ника,  а  когда  случалось  кратковременное
улучшение  погоды,  тренировали  командиров  кораблей  взлету  вслепую  (при
ограниченной видимости и за шторками), летали в районе базирования, садились
на соседние аэродромы. К этому времени молодые летчики полка стали  хорошими
командирами  кораблей.  Такие  офицеры,  как  Маркирьев,   Дедухов,   Сычев,
Кочеманов, Гришин, Минин, Киселев, Федосеев и Другие,  совершили  до  ста  и
более боевых вылетов. Им, правда, недоставало еще опыта  полетов  в  сложных
погодных условиях.
     К началу боевых действий все имевшиеся в полку самолеты (тридцать  пять
Ли-2 и два С-47) находились в полной боевой готовности. Учитывая,  что  наша
взлетно-посадочная площадка длиной была  всего  1200  метров  и  шириной  80
метров, мы тренировали всех командиров кораблей взлету и посадке на  ней  на
максимально  загруженном  самолете.  Из   тридцати   восьми   подготовленных
командиров кораблей (некоторые из них летали вторыми пилотами) двадцать семь
могли выполнять боевые задания в сложных условиях погоды, ночью.
     В  дни  нелетной  погоды  мы   приглашали   из   Ленинграда   лекторов,
пропагандистов,  историков,  военных  моряков,   командиров   истребительных
частей, педагогов, прослушали много интересных для  нас  лекций  и  бесед  о
Ленинграде-центре русской культуры,  его  истории  и  славе,  о  героической
борьбе его защитников с врагом, о зверствах немецко-фашистских захватчиков.
     Партийно-политическая   работа,   увязанная   с   жизнью   и    буднями
ленинградцев,  с  непосредственными  задачами  фронта,  в  высокой   степени
воодушевляла весь коллектив полка. Мы с  большим  нетерпением  ожидали  того
часа, когда полетим в бой и сторицей отплатим врагу за все его злодеяния.
     В  нашем  полку  были  ленинградцы:  гвардии  лейтенант  Ваха,  гвардии
старшина Босова, молодой командир корабля гвардии лейтенант  Сычев,  гвардии
майор Готин и еще несколько офицеров и сержантов. Многие из них  побывали  у
родных или родственников и видели, что сделал враг с их любимым  городом,  с
ленинградцами. Возвращались они, переполненные горем, гневом и ненавистью  к
гитлеровцам. От их бесхитростных рассказов даже нам, воинам постарше,  много
повидавшим, становилось не по себе. Лучшего способа мобилизации на борьбу  с
коварным и жестоким врагом, чем рассказы наших боевых товарищей, не было.
     Борис Ваха сразу после прилета полка в Левашове навестил  в  Ленинграде
своих мать и сестру, перенесших страшные дни блокады.
     Из первой поездки в Ленинград Ваха вернулся и радостным, и  удрученным.
Он радовался, что его мать и сестра живы, дом, в котором он родился,  провел
детство и вырос, цел. Потрясен Борис был  видом  своих  близких.  И  мать  и
сестра стали удивительно похожи друг на друга - обе очень  худые  и  желтые,
только кости да кожа, трудно было поверить, что в них  еще  теплится  жизнь;
Были они и одинаково одеты - ватники, на головах темные платки. Их  комната,
в памяти Бориса всегда такая светлая, теплая и  уютная,  была  теперь  почти
пустой, холодной и очень черной. Мать объяснила, что это от копоти  печки  и
разнообразных светильников. Сначала жгли  керосиновую  лампу,  потом  свечи,
коптилку, лучину. Вся мебель и даже обеденный стол пошли на дрова, сгорели в
буржуйке.
     Но, несмотря на пережитое, все  трое  были  счастливы,  что  живы,  что
встретились вновь.
     И вот Борис Ваха  снова  поехал  навестить  свою  мать  и  сестру.  Его
снаряжала вся 2-я эскадрилья. Вещевой мешок Вахи  был  наполнен  продуктами,
какие  только  нашлись  у  товарищей:  сгущенное  молоко,  несколько  плиток
шоколада, тушенка, консервированная американская колбаса, несколько  буханок
хлеба. На попутной машине  он  добрался  до  города,  дальше  пошел  пешком.
Спешил,  не  чувствуя  тяжести  вещевого  мешка  с  бесценными   продуктами,
способными поставить на ноги  изможденных  длительным  голодом  его  мать  и
сестру...
     Начался обстрел города дальнобойными немецкими орудиями. Но, не обращая
внимания на разрывы снарядов, Ваха ускорял шаг,  и  когда  он  был  почти  у
порога своего дома, от разрыва снаряда большого калибра дом  на  его  глазах
разломился и рухнул, превратившись в огромную кучу щебня с торчащими из  нее
обломками кирпичных стен. Его родной дом, где  он  родился,  рос,  во  дворе
которого играл со своими сверстниками, где жили его мать и сестра...
     Он не верил тому, что произошло. Ошеломленный, бросился он к  дымящимся
обломкам, туда, где, по его мнению, должна была быть их квартира,  поспешно,
с невероятной силой принялся  разбрасывать  кирпичи,  переворачивать  глыбы,
разгребать руками щебень. Изодрав в кровь руки поняв, что бессилен  что-либо
сделать, чтобы спасти родных, он опустился на битый кирпич и в первый раз, с
тех пор как стал взрослым, заплакал...
     Однополчане были потрясены рассказом  своего  товарища.  Долго  мы  все
находились  под  впечатлением  от  ,  случившегося  несчастья.  На   бомбах,
подготовленных к подвеске и лежащих под самолетами,  мотористы  писали:  "За
смерть матери лейтенанта Вахи!", "Смерть убийцам сестры Бориса  Вахи!",  "За
гибель ленинградцев!"
     О варварских обстрелах врагом Ленинграда мы все, конечно, знали сначала
из газет и сводок Совинформбюро, потом, прилетев  под  Ленинград,  стали  их
очевидцами. Не раз мы слышали страшный вой выпущенного  мортирой  снаряда  и
его раскатистый, мощный разрыв где-то в  центре  города.  Мы  знали,  что  в
воронке от разрыва такого снаряда поместилось бы двухэтажное  здание.  Знали
огромные цифры жертв ленинградцев от обстрелов - эти цифры не укладывались в
сознании. Горько и тяжело было все это... Но еще горше и  тяжелее  стало  на
душе, когда пришел наш  товарищ,  еще  несколько  часов  назад  радостный  и
веселый, а теперь с неизбывным и тяжелым горем в глазах. Ненависть  к  врагу
жгла наши души, она требовала действий, возмездия сейчас же, сию минуту...
     Облака прижимались к земле, закрывали небо, закрывали пути и дороги, по
которым могли мы проникнуть в стан врага. Казалось, что погода держит нас на
земле только чтобы еще больше переполнить наши сердца гневом и ненавистью.
     В начале января командир дивизии гвардии полковник Божко  позвонил  мне
из Левашове:
     - Богданов, надо срочно слетать в район Луги и  сбросить  ленинградским
партизанам  четырнадцать  тонн  оружия   и   боеприпасов.   Все   данные   о
местонахождении площадки партизан  и  опознавательных  сигналах  получите  в
штабе.
     - Товарищ гвардии полковник! Плохая погода, все кругом закрыто туманом,
лететь сегодня невозможно.
     - Я и не приказываю лететь сегодня. Если нет погоды,  полетите  завтра.
На ваш полк и  ваших  летчиков  я  рассчитываю.  И  надеюсь,  задание  будет
выполнено.
     - Слушаюсь, товарищ гвардии полковник. Задание выполним!
     После этих моих слов Божко повесил трубку. Он не любил много говорить.
     Из имеющихся в полку экипажей мы выбрали десять  -  опытных,  способных
летать ночью в самых сложных погодных условиях. Утром следующего дня в  полк
приехал  М.  Н.   Никитин,   начальник   Ленинградского   областного   штаба
партизанского движения, и привез  с  собой  на  нескольких  машинах  оружие,
боеприпасы, взрывчатку, упакованные в  120  мягких  мешков.  Их  можно  было
сбрасывать с малой высоты без парашютов. Это упрощало выполнение задания.
     Поздоровавшись, Никитин сразу перешел к делу:
     - Товарищи летчики, задание нужно выполнить как можно скорее, от  этого
зависят  успешные  действия  партизан.   Им   предстоит   очень   важная   и
ответственная задача: не только сорвать подвоз к фронту резервов противника,
но и не дать фашистам уйти самим и увезти  боевую  технику  с  ленинградской
земли. Партизаны сейчас крайне нуждаются в боеприпасах и взрывчатке,  только
вы можете доставить им все необходимое. На вас, гвардия, вся наша надежда.
     Прогноз погоды на ночь не обещал ничего хорошего, начальник метеослужбы
полка    гвардии     старший     техник-лейтенант     Серафима     Свистова,
проконсультировавшись со специалистами метеослужбы соединения, сказала,  что
надежды на улучшение погоды нет. Возможно, во  второй  половине  ночи  туман
рассеется, но облачность не поднимется выше двухсот метров.
     И все же, несмотря на плохой  прогноз,  мы  подготовились  к  вылету  и
уехали  на  аэродром.  Учитывая,  что  полет  предстоял   недолгий,   решили
использовать даже самое кратковременное улучшение погоды.
     Как только видимость немного улучшилась, мы послали в полет  разведчика
погоды - самолет с экипажем гвардии старшего лейтенанта Ильи  Земляного.  На
его борту полетели старший метеоролог гвардии старшина Ксения Босова,  очень
смелая  девушка,  и  заместитель  штурмана  полка  гвардии   капитан   Павел
Шидловский. Его задача состояла в том, чтобы при обнаружении местонахождения
партизан передать нам их точные координаты.
     Дважды  вылетал  Земляной  и  дважды  на  своем  пути  встречал   стену
облачности, соединявшуюся нижней кромкой  с  верхней  границей  тумана.  Уже
после полуночи, когда мы потеряли надежду "поймать погоду",  стали  получать
от  него  радиограммы:  "Облачность  10  баллов,  высотой  100-150   метров,
видимость 2-3 километра..."
     Подаю команду:
     - По самолетам! По зеленой ракете запуск  моторов  -  и  поочередно  на
взлет.
     Экипажи спешат к машинам. Проходит  десять,  двадцать  минут:  Земляной
молчит. Нервы у нас на пределе. Посылаю Маковского, начальника связи  полка,
выяснить, почему нет донесений от Земляного,  но  тут  раздается  телефонный
звонок и начальник  оперативного  отдела  гвардии  майор  Кирпатый  сообщает
радиограмму, полученную от Земляного: "Нахожусь  над  целью,  облачность  10
баллов, высотой 150-200 метров, видимость  2-3  километра,  цель  обозначена
условным сигналом хорошо, расположена в 20 километрах северо-западнее  Луги,
задание выполнил, возвращаюсь на базу".
     Даю зеленую ракету и выезжаю  на  старт.  Командиры  кораблей  один  за
другим запускают моторы. Вздымая снежную пыль, Борис Тоболин, Николай Готин,
Александр Крюков, Михаил  Бурин,  Михаил  Майоров,  Дмитрий  Кузнецов,  Иван
Кулаков, Григорий Винарский и Владимир Ярошевич улетают в темную ночь.
     Полет к партизанам занимает менее часа, а сколько  напряжения,  сколько
тревоги за исход полета, и все потому, что погода вот-вот может покуражиться
над нами, измениться к худшему,- где тогда посадить  корабли?  Всюду  погода
"на пределе", может не  хватить  десяти  минут,  и  судьба  экипажей  боевых
кораблей будет  в  опасности.  Ох,  не  подвела  бы  ленинградская  коварная
погода...
     К счастью, в эту ночь все кончилось хорошо. Экипажи, выполнив  задание,
благополучно произвели посадку. Об этом тотчас докладываю командованию.
     Рано утром получаем сообщение, что партизаны получили всего 84 мешка  с
боеприпасами и вооружением, а 36 мешков пропали.
     Провожу расследование, опрашиваем каждый экипаж: где, на какие  сигналы
сбрасывали партизанам груз? Все утверждают, что сбрасывали на площадку среди
леса, где горели пять костров, выложенные конвертом, по  диагонали  которого
стреляли ракетами зеленого и красного цветов. Звоним  в  Ленинградский  штаб
партизанского движения: пусть партизаны хорошенько поищут - им были сброшены
все 120 мешков.
     Вмешался секретарь  обкома  партии,  и  только  тогда  выяснилось,  что
соседний  отряд,  находившийся  в  10-  15  километрах  от  того,   которому
предназначался груз, выложил такие же опознавательные  знаки  и  "незаконно"
получил 36 мешков вооружения  и  боеприпасов.  Хитрецам  за  это  попало  от
начальства, а перед нами извинились за недоразумение.
     Доказав, что мы способны выполнять боевые задания в  плохую  погоду,  в
течение первой половины января мы еще несколько раз летали  к  ленинградским
партизанам, доставляли им боеприпасы и вооружение. Все задания мы  выполняли
успешно.
     Хотя полеты по обеспечению  боевой  деятельности  партизанских  отрядов
были очень важными и полезными для Ленинградского фронта, для нас  это  было
не основной, а дополнительной боевой работой. Наш  полк  предназначался  для
бомбардировочных ударов, для разрушения мощных долговременных оборонительных
сооружений противника, и к этому мы не переставали тщательно готовиться.
     Проверявшая нас комиссия во главе с главным инженером авиации  дальнего
действия генералом Марковым отметила полную  готовность  летного  состава  и
всех самолетов полка к боевым действиям. Это же  подтверждалось  полетами  к
партизанам, это было отмечено в приказе командующего АДД.
     В канун наступления,  13  января,  мы  получили  приказ:  готовиться  к
участию в авиационной  подготовке  прорыва  войсками  Ленинградского  фронта
укрепленных позиций противника.
     Весь день с утра до вечера на аэродроме шли последние  приготовления  в
боевому вылету. Бортовые техники опробовали двигатели, дозаправляли  горючим
самолеты,  вооруженцы  с  помощью   лебедок   подвешивали   под   фюзеляжами
двухсотпятидесятикилограммовые и  полутонные  фугаски,  способные  разрушать
мощные подземные сооружения с железобетонными  перекрытиями  толщиной  более
одного метра, и трехсоткилограммовые термитные  бомбы,  при  взрыве  которых
горит земля  и  плавится  металл.  Фюзеляжи  самолетов  загружались  мелкими
осколочными и зажигательными  бомбами  для  уничтожения  солдат  противника,
укрывавшихся в  легких  сооружениях  и  окопах.  Расчищалась  и  укатывалась
взлетно-посадочная полоса. На аэродроме царили подъем и оживление. Одно лишь
небо хмурилось и было по-прежнему закрыто низкими - рукой  достать-облаками.
Все с надеждой всматривались в подветренную часть горизонта:  не  разорвутся
ли там облака, не появится ли светлая полоска...
     К концу дня, когда все работы  по  подготовке  к  боевому  вылету  были
закончены, на командный пункт позвонил гвардии полковник Божко.
     - Богданов,  в  первую  половину  ночи  ожидается  временное  улучшение
погоды, прежняя задача отменяется. Всеми самолетами с экипажами, летающими в
сложных условиях погоды ночью, в течение тридцати минут, с двадцати двух  до
двадцати двух часов тридцати минут, нанести удар  по  цели  "муха".  Маршрут
полета, заход на цель и высоту получите по телетайпу.
     "Муха" - наша старая, знакомая цель. Мы ее ожесточенно  бомбили  еще  в
августе  1943  года.  Это  артиллерийские  позиции  дальнобойных  орудий  на
территории бывшего совхоза "Беззаботнинский", в районе деревень  Разбегай  и
Райкузы,  в  десяти  километрах   южнее   Петродворца.   Отсюда   гитлеровцы
систематически обстреливали Ленинград.
     Приглашаю командиров, объявляю им полученную задачу.
     - Вот и настал час расплаты  за  гибель  семьи  штурмана  Вахи,-  подал
реплику Анатолий Константинович Пешков.
     - Михаил Иванович, - обратился  я  к  начальнику  штаба  полка  гвардии
майору Лопаткину,- поставьте головным самолет Земляного, пусть штурман  Ваха
первым нанесет бомбовый удар по врагу.
     Все одобрили такое решение.
     Никогда не  наблюдал  я  у  личного  состава  полка  такого  проявления
энтузиазма, готовности идти в бой, как в дни нашей работы  на  Ленинградском
фронте. Не говоря уже о летчиках, офицеры и сержанты  технической  службы  и
службы вооружения, штабные работники просили, буквально умоляли разрешить им
лететь на боевое задание, каждый хотел  своими  руками  сбрасывать  ящики  с
малокалиберными бомбами на головы врага. И такие разрешения пришлось  давать
- только как поощрение за, отличную службу. Те, кому пришлось отказать, были
очень обижены...
     К вечеру рваная облачность  приподнялась,  в  ее  разрывах  можно  было
увидеть кусочки темного неба с ярко  сверкавшими  звездами.  Но  метеослужба
предупреждала: улучшение погоды  временное,  с  вылетом  на  боевое  задание
тянуть нельзя. Позвонил в штаб дивизии, к телефону подошел полковник Божко.
     - Георгий Дмитриевич, - докладывал я, - метеорологи рекомендуют  начать
действовать пораньше, может ухудшиться погода. Нельзя ли перенести  удар  на
более раннее время?
     - Об этом побеспокоились и без тебя. Бомбить будем  не  одни,  нарушать
график очередности боевых действий частей,  хотя  и  по  разным,  но  близко
расположенным целям, опасно, никто на это не пойдет и не разрешит,-  резонно
заметил командир дивизии и еще раз посоветовал  послать  на  боевое  задание
самых сильных летчиков.
     С  большим  нетерпением,  все  время  поглядывая  на  небо,   поминутно
справляясь о погоде, ждали мы своего часа.
     Полет к цели и обратно занимал немного  времени.  Чтобы  отбомбиться  в
назначенное время, вылет начали в 21.10. Первым  стартовал  самолет  экипажа
Земляного, за ним с интервалом в полторы минуты взлетели еще 18 машин.
     Так  же  как  и  в  августе  1943  года,  ленинградские  войска  хорошо
организовали светонаведение на цель. После взлета самолеты с набором  высоты
шли на приводную радиостанцию в Левашове. Пройдя ее, разворачивались влево и
летели  на  неоновую  мигалку,  расположенную  на  берегу  Финского  залива,
западнее железнодорожной станции Ольгино. Там же, у Ольгина, кроме неонового
маяка, был установлен прожектор, его мощный луч был направлен на  цель.  Еще
один прожектор, из района Автова, направлял свой луч  также  на  нашу  цель.
Перекресток лучей прожекторов был над центром  батарей  дальнобойных  орудий
фашистов. От Ольгина до южного берега Финского  залива  самолеты  летели  на
высоте 1500 метров вдоль луча первого  прожектора.  От  побережья  уже  было
видно перекрестье прожекторов.
     На побережье и далее до самой цели на  пути  бомбардировщиков  вставали
огненные струи трассирующих пуль  и  снарядов  -  заработали  малокалиберные
зенитные орудия и пулеметы  врага.  Достигнув  предельной  высоты  1000-2000
метров, эти струи дугой  повисали  в  черном  небе  и  гасли.  Вперемежку  с
несущими  смерть  струями  небо  пронзали  яркие  лучи   десятков   зенитных
прожекторов, ослепляя упорно ведущих свои корабли к цели летчиков. Чем ближе
цель, тем больше огненных фонтанов взметалось в небо, но самолеты строго шли
по боевому курсу. Стрелки и радисты били из  бортового  оружия  по  зенитным
батареям и прожекторам немцев, не давая их расчетам  сосредоточиться,  вести
прицельный огонь по нашим самолетам. Воздушное пространство от  земли  и  до
высоты 2000  метров  пронизывалось  снизу  вверх  и  сверху  вниз  огненными
стрелами.
     Но вот первые четыре ярких всполоха от взорвавшихся  фугасок  высветили
серые, низко висящие над самолетом облака. "Получайте, гады", - не сказал, а
выдохнул штурман Борис Ваха и скорее  почувствовал,  чем  увидел  в  окуляре
прицела,  как  вздрогнула,  взметнулась  земля  вместе  с   глыбами   бетона
артиллерийских блиндажей. Клубы дыма  заколыхались  в  световом  перекрестье
лучей наводящих прожекторов...
     В  течение  тридцати  минут,  каждые  полторы  минуты,   на   вражеские
дальнобойные батареи с неба обрушивалось то  четыре  двухсотпятидесяти-,  то
две пятисоткилограммовые фугаски, разрывая блиндажи  и  опрокидывая  орудия,
уничтожая тягачи, прицепы, автомашины; за ними сыпались сотни  зажигательных
и осколочных пяти- и десятикилограммовых бомб,  сжигая  все,  даже  бетон  и
железо.
     Но вот мощнейший взрыв потряс землю, и огромный  столб  яркого  пламени
взметнулся на сотню  метров  ввысь,  даже  вздрогнул  и  покачнулся  самолет
гвардии, капитана Бориса Тоболина. Это от  бомб,  сброшенных  его  штурманом
гвардии   старшим   лейтенантом   Ваграмом   Арутюновым,   взорвался   склад
артиллерийских снарядов.
     Теперь умолкнут дальнобойные орудия. Завтра, когда бойцы Ленинградского
фронта пойдут в атаку, они не сделают ни выстрела! В хорошем  настроении,  с
сознанием выполненного долга возвращались экипажи на свой аэродром.
     А на аэродроме погода  с  каждой  минутой  все  ухудшалась,  облачность
с