ка, то и дело раздаются
всплески - играет  рыба.  Спуститься  бы  к  реке,  раздеться  и  с  разбегу
броситься в ее холодную воду. Но враг совсем рядом.
     Кажется, время остановилось. Над железной дорогой - дуга белого  света.
Одна за другой взлетают ракеты, не успеет погаснуть  одна,  как  другая  уже
летит вверх. Перейти железную дорогу незамеченным невозможно. Но  в  полночь
ракеты стали взлетать реже, на мгновение стала наступать темнота.
     - Пора! - решительно произнес командир партизанской группы. Мы один  за
другим спустились к реке, нашли мелководье, сняли обувь и  брюки  и  перешли
реку вброд. Прохладная вода освежила  и  взбодрила  нас.  В  кустах  лозняка
оделись. Выждав момент, когда мерцающий свет ракеты стал гаснуть, побежали к
насыпи.  Очередная  ракета  полетела  вверх,  и  все  без   команды   упали,
распластавшись в росистой траве. Ракета гаснет;  ползем  вперед,  купаясь  в
росе... Вот и насыпь. Тихо.  Промокшие  до  нитки,  мы  прижались  к  земле,
набираемся сил и ждем момента для  броска  через  полотно.  Сердце  часто  и
громко стучит от усталости и волнения. Рядом со мной  так  же  тяжело  дышат
Коля  Бозыленко  (с  того  времени,  как  мы  встретились,   он   неотступно
сопровождает меня) и Петр Прохоров. Оба во всем помогают мне, они же помогут
перебежать железную дорогу, без их  помощи  из-за  ран  я  не  способен  это
сделать. Все реже и реже взлетают ракеты...
     - Приготовиться к броску через дорогу!
     - Вперед, не задерживайся!
     Громкий топот ног.
     Сильные руки подхватили меня, и мы побежали вперед...
     Выстрел. Взметнулась ракета, другая, третья, застучали пулеметы;  перед
нами, роясь, засверкали разноцветные пули. Бежавшие впереди залегли,  то  же
сделали и  мы.  Шквал  перекрестного  пулеметного  огня  с  двух  вышек  все
нарастал, в ответ затрещали автоматные очереди - открыли  огонь  лежавшие  у
самой насыпи партизаны.
     - По одному ползком назад!  -  Теперь  уже  во  весь  голос  прозвучало
приказание.
     Утром, усталые и  измученные,  еле  передвигая  ноги,  мы  вернулись  в
лагерь. Небо хмурилось, пошел дождь. Мы разбрелись по шалашам и легли спать.
Не прошло и двух часов, как меня разбудил Бозыленко.
     - Из лагеря собираются  к  себе  в  деревню  дочери  Мохановского.  Они
берутся провести нас через переезд в Лососино, сегодня там дежурят  знакомые
им полицаи. Девчата уверяют, что уже несколько раз переходили дорогу,  когда
дежурила эта смена, и их ни разу не останавливали и не проверяли  документы.
Надо воспользоваться этой возможностью и рискнуть.
     - А как Иванов и Маковский?
     - Их сегодня ночью переправят в другом месте.  Командир  отряда  Блохин
выделил новую группу, включил в нее  разведчиков,  не  раз  ходивших  на  ту
сторону. Место это очень далекое, тебе не под силу туда добраться.
     Сестры Мохановские - Валя и младшая Фруза - были смелыми и  находчивыми
девушками.
     - В таком виде капитану идти  нельзя,  -  сказала  Валя.  -  На  всякий
случай, если задержат, будем выдавать себя за косарей. Вы, мужчины, возьмете
косы, а мы с Фрузой грабли, да еще прихватим  кувшин  с  молоком  и  краюшку
хлеба.
     Где-то партизаны нашли картуз с  большим  козырьком  и  длинное  легкое
пальто. Когда я надел их,  поднял  воротник  и  надвинул  на  глаза  козырек
картуза, не всякий смог бы разглядеть, что у  меня  перебинтованы  голова  и
лицо. Николай Бозыленко  завернул  свой  трофейный  автомат  в  крестьянский
армяк, я сунул в карманы две ручные гранаты, засунул за пояс брюк  пистолет.
На плечи вскинули косы.
     Провожал нас Василий Леонович Мохановский. Конечно, он  волновался,  но
волнения не выдавал - разве что много курил  и  старался  дать  нам  на  все
случаи советы. Он хорошо понимал, какой опасности подвергает дочерей.
     По дороге девушки с Колей много  и  беззаботно  шутили  и,  лишь  когда
показался переезд,  приумолкли.  На  наше  счастье,  когда  мы  подходили  к
переезду, надвинулись темные тучи,  на  дороге  закружились  пылевые  вихри,
внезапно началась гроза, хлынул ливень.
     Вот и переезд. Слева будка обходчика, за  ней  в  водянистой  мгле  как
будто повисла  пулеметная  вышка.  Накрыв  головы  армяком,  тесной  группой
спокойно шагаем по деревянному настилу переезда.  Никто  не  окликнул  и  не
остановил нас...
     Убедившись, что нас не преследуют, мы с Бозыленко поблагодарили Валю  и
Фрузу, тепло простились и, шлепая по лужам, зашагали в Лососино.
     Вскоре на  горизонте  посветлело,  дождь  прекратился.  Пахло  травами,
дышалось легко. Мы так радовались солнцу, благополучному  переходу,  что  не
заметили, как нас догоняла подвода с полицаями. Первым, словно  почувствовав
опасность, оглянулся Бозыленко. Тотчас, схватив меня за руку, он метнулся  в
кусты. В трехстах метрах за обочиной виднелся молодой соснячок, мы бросились
к нему. Соскочив с телеги, полицаи с карабинами наперевес, стреляя на  ходу,
цепью (их было человек шесть) побежали за нами. Бежать я  был  не  в  силах,
споткнулся, упал. Николай упал рядом со мной и открыл огонь из автомата.
     - Ранен? - крикнул он, не переставая вести огонь короткими очередями.
     - Споткнулся.
     - Тогда - в лес.
     Отстреливаясь,  мы  медленно  отползли  к  сосняку.  Полицаи  короткими
перебежками стали окружать нас в  надежде  отсечь  нас  от  лесочка.  Но  не
успели. Рядом с нами оказалась канава, мы скатились в нее  и,  пригибаясь  и
стреляя на ходу, вбежали в густой  подлесок.  В  лесу  фашистские  холуи  не
осмелились преследовать нас. Постреляв наугад, они убрались восвояси.
     Через час с небольшим мы были  уже  в  лагере  партизанской  группы  из
отряда Ивана Ивановича Гурьева. На следующий день с  группой  партизан  сюда
пришли Иванов и Маковский. Их группе при переходе железной  дороги  пришлось
вести бой с немецкой охраной, среди партизан были раненые.
     А полицаи, преследовавшие нас, в этот день  нарвались  на  партизанскую
засаду. Несколько полицаев было убито, остальные взяты в плен.
     Вскоре сопровождавшая нас группа ушла в  свой  отряд,  ушел  и  Николай
Бозыленко. Больше не довелось мне встретиться с ним. Через  некоторое  время
его назначили начальником штаба партизанского  отряда,  в  одной  из  боевых
операций он погиб.
     Дальше  к  линии  фронта  мы  снова  пошли  не  одни.  К  нашей  группе
присоединились отважные разведчицы Люба Стефанович,  Вера  Ткачева,  Надя  и
Фруза (фамилии этих девушек я, к сожалению,  не  помню).  Для  сопровождения
нашей группы была выделена небольшого роста, удивительно  смелая  партизанка
Ира Конюхова, бывшая до войны учительницей в одной из школ города Орши.
     Шли мы днем и ночью, глухими болотами,  лесом,  иногда  через  деревни,
зачастую под самым носом у полицаев и гитлеровцев, и благополучно  добрались
в партизанскую бригаду "батьки Миная" - отважного партизанского вожака М. Ф.
Шмырева.
     Бригада "батьки  Миная"  занимала  целый  район,  в  котором  партизаны
восстановили Советскую власть и все порядки, которые были до войны.
     В те немногие дни, что мы находились в бригаде М. Ф. Шмырева, мы дважды
встречались с этим замечательным человеком. Первый раз, когда пришли  в  его
"владения" и он захотел поговорить с нами.
     В  просторной  избе  за  большим  крестьянским  столом  сидел  пожилой,
широкоплечий и  кряжистый,  с  крупным,  волевым  и  немного  усталым  лицом
человек. В избе было еще несколько партизан, обвешанных трофейным оружием  -
автоматами,  пистолетами,  гранатами,  финскими  ножами.   Окинув   взглядом
присутствующих,  я  невольно  обратил  внимание  на  высокого,  статного   и
эффектного брюнета с черными усами, выделявшегося  хорошо  сидевшей  на  нем
полувоенной одеждой и военной выправкой. Посчитав, что это и есть знаменитый
партизанский вожак, я было собрался  обратиться  к  нему,  но  в  это  время
раздался спокойный и твердый голос сидевшего за столом человека.
     - Здравствуйте, хлопцы. Идите сюда. Садитесь на лавку, расскажите  мне,
кто вы такие будете, откуда и куда путь держите.
     Тогда я только сообразил, что  скромный  и  просто  одетый  человек  за
столом и есть командир партизанского соединения.
     Мы подробно рассказали ему все о себе, поблагодарили за  оказанную  нам
помощь и попросили, по  возможности,  скорее  переправить  нас  через  линию
фронта.
     -  А  может,  немного  задержитесь   у   нас,   поможете   организовать
противовоздушную оборону нашего партизанского края? Гитлеровцы нам покоя  не
дают, все время висят над нами на своих  "рамах",  высматривают  наши  базы,
места размещения отрядов, потом прилетают бомбовозы и  бомбят  нас  с  малой
высоты.
     - В этом деле и мы помочь вам  не  можем.  Вам  для  этого  надо  иметь
зенитные пулеметные установки и хотя бы малокалиберные орудия,  тогда  можно
будет сбивать немецких разведчиков. Простыми пулеметами большого вреда им не
нанесешь, - ответил майор Иванов. - А оставаться нам у вас нет смысла. Летая
на самолете, мы больше пользы принесем.
     - Пожалуй, верно. Задерживать вас не станем, хотя  нам  и  нужно  иметь
авиационных командиров. Скоро  оборудуем  свой  партизанский  аэродром,  вот
тогда  б  вы  нам  очень  пригодились.  А  простые  пулеметы  мы   научились
использовать для стрельбы по самолетам. Приспособили для  этого  как  турель
обыкновенные колеса с осью от телеги.  И  представьте,  неплохо  получается.
Недавно один расчет сбил фашистского разведчика. Теперь они осторожнее стали
летать... "Войско" ваше придется  немного  увеличить,  у  нас  есть  раненые
партизаны, лечить которых сами не можем, их мы и отправим вместе с  вами.  А
сейчас я побалую вас настоящим чайком.
     Чай был крепким и душистым, мы пили его, закусывая трофейными конфетами
и галетами. За чаем Шмырев обстоятельно расспрашивал нас о делах и положении
на других фронтах,  о  настроении  у  населения  на  Большой  земле,  просил
передать командованию, что партизаны очень нуждаются в устойчивой радиосвязи
и снабжении по воздуху оружием, боеприпасами и подрывными устройствами.
     Второй раз мы увиделись с "батькой Минаем", когда уходили от партизан и
он пришел проводить нас. Попрощавшись с бойцами своего отряда, он подошел  К
нам, пожал каждому на прощанье руку и сказал:
     - Ну, прощайте, дорогие летчики, ни пуха ни пера вам,  не  забывайте  к
нам  дорогу,  прилетайте  в  наши.  края.  -  Энергично  повернулся  и,   не
оглядываясь, пошел в свой штаб.
     ...Самым тяжелым участком  пути  был  переход  через  Суражское  шоссе,
усиленно охранявшееся гитлеровцами. Фактически это шоссе было линией  фронта
между партизанскими отрядами и фашистскими захватчиками.
     Первая попытка перейти через Суражское шоссе не удалась. Немцы завязали
длительный бой с прикрывавшей нас группой партизан, подтянули бронемашины, и
мы вынуждены были отступить. С  рассветом  под  покровом  густого  утреннего
тумана  в  другом  месте  мы  благополучно  перешли  этот   опасный   рубеж.
Гитлеровцы! заметили нас, но поздно.  Полетели  в  небо  ракеты,  застрочили
пулеметы, но мы исчезли в густой пелене тумана. От обстрела никто из  группы
не пострадал.
     Через Западную Двину мы переправились на добытой где-то лодке, а  затем
без всяких происшествий прошли через "Велижские ворота", через которые  наши
разведчицы до этого ходили не раз и очень  хорошо  знали  места  безопасного
перехода линии фронта. И вот нас обступают бойцы Красной Армии,  поздравляют
с благополучным переходом, угощают всем, чем богаты.
     В районе Великих Лук мы расстались со своими  разведчицами,  обменялись
адресами, пожелали друг другу боевой удачи  и  скорой  победы  над  заклятым
врагом. Девушки повели раненых партизан в  прифронтовой  госпиталь,  понесли
командованию добытые ими  ценные  разведданные,  а  мы  на  попутной  машине
поехали в Торопец. В этом прифронтовом в то время городке  мы  обратились  к
коменданту города и попросили его выписать нам проездные документы до Москвы
и выдать продукты на дорогу.
     Комендант внимательно выслушал нашу просьбу - и арестовал нас.
     Этот молодой и, судя по всему, неумный офицер очевидно  мечтал  поймать
шпиона. Вместо того чтобы запросить  о  нас  командование,  он  принялся  за
допросы. От нас требовали признания в том, что мы фашистские агенты. Грозили
расстрелом и даже ставили лицом к стенке...
     Вскоре меня отделили от товарищей и отправили в санитарный батальон. По
пути привязались мальчишки, они видели: под конвоем ведут оборванца,  значит
- диверсант. В меня полетели камни и комья грязи...
     Не нахожу слов, чтобы  передать  мое  потрясение  и  душевную  боль  от
глубокой обиды за незаслуженные издевательства, оскорбления и унижения...
     Из санбата, по настоянию врачей, в санитарном поезде под конвоем я  был
отправлен в госпиталь в Калинин.  Маковский  и  Иванов  были  оставлены  под
арестом в Торопце.  В  поезде  я  попросил  одного  легкораненого  командира
сообщить телеграммой командованию  о  возвращении  нашего  экипажа  из  тыла
врага.
     Телеграмма  дошла.  Через  несколько   дней   полковой   врач   капитан
медицинской службы В. С.  Иванов  на  самолете  перевез  меня  в  Москву,  в
авиационный госпиталь в Сокольниках.
     Скоро прибыли в Москву Иванов с Маковским. А не  в  меру  "бдительного"
коменданта Торопца, как узнал я позднее, наказали.
     После лечения медицинская комиссия вначале не допустила меня  к  летной
работе. По спустя некоторое время мне  разрешили  летать,  и  я  снова  стал
выполнять боевые задания.
     АННА НИКОЛАЕВНА
     В то время, когда, возвращаясь в свой полк, мы шли  по  тылам  немецких
войск из одного  партизанского  отряда  в  другой,  мою  спасительницу  Анну
Николаевну Мамонову постигла жестокая участь. Об этом я узнал  после  войны,
будучи на слете витебских партизан в Лиозне.
     Сделав  мне  операцию  и  убедившись,  что  ее  помощь  мне  больше  не
потребуется, она заторопилась домой. Руководству партизанского  отряда  было
известно, чти Анна Николаевна находится на подозрении у немецких оккупантов,
о ее связи с партизанским отрядом  были  осведомлены  гитлеровские  холуи  -
полицаи. Поэтому командир отряда Блохин и комиссар  Мохановский  уговаривали
ее остаться в отряде и не искушать судьбу. Но Анна  Николаевна  сказала  им,
что поедет к себе в больницу последний раз,  чтобы  забрать  детей,  которых
фашисты, узнав, что она  в  отряде,  непременно  убьют,  а  также  запастись
лекарствами, перевязочным материалом и хирургическими инструментами -  всем,
что нужно партизанскому врачу. Руководители отряда пообещали ей привезти  ее
детей в отряд и забрать в больнице все необходимое. Но Мамонова настояла  на
своем, убедив командира и комиссара, что сама она сделает все гораздо лучше.
Не знала Анна Николаевна, что едет навстречу смерти...
     Ее схватили сразу, как она появилась в  Высочанах.  На  следующий  день
гитлеровские палачи и полицаи привезли  в  комендатуру  двух  ее  девочек  -
Верочку и Любочку - и старшего сынишку Вову.  У  Анны  Николаевны  были  три
дочки-близняшки, названные Верой, Надеждой, Любовью, которым было по полтора
года, и пятилетний мальчик Володя. Маленькая Надя оказалась в  это  время  в
другой деревне, у родственников, и только поэтому спаслась.
     Вот что писала 17 мая  1944  года  газета  "Красный  Север"  в  заметке
"Отомсти":
     "...Перед нами письмо одного из освободителей этих краев от фашистского
ига. Вместе с наступающей частью Красной Армии одним из  первых  вступил  на
родную  освобожденную  землю  брат  Анны  Николаевны  -  Семен  Мамонов.   О
происшедшей  там  трагедии  он  написал  сестре  Марии  Мамоновой  -   врачу
Вологодской железнодорожной поликлиники.
     ,,Дорогая сестрица! Хочу тебе сообщить, что я побывал  там,  где  мы  с
тобой родились и выросли,  где  жили  наши  родные.  Ни  одного  колышка  не
осталось, не только строений. Сестрица дорогая! Не могу никак сказать  тебе,
но все же надо, хотя сердце сжимается от боли. Сестрица, сестру нашу Нюшу  и
ее трех детей  -  Вову,  Веру  и  Любочку  немецкие  людоеды  расстреляли  в
Высочанах, около фабричного  сарая,  на  берегу  озера.  Расстреляли  их  15
августа 1942 года за то, что Нюша оказывала помощь в лечении  партизан.  Она
пришла  из  леса  из  партизанского  отряда,  в  котором  были  и  наши  два
племянника. Хотела забрать детей. Немецкие ищейки ее  выследили,  забрали  с
детьми и на следующий день их расстреляли. Полтора месяца она там  с  детьми
лежала. Их было расстреляно, а потом зарыто в одной яме 18 человек. Верочка,
Надя и Гриша отрыли их и привезли в наш дом. Когда брат Миша увидел  их,  то
сразу же умер от разрыва сердца...
     Сестрица, никогда я не прощу врагу кровь, гибель своей семьи.  Отомстим
гитлеровским гадам!..
     ...Больше писать не могу. Я буду мстить и отплачу немецким бандитам  за
все..."
     В начале 1975 года киностудией "Беларусьфильм" снимался  документальный
кинофильм "О матерях можно рассказывать бесконечно", который был  выпущен  к
Берлинскому всемирному конгрессу, посвященному Международному году  женщины.
Одна из новелл фильма  рассказывает  о  судьбе  Анны  Николаевны  Мамоновой.
Съемки  производились  на  месте  гибели  Мамоновой  и   других   патриотов,
расстрелянных  вместе  с  ней.  Мы  с  кинорежиссером  И.   Вейнеровичем   и
операторами беседовали  со  старожилами,  людьми,  которые  еще  помнят  все
обстоятельства этой трагедии.
     Вот что они рассказали. Группу арестованных  -  восемнадцать  женщин  и
детей, в том числе  и  Мамонову  с  тремя  детьми  и  санитарку  Высочанской
амбулатории Яскевич, тоже с тремя маленькими детьми, - каратели  привезли  к
кустарнику в полутора-двух километрах  юго-восточнее  Высочанской  больницы,
где уже была выкопана большая яма. Вначале у ямы расстреляли взрослых, потом
один из палачей взял девочек Мамоновой за  ноги,  ударил  головками  одна  о
другую и бросил  их  на  тело  матери.  Пятилетний  Володя  схватил  офицера
карательного отряда  за  руку  и  плача  стал  просить  его:  "Дяденька,  не
закапывайте нас глубоко, а то,  когда  вернется  сюда  папа,  то  не  найдет
нас..." Офицер оттолкнул ребенка от себя. Тогда тот бросился бежать в  поле.
Каратели стали  стрелять  в  него,  но  никак  не  могли  попасть:  мальчик,
подгоняемый страхом, бежал петляя, как зверек. Тогда один из палачей побежал
за ним, догнал его и убил, ударив рукояткой пистолета по голове. Затем  взял
тело ребенка за ножки и потащил его к яме, где лежали расстрелянные...
     Эти чудовищные злодеяния, совершенные в августе 1942 года  в  Высочанах
немецкими карателями и их прислужниками - полицаями, подтверждают документы.
     Так зверствовали на нашей земле гитлеровские захватчики.
     На всю жизнь запечатлелся в моей памяти светлый образ Анны  Николаевны,
героической женщины. Всегда с волнением вспоминаю ее волевое, одухотворенное
лицо,  обрамленное  русыми,  гладко  причесанными  волосами,   светло-серые,
удивительно красивые глаза. Казалось,  в  ее  глазах  отражалось  бездонное,
подернутое знойным маревом летнее небо, и васильковые поля цветущего льна, и
хвоя огромных деревьев окружавшего нас леса. Я и сейчас  вижу  и  ощущаю  ее
сильные  руки  с   длинными   пальцами,   осторожно,   уверенно   и   быстро
обрабатывающие мои раны, до сих пор слышу ее звонкий и ласковый голос:
     - Покрепче, покрепче держитесь за пенек, еще  немного  потерпите,  и  я
закончу, а тогда полегче будет...
     Сидя на большом еловом пне, уцепившись за его края руками,  я  с  силой
сжимал пальцы и, действительно, переставал чувствовать острую боль...
     Эта славная женщина тогда вернула  мне  жизнь.  Разве  возможно  забыть
ее?..
     - В НЕБЕ СТАЛИНГРАДА -
     Благодаря хорошему лечению,  заботам  врачей  и  вниманию  медперсонала
авиационного госпиталя в Сокольниках поправлялся я быстро.
     О жизни нашей