олетов  в  сложных  условиях
Крайнего Севера. В начале 1942 года, уже на фронте, он вступил в партию.  Он
хорошо знал летный состав, боевые качества и возможности каждого  из  членов
экипажей самолетов полка. На него можно было смело положиться.
     Секретарем  партийной  организации  полка  был  гвардии   майор   Федот
Емельянович Шабаев, старый и  опытный  партийный  работник,  ветеран  полка.
Секретарем бюро ВЛКСМ вначале был гвардии сержант Столбов, затем его  сменил
гвардии младший лейтенант Иван Руденко, оба они  были  энергичными  парнями,
понимали свои задачи и хорошо руководили комсомольской организацией.
     И у меня с каждым днем укреплялась вера в то, что при дружной работе  с
такими товарищами мы сможем в скором времени исправить недостатки  в  работе
полка и снова занять передовое место в дивизии.
     Собравшись вместе,  мы  определили  два  главных  вопроса,  требовавших
максимума усилий. Первое, что нужно  было  сделать,  это  улучшить  качество
подготовки   самолетно-моторного   парка,   предельно   снизить   количество
неисправных самолетов, стоявших на  приколе.  Второе  -  как  можно  быстрее
ввести в строй боевых экипажей весь  молодой  летный  состав,  прибывший  на
пополнение.
     Эти два вопроса были тесно связаны друг с другом. На  исправные  машины
подготовленных  экипажей  хватало.  Но  вновь   отремонтированные   самолеты
посылать на боевые задания мы не смогли бы - к этому молодые экипажи были не
готовы.
     То, что самолеты простаивали, во многом было нашей виной. Неисправности
появлялись  из-за  низкого  качества   обслуживания   техники.   Летчики   в
организации работ и контроле их качества при подготовке самолетов к  боевому
вылету, как правило, не участвовали - их все время  перебрасывали  с  одного
исправного  самолета   на   другой.   В   придачу   неисправные   машины   и
"раскулачивали"  -  снимали  детали,  приборы  и  таким  образом   из   двух
неисправных самолетов делали один исправный.  В  такой  ситуации,  когда  не
успевали устранять дефекты,  о  профилактических  работах  попросту  забыли.
Нехватка запчастей считалась объективной причиной простоя  машин.  Исправные
самолеты находились на боевой работе, тренировать молодежь было не на чем.
     Вместе с начальником штаба полка гвардии  майором  Михаилом  Ивановичем
Лопаткиным, его заместителем по оперативной части гвардии  майором  Алексеем
Семеновичем  Кирпатым,  начальниками  других  служб   мы   составили   планы
восстановления  неисправных  самолетов  и  ввода  в  строй  боевых  экипажей
молодого пополнения. Первый приказ по полку закреплял за экипажами  самолеты
и определял организацию работ на них в период подготовки к полету.  Этим  же
приказом  мы  требовали  от  летного  состава  строго   выполнять   уставные
положения, обязательно  участвовать  в  работах  по  подготовке  самолета  к
полетам и  в  контроле  качества  произведенных  работ.  Ответственность  за
содержание  в  исправном  Состоянии  самолетов  возлагалась  на   командиров
кораблей. "Раскулачивать" самолеты категорически запрещалось.
     В один из дней после ночи без боевых вылетов  весь  личный  состав  был
собран на стоянке самолетов. Три комиссии (по  числу  эскадрилий)  осмотрели
все исправные и неисправные машины, составили дефектные ведомости,  перечень
необходимых запасных частей и материалов для  приведения  всех  самолетов  в
исправное состояние. Комиссии были составлены так, чтобы  специалисты  одной
эскадрильи осматривали  самолеты  другой.  Специалисты  стремились  найти  у
соседей как можно больше недостатков. На  это  пристрастие  -  "чтобы  самим
выглядеть лучше" - мы и рассчитывали. И не зря. Осмотр дал  представление  о
подлинном  состоянии  материальной  части  самолетов  и  двигателей,  и  оно
оказалось гораздо хуже, чем мы предполагали. Обнаружилось большое количество
"мелочей", на которые раньше никакого внимания не обращали, но эти  "мелочи"
могли  стать  причиной  отказа  в  работе   приборов   и   двигателей.   Все
неисправности, устранить которые мы были в силах, к исходу дня  устранили  и
провели повторный осмотр.
     Для самолетов, требующих больших работ, был составлен график ввода их в
строй. Штаб подвел итоги и  определил  лучшую  и  худшую  эскадрильи,  вывел
оценки экипажам по состоянию материальной части. О  результатах  проведенной
проверки сообщили в боевых листках.
     "Технический день" взбудоражил всех.
     Хорошо подготовившись, имея точные данные о фактическом состоянии  дел,
мы провели строевое и партийно-комсомольское собрания, где  вскрыли  причины
недостатков, остро, невзирая на лица, критиковали тех,  кто  был  повинен  в
них, рассказали о планах устранения недостатков, поставили конкретную задачу
по повышению боеспособности эскадрилий.
     Но в эти же дни мы вели интенсивную боевую работу. Полк помогал  частям
Красной Армии уничтожать противника  в  районе  Синявино  -  Мга,  уничтожал
долговременные узлы обороны в районе Духовщины,  поддерживал  наступление  в
направлении Витебска и Полоцка, участвовал в  прорыве  мощного  укрепленного
района  врага  на  Перекопе,  так  же,  как  и  прежде,   выполнял   задания
Ленинградского, Украинского и Белорусского штабов партизанского  движения  и
органов разведки.
     Мы понимали, что без помощи командования  не  "поднимем  на  ноги"  все
неисправные самолеты,  для  этого  нужны  были  дефицитные  запасные  части,
приборы и агрегаты, которых у нас не было. Надеялись, что  нам  как  молодым
руководителям в помощи не откажут. И не ошиблись в своих  надеждах.  Инженер
полка Семен Хоботов "выбивал" все что  мог  у  инженерных  служб  дивизии  и
корпуса, Анатолий Пешков действовал через политорганы, мне пришлось  просить
помощи у командования дивизии и корпуса. Действуя таким  "широким  фронтом",
нам удалось получить значительное количество крайне  необходимых  запчастей.
Кроме этого,  использовались  личные  связи  на  заводах,  ремонтных  базах,
посылались в командировку  "ходоки".  Каждый  экипаж,  летавший  с  заданием
командования на какой-либо из авиазаводов, обязательно  привозил  что-то  из
необходимых нам деталей.
     В короткое время число  исправных  самолетов  значительно  увеличилось,
возросла боевая мощь полка.
     Улучшив положение с самолетным парком, мы  стали  выделять  машины  для
тренировочных полетов. Петр Засорин, чтобы использовать  максимально  и  без
помех все летное время, брал  молодых  летчиков  и  улетал  с  ними  либо  в
Иванове, либо на другую площадку и на  незагруженных  аэродромах  производил
всю ночь тренировочные полеты, а наутро возвращался с ними в полк.  Часто  я
помогал ему в этом.
     Одновременно с  летчиками  проходили  тренировку  радисты,  штурманы  и
бортовые техники.  Так  через  небольшой  срок  мы  подготовили  молодежь  к
самостоятельной работе и довели численность экипажей до штатного расписания.
Дела пошли лучше, на сердце было веселее,  мы  видели  плоды  своих  усилий:
теперь вместо двенадцати - четырнадцати  самолетов,  летавших  до  этого  на
боевые задания, в бой улетали двадцать пять.
     В этом  в  первую  очередь  была  большая  заслуга  наших  инженеров  и
техников. Работа, проводимая ими, была  огромна  -  не  только  выявление  и
устранение дефектов, но и профилактика. При подготовке к полетам проверялась
компрессии всех  цилиндров  двигателей.  Если  компрессия  была  понижена  в
каком-либо из цилиндров,  проводились  ремонтные  работы  -  смена  колец  и
другие.
     Видя, как инженеры эскадрилий П. С. Мареев,  В.  Д.  Мудрагель,  А.  М.
Семенов, техники отрядов В. Ф. Мысак, В.  Г.  Сафонов,  Е.  И.  Лях,  А.  К.
Кулинкович, Ф. Б. Харченко, Т. С. Картель, механики В.  Д.  Передня,  А.  А.
Лагутин, П. Ф. Лиманский, специалисты других служб М.  Г.  Полежаев,  Н.  И.
Панченко, И. К. Полупанов, М. М. Склярский, Ю. А. Субботин, Н. В.  Панфилов,
все инженеры и техники полка во главе с С. Ф. Хоботовым и И. П.  Пересекиным
трудятся буквально день и ночь, я  невольно  задумывался:  с  правильной  ли
меркой мы подходим к их тяжелому труду? И  тогда,  и  теперь,  вспоминая  их
тяжелейшую самоотверженную работу, думаю, что не всегда их  труд  оценивался
по заслугам. Не было для них высоких званий, не часто получали они награды.
     Все эти скромные  авиационные  труженики,  не  похожие  друг  на  друга
характерами, одинаково и безгранично были влюблены  в  авиационную  технику,
обладали огромной выносливостью, трудолюбием и большой душевной щедростью.
     После  выработки  полного  ресурса  экипаж  гвардии  капитана   В.   С.
Богдасарова должен был  перегнать  свой  самолет  на  аэродром  под  Калугу.
Накануне их вылета ко мне пришел бортовой техник самолета Василий Виноградов
и попросил разрешить ему после сдачи машины в рембазу съездить на  несколько
дней в совхоз Орехово, повидаться с родными, с начала  войны  он  ничего  не
знал об их судьбе.
     Виноградов был хорошим борттехником, отлично знал самолет и  двигатели,
грамотно их эксплуатировал и всегда содержал в исправном состоянии. В  армии
он служил с 1937 года в 3-м тяжелом бомбардировочном авиаполку, в котором  и
начал воевать с первого дня  войны.  Учитывая  и  его  примерную  службу,  и
подвернувшуюся оказию, ему разрешили отпуск на две недели.
     Однако Василий Виноградов в скором времени прибыл в часть, и не один, а
с братишкой четырнадцати лет, и снова пришел с просьбой: оставить брата  при
части мотористом.
     Передо мной стоял широкоплечий, но  очень  худой  парнишка,  с  мольбой
уставившийся на меня  большущими,  полными  слез  глазами.  Одет  он  был  в
армейское, не по росту, обмундирование. Оно висело на нем, и это еще  больше
подчеркивало его  небольшой  рост  и  худобу.  Я  призадумался.  Детям  надо
учиться, ходить в школу, а мы все время кочевали с аэродрома на  аэродром...
Почему, собственно, Виноградов привез брата в часть? Вот что  рассказал  мне
тогда Василий Никитович.
     Когда наши войска разбили гитлеровские полчища и стали гнать их  из-под
Москвы, немецкое командование  стало  возводить  оборонительные  укрепления.
Строили их гитлеровцы и под  Ржевом.  На  строительство  окопов,  траншей  и
противотанковых рвов фашисты сгоняли  из  окрестных  деревень  все  взрослое
население, в том числе и стариков. На рытье траншей попал и Никита Абрамович
Виноградов, отец нашего борттехника. Сильно устав от непосильной работы,  он
задержался на перекуре. Это заметили конвойные и стали избивать его.  Никита
Абрамович был гордым человеком. Не стерпев побоев, он бросился с лопатой  на
обидчиков. Тогда один из гитлеровцев ударил его прикладом по голове  и  убил
наповал.
     Смелый   поступок   старого   Виноградова   фашисты    расценили    как
"большевистский". Произведя в доме убитого обыск, нашли фотографию Василия в
форме  командира  ВВС.  Аграфену  Григорьевну,  мать  Василия   Виноградова,
обвинили в том, что она жена  коммуниста  и  мать  комиссара,  арестовали  и
посадили в подвал. Несколько дней пожилую женщину нещадно  избивали,  требуя
сказать, где скрываются ее  дети,  и  прежде  всего  сын  -  "большевистский
комиссар". Ничего не добившись, фашисты оставили ее  без  воды  и  пищи.  На
двенадцатые сутки она скончалась...
     Здесь же, в своем селе, Василий Виноградов узнал печальную  весть  и  о
среднем брате Леониде: он был танкистом и погиб в бою под Смоленском.
     - Вот как получилось, товарищ командир, один братишка  Миша  остался  у
меня на свете. Как я мог оставить в горе его одного, на  пепелище,  пропадет
малый, ведь ни кола, ни двора у нас там не  осталось.  Думал,  пристрою  его
здесь. Если жив буду, то присмотрю за ним, а  случится  что  со  мной,  ведь
война, - так товарищи за ним присмотрят. Прошу вас, оставьте  его  в  полку,
мне легче воевать и мстить немцам будет,- закончил Василий  Виноградов  свой
горький рассказ. И я разрешил, на свой страх и риск, оставить Мишу в полку.
     Я выхлопотал у командования разрешение зачислить младшего Виноградова в
списки части и на все виды армейского довольствия, а наши "технари", как  мы
обычно с теплотой называли своих техников, проявили  о  нем  заботу.  Где-то
перешили по его фигуре обмундирование, подобрали кирзовые  сапоги-недомерки,
маленькую  пилотку,  подогнали  ремень,  словом,  преобразили  парнишку.   В
столовой Миша получал лучшие куски мяса,  каждый  украдкой  совал  ему  свой
сахар, а сам выпивал свою кружку чая "вприглядку". Миша заметно  поправился,
щеки  его  порозовели.  Постепенно,  под  влиянием  общей  заботы  о  нем  и
человеческого тепла,  сердечная  боль  у  парнишки  притуплялась,  угрюмость
исчезала. Работал  он  старательно  и,  имея  замечательных  учителей,  стал
хорошим мотористом. Ему было присвоено  звание  ефрейтора.  Успехи  младшего
брата радовали и Василия Виноградова, его настроение заметно улучшилось.
     СНОВА ТЯЖЕЛЫЕ ПОТЕРИ
     Октябрь стал месяцем большой активности немецкой истребительной авиации
на белорусском направлении. Здесь гитлеровцы установили  несколько  наземных
радиолокаторов и использовали их для наведения своих  истребителей  на  наши
ночные бомбардировщики, транспортные самолеты, летавшие к  партизанам.  Наши
потери  возросли.  Мы  потеряли  четыре  отличных  экипажа  -  даже   теперь
невозможно вспомнить об этом без горечи и боли.
     В ночь на 7 октября 1943 года не вернулись с  задания  самолет  гвардии
старшего лейтенанта Александра Цыганкова - он летал по заданию  Белорусского
штаба партизанского движения в район Могилева - и самолет  гвардии  младшего
лейтенанта Ивана Педана, бомбившего немецкие эшелоны на железнодорожном узле
в Витебске.
     В  ночь  на  15  октября  не   вернулся   с   бомбардировки   вражеских
мотомеханизированных частей  в  поселке  Парфеновка  самолет  замполита  2-й
эскадрильи гвардии капитана Н. А. Шестака, моего близкого боевого  товарища.
В его экипаж входив  второй  летчик  гвардии  младший  лейтенант  Красников,
штурман младший лейтенант Рыжиков, радист гвардии  младший  сержант  Яньков,
воздушный стрелок  гвардии  сержант  Кириенко,  борттехник  гвардии  старший
техник-лейтенант Климин и штурман-инструктор младший лейтенант Доронцев.
     Николай Артемович Шестак до  войны  был  кадровым  командиром,  хорошим
летчиком и активным коммунистом, его выдвинули на партийную работу. К нам  в
эскадрилью он пришел зрелым политработником и сразу же  включился  в  боевую
работу, воодушевляя личный состав не только пламенным  словом,  но  и  своим
примером. Не верилось, что он погиб, теплилась надежда...
     Спустя   два   месяца   в   часть   вернулся   летавший   с   ним    за
штурмана-инструктора Григорий Доронцев. Он рассказал, что сбил  их  немецкий
перехватчик Ю-88 с вертикально расположенными пушками, незаметно  подошедший
снизу, когда они, выполнив задание, возвращались на базу. Это было в  районе
Чауссов. Ю-88 не был виден членам экипажа, он  находился  вне  зоны  обзора.
Пролетая ниже метров на семьдесят, немец открыл огонь, наш самолет загорелся
и,  неуправляемый,  стал  падать.  Но  стрелок  Александр  Кириенко   увидел
вражеский перехватчик и,  хотя  был  ранен  и  языки  пламени  полыхали  над
турельной башней его пулемета, он открыл прицельный огонь по  врагу  и  сбил
его. Тот, загоревшись, упал недалеко от нашего самолета.
     Как стало известно позже, все члены экипажа, кроме Шестака и  Рыжикова,
успели покинуть горящую машину на парашютах и остались живы.
     Григорий Доронцев, пробираясь сквозь пламя  к  выходной  двери,  сильно
обгорел, на нем загорелся комбинезон. Снижаясь на парашюте, он тушил горящую
одежду и, не приготовившись к приземлению, сильно ударился  о  землю.  Когда
поднялся  и  огляделся,  то  метрах  в  четырехстах  увидел  высокие   мачты
радиостанции, услышал треск мотоциклов, лай собак. Сбросив парашютные  лямки
и горящую верхнюю одежду, он бросился бежать. В предрассветной  мгле  увидел
деревню. Войдя в нее, случайно обратил внимание на вывеску, прибитую к стене
одного из домов.  Там  было  написано  по-немецки:  "Управление  комендатуры
Харьковки". Огородами Григории пробрался к лесу, на заболоченную луговину, и
спрятался в копне сена.
     Через несколько часов от ожогов у него  стянуло  веки,  и  он  перестал
видеть. Словно огнем горели обожженные  голова,  лицо,  руки.  Вскоре  пошел
дождь, стало холодно, боли усилились, невозможно было  даже  пошевелиться...
Так, в копне сена, обгоревший, голодный, в холоде,  Доронцев  пролежал  трое
суток. Когда на четвертые сутки опухоль век спала и он вновь смог видеть, то
пошел, как ему казалось, к линии фронта. Шел лесом, ночами. На  пятые  сутки
забрел в одиноко стоявшую баню, решил в ней отдохнуть. Баня была  теплая,  в
ней сохли снопы сжатой ржи. Тепло и сильная усталость свалили  Доронцева,  и
он крепко уснул. Рано утром в баню пришел ее хозяин  и,  увидев  обгорелого,
оборванного, с  вздувшимся,  покрытым  коркой  воспаленным  лицом  человека,
испугался, выскочил из бани. Только после того, как Доронцев, вышедший вслед
за ним, объяснил, что  он  советский  летчик  и  ему  нужна  помощь,  хозяин
остановился, а затем осторожно, с опаской вернулся.
     Первое, что попросил Григорий, - воды. Напоив его, хозяин - фамилия его
была Ларченко - рассказал, что Двух сильно обгоревших  летчиков  со  сбитого
самолета гитлеровцы схватили и отправили в могилевский госпиталь,  два  были
найдены мертвыми у самолета, а об остальных ему ничего не известно.
     - Что же мне с тобой делать? - оказал, задумавшись, Ларченко.
     - Да ничего, немного отдохну - пойду дальше.
     - Идти тебе, мил человек, сейчас нельзя. Сразу поймают. Вот что.  Укрою
я тебя, немного подкормлю. Подкрепишься, отдохнешь, тогда и придумаем,  чего
делать дальше.
     Спрятав Доронцева в бане за снопами, хозяин  ушел.  Вскоре  пришла  его
жена Александра Филипповна, принесла Доронцеву молока, мяса и хлеба. Штурман
протянул к пище обгоревшие руки.
     - Сиди, милый, сиди... - увидев Доронцева, женщина заплакала. - Я тебя,
родимый, сама покормлю.
     Разрывая мясо на мелкие кусочки, она вкладывала  его  Григорию  в  рот,
давала маленькие дольки хлеба, и он ел, запивая молоком.  Так,  спустя  пять
суток после прыжка с горящего самолета, Григорий поел в  первый  раз.  Через
несколько часов Александра  Филипповна  привела  молоденькую  девушку,  Лиду
Савицкую, она оказала Доронцеву медицинскую помощь. Три  дня  Лида  и  семья
Ларченко ухаживали за штурманом, когда же вблизи появились каратели и  стало
опасно укрывать его в бане, Ларченко ранним утром увел его в ближайший  лес,
где, по его мнению, были партизаны. Там они расстались.
     Трое суток скитался Григорий Доронцев в  лесу  и  только  на  четвертые
сутки в восьми километрах от линии фронта, около  реки  Проня,  он  встретил
партизан из отряда Героя Советского Союза С. В. Гришина, которые  небольшими
группами  выходили  из  блокированного  Кажановского  леса.  Доронцева,  уже
совершенно  обессилевшего  от  ожогов  и  голода  и  находившегося  почти  в
бессознательном состоянии, подобрала эта группа.
     Пробираясь к основным своим  силам  в  район  Минска,  партизаны  несли
штурмана на плащ-палатке. По пути в деревне Брилях Могилевского  района  для
его лечения взяли  с  собой  девушку-фельдшера  Веру  Смолякову,  которая  в
течение  месяца  лечила  и  выхаживала  Доронцева.   Когда   он   достаточно
поправился, партизаны отправили его на Большую землю самолетом.
     В Калужском военкомате, куда он прибыл,  ему  по  болезни  дали  отпуск
домой. Доехав до Фаянсовой, а оттуда до поселка Любохны Дятьковского района,
где жили его родные, он в вечерних сумерках  пришел  к  родительскому  дому.
Мать еле узнала его...
     Затем в полк вернулся второй пилот из экипажа Шестака  гвардии  младший
лейтенант  Афанасий  Красников.  Его  спасение  и  возвращение   тоже   были
необычными.
     Находясь у левого борт