днокомнатной квартире  и пялюсь  во все углы. Он не препятствует, напротив,
явно   забавляется   нахальным   любопытством,   снисходительно   отступает,
оказываясь на моем  пути. Зрелище довольно однообразное - ни тебе помады, ни
домашних  тапочек  женского  размера.  Все  стены  сплошь  и  рядом  увешаны
фотографиями самолетов и самолетиков. Столы,  в том числе кухонный, завалены
планшетами и полетными картами. Где же здесь пьют кофе?
 Не  дав ответа на поставленный вопрос, он достает из  шкафа  постельное
белье и сует мне в руки.
 - Постелите.
 - А где вы ляжете?
 Мне на самом деле интересно,  тем  более что во  время  осмотра,  кроме
дивана, лежачих мест  не обнаружено. Неужели герой среди ночи свалит к другу
или подружке(!)? Неужели ему есть, кого будить? Или еще вариант - герой всея
Руси будет спать на полу, у моих ног!
 - С вами, - говорит он.
 Я ухожу. Бросаю все эти наволочки, простыни и ухожу. Он преграждает мне
путь.
 - Если  мне нравится женщина,  ничто не помешает  мне...  -  запальчиво
говорит он и, усмехнувшись, добавляет: - ...выпить с ней кофе.
 Он сдает  все  позиции,  в том  числе и  дверь. Но  меня  так просто не
разжалобить.  Я требую вызвать  машину  и в ожидании ее, с сигаретой в руке,
сдвинув весь  летный хлам, сажусь на край стола.  Он слушает,  прислонясь  к
стене,  как  я  рассуждаю  о  безнравственности прелюбодеяния с  практически
посторонним человеком.
 - Потом нам будет стыдно и гадко, у таких отношений нет будущего, - как
можно  доходчивее объясняю  я  и  для  наглядности  привожу  иллюстрацию.  -
Представь,  что мы  зачнем мертворожденного ребенка и уже  в  минуту зачатия
будем знать об этом.
 Он  молчит, согласен. Я комкаю сигарету в пепельнице, я ухожу.  И тут у
самой двери наперекор себе и его легкому согласию выставляю ногу в туфле.
 - Застегни.
 Он приближается и, опустившись на колено, берет мою ногу в свои ладони.
С интимной нежностью,  неспешно, словно набедренную повязку, стягивает туфлю
и  прижимается щекой  к моей  ступне.  Внутри  меня кипит  как в чайнике.  Я
впиваюсь ногтями в дверь, пол плывет подо мной. Его руки  подхватывают меня.
Вздох  первобытной  страсти  запрокидывает  голову,  клокочет  в  горле. Как
громко, до звона во всем теле гудит тишина! Неиссякаемый гул  вторит каждому
движению, нарастает с желанием, врывается в меня и гудит, гудит...
 - Машина, - шепчет он и  абсолютно  варварским способом срывает  с меня
одежды.

 Конечно,  я  не  спать сюда  приехала.  Но  надо же  и  совесть  иметь:
проклятый  телефон звонит как  бешеный. Я открываю  глаза. День начинается с
утра, между  прочим, очень раннего утра. Из  ванной, под аккомпанемент воды,
доносится его голос:
 - Возьми трубку.
 Ничего  себе доверие! А  если я услышу большую военную тайну и разглашу
ее, что будет тогда с обороноспособностью нашей страны?
 - Алле, - со всей мерой ответственности говорю я.
 -  Варя,  жду  вас  сегодня  в  редакции,  -  отвечает  трубка  голосом
Костомарова и заходится сигналом отбоя.
 Я определенно зауважала  главного: профессионально обработал информацию
в кратчайший  срок и в  тяжкий период похмелья! Я  определенно смущена. Наша
тайна  определенно  уже  не  тайна,  во  всяком  случае,  для  Костомарова и
генерала. Все остальное - неопределенно.
 Алексейвышел из  ванной такой  свежий, такой  утренний,  мокрые пряди и
капли  воды на  плечах. Запрокинув  руки  за  голову, я  лежу на  постели  и
откровенно  рассматриваю его. Ладно сложен. Почти нагой,  лишь  полотенце на
бедрах, какое совершенство форм! Ни грамма целлюлита! Он протянул мне  руку,
горячими пальцами сжал мою ладонь.
 - Кто звонил?
 - Да так... ошиблись номером.  Лелик, я переоценила себя, мне почему-то
не гадко и не стыдно.
 Мужественно  перенеся  трансформацию  своего  имени,  он присел рядом и
погладил меня словно маленькую по голове.
 - Человек всегда знает, чего ему действительно стоит стыдиться, Вака.
 Кое-что прояснилось: Вака и Лелик, Лелик и Вака.

 Прислонясь к дверному косяку,  я смотрю, как  он справляется с кухонной
утварью, как  насыпает кофе  в  турку,  как споласкивает чашки.  Не очень-то
ловко.  Неужели смущен? Девушка из хорошей семьи засучила бы сейчас рукава и
встала к плите. Но это не мой путь. Прошло время, когда  я, молодая, глупая,
покупала  мужчин. Смешно думать, что купить  можно только за деньги, - особо
прожорливых,  кратчайшее расстояние  к  сердцу которых лежит через  желудок,
можно купить и  за  тарелку  борща.  Традиционно  на  рынке  мужчин  женщины
раскошеливаются по  полной программе: от игры на арфе, приторной верности до
беременности. Но ведь любая монета может быть разменной.
 Боже, какая я циничная! Между прочим, в одной американской энциклопедии
написано: "Циник  - человек, который по недомыслию видит жизнь такой,  какая
она есть,  а не такой,  какой она должна быть".  Так что цинизм не всегда во
вред, бывает и во благо. Хотя бы сейчас. Прямо-таки завтрак в кругу семьи. Я
привычно  тянусь за сигаретами. Как жаль, что  Лелик  не курит:  если  что и
сближает людей, так это  пороки,  а  вовсе не добродетель. Зато он  из числа
сочувствующих: берет зажигалку и щелкает ею.
 - Если б ты была моей женой, то не курила бы.
 Я  готова бросить сигарету, я готова навсегда бросить курить,  но пламя
настойчиво горит  в  его  руке. Впервые  в  жизни  затягиваюсь  без  всякого
удовольствия. Чтобы хоть как-то взбодриться, достаю диктофон, ставлю кассету
на перемотку.
 -  Лелик,  я  вчера   услышала  разговор  твоего  генерала  с   главным
редактором, хочешь послушать, о чем говорят?
 - Нет. Мне не нравятся люди, которые подслушивают и подглядывают.
 - Но я же случайно.
 - Даже так, Вака.
 Удивительно, но я сконфужена, неловко прячу диктофон в сумку.
 - Извини, спешу, полеты. - Он застегнул "молнию" на летной куртке.
 - Лелик, можно с тобой?
 Он глянул на циферблат.
 - Две минуты на сборы.

 Все было в  движении,  когда  наш "уазик" подъехал к аэродрому.  Личный
состав  полка - сплошь в  синих  комбинезонах  - снимал чехлы с самолетов, с
тщательностью домашней хозяйки готовил взлетную полосу. Машина остановилась.
Лелик уже на выходе обернулся ко мне и протянул ключ.
 - Возьми.
 Вот  так,  просто  и  ненавязчиво  доверил  самое дорогое  -  право  на
жилплощадь, и я неожиданно даже для себя самой закомплексовала.
 - Да что ты, не надо... созвонимся...
 -  Надо, Вака,  надо,  - перебил он меня  и,  подмигнув,  выпрыгнул  из
машины.
 К  нему  уже спешил огромный,  как молодой зубр,  майор. Я узнаю в  нем
любителя выпить на брудершафт.
 - Товарищ полковник, полк к проведению плановых полетов готов!
 - Покажешь журналистке аэродром.
 И ушел, даже не взглянув на меня. А попрощаться?

 Наблюдать с  вышки контрольно-диспетчерского пункта за полетами  совсем
не  то, что,  стоя на  земле,  задирать голову  к  небу. Прямо  за  стеклом,
сотрясая  пространство, в опасной близости взмыл в небо истребитель.  Мощная
машина  легко повернулась крылом к  земле,  сделала двойной боевой разворот,
затем медленный разворот на  вираже у самой  земли  и  вдруг - свечой ввысь.
Потрясающе! Оказывается, я совершенно не владею собой, оказывается, я кричу,
более того  - мой  возглас слышит  сопровождающий меня майор. Снисходительно
усмехнувшись, он кричит мне в ухо:
 -  Власов!  Летчик-снайпер!  Для  нас он  царь  и  бог,  одним словом -
профессионал, лучший...
 - Что, лучше комдива?
 Сравнение  Власова  с  генералом  смешит  майора;  каким-то  чужим,  но
удивительно знакомым голосом он говорит:
 - А Шуйского меж нами нет?
 И уже от себя уточняет:
 - Я же сказал - лучший.
 Всю дорогу  от  аэродрома  до редакции я ехала потрясенная.  Совершенно
очевидно,  что я, как наркоман на иглу, подсела на  Лелика. И не потому, что
он набрасывался на меня этой ночью как голодный волк, не потому,  что шептал
какие-то смешные слова, да и жест доброй воли с ключом  я не отношу в реестр
поступков. Потряс его профессионализм. В отличие от других женщин, падких на
мускулистое тело, стихи  при  луне, дорогие подарки, именно  профессионализм
более всего  возбуждает  меня  в  мужчинах. Иногда  пугаюсь: а  если встречу
вора-медвежатника или карточного шулера  высокого полета?  Плакала тогда моя
гражданская позиция, а с ней и свобода.

ГЛАВНОЕ ДОСТОИНСТВО ДЕВУШКИ

 Какое счастье, что меня не  испортил квартирный вопрос!  Он  просто был
снят с  повестки в самом начале моего  нравственного  падения.  Где-то после
полудня,  в  разгар  первого рабочего  дня  в  редакции  "Заполярный  край",
непосредственно  на  мое  рабочее место пришел  Костомаров.  Если честно,  я
сдрейфила. Минуту назад,  раздираемая любопытством, я воспользовалась пустым
кабинетом и наконец-то включила диктофон.
 -  Организуешь прессу.  Подключишь личный состав.  Не  забыл  еще,  как
матросы в рекордно короткий срок дачу тебе отгрохали? Материалов не хватало,
так казарму разобрали... - напирал генеральский бас.
 - Ну, было, было, - где-то на заднем плане звучал голос Костомарова.
 - Не было, а есть! И будет, Вовик...
 Что будет у Вовика еще, я так и  не расслышала,  какой-то шорох привлек
мое внимание. Обернувшись, я обнаружила уборщицу, занятую мытьем окна. Каким
образом она оказалась за моей спиной в глубине кабинета? Давно ли она здесь,
хороший  ли у нее слух и  что конкретно она слышала. Преспокойно домыв окно,
женщина неуклюже выскользнула за дверь, а я все сидела с липкими ладонями.
 Что  делали герои-подпольщики в случае провала? Гулко приближались шаги
по коридору...  Медленно отворяющаяся дверь  довершила  контузию: я  пылала,
руки сжимали диктофон.
 На пороге возник Костомаров.
 - Варвара, -  произнес  он  и  потянулся  рукой к  внутреннему  карману
пиджака.
 Пистолет? А я, что - я?  Не то что отстреливаться,  у меня и  ногтей-то
приличных нет...
 - Это  вам. - Перед моим  носом болтался ключ от  квартиры. -  Поживите
пока, а там посмотрим. Не скитаться же вам с ребенком по улицам.
 Из  вороха  эмоций вынырнуло робкое "спасибо".  Черт возьми, я  чуть не
покусала руку дающую! Не  знаю,  наш ли это менталитет, или общая черта всех
народов  - искать  в каждом поступке подоплеку. Что  подвигло Костомарова на
подвиг? Ведь еще утром, когда он  объявил благую весть: "Зачислить в штат" -
я заикнулась о бездомном положении моей  семьи. На мое заикание  он картинно
развел  руки,  мол,  сами  знаете,  милочка,  с  жильем  у  нас  напряженка.
Милочка-то  знает. А  вот товарищ редактор  только догадывается.  Особняк на
Портовой улице,  нехилая квартирка на Советском проспекте, дачка в Гурзуфе -
и это лишь из области моих скромных познаний о его недвижимости.
 -  Наша  газета специализируется на военной тематике.  Познакомьтесь  с
дивизией, вникните  в проблемы  армии... узнайте ее героев. - Вот и все, что
было сказано утром.
 Акцент в  данном  напутствии  редактора был поставлен на заключительной
его части -  "о героях". Здесь Владимир Николаевич позволил  себе фривольные
нотки,  вопрос  же  о квартире был отнесен в разряд  нерешаемых  и более  не
поднимался. И вот тебе на! Не было ни гроша, и вдруг  алтын - у  меня же  их
целых два.
 Может, я несправедлива к бедному Костомарову? Ну и что, что он толстый.
Может,  у  него нарушен обмен веществ, а может, он страдает булимией.  Ну  и
что,  что он вор.  Может, он Робин Гуд, сначала ворует - потом раздает, и  я
стала свидетелем и самым непосредственным участником исторического события -
передачи капитала нуждающимся слоям населения?
 Теперь нуждающиеся  слои преспокойно дрыхнут в отдельной  двухкомнатной
квартире  и  мучают  себя  сакраментальным  вопросом  об  отношении наемного
работника к  работодателю.  Под боком сопит  Василий  и  всеми  конечностями
спихивает меня с койки. За такое счастье я готова расцеловать Костомарова  и
впредь писать только на кулинарные темы.
 С  восторженно бьющимся сердцем  я  встала с  постели и босиком,  еще в
угаре  предрассветного  сна,  прошлепала  до  стола.  Вот  она,  злополучная
кассета. Плевать мне на  все эти подковерные интриги, Лелик тоже не одобрил.
Пододвинув стул к окну, я  распахнула форточку. Звонок в дверь привел меня в
чувство. На часах шесть утра, почти  нагишом  я  торчу на подоконнике, чтобы
добровольно  расстаться  с  уникальным  информационным поводом.  Нет, что ни
говори, а наш брат - дуры, особенно спросонья.
 - Собирайтесь, - отчеканил приехавший за мной шофер. - Костомаров ждет,
какие-то неясности с материалом.
 Пришлось еще сонного Василия запихивать  в  джинсы,  свитер,  ботинки и
волочь на себе все четыре этажа вниз. Определенно я его перекармливаю.
 Стоя на пороге непривычно  пустой группы,  Василий прямо-таки по-мужски
оглядел меня.
 - Мама, я не женюсь на Маше.
 - Почему?
 - Она ходит  вот так. -  Он неуклюже поставил ноги: носки вместе, пятки
врозь.
 -  Василий, в  девушке главное  душа, а не ноги,  ноги  -  это  тьфу, -
сказала я и как можно незаметней скорректировала свою поступь.

 До машины, стоящей  у ворот детского сада,  пришлось бежать под дождем.
Такая погода  легко переживается весной, а вот  осенью - противно, тем более
когда без зонта.
 - Давайте заедем за зонтом, - попросила я водителя.
 В знак согласия он кивнул.
 Я быстро взбежала по лестнице на свой  этаж, у самой  двери вытащила из
кармана ключ и тут услышала за дверью какой-то шум. Едва успев вознестись на
верхний  этаж,  различила  звук открывающейся  двери и отшатнулась  в  глубь
площадки. Кто-то  вышел на лестничную  клетку,  щелкнул  замок, я вжалась  в
стену. Шаги все ниже и ниже, хлопнула входная дверь.
 Я  припала  к  окну,  козырек  над подъездом  закрывал  обзор.  Потом я
увидела,  как, пересекая двор, прямо к вишневой "девятке" направился мужчина
в кожаной куртке. С высоты четвертого этажа лица  не разглядеть, но  он явно
не из числа знакомых. "Девятка" выехала со двора.
 Почему-то  на цыпочках я  подошла  к  двери  и осторожно,  стараясь  не
шуметь,  повернула  ключ.  На  первый   взгляд  все   было  на  месте,  даже
незаправленная  постель, но  вот стол, его содержимое... Конечно, в столах у
меня  всегда  бардак,  но  не  такой живописный. Одно из двух:  или я  такая
грязнуля,  или  в моих  бумагах кто-то  рылся.  Ну нет!  Как раз  вчера  при
переезде у меня случился приступ хозяйственности, и я разложила все по своим
местам. Картину ограбления венчали аккуратно  притулившиеся двести долларов,
моя заначка на черный день. Неужели побрезговали? Значит, искали не  деньги.
А если все-таки деньги? Значит, двести баксов для них не деньги.
 Под окном надрывалась машина, я выскочила на  лестницу. Конечно, забыла
взять зонтик. Пришлось вернуться и - для хорошей дороги - глянуть в зеркало.
От такой суеты вроде бы худею. Это плюс. С зонтиком, с чувством собственного
достоинства  и  обреченности  спокойно  спустилась к машине. Как ни крути, а
выкручиваться придется: номер сдали в печать час назад и,  видимо, без моего
материала.

 - Не суетись под клиентом, - глаголит Муза Пегасовна.
 И верно, ни  к чему была эта моя  спешка.  Тем более  что в  ту минуту,
когда я  распахнула  дверь,  под главным редактором  суетилась  редакционная
профурсетка Ирочка Сенькина.  Жутко неловко, все взмокли, я - особенно. Стою
под  дверью  кабинета, кляну себя за беспардонное вторжение.  А Ирке хоть бы
хны, распахнула дверь: "Твоя очередь!" - и ну дефилировать по коридору.
 Оказывается, Костомаров сначала чего-то не понял  в моей статье,  потом
понял, в общем, не было во мне надобности. Пожурил, конечно, не без этого:
 - Что-то вы долго, милочка, просыпаетесь. Язык мне ваш нравится, пишете
живо, точно,  свежо. Вот  вы-то и будете  своим  нетленным языком  петь гимн
нашей  армии  в  лице  командира  дивизии,  генерал-майора  авиации Чуранова
Тимофея Георгиевича.
 - Почему я?
 - На  прежней работе  вы тоже  задавали  вопросы?  Потому  что  на носу
предвыборная  кампания,  а Тимофей  Георгиевич  баллотируется в губернаторы.
Полная крейзи! Я ее еще уговариваю! Ты  хоть знаешь, какие бабки слупишь? Не
надоело на колготках  экономить? Если  не надоело, так и  скажи,  за  дверью
очередь лизоблюдов. Значит, так, завтра едешь к  генералу, знакомишься... Да
ты его  знаешь, еще проще... В среду материал у  меня  на  столе, на полосу.
Начни с  юности, подушевней  напиши, как  ты умеешь, но без лишних соплей  и
слюней, можно небольшой компромат, чтобы видели - он парень с нашей улицы: в
третьем классе таскал деньги у отца на сигареты.... Накопаешь?
 - Легко.
 - Ладно,  иди просмотри  подшивку, у нас  было  несколько статей о нем,
поройся...
 Выходя из кабинета, я вдруг вспомнила.
 - Владимир Николаевич, можно я в квартире замок поменяю?
 - Чего так? - насторожился Костомаров.
 - Ключ куда-то засунула, целое утро не могла найти...
 Выдвинув ящик  стола,  Костомаров достал связку  ключей, один  протянул
мне.
 - Повесь на шею. Будешь терять, выселю.

 Оказывается,  генерал  не  просто казнокрад,  а  казнокрад  с понятием.
Понимает, что  рано или поздно  придет конец его  безнаказанности,  потому и
хочет  обеспечить себе неприкосновенность на высоком уровне. Только при  чем
тут   я?  Почему  именно  я   должна  обеспечить  генералу   продвижение   к
губернаторскому креслу  и  прочим  райским  кущам?  Ведь,  как  признал  сам
Костомаров, лизоблюдов достаточно.
 Взять хотя бы Сенькину. Наши столы стоят напротив, так что  докричаться
можно, не  повышая голоса. Сейчас Ирочка  сосредоточена на глазах, тщательно
накладывает  тушь на ресницы. Хороша:  и  глаза, и  ноги.  Крупные серьги  с
перламутровыми  вставками  удивительно  гармонируют с  ее персиковой  кожей.
Впору  обозлиться  на  природу-мать  и впасть  в  уныние  от  неравномерного
распределения красоты, одна радость - пишет убого. А вот в авиации понимает,
потому  и  просвещает  меня,  непросвещенную, битый  час.  Конечно, получить
информацию разумнее  было  бы  из  какого-нибудь справочника, не  прибегая к
Ирочкиным  поверхностным  сведениям, но  уж больно хочется знать,  каким это
волшебным методом Сенькина доводит себя до совершенства.
 - Что значит буква "К" в названии истребителя?
 - "К" -  это  корабельная  авиация. Су-27 не может  сесть на палубу,  а
Су-27К - может, - без всякого удовольствия объясняет Ира и, тяжело вздохнув,
через губу,  продолжает: - На авианосце есть аэрофинишер, у Су-27К есть гак.
И он этим гаком за аэрофинишер - и на палубе. Главное - зацепиться.
 Ирочка сцепляет свои длинные,  изящные пальчики и с вожделением  глядит
на полученную конфигурацию. Не  девушка,  а  сплошная  эротика  -  даже этот
невинный жест в ее исполнении имеет глубокий сексуальный смысл.
 - Главное - зацепиться, - проясняется у меня в голове от Ирочкиных слов
на фоне очередного визита уборщицы.
 Последняя совершенно неоправданно горит на работе: вчера с  энтузиазмом
терла окна,  сегодня  - и без  того чистейшую мебель. На  мой  взгляд, таких
уборщиц не бывает. Такими бывают сотрудники ФСБ, ЦРУ и стукачи по призванию.
 Раскопав   мобильник   на  развале   содержимого   сумки,  я  намеренно
приближаюсь к уборщице и, набрав номер, произношу громко и внятно:
 - Привет, я оставила у тебя  диктофон с кассетой. Приеду сейчас. Он мне
необходим для работы.
 Как писал  поэт: не повернув головы качан... Точь-в-точь наша уборщица,
как  терла,  так и трет. Ирочка тем временем  извлекает из косметички духи и
орошает  свое  изысканное  тело.  Тонкий  аромат  горечи  и  осеннего  ветра
наполняет кабинет.
 - Что за духи? - спрашиваю я.
 - К интервью с Тимофеем Георгиевичем готовишься?
 - И с ним тоже, - киваю я.
 -  Бесполезно, - лениво бормочет Ирочка и беспардонно убирает бутылек в
косметичку. - Генералу вообще женщины до фени, он тебя и голой не заметит.
 Неужели  генерал пренебрег Ирочкой? Судя по ее признанию,  кастрация на
призывной комиссии имела место.

 Оказывается, я страшно соскучилась без Лелика. Надавила кнопку звонка и
поняла - так ясно, так отчетливо, до кома в горле  и тя