ного массива летим на запад,  к  Великим  Лукам.  После  первой
удачи напряжение немного спадает, но тревожная мысль: как  встретят  нас  на
втором аэродроме? - не покидает. Впереди вижу схождение  двух  дорог,  резко
разворачиваюсь вправо, пересекаем железную дорогу и некоторое время летим на
север, затем снова становимся на западный курс.
     - Командир, впереди река Логоть, курс  на  цель  сто  восемьдесят  пять
градусов,- докладывает штурман Перепелицын.
     - Не торопись,- отвечаю ему, и еще немного иду прежним курсом. Затем на
максимальной скорости захожу вдоль шоссе на аэродром. Над взлетным полем  мы
промчались вихрем, по нам не успели сделать  ни  одного  выстрела.  На  поле
более трех десятков  двухмоторных  бомбардировщиков  различных  конструкций,
несколько истребителей Ме-110.
     И на этот раз внезапность оправдала себя: в хвосте и над нами ни одного
истребителя. На большом удалении тем же маневром обходим Великие Луки, берем
курс на север и по Ловати, затем над болотами мимо населенных пунктов  летим
до озера Полисть, поворачиваем на запад. Пока все идет хорошо. Поднимаюсь на
десяток  метров  повыше,  чтобы  немного  отдохнуть  от  головокружительного
мелькания земли перед глазами. Можно оглядеться по сторонам, расслабиться.
     - Товарищ командир, справа на встречном курсе большая группа  самолетов
противника,- докладывает Ермаков.
     Огромным роем, в сомкнутом  строю,  в  сопровождении  нескольких  групп
истребителей,  на  средней  высоте  на  восток  идут  двухмоторные  немецкие
бомбардировщики.
     - Ермаков, сосчитайте самолеты.- Сам снова прижимаю впритирку  к  земле
свою машину.
     - Двадцать семь бомбардировщиков, двадцать восемь истребителей.
     "Крепкая группа, - подумал я, - видно, на хорошо прикрытую цель  пошли,
а то к чему бомбардировщика" такой эскорт?"
     - Командир, вижу Псков, там летают самолеты,-  слышу  голос  штурмана,-
что будем делать?
     - Производить разведку.
     - Собьют...
     - Так уж и собьют. А мы не дадимся.
     Успокаиваю штурмана, а в голове мысли мечутся: как подойти к аэродрому?
Как-то сразу созрело решение, и я объявил его экипажу: пройдем южнее Пскова,
развернемся, наберем высоту, войдем в круг аэродрома,  вместе  с  самолетами
противника пройдем по  его  границе,  внимательно  просмотрим,  а  дальше  -
действовать по обстановке.
     - Перепелицыну осмотреть северную часть  аэродрома,  Трусову  -  южную,
все, что увидите, крепко запомнить. Ермакову внимательно следить за воздухом
и взлетной полосой - если будут замечены  истребители,  немедленно  доложить
мне.
     Делаю боевой разворот, снижаю скорость, расстраиваю синхронность работы
двигателей,- и прямиком идем к вражескому аэродрому.
     Пока все идет как нельзя лучше, но в самолете напряженная тишина... Вот
и аэродром. Вхожу в круг между двумя Ю-88 и лечу  словно  конвоируемый  ими.
Бросаю  взгляд  на  поле,  оно  забито   разнотипными   самолетами,   больше
двухмоторными Ю-88, Хе-111 и  "Дорнье-215".  И  вдруг  замечаю:  по  жухлому
летному полю торопливо ползут к старту два  тонких,  как  осы,  Ме-109.  Мои
"конвоиры" шарахаются в разные стороны, а к  нам  потянулись  десятки  ярких
нитей трассирующих снарядов. Штурвал от  себя,  полный  газ  -  и  к  земле.
Успеваю заметить, как перед  нами  выросла  огненная  стена  заградительного
огня,  отвернуть  невозможно,  на  огромной  скорости  самолет  благополучно
пронзает ее.
     - Командир, сзади пара Ме-109,  догоняют,-  кричит  возбужденный  Борис
Ермаков.
     -  Спокойно!  Приготовиться  к  бою!  Боря,  все  время  сообщай,   где
"мессеры".
     - "Мессеры" сверху сзади идут в атаку...
     - Ермаков, Трусов, короткими очередями!.. Самолет начал вздрагивать  от
пулеметных очередей.
     - "Мессеры" разделились: один пошел  вправо,  второй  влево  с  набором
высоты,- сообщает Ермаков.
     Опытный враг, хочет зажать нас в клещи, но и мы не лыком шиты... Я  уже
вошел в азарт боя.
     - Егоров, левого Трусову, правого бери на себя,  подстраховывайте  друг
друга, вместе бейте того, какой будет ближе!
     - Справа и слева сверху идут в атаку, левый ближе!..
     Перед носом пашей машины появился сверкающий  сноп  пушечно-пулеметного
огня, резко, сбросив скорость, отворачиваю вправо...
     - Бейте левого!
     На какой-то момент с "мессером", атаковавшим  слева,  мы  оказались  на
параллельных курсах, почти рядом, и  Боря  Ермаков  влепил  в  него  длинную
очередь. Загоревшись, "мессер" врезался в землю.
     В то же время атаковавший справа  оказался  на  встречно-пересекающемся
курсе и сближался с нами на огромной скорости. Навстречу ему били два  наших
пулемета - Перепелицына и Ермакова. Мой внезапный маневр для противника  был
столь неожиданным, что он не успел  занять  удобную  для  стрельбы  позицию,
промазал и проскочил мимо нашего самолета. Еще несколько его атак были легко
отражены нашими стрелками. Потеряв напарника, он ушел.
     Некоторое время все молчали. Отдыхали.
     - Товарищ командир, подверните влево градусов на двадцать,  надо  выйти
на железную дорогу и просмотреть ее,- первым нарушил  молчание  Перепелицын.
Действительно, пора выполнять разведку дорог.
     - Спасибо, Борис! Отлично стреляешь.
     - Служу Советскому  Союзу!  -  слышу  в  ответ,-  Спасибо  вам,  хорошо
подвернули самолет.
     - Рад стараться, Боря...
     В Луге зенитная артиллерия стеной закрыла нам все подступы к аэродрому;
видимо, немцы оповестили всю свою  противовоздушную  сеть  о  нашем  полете.
Пришлось лезть на рожон, с  расчетом,  что  у  гитлеровцев  "тонкие"  нервы.
Направляю машину прямо на батарею "эрликонов". Перепелицын в  упор  бьет  из
пулемета, и зенитчики не  выдерживают,  разбегаются,  а  мы  проносимся  над
аэродромом...
     Подлетаем  к  городу  Дно,  позади  две   разведанные   железнодорожные
магистрали.  Движение  поездов  на  них,  как  к  Ленинграду  так  и  в  тыл
противника, небольшое. По-видимому, днем гитлеровцы перевозки  ограничивают,
производят их больше в ночное время. Зато бомбардировщики большими и  малыми
группами так и снуют в небе.
     На аэродроме у города Дно находилось только несколько легких  самолетов
связи, боевых машин не было. Возможно, они вылетели на боевое задание.
     Остался последний из аэродромов, который нам предстояло  разведать,  он
расположен вблизи линии фронта. Пролететь над  ним  на  малой  высоте  более
рискованно, чем на большой. Решили набрать высоту 3500  метров,  обезопасить
себя от огня малокалиберной зенитной артиллерии и пехотного оружия.  Немного
отклоняемся к северу. На подходах к Старой Руссе  даю  моторам  полный  газ,
беру штурвал на себя, и облегченная машина (сколько мы уже сожгли горючего!)
почти "свечой" идет вверх.
     Аэродром в Старой Руссе пуст.
     Вот и линия фронта. Под нами крошечные  барашки  от  рвущихся  зенитных
снарядов. Палите, расходуйте впустую снаряды...
     - Две пары "мессеров" наперерез слева снизу! - сообщает Перепелицын.
     Этого нам только недоставало! Мы уже почти дома...
     - Приготовиться к бою! Не жалейте патронов, не допускайте их на близкую
дистанцию.
     Не успел я произнести последние слова, как  самолет  затрясло:  ударили
все наши пулеметы. Четыре  "мессер-шмитта"  с  большой  дистанции  полоснули
огнем. Разноцветные трассы сверкнули у хвоста  нашего  самолета.  Одна  пара
вражеских истребителей, взмыв, устремилась  в  поднебесье,  вторая  ринулась
вниз для повторной атаки.
     - Командир, у меня разбит колпак, ранен,  но  стрелять  могу,-  доложил
Ермаков.
     - К турельному пулемету встать Трусову, сам перейди к хвостовому!..
     Полностью убираю мощность  моторов,  отдаю  штурвал  от  себя,  самолет
камнем падает к земле. Вот она, рядом, закроет нас снизу, а сверху  мы  сами
прикроем себя. Со всей силой беру штурвал на себя, но  машина  не  слушается
рулей. На раздумья нет времени, кручу триммер руля высоты и даю почти полную
мощность моторам. Несколько секунд кажутся вечностью, и вдруг  наплыв  земли
на нас замедлился. Невидимая сила вдавила в  глазницы  глаза,  стало  темно,
свинцом налилось тело... Но вот темная пелена  с  глаз  спала,  передо  мной
голубое  небо.  У  самой  земли  самолет  все  же  вышел   из   пикирования.
Истребители, поняв, что мы не сбиты, снова бросаются  на  нас.  Мои  стрелки
почти непрерывно ведут огонь, а я энергично маневрирую, выводя машину из-под
губительного огня...
     И снова тишина, стремительный бег земли под самолетом,  а  над  головой
чистое бирюзовое небо. Скорее бы аэродром. Кажется, все силы иссякли. Ко мне
поворачивается улыбающийся Валентин Перепелицын:
     - Небось, здорово устали, товарищ командир? Давайте, я  поведу  немного
самолет, вы тем временем отдохнете.
     Набрав  высоту  500  метров,  передаю  ему  управление.  Меня  тревожит
состояние Ермакова.
     - Как там чувствует себя наш герой?
     - Нормально, товарищ командир,- сообщает  Трусов.-  Не  сильно  задело,
пуля рикошетом рассекла губу и выбила передние зубы.
     Пролетели Рыбинское водохранилище, через  несколько  минут  стал  виден
Ярославль, за ним матушка Волга и вытянувшийся вдоль берега  реки  аэродром.
Беру  управление  самолетом,  захожу  на  посадку,  снижаюсь,  под  машиной,
замедляя бег, все ближе и  ближе  земля.  Самолет  мягко  касается  колесами
посадочной полосы и, мне кажется, устало, как марафонец у финишной ленточки,
заканчивает бег, разворачивается и рулит на стоянку. Нас с нетерпением  ждет
механик Петр Ефимович Шинкарев.
     Выключаю моторы. Винты будто не хотят  останавливаться,  несколько  раз
проворачиваются и замирают. Штурман и стрелки-радисты  некоторое  время  еще
остаются на своих местах, приводят в порядок кабины и только тогда сходят  с
самолета. И я,  расстегнув  привязные  ремни  и  лямки  парашюта,  по  крылу
самолета спускаюсь на землю, подхожу к Борису Ермакову, обнимаю его.
     Только теперь Перепелицын и Трусов догадываются поздравить Ермакова  со
второй победой. Борис стоит смущенный и радостный, переминается  с  ноги  на
ногу и не может сказать ни слова из-за разбитой и  опухшей  губы.  Он  молча
протягивает мне руку, разжимает ее и на  ладони  поблескивает  ранившая  его
пуля.
     К нам подходит Шинкарев:
     - Товарищ лейтенант, где это вас так угораздило?  Все  смотровые  лючки
открыты,  двух  совсем  нет,  турельный  колпак,  киль  и  руль  поворота  в
пробоинах.
     - Где угораздило, спрашиваешь? - с раздражением отвечает  Перепелицын.-
В парке культуры и отдыха, в Ярославле.
     - Успокойтесь, штурман. Было дело, Петр Ефимович, все  расскажем  тебе,
только не сейчас.  Крепко  сделал  машину  Ильюшин,  спасибо  ему.  А  дырок
"мессеры" понаделали, Ермакова ранило, и  он  не  остался  в  долгу,  свалил
одного. И тебе тоже большущее спасибо, самолет и моторы работали отлично.
     Отойдя немного  в  сторону,  я  лег  на  прохладную  землю,  вытянулся,
расслабился. Надо мной синее с голубизной, любимое небо.  Хотелось  молчать,
закрыть глаза и ни о чем не думать.
     КАЛИНИНСКИЕ МОСТЫ
     В тот, теперь уже далекий,  первый  год  войны  как-то  рано  наступило
осеннее похолодание, ночные заморозки сковали землю.  Гитлеровцы,  пришедшие
под Москву налегке, подразделениями уходили на ночь в прифронтовые  деревни,
выгоняли из них жителей и располагались там на ночлег.
     Все экипажи "ночников", и  мы  в  том  числе,  бомбили  эти  деревни  и
уничтожали в  них  врага.  Мы  базировались  тогда  на  полевом  Ярославском
аэродроме и за короткое  время  выполнили  много  таких  ночных  вылетов.  В
осеннее время этот район характерен сложными  метеорологическими  условиями,
но несмотря на это мы летали  почти  каждую  ночь,  хотя  радионавигационные
средства и ночное оборудование не обеспечивали безопасность полетов в  таких
сложных погодных условиях. Мне на всю жизнь запомнилась одна из таких ночей.
Находясь на КП аэродрома, мы долго ждали разрешения на  боевой  вылет:  была
плохая погода на нашем аэродроме, на  маршруте  и  в  районе  цели.  Наконец
поступила команда "по самолетам". Когда мы выруливали для взлета,  буквально
над нашими  головами  волнами  проплывала  облачность,  она  была  настолько
низкой, что ракеты, пущенные руководителем полетов, сразу  же  скрывались  в
облаках.
     В эту  ночь  только  два  самолета,  мой  и  Котырева,  сели  на  своем
аэродроме, и то случайно: к нашему прилету в облачности на границе аэродрома
образовалось небольшое "окно", которое  мы  и  использовали  для  захода  на
посадку. После этого аэродром затянуло полностью.  Долго  мы  не  уходили  с
аэродрома, все ждали возвращения других  наших  экипажей  -  нет-нет,  да  и
пропоют свою звонкую песенку моторы  пролетающей  над  нами  или  немного  в
стороне ДБ-3А - "Аннушки" или ДБ-3Ф, и снова постепенно стихнет  она  где-то
вдали.
     Не все участники этого боевого вылета вернулись в  свое  соединение.  К
счастью, большинство благополучно приземлилось на запасных аэродромах.
     В один из этих  дней  нам  передали  посылки  и  письма  от  московских
рабочих. Как много значат теплые слова привета, полученные  на  фронте.  Как
они меняют настроение, вселяют бодрость, энергию и волю к победе. Я  получил
посылочку и письмо от  работницы  московской  фабрики  "Красная  швея"  Вали
Алексеевой. В подарок она  прислала  набор  для  бритья,  одеколон,  носовой
платок, воротничок, хороший табак, мундштук и расческу -  все  то,  что  так
необходимо фронтовику. А главное - теплое, заботливое письмо.
     Настроение у нас заметно улучшилось. Да и как могло быть  иначе,  когда
узнаешь, что наши женщины  не  только  трудятся  не  покладая  рук,  но  еще
успевают проявлять теплую заботу  о  бойцах  и  воодушевляют  их  сердечными
письмами. Не  хватает  слов,  чтобы  высказать  великую  нашу  благодарность
советским женщинам, чудесным нашим труженицам,  перечислить  все  трудности,
какие вынесли они на своих хрупких женских плечах, описать все  муки,  какие
они пережили в страшные годы войны...
     Еще несколько вылетов мы  сделали  с  экипажами  соединения  полковника
Логинова, а затем вернулись к себе в часть, которая все еще  базировалась  в
Ельце и в основном наносила удары по 2-й танковой армии противника.  События
на фронте менялись не в нашу пользу:  в  первых  числах  октября  пал  Орел,
врагом был занят Брянск. Ухудшилась обстановка и к северо-западу от  Москвы-
14 октября немцы заняли Калинин.
     К этому времени нас снова (уже из Тулы) перебазировали, на этот раз под
Иваново.
     Чем ближе враг продвигался к Москве, тем напряженнее была  наша  боевая
работа. Особенно трудными были октябрь и ноябрь 1941 года,  когда  мы  почти
без отдыха и сна летали бомбить врага днем и ночью.
     Достаточно сказать, что в эти месяцы  мы  наносили  бомбовые  удары  по
танковым  и  мотомеханизированным  войскам  в  районах   Дмитрове-Орловский,
Чепилово - Юхнов, Новгород-Северский, Медынь, Чепилово, Дракино,  Старица  -
Калинин. Там же с малых высот расстреливали врага из пулеметов на  шоссейных
и грунтовых дорогах, бомбили и разрушали мосты и переправы на реках  Угре  и
Изверя, понтонный, шоссейный  и  железнодорожный  мосты  через  реку  Волгу,
уничтожали самолеты и разрушали аэродромы в Смоленске, 'Бобруйске, Могилеве,
Двоевке, Гжатске, совершали ночные налеты на железнодорожные  узлы  в  Орле,
Витебске, Калуге, Волоколамске, Можайске, Ржеве, Гжатске. Только за два дня,
14 и 18 октября, наш полк уничтожил 108 танков, 189 автомашин  с  пехотой  и
боеприпасами, 6 бензоцистерн,  около  50  мотоциклов,  несколько  орудий,  2
батареи зенитной артиллерии.
     Летный состав в эти дни находился в постоянном  нервном  напряжении.  В
короткие  часы,  которые  выпадали   для   отдыха,   спать   приходилось   в
неотапливаемом   общежитии.   Чтобы   не   замерзнуть,   мы   надевали   все
обмундирование, залезали в спальные  мешки,  но  по-настоящему  отдохнуть  в
таких условиях не удавалось.
     Самым  тяжелым  для  нас  заданием  оказалось  уничтожение  калининских
железнодорожного и шоссейного мостов. И не только  для  нас.  Они  оказались
крепким орешком, который не под силу  было  "раскусить"  и  экипажам  других
частей.
     Мосты имели исключительно большое значение для вражеской армии, так как
находились на магистрали, по которой  осуществлялись  интенсивные  перевозки
живой силы и техники противника, сосредоточивавшихся на подступах к  Москве.
В связи с этим гитлеровцы надежно прикрыли подступы к мостам,  сосредоточили
на  обоих  берегах  Волги  большое  количество  зенитной  артиллерии  разных
калибров и привлекли для защиты мостов истребительную авиацию.
     Начиная с 16 октября, чуть ли не каждый  день,  многие  экипажи  нашего
полка бомбили эти мосты. При каждом налете мы  несли  потери.  Какие  только
методы бомбометания мы ни применяли, мосты оставались целыми.
     18 октября с восходом солнца с аэродрома  под  Ивановым  вылетела  наша
шестерка  с  твердым  намерением  во  что  бы   то   ни   стало   уничтожить
железнодорожный мост. Другая шестерка полетела бомбить шоссейный.  Мне  было
приказано проконтролировать результаты бомбометания и нанести их на схему.
     Погода была плохая, облачная, с моросящими осадками. Наша группа  вышла
вначале на озеро Великое, а оттуда с левым разворотом пошла на цель.
     Летели мы в правом пеленге и подошли к мосту  под  небольшим  углом  на
высоте 700 метров. Над мостом противник поставил такую огненную завесу,  что
казалось, пройти ее нам не удастся. Группу вели  старший  лейтенант  Дмитрий
Чумаченко и его штурман капитан Виктор Патрикеев  -  отважные,  мужественные
летчики. Их самолет как бы замер на боевом курсе и  без  колебаний  вошел  в
светящийся фосфорический смерч. Мы последовали за ним. Штурманы  отбомбились
сериями, каждый прицеливался самостоятельно -  это  увеличивало  вероятность
попадания.
     Нам повезло хоть в том, что  вся  шестерка  без  серьезных  повреждений
прошла сквозь огонь зениток. После выхода из зоны обстрела нас атаковали три
Ме-109, и мы,  отстреливаясь,  ушли  в  облака.  Пройдя  некоторое  время  в
облаках, я возвратился к мосту, чтобы уточнить результаты нашего удара. Мост
был поврежден, но  не  разрушен.  Нас  снова  атаковали  три  "мессера",  но
стрелки-радисты Трусов и Ермаков сбили одного из них, я сделал "горку", и мы
скрылись в облаках. Будучи уже на земле, мы осмотрели самолет и нашли в  нем
лишь шестнадцать пробоин. Могло быть хуже.
     (Читатель может подумать, что наши штурманы были слабо подготовлены, не
умели прицеливаться и бомбить... Нет, причина не в  этом.  Конечно,  попасть
бомбой в небольшую, "точечную" цель, какой является мост, дело  не  простое:
попробуйте попасть в стоящую на  тротуаре  урну,  бросив  с  десятого  этажа
окурок... Наши штурманы, несмотря на ураганный  огонь  зенитной  артиллерии,
верно выводили бомбардировщики на цель, метко целились, и бомбы точно падали
на мост. Но бомбардировка  моста  производилась  обычными  стокилограммовыми
фугасными бомбами. Многие из этих бомб пролетали сквозь ажурные фермы  моста
и разрывались глубоко в воде,  не  причиняя  мосту  никакого  вреда,  другие
изредка попадали в стальные фермы  моста  и  тоже  не  приносили  серьезного
разрушения.  Впоследствии  для  разрушения  железнодорожных   мостов   стали
применять специальные бомбы, и результаты стали иными).
     11 ноября меня вызвал в себе командир полка подполковник Филиппов.
     -  Завтра  утром   поведешь   сводную   пятерку   бомбить   Калининский
железнодорожный мост.
     - Разве он до сих пор не разрушен?
     - Как видишь, цел.
     Вечером собрались с экипажами лейтенантов Олешко, Корякина, Кулькова  и
Деренчука, выделенными  для  выполнения  задания.  Изучили  задачу,  маршрут
полета, порядок действий над целью и при нападении истребителей  противника.
Решено было взять на некоторые с