идетелем,  столь   обескураживающе   вежливым,   столь
абсолютно уравновешенным, а потому столь неудобным в общении.
   Тем временем Клейн проехал по  Баш-стрит,  свернул  в  район  Гоуф  и
остановил машину у одного из жилых домов. Он вошел в лифт,  поднялся  на
самый верхний этаж, вышел в коридор, разыскал дверь  с  табличкой  "Вера
Мэтьюс" и нажал на кнопку звонка.
   Внутри раздался какой-то шорох, однако дверь никто не открыл.
   Тогда Клейн постучал и через секунду-другую услышал  едва  различимые
звуки, какие обыкновенно возникают, когда человек на  цыпочках  идет  по
ковру.
   - Альма, это я, Терри, -  тихо  произнес  он.  Щелкнул  замок,  дверь
приоткрылась. Терри увидел знакомые тонкие, словно из мрамора выточенные
черты лица, пышные волосы цвета пшеничных  колосьев,  залитых  солнечным
светом, испуганно-настороженные серые глаза.
   - Как вы узнали, что я здесь? - Альма Рентон широко распахнула дверь,
потом, когда он прошел внутрь, осторожно закрыла ее.
   На этот вопрос  он  ответил  не  сразу,  а,  нежно  коснувшись  рукой
подбородка Альмы, приподнял ее голову так, чтобы  можно  было  заглянуть
прямо в глаза.
   - Излишняя суета, - объявил он, - вредней самой черной работы.
   Она нервно засмеялась и оттолкнула его.
   - Перестаньте, Терри, - сказала она, - знаете, у меня такое  чувство,
будто своим взглядом вы просвечиваете меня насквозь. Так как вы  узнали,
что я здесь?
   - Очень просто, - улыбнулся он.
   - Что значит очень просто? Никто на свете не знал, что я здесь.
   Подтянув рукава своего плаща вверх, он насмешливо сказал:
   - Смотрите, ни в руках, ни в рукавах у меня ничего нет. Не далее  как
на прошлой неделе вы вскользь упомянули, что Вера собирается  уехать  из
города и попросила вас присмотреть за ее растениями. Вот  я  и  подумал,
что Вера оставила вам ключ. Поскольку вас не нашли ни  в  одном  из  тех
мест, где вы обычно бываете, я предположил...
   - Ах вот в чем дело, - прервала его Альма.
   Терри печально покачал головой.
   - Фокусники не должны выдавать свои секреты. Если бы  я  сделал  вид,
будто умею читать  ваши  мысли,  вы  терпели  бы  меня  из  одного  лишь
благоговейного ужаса перед моей сверхъестественной способностью, а так я
просто незваный гость.
   - С вами опасно иметь дело, Терри, вы никогда ничего не забываете.  Я
очень сильно подозреваю, что привычка шутить - это маска, за которой  вы
скрываете свои истинные намерения.
   - Да нет, скорей уж так: попытка  притворяться,  будто  у  меня  есть
некие намерения.  Это  маска,  под  которой  я  скрываю  свою  беспечную
несерьезность. Чем вы сейчас заняты?
   Она помедлила мгновение, потом сказала:
   - Ничем. Правда, цветы тут поливаю, но разве это занятие?
   Однако она почему-то бросила  быстрый  взгляд  в  направлении  двери,
ведущей в рабочую комнату.
   Клейн достал из кармана  портсигар,  открыл  его  и  предложил  Альме
сигарету.
   - Интересно, куда вы отправились после того, как я  ушел  от  вас?  -
спросил он.
   - Никуда не отправилась,  в  постель  легла.  Вы,  что,  не  помните,
сколько времени было, или, может, думаете, я лунатик и брожу по ночам во
сне? - Она взяла сигарету.
   Терри покачал головой.
   -  Послушайте,  Альма,  по  природе  своей  вы   человек   серьезный,
обстоятельный, с развитым чувством ответственности.  Поэтому,  когда  вы
напускаете на себя эдакую ветреность, значит, что-то тут не так.
   - Что вы имеете в виду, Терри?
   - Всякий раз, когда вы хотите что-то утаить,  -  объяснил  он,  -  вы
невольно стараетесь подражать своей сестре, легкомысленной и ветреной, а
это совсем не соответствует вашему характеру.
   Она нахмурила брови.
   - Ничего я не пытаюсь утаить, Терри, просто время от времени  восстаю
против того, что волей или неволей являюсь  регулирующим  центром  нашей
маленькой семьи. Синтия никогда не утруждает себя тем, чтобы хоть иногда
всерьез задуматься  о  чем-то.  Напротив,  она  то  и  дело  попадает  в
переделки, и кому-то приходится выручать ее... А почему вы думаете,  что
я что-то скрываю, Терри?
   Она поднесла сигарету к губам. Он  чиркнул  спичкой  и  поднес  ее  к
сигарете. Когда Альма  подалась  вперед,  каждая  черточка  на  ее  лице
осветилась пламенем спички.
   - Окружной прокурор сказал мне, что вы не ночевали дома.
   Непроизвольно она чуть отпрянула назад, но тут же взяла себя в руки и
вновь наклонилась к спичке. Своей рукой она чуть  приподняла  его  руку,
чтобы удобней было прикурить, и он заметил, что пальцы  ее  холодны  как
лед.
   - Вы шутите, Терри, - проговорила она.
   Когда он с серьезным видом покачал головой, она торопливо добавила:
   - Я очень рано встаю, Терри.
   - В пять часов утра?
   Ее лицо залилось краской. Прежде чем она успела вымолвить  слово,  он
сказал:
   - Не думайте, что я чрезмерно  любознателен.  Дело  в  том,  что  эти
вопросы вам наверняка потом зададут в прокуратуре, так что хорошо  знать
их заранее.
   Она уже оправилась от удивления. Если она играет, подумал  Терри,  то
это у нее очень здорово получается.
   - Терри Клейн, - язвительно произнесла  она,  -  а  не  могли  бы  вы
сказать, почему это прокурор округа интересуется, где я провела ночь?
   Терри сделал глубокую затяжку и с важным видом сказал:
   -  Да,  забавный  парень  этот  прокурор.  У  него  такая   приятная,
располагающая улыбка, и, глядя на нее, расслабляешься, чувствуешь себя в
полной безопасности. Если он будет допрашивать вас, Альма, помните: чего
он  не  любит,  так  это  официальной  холодной  сдержанности.  Он   так
полагается на неотразимость  своей  улыбки,  что  когда  этот  прием  не
срабатывает, то начинает злиться и нервничать.
   - Он допрашивал вас, Терри?
   - Да, и весьма пристрастным образом.
   - О чем он спрашивал?
   - О вас и о Мандре.
   - О Мандре?
   - Да, о Джекобе Мандре. Знакомы с ним?
   - Нет, но слышала, - какой-то посредник в страховой компании, вы  его
имеете в виду?
   - Да. Этот Мандра - весьма загадочная личность: одни говорят, что  он
наполовину китаец, другие -  что  цыган.  Интересный  тип,  богатый,  но
ужасный пройдоха. Его убили сегодня ночью - часа в три.
   - Убили?! Терри кивнул.
   - А вы знали его, Терри?
   - Встречался. Он хотел, чтобы я  достал  ему  "слив-ган".  Я  мог  бы
отдать ему свой, но решил сначала познакомиться  с  ним  поближе,  ну  и
заглянул к нему как-то на чашку чая.
   - И решили не отдавать ему "слив-ган"? Он улыбнулся:
   - В таком духе и действуйте, Альма, у вас это отлично получается.  Вы
с прокурором задаете одни и те же вопросы.
   Она развернулась, сделала несколько шагов по  направлению  к  креслу.
Судя по выражению ее лица, она была явно озадачена.  Подойдя  к  креслу,
она с такой поспешностью  опустилась  в  него,  будто  ощутила  в  ногах
невероятную слабость.
   - Каким образом его убили? - спросила она.
   - Его убили  из  "слив-гана",  -  беззаботно-шутливым  тоном  ответил
Терри.
   - Терри!
   - О, это еще не все, Альма! Прокурор весь из себя такой таинственный,
прямо жуть берет. Вопросы  задает  самые  неожиданные,  делает  какие-то
туманные намеки. Да, вот еще, чуть не забыл, - про носовой платочек.
   - Какой платочек?
   - Обыкновенный платочек, в уголке вышита  буква  "Р",  духами  сильно
пахнет. Видели бы вы, какой у прокурора был вид, когда  он  показал  мне
этот платочек, - прямо как у трагического героя.
   Она отвела глаза.
   - Вы узнали платочек? - голос у нее был хриплый, напряженный.
   - Разумеется, нет. Сами знаете,  любой  платочек  состоит  из  такого
количества элементов, каждый из  которых  надо  опознавать  отдельно,  -
размер, материал, фактура, кайма, отделка...
   - Не валяйте дурака, Терри! Это был мой платок?
   - Этого я сказать не могу, но вот духи действительно  похожи  на  те,
которыми пользуется ваша сестра.
   - Синтия не знала Мандру, - уверенно сказала Альма.
   Терри взглянул на потолок и как бы между прочим произнес:
   - Когда я позвонил, вы были в халате, в котором обычно работаете?
   - Вы полагаете, для того, чтобы полить цветы, нужно надевать  рабочий
халат?
   Он кивнул.
   - Да хватит вам дурака валять!
   - У вас пальцы в краске. Она уставилась на свои руки.
   - То есть были в краске, когда я  позвонил,  но  вы,  похоже,  успели
вытереть их тряпкой, следы, однако, все же остались.
   Прежде чем до нее дошло, что он имеет в виду, Терри быстро направился
к двери  в  рабочую  комнату.  Альма  схватила  его  за  рукав,  пытаясь
остановить.
   - Нет! Нет! Терри! - вскрикнула она. - Не надо! Пожалуйста, не  надо!
Не заходите!
   Он уже нажимал на ручку  двери,  когда  она  повисла  на  нем.  Дверь
распахнулась, оба они потеряли  равновесие  и,  перелетев  через  порог,
оказались в рабочей комнате.
   Сквозь  матовое  стекло  окна  огромных  размеров  в  комнату  лились
солнечные лучи, наполняя ее ровным, мягким светом. На стенах тут  и  там
висели картины, в центре комнаты  стоял  мольберт,  укрепленный  на  нем
холст был завешен куском черной  материи.  На  столе  лежали  палитра  и
кисти. Через спинку стула был перекинут рабочий халат.
   Терри, которому первым удалось  восстановить  равновесие,  решительно
отстранил от себя Альму, рванулся к холсту и сдернул с него материю.
   То, что он увидел, поразило его: с  холста  размером  три  на  два  с
половиной фута на него смотрели холодные, насмешливые глаза мужчины.
   Лицо у него было из тех, на которые достаточно  взглянуть  лишь  раз,
чтобы уже никогда не забыть. Мастерство, с которым был выполнен портрет,
подчеркивало эту особенность.
   Фон на портрете был темным, почти черным. Из глубины, как бы возникая
из мрака, выступало лицо, черты которого были,  однако,  ярко  освещены.
Это смуглое лицо странным образом сочетало в  себе  глумливый  цинизм  и
страстное томление по чему-то ушедшему, навсегда потерянному.  Явственно
можно было различить длинный с горбинкой  нос,  тонкие,  искривленные  в
злобной усмешке губы, но главное, на чем невольно задерживался взгляд, -
глаза: серебристо-зеленые, горевшие сумрачно, подробно кораллам у берега
далекого тропического острова.
   Терри Клейн критически разглядывал картину.
   - Чудесный портрет, - сказал он. - А говорили, что не знаете Мандру.
   Она вцепилась ему в плечо обеими руками. Не отводя глаз от  портрета,
Клейн похвалил:
   - Здорово он у вас вышел, Альма. Здорово, ничего не скажешь. А  когда
это вы успели написать?
   В глазах ее промелькнуло выражение беспомощности.
   - Терри, пожалуйста... - умоляюще произнесла она.
   - Что "пожалуйста"?
   - Пожалуйста, не надо.
   - Что "не надо"?
   - Не расспрашивайте меня об этом.
   - Коль уж я попал в эту переделку, я вправе ожидать  от  вас  помощи,
тем более что это только начало. Боюсь, что нам в любом случае  придется
действовать сообща. Поэтому мне не хотелось  бы  ходить  в  потемках,  я
должен чувствовать под ногами твердую почву.
   Она плотно сжала губы, давая тем самым понять, что не проронит больше
ни слова.
   - Давно вы здесь, в мастерской? - поинтересовался он.
   Она покачала головой.
   - Так давно вы здесь? - повторил он свой вопрос. В комнате воцарилась
тягостная тишина, наконец Альма не выдержала и заговорила:
   - Приблизительно с четырех часов  утра...  О  Терри,  пожалуйста,  не
заставляйте меня рассказывать все. Конечно,  вы  можете  заставить  меня
говорить, мы оба знаем это. Вы всегда обладали такой властью надо мной!
   Вы можете заставить меня сделать все, что угодно. Я  ничего  не  могу
утаить от вас и никогда не  могла.  До  вашей  поездки  в  Китай...  той
ночью... - голос ее сорвался, и она вновь замолчала.
   - Вы только расскажите мне  обо  всем,  Альма,  и  я  постараюсь  вам
помочь, - ласково попросил он.
   - Нет, нет! Вы не должны ничего знать, я не хочу, чтобы вы имели хоть
какое-то отношение к этому делу, ради Бога, Терри!
   - Но я уже имею это самое отношение!
   - Да нет же! Вас всего-навсего допросили.  Это  ведь  еще  ничего  не
значит. Обещайте мне, что сядете в самолет и улетите из города.
   - Это мне не поможет, Альма. Наоборот, только усугубит мое положение.
К тому же я не хочу бросать вас в беде. Поэтому лучше расскажите мне все
по порядку, не бойтесь. Ведь Мандру убили не вы?
   - Конечно не я.
   - А вы знаете, кто?
   - Нет, - с отчаянием в голосе произнесла  она,  -  конечно  нет...  О
Терри, вы так нужны мне! Почему так получается, что я  никогда  не  могу
прибегнуть к вашей помощи именно  тогда,  когда  она  нужна  мне  больше
всего!
   Она прижалась к нему, как ребенок, который от страха  перед  темнотой
прижимается к матери. Он нежно обнял ее.
   - Альма, успокойтесь, ну не надо так дрожать. Расскажите, в чем дело,
и я помогу вам.
   Она молчала. Голову  она  положила  ему  на  грудь,  пальцами  крепко
вцепилась в плечи. Потом вдруг отпрянула от него и рассмеялась. В  смехе
ее слышалась какая-то горечь, но глаза смотрели дерзко, с вызовом.
   - Нет, Терри, вы не поможете мне, и на этом точка.
   - Да нет же, помогу!
   - А я говорю - не поможете!
   Он снова прижал ее к себе, она приподнялась  на  носках  и  дрожащими
губами потянулась к его губам, потом вдруг оттолкнула его от себя.
   - Расскажите мне об этой штуке, - кивком он указал на портрет.
   - Нет.
   - Послушайте, Альма, вы что, пытаетесь выгородить Джорджа Леверинга?
   Терри, я не стану разговаривать с вами на эту тему. Больше вы от меня
ни слова не добьетесь.
   Он задумчиво посмотрел на картину и хмуро заметил:
   - Ладно, Альма. Может, так оно и лучше. Но  имейте  в  виду:  я  хочу
разобраться в этой истории и я помогу вам.  Может,  действительно  будет
лучше, если я не узнаю от вас ни одного  факта,  так  как,  если  бы  вы
сообщили мне хоть один, это связало бы мне руки. Но запомните, Альма,  я
помогу лишь вам, и только вам одной. И если  вы  попытаетесь  выгородить
кого-то или взять на себя чью-либо вину, я все равно об этом узнаю. Я не
допущу, чтобы  вы  за  кого-то  расплачивались,  не  важно  за  кого  за
Леверинга, Синтию или еще кого-нибудь.
   Он вышел из рабочей комнаты в гостиную и, взяв с кресла  свою  шляпу,
надел ее.
   - Терри! - крикнула она, когда он уже собирался выйти из квартиры.  -
О, Терри, если бы вы только могли понять, если бы вы только знали...
   - Не переживайте, - хмуро прервал он ее, - может, чего-то и не пойму,
но уверяю вас, все, что нужно, я узнаю. И уж тогда сполна рассчитаюсь  с
тем, кто сейчас водит вас за нос.
   Она стояла и смотрела на него, и глаза ее были полны  тоски  и  боли.
Терри вышел из квартиры и аккуратно закрыл за собой дверь.
   Сразу за туннелем Стоктон-стрит  органично  вливается  в  район,  где
столько китайского, что кажется: здесь правит Дракон.
   Китайские  антикварные  магазины,  в   роскошных   витринах   которых
специально для туристов выставлены  самые  разнообразные,  самые  редкие
предметы  восточного  искусства.  Тут  же,  рядом   с   этими   богатыми
магазинами, располагаются многочисленные лавки, в которых  можно  купить
все, что необходимо китайцу  для  жизни:  редкие  лекарства  с  Востока;
отростки оленьих рогов, употребляемые для поддержания силы  и  смелости;
корни женьшеня для восстановления крови. Прямо на тротуаре стоят лотки с
цукатами, креветками и какими-то особенными, темно-коричневыми, похожими
на кусочки кленового сахара, сушеными морскими ушками.
   За этими роскошными магазинами с ярко освещенными витринами  теснятся
дома,  в  которых,  подобно  пчелам  в  ульях,  живут   китайцы.   Когда
представители  одного  народа,  привыкшие  к  городам,  где   так   мало
свободного  пространства,  где  жить  приходится  в  такой   невероятной
тесноте,  не  мешающей  им,  однако,   чувствовать   себя   счастливыми,
оказываются в новых условиях, не похожих на прежние, непреодолимая  сила
привычки  вновь  соединяет  их  вместе,   заставляя   жить   в   тесном,
неразделимом сообществе.
   Здесь, где редко можно встретить человека с белой кожей, в этих домах
с невзрачными, обшарпанными подъездами, с узкими лестничными  пролетами,
с длинными коридорами, по обеим сторонам  которых  столько  дверей,  что
кажется, будто это - одна  огромная  квартира  со  спальнями,  детскими,
гостиной, кабинетами, кухней и так  далее,  на  самом  же  деле  в  этой
гармоничной перенаселенности, непостижимой для ума  западного  человека,
живет множество китайских семей.
   Терри Клейн вошел в тускло освещенный подъезд, поднялся по лестнице с
перилами,  отполированными  до  медного  блеска  частым   прикосновением
человеческих ладоней, и направился к располагающейся  в  конце  коридора
двери, выглядевшей грязней и обшарпанней, чем все остальные. Открыв  эту
дверь, он увидел перед собой другую - массивную,  из  дорогого  тикового
дерева.
   Терри  нажал  на  кнопку  звонка.  Ждать  пришлось   недолго.   Дверь
отворилась,  и  перед  Терри  предстал  слуга-китаец   с   изборожденным
морщинами лицом. Глаза его были лишены всякого выражения;  он  скользнул
взглядом по Терри и пропустил его внутрь.
   Клейн  вошел  в  крохотную  прихожую,  обогнул  ширму  и  оказался  в
гостиной, пол которой был покрыт роскошным пушистым ковром.
   Чу Ки был человеком суеверным, он ни в коем случае  не  допустил  бы,
чтобы двери комнат его квартиры располагались на одной  линии  с  окнами
или друг против друга. Чу Ки не случайно поставил ширму у самого входа в
гостиную:  всякому  китайцу  известно,  что   те   беспризорные,   всеми
отвергаемые  души  умерших,  которых  на  Востоке  называют  "Бездомными
Привидениями" и которым за земные грехи  судьбой  назначено  блуждать  в
сумерках потусторонней жизни, могут передвигаться лишь по прямой  линии.
Эти привидения не могут пересекать  зигзагообразные  мостики,  не  могут
перешагнуть через специально оставленное в темном  коридоре  бревно,  не
могут обогнуть они, естественно, и ширму.
   В логике  Чу  Ки  отказать  было  нельзя;  он  прекрасно  понимал  те
аргументы, которые  его  западные  знакомые  выдвигали,  чтобы  доказать
несостоятельность подобных предрассудков, и тем не менее он ни на шаг не
отступал от освященных веками, испытанных мер предосторожности.
   Как только Терри вступил в  гостиную,  Чу  Ки  снял  большие  очки  в
роговой оправе - тем самым он показал, что  разница  в  годах  не  имеет
никакого значения, что он считает Терри равным себе и высоко  ценит  его
ум.
   Терри сложил ладони на китайский манер и учтиво поклонился.
   - Как солнечные лучи греют умирающие  листья  осени,  так  вы  дарите
новую жизнь моему сердцу, - произнес Чу Ки на кантонском диалекте.
   - Это я пришел насладиться солнечным светом вашей великой мудрости, -
на том же диалекте ответил ему Терри.
   Чу Ки вежливым жестом указал на  кресло,  предназначенное  для  самых
почетных гостей. Если бы Терри не был стеснен временем и  мог  следовать
всем правилам китайского этикета, он бы принялся убеждать  хозяина,  что
недостоин занять столь почетное место, сделал  бы  вид,  что  собирается
сесть в другое кресло,  и  предоставил  тем  самым  хозяину  возможность
произнести лестную для гостя пространную речь. Но  Терри  очень  спешил,
ему было не до тонкостей китайского этикета, однако, чтобы не показаться
бестактным и не обидеть Чу  Ки,  он  заговорил  на  английском  и  сразу
перешел к сути дела.
   - Где Соу Ха? - спросил он.
   Чу Ки ударил в гонг. Резная панель в стене сбоку  от  Терри  бесшумно
отодвинулась в сторону, и в комнату вошел старик слуга.  Его  лицо  было
совершенно бесстрастным. Чу Ки  произнес  имя  дочери.  Слуга  удалился.
Несколько секунд спустя открылась другая дверь.
   В Китае отец дает дочери имя, которое соответствует его представлению
о ней. Сочетание слов  "Соу  Ха"  в  неуклюжем,  крайне  приблизительном
переводе с китайского означает Вышитое Сияние.
   Как только в комнату вошла девушка, Терри поднялся с кресла. Она была
хрупкой и изящной, как лепесток ло