я  русскому
офицеру, способному стрелять из-за женщины, но  никогда в  женщину, посетила
Шкарубо уже  на  первом  объекте  узла связи. Это  был бункер со  множеством
дверей по длинному коридору. Он надавил кнопку звонка на двери радиобюро, но
кроме взвизга  "сейчас",  раздавшегося  с той  стороны,  с дверью  ничего не
произошло. Сопровождающие его офицеры старались заполнить затянувшуюся паузу
ненужными  разговорами; из  глубины  наглухо  закрытого  объекта  доносились
смешки и тихое поскрипывание половиц. Внезапно дверь распахнулась.
 Увиденное повергло его в  шок. За дверью стояла женщина без глаз и  без
лица. За  ее спиной, в  глубине комнаты, спиной  к  радиопередатчику, сидело
такое  же безликое  и безглазое создание. Капдва  Шкарубо  кончал  академии,
однако  в  минуты,  подобные  этой,  он  цитировал  не  древние  фолианты, а
сантехника Васю.
 Сантехник Вася был  вполне реальной фигурой, мало  того -  кумиром всех
мальчишек  детдома, в котором рос Шкарубо. На фоне  затянутых  в синий чулок
педагогинь непросыхающий Вася в тельнике, изрыгающий бранные слова пушечного
калибра, - ибо других он не знал, - казался пацанам оазисом  свободы и воли.
"Нам не  дано  предугадать, как  наше слово отзовется". Лексикон  сантехника
вкупе с тельняшкой  на пропитой груди привели Ванечку Шкарубо  в нахимовское
училище.
 Заковыристые ненормированные обороты, столь глубоко засевшие в мозговой
подкорке,  что  никаким образованием  не  выкорчевать, готовы  были  сразить
присутствующих своей нецензурной мощью. Но тут до капдва дошло, что причиной
этого уродства является заурядный творог, коим  радистки, желая стать краше,
измазали  свои  физиономии.  Для человека, столь  же  далекого до  понимания
женщины, как нам  до  луны,  это  было поистине  глобальное открытие.  Жизнь
провела Шкарубо  окольным путем, где  ему встретилась только  одна женщина -
Машкина мать. Эта  скоротечная встреча,  приотворившая самые темные закоулки
женской  натуры,  дала  ему   беспрецедентную  уверенность  в  том,  что  он
досконально  знает  суть  противоположного  пола. И вот  сейчас  эти  знания
пригодились.
 - Чем вы здесь занимаетесь?! - взревел Шкарубо.
 -  Служим,  -  с искренним  недоумением мартеновского  накала вскричали
женщины.
 Вольность обращения  с  вышестоящим шла из  невидения. Сними они с глаз
ватные  тампоны,  и температура кипения  упала бы до  точки замерзания. Писк
аппаратуры предотвратил пришествие ледникового периода.
 - Тихо! - вскричала та, что сидела.
 Не  открывая  глаз,  она  перебралась к  датчику  кода  Морзе,  вслепую
застучала по клавишам.
 - Мастер военного дела сержант Новикова, - с гордостью прокомментировал
ситуацию стоявший рядом майор.
 Все последующие объекты не стали для Шкарубо откровением. Он вламывался
в них  без  предупредительных звонков и стуков, срывал двери с петель ударом
крепкой  ноги.   После  одного  такого  удара,   когда  капдва  вломился  на
коммутатор,  его  взору предстала оголенная  по  пояс  Ева,  демонстрирующая
телефонисткам бюстгальтер из чемодана голландского происхождения.
 - Снять,  снять немедленно! -  завопил доведенный  до  приступа  ярости
Шкарубо.
 Адмиральша  Ева, никогда  прежде не слышавшая  такого свирепого залпа в
свой  адрес,  аж  присела.  Послушно,  трясущимися  руками  она  расстегнула
бюстгальтер, и ее  огромная  грудь  заколыхалась. От этого дуновения Шкарубо
несколько пришел в себя и тихо, перекатывая желваки, приказал:
 - Грудь на место. Немедленно снять с вахты.
 Еще никогда в жизни атеист Шкарубо не был так близок к Богу, изгнавшему
Еву из рая.
 После построения Наташка,  естественно, оказалась в отстающих. Командир
собрал  всех женщин  в красном уголке. Оправившись от первого потрясения, он
решил  поговорить с  личным составом по-хорошему,  все-таки  командир - отец
солдату,  даже если этот солдат помадит губы и  боится мышей. Других-то  все
равно нет.
 - Прежде всего вы - военнослужащие и только потом - женщины.
 Шкарубо старался довести эту мысль самым убедительным, ровным тоном, на
какой  только  был  способен.  Он  даже  представил  себя  на  месте  врача,
поставившего пациенту страшный диагноз: "Извините, дорогая женщина, но вы не
женщина".
 На удивление, перемена участи не вызвала обмороков, пятьдесят пар  глаз
спокойно пялились на него. Даже эта рыжая, подперев голову  руками, смотрела
вполне дружелюбно. Что  ни говори, а Бог  не Ерошка, видит  немножко, не зря
провокаторшу выкрасили в такой заметный цвет, чтобы всегда на глазах.
 Шкарубо перевел дух и продолжал:
 - Поэтому извольте служить.  С завтрашнего дня все  обязаны прибывать в
расположение части в форме. В восемь ноль-ноль определяю построение и подъем
флага, по понедельникам - строевая подготовка, по вторникам  - политзанятия,
по  средам  - спецподготовка, по  четвергам - физподготовка,  по пятницам  -
изучение устава. Вопросы есть?
 Вопросов не было, женщины заметно расслабились, особо нетерпеливые даже
привставали,  намекая  командиру, что пора бы и  по домам;  хоть  в выходной
имеют они право  на жизнь, более соответствующую  их половой принадлежности?
Шкарубо был с этим абсолютно согласен, он даже жалел, что столь немилосердно
оторвал  женщин от домашнего очага. Жизнь такова, какова  она есть, и больше
никакова.
 Не успел компьютер отстучать  точку в предыдущем предложении, а Шкарубо
уже  не  жалел, что призвал военнослужащих служить. За этот промежуток,  что
образовался между фразами, с  первого  ряда успела подняться Наташка; встала
она  как-то  лениво,  вроде  и  придраться не  к чему,  но определенно не по
уставу. Одна радость - представилась:
 - Прапорщик Киселева.
 И когда она без  всякого смущения вперила в него  наглые глаза, Шкарубо
всем своим солдафонским нутром почувствовал, что будет подвох.
 - Слушаю вас.
 -  Товарищ  командир,  завтра  только  понедельник,  -  пропела  Наташа
бархатным голосом.
 Шкарубо кивнул: верно, понедельник.
 -  Устав мы начнем изучать в пятницу, - продолжала она, теребя локон. -
Подскажите  авансом, как честь отдавать. Вдруг с вами  встречусь или  с  кем
другим из командного состава.
 Правильные вещи спрашивает прапорщик Киселева, о службе печется, как не
подсказать.
 - Ваш вопрос понял. Глава третья общевойскового устава.
 Шкарубо даже вышел из-за стола, чтобы наглядно проиллюстрировать третью
главу общевойскового устава.
 -  Необходимо  за  три-четыре  шага   до  начальника,  одновременно   с
постановкой ноги на землю, повернуть голову в его сторону и приложить правую
руку к головному убору, левую руку держать неподвижно у бедра.
 На последних словах Шкарубо сделал ногой  выпад вперед, приложил руку к
виску и бросил вопросительный взгляд в Наташину сторону.
 - Понятно?
 -  Товарищ  командир,  вы  думаете, у  нас получится?  -  спросила она,
покусывая рыжую прядь.
 - Конечно, так все честь отдают, - сохраняя по  инерции  уставную позу,
ответил Шкарубо.
 Потом  он вспомнит, как  эта рыжая стрельнула глазами в глубину зала  и
чей-то визгливый голос, так и оставшийся неопознанным, истерично завопил:
 - Сомневаюсь я, товарищ командир! Уж сколько раз и руку к голове и ногу
на землю, а все в девках.
 Как собака-ищейка, внезапно потерявшая след, он рыскал глазами по залу,
но обнаружить  истеричку в возникшем словно  черт из табакерки  бедламе было
невозможно.  Отовсюду,  с  каждой  пяди красного  уголка,  на все  голоса  и
интонации сыпались наипротивнейшие реплики:
 - В такой позиции разве чести лишишься?
 - Неудобно.
 Только теперь до Шкарубо дошло,  что он по-прежнему стоит в заданной им
же самим позиции: ноги на ширине шага, рука - у виска.
 - Зато по уставу, - констатировала Наталия.
 От  ее  слов, прозвучавших негромко, без надрыва,  все  стихли  как  по
команде.  Можно ли  за  один день смертельно возненавидеть  человека? Можно,
потому что Шкарубо так возненавидел Наташку.

 Вернулась Наталия с общего сбора явно не в себе. Жизнь  не казалась  ей
медом,  а  командир виделся ей козлом. Теперь она была уверена на все сто  в
его рогатом происхождении.
 - Только обманутые мужики могут  так изгаляться над бабами,  - говорила
она, скидывая с вешалок свои платья в огромную сумку.
 - Что ты делаешь? - спросила я.
 - Они мне больше не понадобятся. - Она пнула сумку ногой.
 - Между прочим, я больше  не женщина. Варвара, ты  не боишься спать  со
мной в одной комнате? - раздался мужской голос.
 От неожиданности, что мы не одни  и где-то  в комнате притаился мужик с
рычащим басом, со мной чуть не случился эпилептический припадок. На открытой
ладони подруга протянула мне черный кругляш.
 - Не тухни, это модулятор голоса.
 Я взяла у нее модулятор.
 - Откуда он у тебя?
 -  Жора  забыл.  Если повернуть  вот  эту  пимпочку  и нажать  вот  эту
кнопочку, можно говорить любыми голосами.
 Я повернула пимпочку, нажала кнопочку и поднесла модулятор ко рту.
 -  Уйди,  дура,  - вместо меня  сказал  голос  какого-то  инопланетного
создания. - Счас как врежу.
 - Вот видишь, - печально развела руками Наташка.  - А  будь я девушкой,
ты бы  не посмела меня бить. Что, так  заметны  необратимые перемены? Ладно,
гони  модулятор,  это тебе  не  игрушка, надо вернуть Жоре.  А то он чуть не
плакал,  обнаружив  пропажу.  Хорошо, у  одного из нашей  семьи, - потрепала
Наталия Малыша, - собачий нюх, вытащил откуда-то.
 Освободив пространство шкафа до первозданной пустоты, она крикнула мне:
 - Собирайся, пойдем на вещевой склад. Со мной теперь не страшно бродить
по темным переулкам.

 Вале  Скомороховой   было   счастье.   Свершилось!  Заввещь  более   не
чувствовала  себя  последней  в табели  о рангах,  напротив,  теперь  она  в
правофланговых.  На складе толпилась очередь, и  даже Бибигонша заняла в ней
свое место. Мы с Наташкой, как всегда, последние.
 -   Киселева,  иди  сюда,   -   споро  выкидывая  на   прилавок  вороха
обмундирования, крикнула Скоморохова, - вне очереди обилечу.
 - Не тороплюсь, - противилась Наташа.
 Стоявшая впереди нас телефонистка Титова заулыбалась, увидев меня.
 - Варюха, присоединяйся. Сейчас нарядим, будешь как куколка.
 - Она будет как солдатик, оловянный, - через плечо пробасила Бибигонша.
Впервые я услышала от нее что-то разумное.
 - Спасибо, меня здесь нет, - ответила я своей бывшей подчиненной.
 - Она вовремя смылась, - угрюмо сказала Наташа.

 Склад опустел,  мы с Наташкой, словно две несчастные сиротки, стояли  у
прилавка,   без  всякого   удовольствия  глядя  на  казенные   дары,   щедро
выкладываемые Скомороховой.
 - Бюстгальтер - две штуки, рубашка повседневная - три штуки, парадная -
две  штуки,  чулки  - две пары. - Сверяя  одежду по  накладной,  Скоморохова
бегала меж стеллажей.
 - Что есть чюльки? - на иностранный манер задала вопрос Наташка.
 - Чюльки есть недоношьенный кальготка, - развила я диалог.
 - Это вы на каком? - бросила на бегу Скоморохова.
 Мы с Наталией сначала  не поняли, о чем она спрашивает. Переглянулись в
недоумении, потом до нас дошло, и  мы чуть не рухнули от внезапного приступа
веселья,  прямо  здесь, у  прилавка,  на  котором возвышалась груда  одежды.
Скоморохова смотрела на нас как на убогих, с большим состраданием.
 -  Семен Семеныч,  ты  что,  африканского  не  знаешь?  -  отдышавшись,
спросила Наташка.
 В ответ Скоморохова опустилась с тыльной  стороны  прилавка. Обиделась,
что ли? Была Скоморохова.  Так  хорошо, так ладно  раздавала то, что следует
носить,  и вот тебе - нет Скомороховой, только мышиный шорох с  той стороны.
Мы уже думали, что  она сгинула где-то там, за высоким прилавком, так  долго
ее не было, так долго, невидимые, шуршали мыши.
 - Ау, товарищ прапорщик! - приставив руки ко рту, крикнула я.
 - Ау! - вторила мне Наташка.
 И  когда  мы  совсем отчаялись,  решив, что Скоморохова  окончательно и
бесповоротно  заблудилась в вещевых дебрях,  среди  гюйсов, погон, кителей и
шинелей, она показалась на поверхности прилавка,  сжимая в руке,  как  знамя
победы, что-то розовое. Развернула  это розовое, рукой аккуратно распластала
каждую складочку. Панталоны. Форменные. Розовые. Они приятно ласкали глаз.
 -  Вот,  -  не  без  гордости  сказала запыхавшаяся  Валентина, - бери,
Киселева, себе берегла.
 О! Я едва не подпрыгнула от таких  откровений; значит,  все-таки  они у
нее под юбкой,  более того, не стандартные голубые, через которые прошли все
женщины-военнослужащие, а розовые. Тоже творчество.
 - Нет, - упрямо  сказала Наталия, проявив  таки глубинный сепаратизм по
отношению к Скомороховой и ее розовым панталонам, - хочу голубые.
 - Почему? - не поняла та.  Ее наивная  уверенность в щедрости дара была
потрясающей.
 - К лицу они мне, - пояснила Наташка.
 Мы вышли из склада нагруженные, прижимая к груди вороха одежды. Наташка
доверила мне нести самое дорогое. Синие панталоны.
 -  Пожалуйста, не умирай, или  мне придется  тоже, ты, конечно, сразу в
рай, -  завопили  мы  не потому, что  душа пела, а  больше  по  соображениям
безопасности.  Темнело, на  узкой  дороге,  в тумане осадков, мы были лишены
возможности  смотреть под  ноги  и  могли  не  заметить  встречного.  А  так
встречный услышит в снежной  пыли про сладкие апельсины и уйдет с  пути. Все
действительно уступали нам дорогу и шли дальше горланя.
 Ключ у этой загадки скрипичный - Муза Пегасовна, руководитель хора Дома
офицеров. В нем поют все  женщины гарнизона, а принимает их в свой коллектив
Муза Пегасовна только  при  условии  полного  знания текста  хита "Хочешь?".
Такая у старушки слабость - любимое музыкальное произведение. Благодаря Музе
Пегасовне это единственная песня, все слова которой я помню. Таких, как я, -
целый гарнизон. Лохматый пес  Малыш, поджидающий у ворот,  залаял  при нашем
приближении.
 - Вот видишь, -  сказала Наташка,  - меня  уже сейчас ни одна собака не
узнает.
 - Пока только одна, - уточнила я.

ШАХМАТЫ, БОТТИЧЕЛЛИ И КРИПТОГРАММА ДЬЯВОЛА

 Вечером мы с Наташей пошли в гости, хотя можно ли так говорить обо мне:
я  ведь и  так  в гостях. До дома пятнадцать минут лета,  но это при внятной
погоде, а сейчас  черт-те что: осадки,  сыплющиеся с неба, больше напоминают
отходы небесной канцелярии. Надо  заметить,  что понятие "гости" в гарнизоне
крайне размыто; ввиду скученности проживания и  наличия всего двух магазинов
гарнизонный люд  наносит друг другу регулярные визиты. Видимо, поэтому двери
у  нас нараспашку. Впрочем, как  души  и постели.  Весь  гарнизон  под одним
одеялом.
 Вы скажете, это разврат, а для нас -  жизнь, вполне обычная, только под
микроскопом, когда  все подробности шокируют до рези в глазах. Между прочим,
под микроскопом и безобидный муравей выглядит усатым чудовищем.
 Подумайте сами,  что  будет, если в  одной точке, ограниченной морем  и
сопками, поселить  элитный отряд здоровых молодых самцов и не менее  элитный
отряд   красавиц.  Девчонки   на  Руси  всегда   любили  военных,  красивых,
здоровенных. Даже самый  неказистый курсант, экипированный золотыми погонами
и  гордо  называющийся  военным моряком,  а  тем  паче  -  летчиком,  вправе
рассчитывать на взаимность красы Москвы или Питера.
 Стоит  добавить,  что  единение двух групп  населения,  разделенных  по
половому признаку, происходит при полном отсутствии натурального хозяйства и
других развлечений.  Чем  прикажете  заполнять  долгие полярные  ночи? Народ
развлекается собственными силами, а их, как, впрочем, и желания, в гарнизоне
всегда в избытке.

 Наши "гости" живут  недалеко, за порогом Наташкиной  квартиры, дверь  в
дверь.  Люся,  к которой  мы  намылились, моя одноклассница,  мы  дружим  со
второго класса.  Конечно, можно было бы заночевать  в нелетную погоду у нее,
но у Люси сейчас -  бурный сезон. Когда-то мы с ней жили  в большом портовом
городе, я бегала  на  танцы в военно-морское училище;  там на  сцене курсант
Сеня  лабал на  электрогитаре "Машину  времени".  Люся в те поры штудировала
медицину в медучилище, и мужчина интересовал ее только в контексте анатомии.
 Как-то, помню, в самый разгар вечера Сеня очень душевно напевал  "то ли
люди, то ли куклы...", вклиниваясь в толпу, как  быстроходный катер в волны.
В круг моих подружек  бесцеремонно влез  коренастый  корабельный  старшина с
четырьмя  лычками  на  рукаве.  Назвался  Федором.  Федор  показал на  Сеню,
взявшего самую душераздирающую ноту, на армянскую девушку Маринэ, сверкавшую
черными глазами из-за его спины, и объявил о готовности Сени жениться на мне
- немедля, прямо завтра.
 Маринэ   и   Федор   имели   к   предложенному   бракосочетанию   самое
непосредственное отношение: еще на первом курсе, пройдя курс молодого бойца,
Федор  и  Сеня  поклялись  жениться  в один день.  Как  назло, любовь  -  не
эпидемия;  признаки любовной  лихорадки  в  той запущенной стадии,  когда от
невозможности быть  с любимой и до летального исхода недалеко,  обнаружились
только у Феди. В Сенином же сердце, сколько  он ни насиловал себя, была лишь
музыка. Тогда Сеня решил закрыть глаза на все, в том числе и на невесту, и в
незрячем виде шагнуть под венец.
 В  детстве  я  не  хотела  есть  суп, была  страшно  худой  при  полном
отсутствии  аппетита.  Бабушка считала меня дистрофиком,  каждый  обед - как
Бородино, а в  победителях  мой девственно пустой  желудок. Выстояв  длинные
очереди за дефицитными  апельсинами и сосисками, бабушка приглашала к  нам в
дом окрестную шпану. По ее замыслу, вид  жующих детей должен был вызвать  во
мне жевательные рефлексы. Замысел оказался провальным, апельсины с сосисками
-  в  минусе. После того как  мама сказала,  что будет  мочить меня  в супе,
опрокинув в качестве наглядного  примера полную тарелку куриной лапши на мою
голову,  я  вытребовала контрибуцию:  на  время  обеда завязывайте мне глаза
косынкой. Помогло: ешь и не видишь, что за гадость наполняет твою утробу.
 Мужская клятва - дело  святое, в  общем, я им подхожу. А впрочем, Федор
мог  подойти  и  не ко мне.  Одной Сенькиной  гитары было  достаточно, чтобы
сказать "да".  По  обалдевшим  лицам  девиц, ставших невольными  свидетелями
мыльной оперы, я осознала, что моя участь весьма завидна.
 Жестоко обманывать наивного в своей вере  зрителя мгновенной развязкой.
Я сказала  "нет". Просто так - во мне проснулся дух противоречия. Или в этот
момент в моей голове из  всех утвердительных и отрицательных слов - третьего
не дано - вертелось только "нет". К чему искать логику там,  где ее не может
быть, тем более в словах. Это же только слова.
 Бросив гитару на полуслове, Сеня спрыгнул со сцены прямо к моим ногам.
 - Почему "нет"?
 - Не люблю групповуху, - сказала я, и толпа отпала.
 В  первый  же  Сенин  отпуск, сразу после  свадьбы,  мы полетели  к его
родителям. Самолет был полон  курсантов,  один  из них,  Боря Чукин,  смачно
рассказывал скабрезные анекдоты. Как и  положено  воспитанной  девушке, я не
осталась безучастной к их пошлой тематике.
 -  Борис, неужели вы  думаете, что  при мне  можно  рассказывать  такие
анекдоты?
 Возможно,  я закатила  при этом глаза. Знал бы он, что этот анекдот  мы
травили еще в  десятом классе.  Борис  был типичным  представителем морского
офицерского корпуса,  примеривающим к себе дореволюционные традиции флота: с
доблестями,  подвигами, славой и чтоб  непременно прекрасная  дама,  дарящая
муки любви.
 - Варя, мне нужна такая невеста, как вы.
 Через  месяц Люся  оставила теорию и  перешла к практическому  изучению
мужской  анатомии. После  окончания  училища вместе  с  присвоением  первого
офицерского звания Сеня  и  Борис получили  назначение на  Северный флот,  в
дивизию   подводных  кораблей.  Очень  скоро  Сеня  уволился   из  армии,  а
капитан-лейтенант  Чукин  и сегодня в  строю. Он  служит  шифровальщиком  на
подводной лодке. Во время последнего похода Бориса обуяла тоска по Люсе.
 Поход был длинным, над ними - километры воды, над ними проплывают киты,
на такой глубине всякое может показаться. Борьке и показалось,  что его жена
- свет  в окошке. Стал  он всех в кают-компании