  опера,  и
через минуту они уже стояли на широком бетонном крыльце.
   - Куда бы вам поехать...  -  задумался  вслух  Черяга,  -  вы  в  какой
гостинице остановились?
   - Я не успел, - буркнул хохол. И тут же чистосердечно