Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
о положения надо было искать выход. И он нашелся.
Раз ничего нельзя изменить, надо заставить себя полюбить. Еще раз
сказать себе "надо".
Возможно ли это? Оказалось, возможно. Ведь долг не только понятие. Долг
- чувство. Чувство долга. И чувство, не отгороженное непроницаемой стеной
от любви. Воинский долг неотделим от любви к родине. Значит, надо не
только одним из первых закончить учение, надо вложить всего себя в новую
профессию, сделать ее призванием. Надо и в ней стать одним из первых.
Опять крутой поворот. На этот раз он потребовал времени. Сколько?
Трудно сказать. Но когда в январе 1937 года Александр Иванович приезжает в
Одессу на свадьбу своего друга Николая Ефимовича Озерова, и у родных, и у
всех ближайших друзей создалось впечатление, что Саша свое призвание
нашел.
Но я забежал в тридцать седьмой, а Маринеско окончил курсы в тридцать
пятом. И получил назначение дублером штурмана на подводную лодку "Пикша",
входившую в состав Краснознаменного Балтийского флота и стоявшую в
Кронштадте.
Я веду свой рассказ не для одних моряков и потому считаю нелишним хотя
бы в самых общих чертах рассказать, что представляла из себя "Пикша", а
заодно - что такое подводная лодка вообще. Переход с надводного корабля на
подводный - рубеж в своем роде не менее значительный, чем переход с
торгового судна на военный корабль. Даже в мирное время служба на
подводных лодках была тяжелее и опаснее. Любая небрежность в несении
службы может обойтись очень дорого: неплотно закрытый люк, ошибка
рулевых... В отличие от надводных кораблей, у субмарины кроме
вертикального руля есть горизонтальные, они регулируют глубину погружения,
и надо все время помнить, что с каждым десятком метров давление воды на
корпус лодки возрастает на одну атмосферу. Провалиться ниже предельной для
данного типа лодок глубины - это примерно то же самое, что войти в штопор
для летчика, разница только в том, что подводник лишен возможности
катапультироваться и ему предстоит долгая мучительная смерть в смятой
чудовищным давлением стальной коробке. Плавать на подлодках в тридцатые -
сороковые годы означало спать в душных отсеках на узеньких койках в три
смены, экономить пресную воду, спрашивать разрешения командира на то, чтоб
перейти из отсека в отсек, даже на то, чтоб пойти в гальюн. Это значило во
время долгих подводных переходов мечтать о глотке свежего воздуха, а во
время надводного хода рассматривать как великую удачу возможность
подняться на мостик и там покурить или просто подышать соленой влагой. На
нынешних лодках, как атомных, так и дизельных, многие проблемы, в
частности проблема регенерации воздуха, решены кардинально, но в то время
автономность, то есть способность лодки находиться в отрыве от базы, была
ограниченной, а каждый лишний час пребывания под водой отзывался звоном в
ушах.
Конечно, не опасности и не лишения, связанные с подводным плаванием,
отталкивали на первых порах штурмана Маринеско. Он был здоров,
неприхотлив, а уж смелости ему было не занимать стать. И все же он испытал
то стеснение духа, какое испытывает почти любой новичок, впервые
заглядывая в узкую горловину рубочного люка и нащупывая ногой скользкую
никелированную перекладину ведущего в центральный отсек отвесного трапа.
По этому трапу ему предстоит научиться скользить вниз с головоломной
быстротой, как только раздастся сигнал к срочному погружению. А из
центрального поста, если люк не закрыт, небо кажется маленьким голубоватым
диском, будто смотришь в телескоп на далекую планету. Нужно было время,
чтобы после черноморского приволья привыкнуть к тесноте отсеков, узости
люков. Нужно было время, чтобы научиться определять место корабля не по
солнцу и звездам, а втемную, по числу оборотов двигателя.
"Пикша", на которой начал свою подводную службу Александр Иванович,
была для своего времени очень хорошая лодка, принадлежащая к типу "щук".
Однотипным кораблям принято давать однотипные названия. Существовала
некогда лодка, названная "Щукой", в дальнейшем все лодки этой конструкции
стали получать при крещении рыбьи имена. Затем, с ростом нашего подводного
флота, все такие лодки стали именоваться "щуками" уже со строчной буквы и
обозначаться литерой "Щ" плюс порядковый номер. "Пикша" была "Щ-306". Это
была субмарина среднего для того времени тоннажа, побольше, чем "М-96", и
поменьше, чем "С-13", - я называю лодки, которыми впоследствии командовал
Маринеско. Лодки среднего тоннажа считались, и не без основания, наиболее
подходящими для операций в Балтийском море и в первый период войны
показали себя как наиболее результативные. Чем меньше лодка, тем больше у
нее шансов проскочить через сети и минные заграждения, но и меньше
автономность. Вскоре после прихода Маринеско на "Пикшу" лодку стали
готовить к многодневному походу. Предстояло побить рекорд автономного
плавания для этого типа лодок.
Александр Иванович говорил мне, что этот последний рубеж - превращение
в подводника - дался ему тоже нелегко. Трудности были скорее
психологические. Небольшого роста, физически крепкий, он быстро научился
ориентироваться на лодке, легко освоил штурманское хозяйство, включавшее
наблюдение, связь и управление рулями, разбирался уже и в машинах и
оружии. За работой он не скучал, к дальнему походу готовился с рвением, но
в обычное время подолгу жить без берега не умел, а лодка по многу суток
стояла на рейде, иногда без особой нужды, и тогда настроение у Александра
Ивановича портилось.
Ветеран-подводник В.А.Иванов, пришедший на "Пикшу" вместе с Маринеско,
вспоминает:
"В 1935 году я был дублером минера, а Саша - дублером штурмана. Ходили
вместе в длительный автономный поход. 46 суток для "щуки" - это очень
много. В таких походах человек раскрывается полностью. Саша был настоящий
моряк, службу нес безупречно. Видно было, что он готовит себя к
самостоятельному управлению кораблем, через несколько месяцев он отлично
знал не только свою боевую часть, но и всю лодку. Веселый, жизнерадостный,
команда его сразу полюбила".
В служебной аттестации того времени наряду с высокой оценкой Маринеско
как моряка и командира были и замечания: недостаточно дисциплинирован,
упрям, слабо участвует в общественной работе. Я напомнил об этом Владимиру
Алексеевичу. Он засмеялся.
"Созорничать мог. Только не на корабле. Упрям? Скорее упорен. Уж если
что задумал - колом из него не выбьешь. А насчет общественной работы не
берусь ничего утверждать. Возможно, и не до того было. Молодая жена,
маленькая дочка, быт неустроенный... Характер у Саши был как раз
общественный".
Рассказывали мне такой случай. Со стоявшей неподалеку от "Пикши"
подводной лодки видели, как ночью на рейде появилась какая-то таинственная
гичка. Когда гичка подошла к "Пикше", в ней оказались Саша Маринеско и
Володя Иванов, явно опоздавшие из увольнения на берег. Гичка была дырявая
и, как только из нее перестали вычерпывать воду, затонула.
Подобные эскапады сегодня вспоминаются с улыбкой, но нет сомнения, что
предприимчивые мореплаватели получили тогда основательную головомойку.
При всем при том аттестации у друзей были хорошие. В Москве я
познакомился с двумя заслуженными моряками в контр-адмиральских званиях,
помнящими Маринеско по совместной службе на "Пикше". И.В.Коваленко был
инженером-механиком, Б.Н.Бобков - комиссаром корабля.
"Саша и Володя пришли к нам на лодку одновременно и сразу прижились.
Служили исправно, обоим хотелось поскорее покончить с дублерством и стать
полноправными командирами боевых частей корабля".
Это отзыв И.В.Коваленко, а Б.Н.Бобков при упоминании имени Маринеско
заулыбался. "Настоящий моряк, - сказал он мне. - Уже тогда было понятно:
будет боевым командиром".
В ноябре 1937 года штурман Маринеско направляется на Высшие курсы
командного состава при Учебном отряде имени Кирова. Окончившие курсы
приобретали право самостоятельного управления кораблем.
К 1937 году переломный период в жизни Александра Ивановича вчерне
закончился. Он уже считал себя подводником. Учиться он хотел и учился еще
лучше, чем прежде. Перед ним была ясная цель.
И вдруг как гром среди ясного неба...
Летом 1938 года, в разгар практических занятий, на курсы приходит
приказ: слушателя курсов Маринеско А.И. отчислить и демобилизовать из
флота.
Сегодня, через несколько десятилетий, нет особой нужды доискиваться
причин такого неожиданного удара. Несомненно одно - приказ не был связан с
каким-либо проступком слушателя Маринеско. Вероятно, какое-то чисто
анкетное обстоятельство вроде румынского происхождения отца или
кратковременного пребывания малолетнего Саши на территории, занятой
белыми, вызвало чей-то бдительный интерес. Полный сил и трудового
энтузиазма моряк оказался вне флота и вообще без дела. Попытался
устроиться на торговый флот, но и там получил отказ.
Это было больше чем катастрофа, это было оскорбление. Требовать
объяснений бессмысленно, оставалось ждать. Единственное утешение
заключалось в том, что друзья не отвалились, как нередко случалось в то
строгое время, ничьи двери перед ним не закрылись. У Владимира Алексеевича
Иванова и его жены Людмилы Степановны семья Маринеско по-прежнему
встречала теплый прием.
Как переносил Александр Иванович мучительное для него изгнание? Молча.
Насколько мне известно, он не ходил по инстанциям и не писал заявлений.
Раньше ему не хватало свободного времени. Теперь его стало слишком много.
Он продолжал встречаться с немногими друзьями, полный благодарности за
поддержку, старался помочь им в быту, потратил несколько дней, чтобы
разыскать хороший и недорогой радиоприемник для Ивановых, но о своих
переживаниях говорить не хотел, на расспросы отвечал коротко: "Произошла
ошибка. Разберутся". В этом сказалась свойственная ему деликатность - не
хотел нагружать друзей своей бедой, не хотел заставлять их открыто
выражать свое отношение к событиям, в которых недостаточно разбирался сам.
И он замкнулся. При этом не стал угрюмее или резче: наоборот, все
встречавшиеся с ним в то время отмечают, что он стал как-то мягче,
задумчивее. Старался себя занять, иногда просто бродил по городу, избегая,
впрочем, пристаней. Кронштадт стал для него закрытым городом, и хотя
Александр Иванович знал, что большинство подводников своего отношения к
нему не изменили, не хотел случайных встреч. Было тяжело отвечать на
вопросы, если же товарищи после первых приветствий тактично замолкали -
оставался неприятный осадок. И Маринеско как бы отступил в глубь
Ленинграда, в его южную, материковую сторону, столь отличную от ставшей
уже привычной приморской, островной, северо-западной части, где в хорошую
погоду пахнет морем, а над водой с криками носятся чайки.
Теперь он жил с семьей в рабочем районе, на проспекте Стачек. Строил ли
он какие-нибудь планы? Любые, кроме возвращения в Одессу. Это значило бы
признать поражение. Можно только догадываться, какие душевные штормы
таились за внешней непроницаемостью безработного штурмана. Подумывал
поступить на завод, но боялся очередного отказа. В начале шестидесятых
годов мы с Александром Ивановичем говорили о многом вполне откровенно, но
этого периода он почти не касался. По сравнению с постигшими его в
дальнейшем жизненными испытаниями несколько недель вынужденного безделья
остались в его памяти только как нелепый эпизод, и, мне кажется, он сам не
понимал, какой незаживающий рубец они оставили в его душе. Пройти через
строжайший отбор, по доброй воле переломить себя, изменить весь ход своей
жизни, предаться всей душой своему новому призванию - и быть выброшенным
без объяснений, как кусок шлака. Такое даром не проходит. К счастью,
продолжалось это изматывающее душу состояние, в котором смешались обида,
горькое ощущение своей ненужности и тревога за семью, сравнительно
недолго.
Так же неожиданно, как приказ о демобилизации, пришел приказ явиться
для дальнейшего прохождения службы. Что произошло? Когда я в послевоенные
годы задал этот вопрос Александру Ивановичу, он засмеялся и предложил мне
спросить что-нибудь полегче. Вероятно, кто-то, обладающий властью,
перелистал личное дело Маринеско, увидел хорошие аттестации, затем
проглядел подчеркнутые красным карандашом строчки автобиографии и пожал
плечами. И через несколько дней, одетый в морскую форму, с золотыми
нашивками на рукавах, слушатель Маринеско вновь появился на базе Учебного
отряда.
Мне рассказывал Сергей Сергеевич Могилевский - в войну боевой командир
корабля, а в ту пору преподаватель высших курсов, - с каким упоением
принялся курсант Маринеско наверстывать упущенное: "Я руководил занятиями
на приборе торпедной стрельбы. Александр Иванович стрелял отлично, но ему
все было мало. Когда курсанты разошлись и кабинет опустел, он задержал
меня и попросил дать ему еще одну задачу, какой-то вариант. Отказать я не
мог".
Можно считать, что командиру 6-й категории Маринеско, в общем-то,
повезло. Потрясение его не разрушило, не пошатнуло его веры в людей, его
нарождавшейся и только начинавшей крепнуть любви к военному флоту. Но
даром не прошло. Именно в это время Александр Иванович начал помаленьку
выпивать.
Начал - в точном смысле слова. Нет, не запил. И если кто-то понял меня
так, что до той поры Маринеско "пил, как все люди", а тут стал выпивать
крепко, то он ошибается. Раньше Маринеско не пил вовсе. Увлеченный
спортом, всегда чем-то очень занятый, он не прикасался к водке. Даже к
молодому вину, которое в солнечной Одессе и за алкоголь не считается, был
равнодушен. В ассортимент юношеских представлений о настоящем морском
волке почти неизбежно входит умение за один присест осушить бутылку
доброго ямайского рома. Саше Маринеско все это было чуждо.
Вынужденное безделье и горькие думы оказались подходящей почвой для
первого знакомства с крепкими напитками. Выпивал Александр Иванович в то
время умеренно. Без всяких эксцессов. Притом совсем не так, как заливают
горе. Не мрачнел, не изливал душу случайным собеседникам. Наоборот,
старался веселить компанию, пел песни, русские, украинские, пел хорошо, с
чувством, но без надрыва. Не растравлял себя, а хотел отвлечься.
Стало уже почти аксиомой, что пьют люди от бездуховности, отсутствия
общественных интересов, от пустоты. Вероятно, в большинстве случаев это
действительно так. Но всегда ли? Нередко пьют люди с богатой духовной
жизнью, люди одаренные, творческие, одержимые самыми благородными идеями.
Пьют люди, поставленные в экстремальные условия. Если б в осажденном
Ленинграде мне встретился хоть один человек, отказавшийся от стопки водки,
я несомненно его запомнил бы. Тот, кто хоть немного соприкасался с жизнью
военного моряка, знает, как спасительна чарка после штормовой вахты, после
корпусных работ в легководолазном костюме, после изнурительного напряжения
дальнего похода.
Саша Маринеско умел обходиться без чарки в самых напряженных ситуациях,
могучее здоровье защищало его и от непогоды, и от перегрузок. А вот когда
концы перестали сходиться с концами - не сумел. Образовалась трещинка,
рубчик, маленький очажок, из тех, что в нормальных условиях дремлют, но
перерастают в опухоль или каверну, если их бередить.
Александр Иванович возвращается в Учебный отряд несломленным. Он полон
энергии. Что ни аттестация, то похвальный лист. В том же году он
оканчивает курсы, получает звание старшего лейтенанта и право
самостоятельного управления кораблем.
Назначение командира боевой части, будь он штурман или минер,
командиром подводной лодки - всегда событие. Ответственность командира
корабля, даже если этот корабль - "малютка", несомненно выше, чем
ответственность командира боевой части на средней или даже большой лодке.
Большая лодка или маленькая - командир всему голова. В подводном положении
у лодки всего один глаз - перископ. В перископ смотрит командир. Только он
принимает основные решения - о курсе, скорости, погружении и всплытии и о
конечной цели всех эволюции лодки - о торпедной атаке, учебной в мирное
время, боевой во время войны. Если во время своего дублерства на "Пикше"
Саша Маринеско еще мог ощущать себя шустрым лейтенантиком, которому и
пошалить можно, потому что над ним есть командир корабля: командир и
пожурит, и поправит, и посоветует, - то, вступив в командование подводной
лодкой "М-96", Александр Иванович сразу повзрослел от груза огромной
ответственности, свалившейся на его плечи. Предстояло отвечать не только
за свои поступки, но за действия каждого матроса, за его поведение на
корабле и на берегу, за боевую подготовку и боевой дух экипажа. Короче
говоря, за все.
Казалось бы, отличное знание лодки среднего тоннажа должно было
облегчить молодому командиру освоение "малютки". В чем-то, конечно, и
облегчило, но с первых же дней обнаружились непредвиденные трудности,
заставившие Александра Ивановича с головой окунуться в повседневные
заботы.
Главная из этих трудностей заключалась в том, что "М-96" была
совершенно новая лодка, проходившая в Кронштадте обычные испытания. Новая
лодка - значит новая команда, еще не спаянная, не накопившая совместного
опыта и традиций. Все надо было создавать. Почти полгода на лодке
крутились строители. Отношения с ними установились прекрасные, но их
присутствие не могло не затруднять повседневное несение корабельной
службы. В семидесятом году инженер-судостроитель Илья Иванович Федоров,
возглавлявший в 1936-1939 годах выездную группу строителей, пишет своему
другу, известному подводнику И.С.Кабо, в прошлом тоже малюточнику:
"Мне приходилось часто встречаться по работе с Александром Ивановичем
Маринеско. Почти ежедневно был с нами и другой Александр Иванович -
Мыльников, он принимал от нас "М-97". Были они большими друзьями. С начала
июня и по 18 ноября 1939 года мы были вместе. Простились мы, строители, с
Маринеско и Мыльниковым в ресторане "Астория", там было устроено торжество
в честь сдачи и приемки судов "М-96" и "М-97". Александра Ивановича мы
сразу оценили и горячо полюбили. У нас на заводе много осталось в живых
участников строительства этих судов. Мы гордимся подвигом А.И.Маринеско и
будем помнить его".
Упомянутый в письме А.И.Мыльников был близким другом Маринеско. Он
раньше, чем Маринеско, был назначен командиром лодки типа "С", отлично
воевал и погиб в 1943 году. Мыльникова я хорошо знал, и, как теперь мне
кажется, у него в характере было много общего с Маринеско.
Вторая - и немалая - трудность состояла в том, что по причине малых
размеров на "малютках" тридцатых годов не были предусмотрены должности
помощника командира и военкома. Три вахтенных командира, включая самого
командира корабля, и инженер-механик - вот и весь средний командный
состав. Большинство командиров кораблей, прежде чем стать командирами,
какое-то время ходили в помощниках. Маринеско помощником никогда не был.
Опыта политической работы на корабле у него тоже не было.
Несколько слов насчет особой роли помощника командира на военном
корабле. Обязанности его примерно такие же, как у старшего офицера в
старом флоте. Может