кеты, найденной  в
генеральском  сейфе.  Лучше  всего в моей голове  зафиксировались цифры:  50
килограммов и 700 тысяч долларов. Наташка ахает. Муза  Пегасовна, совершенно
не умеющая  быть в  стороне,  бодрой походкой  нарезает  круги вокруг нас  и
стремительно уменьшает радиус колеса обозрения.
 - Не говорите так громко, - кричит нам Муза Пегасовна, стремясь хотя бы
номинально сохранить честность в своем коварном приближении, - я все слышу!
 Генерал просит припомнить координаты, сопутствующие ПЛ К-130. Но в моей
голове крутятся  только доллары и килограммы. Генерал разочарованно разводит
руками.
 - Ничего, - говорю я, - главное, до компьютера долететь. Но я  уверена,
что  с  координатами было что-то не то, погибший  штурман Миша кричал  перед
смертью "шапка-добро".
 - Значит,  Титова  нашла пачку у мужа, -  промолвил генерал, не отрывая
глаз от коробочки "Вог".
 - Да, она всегда его обыскивает. Вот и получается: он  следит за всеми,
она - за ним, - сказала Наташа.
 В подтверждение  я припомнила, как мы всю ночь  носились  за Титовым по
гарнизону.
 - Думали, он  к любовнице,  а  оказалось - в ангар  торпедо-погрузочной
базы, - сообщила я.
 - Представляете, мы, наверное, были последние, кто видел рыжего матроса
живым.  Он  вышел из  ангара  покурить.  А утром скончался от  передозировки
наркотиков.
 - Так, значит, ангар, - задумчиво произнес генерал.
 - Товарищ генерал, пора, - напомнил подошедший к нам Шкарубо.

 Муза  Пегасовна, генерал  и я залезли в вертолет, оставшиеся махали нам
на  прощание.  Взглядом  я выхватила из группы  провожающих  Люсю  и Наташу,
подмигнула  всем вместе и персонально самым близким.  Когда я  их еще увижу?
Пилот  запустил  двигатель, винт уже начал свое  движение, и если бы не крик
Музы Пегасовны,  мы бы взмыли  в  воздух, но  тут неутомимая  пенсионерка не
обнаружила на мне шубу.
 - Шуба где? - крикнула Муза Пегасовна.
 В  этом  страшном  шуме  было  совершенно  невозможно вести  нормальную
беседу,  и я  ограничилась  жестами -  мол, там,  в домике.  Муза Пегасовна,
назвав  меня  безответственной раззявой,  которая  не умеет ценить  подарки,
выскочила  из  вертолета. Бросилась  спасать шубу,  с которой  вообще-то  по
причине дарения  должна была  проститься всерьез и надолго. Генерал помчался
за  ней.  Они  скрылись за деревьями, разошлись  по объектам и  те,  кто нас
провожал. Для них я  уже улетела. Вот так, помахали ручками и, посчитав свою
миссию  исчерпанной,  оставили  меня  одну на  залитой  солнцем  вертолетной
площадке. Вертолетчик - не в счет, пока он только приложение к машине.
 Стоял тихий, ясный день. Такие дни бывают только на стыке лета и осени,
когда  в  воздухе неспешно  плывет паутина,  а  мне кажется, что  это грусть
застилает  глаза.  Я вспоминаю  самые возвышенные  слова,  которым верю лишь
сейчас, на стыке лета и осени: благодать, отдохновение. Я опускаюсь  в траву
- она  уже пахнет сеном  - и,  обхватив колени руками, закрываю глаза, лицом
ловлю солнце, неяркое, увядающее  вместе со всей  природой.  За спиной,  как
шмель,  на  малых оборотах  жужжит вертолет. За его  жужжанием  я  улавливаю
чье-то стрекотание. Открываю  глаза. Прямо  по солнцу, в  нимбе  лучей, идет
Лелик. Медленно,  припадая  на одну  ногу, он приближается  ко  мне.  За его
спиной я различаю вертолет "Ми-8". Лелик подходит и протягивает книгу.
 - На, Вака, чтобы не путалась в правописании.
 После  яркого   солнца   я   с  трудом   различаю  надпись   на  книге:
"Орфографический словарь".
 - Как там Ирочка? - спрашиваю я, не поднимаясь с травы.
 - Она приходила ко мне, - отвечает Лелик, нависая надо мной.
 - Ха-ха-ха, - невесело говорю я. -  Она не должна вылезать от тебя, эта
сладкая, вкусная Ирочка.
 - Вака, ты дура. - Его слова звучат как объяснение в любви.
 - С девушками так нельзя.
 -  С  дурами  можно,  -  утверждает  Лелик.  -  Той ночью  она  была  у
Климочкина,  услышала его разговор по телефону, он с кем-то  договаривался о
гранатомете  для  тебя.  Под каким предлогом ты  бы еще вышла из  дома среди
ночи?  Сейчас  Сенькина  в  больнице, напилась каких-то таблеток из-за этого
гада Климочкина.
 Волна любви  к  Лелику  и сострадания  к Ирочке поднимает меня с травы.
Бедная,  бедная  Ирочка,  так  вот почему она так  плакала, увидев  серьгу с
перламутровыми прожилками. Рваные джинсы Климочкина, синий лоскут, найденный
мною  у генеральского  стола,  замечательно  подходящий к сейфу ключ,  кусок
зеленого  пластилина,  выуженный из-под  дивана  - из  этого ряда. Климочкин
давно хотел оторвать меня  от Лелика,  вместе мы  казались ему непреодолимой
силой.  Он уговорил  Сенькину сказать,  что она невеста Лелика,  для  вящего
подтверждения ее слов подложил в генеральский стол сфабрикованный  рапорт  о
прописке. А под диван - серьгу, которую Сенькина накануне  забыла у  него на
подушке.  Если  б  мужчина,  с  которым  я  была  близка,  не  ведая  стыда,
воспользовался  моей серьгой, забытой у  него  на  подушке, я бы плакала  не
меньше Ирочки. И наверняка бы травилась.
 Почему-то принято считать, что если девушка дарит свою любовь не одному
мужчине, то она какая-то бесчувственная и ее можно использовать безо всякого
стеснения, тем более - моральных обязательств. Но я все-таки склонна верить,
что даже  самые распущенные среди  нас, впервые обнимая мужчину, надеются  -
это он.
 В одном прогадал  Климочкин: Сенькина исполнила его волю не ко времени.
И спасла меня. Теперь я обязана  ей  по гроб жизни, обязана хотя бы тем, что
могу вот так протянуть руку, ладонью коснуться щеки  Лелика,  а  Лелик будет
стоять и смотреть на меня. И моя ладонь ощутит  его прохладную, шершавую  от
щетины кожу.
 Наверное, мы перегрелись на солнце,  если не слышали, как подошли к нам
Муза Пегасовна и генерал. С шубой.
 Лелик выразительно посмотрел на меня.
 - Она?
 Я качнула  ресницами. Так Лелик  самолично  узрел легенду моего устного
творчества. Да и  трудно было  не признать. Кто, как не  Муза Пегасовна, эта
экзальтированная  Кармен,  способен в погожий,  почти летний  день неспешной
походкой выйти из глухой  тундры в шикарной  собольей шубе, с генералом  под
руку?
 - Как вы здесь оказались, Алексей? - Генерал протянул Лелику руку.
 -  Интуиция,  товарищ генерал.  -  Лелик  кивнул  на вертолет,  который
доставил его сюда, одновременно пожимая генералу руку.
 - Я сейчас этой интуиции  дам по шее, - сказала Муза Пегасовна, обжигая
меня взглядом.
 Быть бы мне битой,  если б не безумолчное  сегодня  небо. Прямо на  нас
стремительно шел на посадку еще один вертолет.
 - Вертолеты пошли косяком, - следя  глазами за раздувающейся  на глазах
тушкой, прокомментировала я.
 Из иллюминатора нависшего над нами вертолета смотрел Бибигон.
 - На счет три! -  крикнул Лелик и бросился, припадая  на ногу, к своему
вертолету.
 - Варвара,  на твоей  могиле  поставят бюст  с  телефонной  трубкой,  -
грозила Муза Пегасовна, запихиваемая генералом в салон.
 И когда  вертолет  Бибигона  коснулся  земли  и  из  него  выскочил сам
адмирал, а за ним группа  автоматчиков, наша машина  и машина, за  штурвалом
которой  -  Лелик, одновременно, как по команде,  взмыли в  небо.  Припав  к
иллюминатору, я  смотрела, как Адам Адамович  неуклюже карабкается обратно в
салон, как кинулись за  ним автоматчики. Вертолет адмирала забил  лопастями,
набирая  обороты,  подъемная сила уже оторвала его от земли, и в этот момент
над  ними  навис  Лелик,  не  давая   взлететь.  Из  открытых  иллюминаторов
автоматчики  целились   вверх,  в  вертолет   Лелика.  Трассирующие  очереди
пунктирными линиями прошивали воздух вокруг "Ми-8".
 - Уходи, они с автоматами! - кричала я, будто он мог меня слышать.
 Вертолет   Лелика,  сделав  стремительный  круг,   пошел   над  машиной
противника на бреющем полете. "Ми-8" стойкой шасси врезался в хвостовой винт
нижнего  вертолета, круша и разбрасывая лопасти. Лишенный направляющей тяги,
вертолет Бибигона юлой завертелся вокруг оси и тяжело плюхнулся оземь.
 От ужаса я закрыла лицо руками. А когда открыла, увидела, как далеко мы
оторвались от своих  преследователей. На параллельном курсе шел вертолет, из
него мне  махнул  рукой Лелик. Внизу,  вокруг  обездвиженной машины, черными
горошинами бегали автоматчики, посылая очереди, не способные достать нас.
 - К ангару торпедопогрузочной базы! -  крикнул генерал в кабину пилота.
- Вызови по рации прокуратуру!
 Оттаявшая от переживаний, Муза Пегасовна обняла меня за плечи.
 - Окрасился месяц багрянцем, где море бушует у скал, - грудным голосом,
насыщенным красками, запела моя подружка-старушка.
 - Поедем, красотка,  кататься, давно я тебя поджидал, - подхватили мы с
генералом.
 Смеясь, обернулся пилот: давно он не возил таких веселых пассажиров.

 Наш  вертолет  приземлился  на  взлетно-посадочной  площадке  гарнизона
подводников. Именно по этой взлетной полосе шагали мы  с генералом, прилетев
на его первую  встречу с избирателями. Между двумя посадками в  одну и ту же
точку одного и того же  гарнизона - всего неделя, а событий - на целую жизнь
хватит.
 Муза Пегасовна,  генерал и я выскочили  из машины; над  нами беспомощно
завис двуногий  "Ми-8", за штурвалом которого - Лелик. При ударе о хвостовой
винт Бибигонова вертолета была вырвана основная, передняя стойка шасси.
 - Давай баллоны! - скомандовал генерал.
 Споро и  слаженно, как единый механизм, нацеленный на спасение, техники
катили по полю огромные  резиновые круги, выкладывали их  в ряд, прямо туда,
где была тень от вертолета, за штурвалом которого - Лелик.
 - Сколько он сможет продержаться? - спросила я Музу Пегасовну.
 Она не ответила, только взяла меня за руку.
 - Пока не закончится керосин. - Я сама знала ответ.
 И я  молила Бога,  в  которого обычно не верю, а сейчас верила истово и
свято, как паломник  у  гроба  Господня, не  отбирать  у  Лелика  керосин, а
значит,  саму   жизнь.   И   Бог   услышал  мою  молитву,   а  может,  таким
профессионалам, как он, не только  Бог  -  в  помощь? Держа "Ми-8" в висячем
положении,  Лелик правой задней  ногой  шасси коснулся земли,  затем  обрела
точку опоры левая нога. На двух ногах, как слон в цирке, навис  вертолет над
рядами  баллонов. Казалось,  достаточно  слабого ветерка  под брюхо,  и туша
завалится на  спину. Аккуратно, словно  боялся смять, вертолет всем корпусом
опустился на баллоны.
 - Ура! - кричали все и бросали в воздух пилотки.
 Муза  Пегасовна,   принципиально  не   закрывающая  голову  какими-либо
шляпками, за неимением оной бросилась в объятия генерала.
 - Тима,  -  сказала  она,  смачно  целуя  его  в обе  щеки,  - это  так
необыкновенно,  что  мне  хочется  немедленно  сесть  за  рояль  и  написать
специально для тебя новый гимн.
 - И выкурить, Муза, по хорошей бразильской сигаре, из отборного табака,
года эдак 94-го, - согласился генерал, обнимая Музу Пегасовну за талию.
 - И обязательно шампанское! Целый  ящик, и чтобы пробки били в потолок!
Обожаю,  когда  громко!  -  восторженно   голосила  Муза  Пегасовна.  Потом,
обернувшись ко мне, крикнула: - А ты что стоишь?
 И подтолкнула  меня  к Лелику,  покинувшему  вертолет. Не знаю, с ее ли
подачи, но только неожиданно для самой себя, я повисла на его шее. Вот уж не
думала, что способна  на такое  бурное проявление чувств!  А может, прежде у
меня были одни эмоции, а теперь впервые - чувство?
 - Какой ты настоящий, - говорю я, глядя ему в глаза.
 - Тебя, Вака, не понять. То ты называешь меня псом, то гадом, то вообще
заблуждаешься:  "Е"  или  "И"  ставить в моем случае. Ты  уж  определись,  -
советует Лелик, всем телом прижимая меня к себе.
 - Так  ты же  во всем  настоящий,  даже  в  тех  случаях,  где нечеткая
гласная, - настаиваю я.
 - Вака, я тебя изнасилую, - угрожает мне Лелик, сжимая меня в объятиях.
 - Я не буду сопротивляться.
 Он смеется.
 - И как тогда я буду тебя насиловать?
 - Страстно, - шепчу я и бесстыдно запускаю ладонь ему под куртку.
 Ледяные  от  дующего  с побережья  ветра пальцы  добираются до горячего
тела.  Разница температур обжигает  нас. Я вижу, как сжимается  зрачок  - до
точки,  как желтеет  глаз.  Ногти  царапают  нежную ложбинку  на его  спине,
граничащую с  бедром. Его руки напрягаются, сжимают мои  плечи  до  синяков.
Колючим подбородком он трется о мой лоб.
 -  Вака, твоя  испорченность сбивает  меня с  ног,  - с трудом подбирая
слова, изрекает Лелик. Его рыжие глаза смотрят мне прямо в сердце.
 - А по  моим сведениям, Лелик, с  устойчивостью у тебя  нет проблем,  -
голосом верховной  жрицы, знающей,  что он со всеми потрохами в моей власти,
лениво мурлычу я.
 Понятный лишь ему  одному смысл сказанного выводит Лелика из себя, и он
раздраженно рычит:
 - Варвара, ты понимаешь, что я на службе?
 С  легкой улыбкой  я наблюдаю,  как он отдирает свои  ноги от моих ног,
глаза от моих глаз, руки от моих рук, себя от меня, и не понимаю: зачем надо
ломать себя? О какой  службе  можно помнить сейчас? Сейчас для меня - только
ты,  а  я  для тебя - не только...  Ты даже видишь  стоящих  поблизости, они
смущают тебя. Самому не противен тупой  материализм? Я молчу, я неподвластна
ситуации.  Куда ты  спрыгнешь  с  подводной лодки, когда все  твое  естество
голосует за меня?
 ЦЕНА ВОПРОСА
 Вместе с сотрудниками прокуратуры, сопровождаемыми вислоухим спаниелем,
мы зашли в  ангар торпедопогрузочной базы. Поглядывая на генеральские погоны
комдива, дежурный по ангару лейтенант вытянулся  по струнке, как-то невнятно
пробормотал:
 - Ваши документы.
 Все  было  полезли за документами, но Муза Пегасовна  упредила действия
масс лозунгом революционного звучания:
 - Дорогу генералу!
 И по тому, как она первой, распахнув тяжелые ворота, шагнула в  тоннель
ангара,  стало  понятно,  кто  здесь  генерал.  Муза  Пегасовна  не  из  тех
субтильных особ, что ждут, когда мужчина распахнет перед ними дверь.
 С такой ерундой она  способна  справиться сама и если ждет чего-либо от
мужчины,  так  только  двери,  распахнутой  в  мир.  В  мир  возможностей  и
наслаждений.
 Вместе  с  дверью  ангара была  открыта  и  последняя  карта  из колоды
Бибигона:  в  пустующей при  учебных  стрельбах  боевой части  торпеды,  уже
готовой  к погрузке  на  лодку,  оперативники  с  собакой  обнаружили мешок,
набитый порошком цвета слоновой кости.
 - Героин, - нюхая и разминая порошок в пальцах, констатировал сотрудник
отдела по борьбе с контрабандой наркотиков.

 В этот же  день  по героиновому следу задержали  всех членов преступной
группы,   возглавляемой   Бибигоном.    В   ходе   проведенного   следствия,
закончившегося  приговором трибунала, были раскрыты все составляющие данного
преступления.
 Пять лет назад Бибигон посетил с дружественным визитом Голландию. Но не
голландские  красоты, не флот страны тюльпанов поразили тогда контр-адмирала
Мотылевского,  а  вполне  рядовой   ужин  в  семейном  кругу  контр-адмирала
голландского происхождения. Именно там, в  этом шикарном доме, где коридоров
и  комнат столько,  что можно заблудиться и никогда не выйти наружу, Бибигон
понял: его благосостояние на  фоне благополучия голландского коллеги так  же
эфемерно, как смехотворна и незначительна вся коллекция собранных им монет.
 А коллекция у Бибигона была внушительная:  общий вес  дензнаков  многих
континентов  и летосчислений,  на  которые сначала  курсант, а затем  офицер
Мотылевский   тратил  все  свое  денежное  содержание,  зашкаливал  за  пять
килограммов.  В первый год женитьбы, когда сияющий как  медный грош  Бибигон
вместо  ожидаемой  получки  принес  домой  замшелый  крейцер,  вышедший   из
обращения полтора века  назад, - на него и  куска  хлеба  не купишь, -  Ева,
схватив папку с монетами, вознамерилась  было выкинуть в форточку "весь этот
мусор". Возможно, и вылетела  бы коллекция россыпью  из окна, да внезапно на
нее снизошло прозрение - так случаются  подземные  бури и тайфуны, -  и  Ева
поняла, что вслед за антиквариатом всегда покладистый и ведомый муж отправит
в свободный полет ее. Наутро у нее распухла рука, рентген выявил  трещину, и
еще долго  она помнила, как щуплый Адам с остервенелым лицом, вырвав из руки
папку, грубо толкнул ее на пол. Коллекция вошла в ее сознание комнатой синей
бороды: приближаться  к ней  - опасно для жизни. Потом,  по мере  накопления
житейского  опыта, Ева пришла к выводу: в перечне  всевозможных прегрешений,
допускаемых  мужчинами,  нумизматика   относится  к  особо  легким.  Ей  мог
достаться дебошир, бабник или алкоголик. Можно сказать, расплатилась за брак
малой кровью - мужик всего лишь цацки складирует да любуется на  них, как ни
разу не любовался на нее, Еву.
 Правда,  однажды  было просветление  -  Бибигон  забросил  коллекцию  в
дальний угол,  перестал  ездить  в клуб  и даже  впервые  принес  в  дом всю
зарплату, до копеечки.  Тут  бы и  радоваться,  а Ева испугалась: слишком уж
злым и  ядовитым был  муж в период отлучения коллекции. Случилось  это после
того, как Тимофей  Чуранов,  которого  Бибигон по дружбе сам затащил в клуб,
этот "чайник нумизматики" показал там одну-единственную монету, зато какую -
рубль Константина!  Монету, коих в мире  всего семь - и одна  из них у Тимки
Чуранова!
 Добил   Бибигона  Роман   Юнеев.   Этот   наглый,   коротко  стриженный
лейтенантишко  вытащил  из кармана талер  с Палладой.  Он  мог так  небрежно
достать  носовой  платок  или смятую  пачку  сигарет, но таскать  в  кармане
монету, о  которой Бибигон  не загадывал  и  в самых  смелых мечтах,  это  -
слишком.
 Волна зависти, разбудившая в Сальери злодея, поднялась в нем  и оголила
самые  мерзкие наклонности. С  семнадцати лет  он отказывал  себе  во  всем,
отказывал  в  девушках  и  удовольствиях,  из-за коллекции  прибыл  на Север
девственником, из-за нее же - достался Еве. Она единственная не требовала от
него ни  кино,  ни мороженого, напротив -  сама кормила  котлетами. Уразумел
тогда Бибигон: нет справедливости  в  мире,  как нет равных возможностей. Ты
можешь  изо  дня  в  день, изматывая  себя  до  кровавых  мозолей, совершать
марафонский  забег,  но финиш  возьмет  тот, кому бог  дал дыхалку  вкупе  с
резвыми ногами. Дал просто так, не по праву - по неразумению. Как  достались
этим двум  талер с  Палладой и  рубль Константина?  Достались по наследству,
Юнееву - от отца, Чуранову, еще комичнее, какая-то тетка по  матери отписала
в завещании.
 И если  верил Бибигон в судьбу и  ее предначертания,  то лишь в  образе
Фемиды с завязанными лентой глазами, дарующей без разбора, вслепую.

 Пугая галландских хозяев мрачной решимостью, русский гость стремительно
уничтожил спиртосодержащие напитки, представленные  за ужином, и принялся за
бар.  Коллекция спиртного  всех стран  мира  пала  бы  в  ненасытной  утробе
адмирала, если б не дух отечества. Бутылка  "Столичной", высосанная до капли
из  горла, сбила его с ног. Подкошенный приветом с родины, Бибигон рухнул на
пол. Хозяева  отметили его  падение вздохом облегчения, после чего в спешном
порядке вывезли бесчувственное тело в отель.
 Утро приветствовало Бибигона не только раскалывающейся головой. Если вы
подумали, что в номере была женщина, то ошиблись. Открыв глаза, сквозь туман
похмелья он обнаружил  троих мужчин, сидевших напротив его кровати.  Если вы
подумали... то и здесь  вы  тоже ошиблись. Эти респектабельные  джентльмены,
один  из  коих записывал все происходящее  на видеокамеру, кинули на постель
чемодан,  принадлежащий  Адаму. Он  подтвердил это  в  объектив.  Затем  они
высыпали из чемодана ворох белья, и он опять признал его своим.
 Далее   началось   непонятное.   Чемодан,  который   Бибигон  знал  как
облупленный,  ибо путешествовал  с ним с  незапамятных времен, внезапно  для
хозяина оказался с  секретом. Секрет - небольшой, замотанный скотчем сверток
- покоился  под  двойным  дном, его наличие  тоже  явилось  откровением  для
Бибигона. Но самым  большим откровением  стал героин, обнаруженный в пакете.
Адам уже не помнил,  когда он  кива