щее -
такое же, как у пятидесяти моих однокурсников. Клер тогда писала  диплом
по  политическим  наукам  в  университете.  Одно  время   ее   дед   был
губернатором  штата  Род-Айленд,  у  семьи  на   протяжении   нескольких
поколений складывались хорошие связи.
   Как и во многих других крупных фирмах, в "Дрейк энд Суини" к  новичку
в течение первого года относились скорее как к новобранцу. Шесть дней  в
неделю я просиживал за столом по пятнадцать часов в день, и  с  Клер  мы
виделись только по воскресеньям.  Вечером  я  возвращался  в  офис.  Нам
казалось, что, поженившись, мы сможем больше времени Уделять друг другу.
Во всяком случае, хотя бы спать будем месте. Спали  мы  действительно  в
одной постели, однако это было почти все, что мы делали сообща.
   Пышное бракосочетание, коротенький медовый месяц.
   Едва первые восторги улеглись, я вновь стал девяносто часов в  неделю
проводить за рабочим столом. В течение трех  месяцев  супружеской  жизни
восемнадцать дней прошли впустую, без всякого секса. Клер вела счет.
   Год она держалась молодцом,  но  потом  устала  от  недостатка  моего
внимания. Я сочувствовал ей. Но в фирме не было принято,  чтобы  молодые
сотрудники  начинали  карьеру  с  жалоб.  В   среднем   из   выпускников
юридического факультета компаньонами фирмы становятся процентов  десять,
конкуренция среди коллег беспощадна.  Еще  бы,  ведь  счастливчика  ждет
награда - по меньшей  мере  миллион  долларов  в  год.  Подбивка  счетов
гораздо важнее, чем семейная жизнь, так что разводы в нашей среде  давно
стали обычным явлением. У меня и мысли не мелькало обратиться к Рудольфу
с просьбой хоть как-то уменьшить нагрузку.
   Второй год оказался еще менее романтичным. Пошли ссоры. Клер окончила
учебу, получила  отвратительную  должность  в  министерстве  торговли  и
постепенно превратилась в глубоко несчастного  человека.  Я  не  мог  не
заметить этого.
   Я проработал в фирме четыре  года,  когда  ко  мне  начали  поступать
завуалированные предложения о компаньонстве.
   Мои молодые сослуживцы ловили подобные намеки и анализировали их.  По
общему мнению, я уверенно шел лидером гонки. Но  для  успеха  необходимо
было приложить больше усилий.
   Клер поступила в медицинскую школу.  Ей  надоело  сидеть  дома  перед
экраном телевизора, и она решила, по моему примеру, заняться карьерой. Я
приветствовал идею, снимавшую с меня значительную долю вины перед Клер.
   Довольно скоро выяснилось, что Клер проводит дома меньше времени, чем
я. Мы оба превращались в бездумных трудоголиков. Перестав ссориться,  мы
попросту медленно дрейфовали в разные стороны. У нее были свои друзья  и
интересы, у меня - свои. К счастью, нам удалось избежать повторения себя
в потомстве.
   Мне было жаль, что все складывается таким образом.
   Мы же когда-то любили друг друга, и мы же позволили нашей любви уйти.
   В темной квартире впервые за эти годы я почувствовал,  насколько  мне
не хватает Клер.  После  того  как  посмотришь  в  глаза  смерти,  тянет
выговориться. И хочется, чтобы кто-то погладил тебя  по  плечу,  сказал,
что ему без тебя плохо, - хочется быть нужным.
   Я зажег свет, плеснул в стакан водки, бросил лед и уселся  на  диван.
Задымил сигаретой. Мысленно переключился на те шесть часов, что провел в
обществе Мистера.
   Ее шаги на лестнице я услышал после второй порции водки.
   - Майкл, - донеслось с порога.
   Я молча выпустил дым. Клер прошла в комнату и, увидев меня, замерла.
   - С тобой все нормально? - В голосе прозвучала непритворная тревога.
   - Да, - негромко ответил я.
   Оставив сумочку и пальто на полу, Клер сделала шаг и склонилась  надо
мной.
   - Где ты была?
   - В госпитале.
   - Ну разумеется. - Я отхлебнул из стакана. - А у меня  денек  выдался
тяжелым.
   - Знаю, Майкл.
   - Правда?
   - Знаю.
   - Тогда где ты была?
   - В госпитале.
   - Шесть часов меня и еще восемь человек держал на мушке психопат.  Их
близкие примчались тотчас, потому что их это взволновало.  Нам  повезло,
нас освободили, и что? Домой меня привезла секретарша!
   - Я не могла подъехать.
   - Ну разумеется! Как я не догадался?
   Клер опустилась в стоявшее напротив меня кресло.
   Мы сидели и смотрели друг другу в глаза.
   - Нам запретили покидать госпиталь, - ледяным тоном отчеканила она. -
Сообщили о ситуации с заложниками, сказали, что могут быть раненые.  Это
общепринятая практика: они предупреждают врачей, и те ждут.
   Подыскивая слова для  достойного  ответа,  я  еще  раз  приложился  к
стакану.
   - У тебя в офисе я все равно оказалась бы бесполезной.
   Я дежурила в госпитале.
   - Ты звонила?
   - Пыталась. Но телефоны у вас были отключены. Дозвонилась до полиции,
и там мне подробно объяснили, что происходит.
   - Все закончилось два часа назад. Где ты находилась все это время?
   - В прозекторской. Хирурги не смогли спасти мальчика,  попавшего  под
машину.
   - Прости.
   Я никогда не мог понять, как врачам удается сохранять  самообладание,
ежедневно имея дело с людскими  муками  и  смертью.  Мистер  был  вторым
мертвецом, которого мне довелось увидеть.
   - И ты меня.
   Она отправилась на кухню и через минуту вернулась со  стаканом  вина.
Некоторое время мы сидели молча. От общения оба давно отвыкли,  так  что
оно давалось с трудом.
   - Хочешь поговорить? - спросила она.
   - Нет. Не сейчас.
   Мне и вправду не хотелось. После пилюли и спиртного  дыхание  у  меня
стало прерывистым и частым. Я вдруг вспомнил, как спокойно и  безмятежно
держался  опоясанный  динамитными  шашками  Мистер  даже  тогда,   когда
размахивал пистолетом. Вот уж кого молчание нисколько не тяготило.
   Молчание - единственное, что мне сейчас требовалось.
   Говорить я буду завтра.
 
Глава 4 
 
   Я проспал до четырех утра. Очнулся от мерзкой вони. Так  пахли  мозги
Мистера, брызнувшие на меня дождем. В полной темноте я не  сразу  понял,
где нахожусь, и чуть не сошел с ума,  протирая  глаза  и  прочищая  нос.
Сбоку кто-то заворочался - Клер, оказывается, спала рядом в кресле.
   - Успокойся, - мягко сказала она,  коснувшись  моего  плеча.  -  Тебе
приснился дурной сон.
   - Принеси, пожалуйста, воды.
   Я рассказал Клер все, что был в состоянии вспомнить.
   Она одной рукой ласково поглаживала  мне  колено,  в  другой  держала
стакан с водой и внимательно слушала, вставляя замечания. На  протяжении
последних лет не часто нам приходилось столь доверительно беседовать.
   Клер нужно было к семи в госпиталь. Приготовленный вместе  завтрак  -
жареный бекон с хрустящими вафлями мы  съели,  сидя  у  кухонной  стойки
перед телевизором. Шестичасовой выпуск новостей начался  с  сообщения  о
взятии заложников. В кадрах мелькали окна  моего  офиса,  собравшаяся  у
входа  толпа.  Вертолет,  чей  рокот  мы   слышали   в   конференц-зале,
принадлежал  телекомпании.  Оператору  удалось  крупным   планом   снять
Мистера, когда тот на несколько секунд раздвинул створки  жалюзи,  чтобы
глянуть вниз.
   Выяснилось, что Мистера звали Девон Харди, ему  стукнуло  сорок  пять
лет, он был ветераном вьетнамской войны и не в первый раз нарушал закон.
На экране появился фотоснимок из полицейского  архива,  сделанный  сразу
после ареста Харди за кражу со взломом. Мне  показалось,  что  Мистер  и
показанный мужчина - абсолютно разные люди: у того, что  на  фотографии,
не было ни бороды, ни очков, и на  вид  он  выглядел  моложе.  Из  досье
следовало, что Харди - бездомный,  давно  подсевший  на  дурь.  Что  его
подтолкнуло к наркотикам, неизвестно. Родственников,  если  они  у  него
были, конечно, судьба Харди не интересовала.
   Никаких  комментариев  от  нашей  фирмы  не  поступило,  происшествие
по-прежнему представлялось загадкой.
   Последовавший за репортажем метеопрогноз обещал сильный  снегопад  во
второй половине дня. Для середины февраля (сегодня двенадцатое)  в  этом
не было ничего странного.
   Клер довезла меня до офиса, и я ничуть  не  удивился,  обнаружив  без
четверти семь утра свой оставленный на  стоянке  "лексус"  среди  прочих
машин. Парковка никогда не  пустовала  -  кое-кто  из  наших  даже  ночи
проводил в кабинете.
   Я обещал жене позвонить около полудня,  может  быть,  удастся  вместе
пообедать на территории госпиталя. Клер порекомендовала мне расслабиться
и ничего не принимать близко к сердцу.
   Интересно, чем мне заняться? Писать на диване,  глотая  таблетки?  Мы
сошлись на том, что выходной мне не помешает, а  уж  потом  можно  будет
вернуться в привычный ритм будней.
   Поприветствовав двух весьма настороженных охранников в  вестибюле,  я
прошел к лифтам. Три кабины из четырех были свободны,  я  выбрал  ту,  в
которой вчера поднялся на этаж вместе с Мистером. Время  замедлило  бег.
Пространство заполнил рой вопросительных знаков. Почему он  решил  зайти
именно к нам? Где находился до этого? Куда  смотрели  охранники,  обычно
стоящие перед дверями? Что заставило его остановить  выбор  на  мне?  За
день через вестибюль проходят  сотни  юристов.  Почему  ему  приглянулся
шестой этаж?
   Вообще, что он хотел? Трудно поверить, будто Девон Харди  сознательно
поставил на карту собственную  жизнь  или  опоясал  себя  взрывчаткой  с
единственной целью поиздеваться  над  скупостью  состоятельных  юристов.
Наверняка можно было найти людей и побогаче нас. Даже более жадных.
   Его вопрос о "выселителях" так и  остался  без  ответа.  Но  вряд  ли
надолго.
   Лифт остановился, я вышел - на сей раз за  мной  никто  не  следовал.
Мадам Девье еще спала: этаж был погружен в тишину.  Я  задержался  у  ее
стола, вглядываясь в двери конференц-зала. Медленно распахнул  ближайшую
- ту, у которой стоял Амстед, когда пролетевшая мимо него пуля  разнесла
голову Мистера. Наконец глубоко вдохнул и включил верхний свет.
   В зале как будто ничего не  произошло.  Длинный  стол  Для  заседаний
стоял на  обычном  месте,  вокруг  аккуратно  были  расставлены  кресла.
Дорогой ковер, на котором нашел свою смерть Мистер,  поменяли  на  более
роскошный.  Стены  заново  покрасили.  Исчезла  дырка   в   потолке   от
просвистевшей над головой Рафтера пули.
   Руководство  фирмы  не  пожалело  денег,  чтобы  в  спешном   порядке
ликвидировать  малейшие  следы  вчерашнего   на   редкость   неприятного
инцидента. Мало ли кому вздумается заглянуть сюда в течение дня!  Теперь
глазеть абсолютно не на что. Самому  любопытному  служащему  с  избытком
хватит минуты-другой для того, чтобы убедиться в этом. В наших  чертогах
нет и не может быть даже намека на беспорядок и панику.
   Все признаки разыгравшейся трагедии были хладнокровно уничтожены. Как
ни  печально,  пришлось  признать,  что  это  разумно.  Ведь  и  сам   я
принадлежал к белым богатеям.
   Тогда чего ждал? Мемориальной доски? Букетов роз от уличных приятелей
Мистера?
   Не знаю, чего я ждал. Но от запаха свежей краски меня замутило.
   Каждое утро на  одном  и  том  же  месте  рабочего  стола  я  находил
"Уолл-стрит джорнэл" и "Вашингтон пост". Одно время я  даже  помнил  имя
человека, приносившего мне газеты, но потом оно вылетело из  памяти.  На
первой странице "Вашингтон пост", в разделе городских новостей,  посреди
пространной заметки о вчерашней истории  был  помещен  знакомый  портрет
Харди.
   Я пробежал заметку глазами. По идее, детали события были известны мне
лучше,  нежели  самому  пронырливому   репортеру.   Однако   в   заметке
обнаружилось кое-что новое.
   Красные трубочки оказались вовсе не динамитными шашками. Мистер купил
пару рождественских  свечей,  разрезал  на  части  и  опутал  безобидной
проволокой.  Грозный  вид  бутафории  вогнал  нас  в  неописуемый  ужас.
Автоматический пистолет сорок четвертого калибра Мистер украл. Поскольку
это была "Вашингтон пост", в статейке больше говорилось о Харди,  чем  о
его жертвах, хотя, собственно, ни один сотрудник "Дрейк  энд  Суини",  к
моему большому удовлетворению, с журналистами не обмолвился и словом.
   Зато  некий  Мордехай   Грин,   директор   адвокатской   конторы   на
Четырнадцатой улице, сообщил, что Харди долгое время работал сторожем  в
Национальном  древесном  питомнике  и  потерял  должность  в  результате
сокращения бюджетных ассигнований. Отсидев несколько месяцев за кражу со
взломом, он очутился на улице. Стал пить,  пристрастился  к  наркотикам,
неоднократно задерживался полицией  за  мелкое  воровство  в  магазинах.
Конторе Грина приходилось брать на себя защиту  его  интересов.  Если  у
Харди и была семья, то адвокаты о ней ничего не знали.
   Относительно мотивов происшедшего у Грина имелась одна версия. Не так
давно Девон Харди  был  в  принудительном  порядке  выселен  со  старого
склада, где жил.
   Принудительное выселение является законной процедурой, осуществляемой
юристами. У меня было  совершенно  четкое  представление,  какое  именно
учреждение из сотен разбросанных по городу выбросило Мистера на улицу.
   По  словам  Грина,  адвокатская  контора   на   Четырнадцатой   улице
существовала на деньги  благотворительных  фондов  и  занималась  только
бродягами. "В те годы, когда  мы  пользовались  поддержкой  федерального
бюджета, в конторе работали восемь профессионалов.  Теперь  их  осталось
двое", - сказал он.
   Не мудрено, что "Уолл-стрит джорнэл" попросту умолчала об этом.  Если
бы убитым или слегка раненным  оказался  кто-то  из  юридической  фирмы,
пятой в стране по количеству сотрудников, -  о,  такой  сенсации  газета
отвела бы всю первую полосу.
   Слава Богу, до этого не дошло.
   Сидя за столом, я разбирал документы. Работы было по горло.
   А ведь сейчас я мог бы лежать в морге рядышком с Мистером.
   За несколько минут до восьми появилась Полли и  с  радостной  улыбкой
поставила на стол тарелку с домашним печеньем. Ее ничуть не  удивил  мой
приход.
   На работу вышли все вчерашние заложники, причем большинство  даже  на
час-другой раньше, чем  положено.  Остаться  дома,  чтобы  понежиться  в
сочувственных объятиях супруги, было непозволительной слабостью.
   - Артур на проводе, - сообщила Полли.
   По коридорам расхаживало не менее десятка Артуров, но лишь одного все
знали и без фамилии. Старший компаньон фирмы Артур Джейкобс был ее душой
и мозгом, главной движущей  силой,  он  пользовался  нашим  безграничным
уважением. Им восхищались. За семь лет работы мне посчастливилось трижды
разговаривать с ним.
   На вопрос о самочувствии я доложил: "Превосходное".
   Слушая похвалы моему мужеству  и  благородству,  я  и  вправду  начал
ощущать себя героем. Интересно, откуда ему все известно? Наверное, успел
пообщаться с Маламудом и решил  спуститься  по  иерархической  лестнице,
снизойти до меня. Да, теперь неизбежно пойдут разговоры,  а  за  ними  и
анекдоты.
   История про Амстеда и фарфоровую вазу войдет в анналы.
   Артур поведал, что в десять часов хочет встретиться со всеми  бывшими
заложниками  в  конференц-зале,  дабы   записать   их   впечатления   на
видеопленку.
   - Зачем? - поинтересовался я.
   - Парни из отдела исков считают это необходимой предосторожностью,  -
с четкой, несмотря на восемьдесят лет, дикцией объяснил Артур. - Бродяга
или, точнее, его семья может подать на полицию в суд.
   - Вполне.
   - Тогда нам придется быть ответчиками. Ты ведь знаешь, люди судятся и
не по такому поводу.
   "И слава Богу", - чуть было не сорвалось у меня с губ.
   Чем бы мы в противном случае зарабатывали на жизнь?
   Я  поблагодарил  за  теплые  слова.  Мой  четвертый  разговор  с  ним
завершился. Артур, похоже, хотел обзвонить остальных.
   Паломничество началось до девяти часов. За дверью кабинета,  кажется,
скопилась очередь доброжелателей и сплетников. И тех и других объединяло
страстное желание  выпытать  какую-нибудь  подробность.  Я  был  завален
работой, но не имел ни малейшей возможности приступить к ней. В  краткие
мгновения, когда посетители отсутствовали,  я  с  отчаянием  смотрел  на
пухлые, набитые документами папки.
   Из головы у меня не шел Харди с красными трубочками  и  разноцветными
проводками.  Сколько  времени  он  потратил  на  составление  плана,  на
изготовление этих игрушек?
   Украл пистолет, отыскал нашу фирму, проник в  нее,  совершил  ошибку,
стоившую ему жизни, - и никому из тех,  с  кем  я  работал,  ни  единому
человеку не было до этого никакого дела.
   У  меня  лопнуло  терпение.  Любопытные  валили  валом,   приходилось
вступать в разговоры с людьми, которых я терпеть не мог. Позвонили  двое
писак.  Я  сказал  Полли,  что  отойду  ненадолго,  и  она  напомнила  о
назначенной на десять встрече с Артуром.
   Я забрался в машину, включил двигатель, печку и принялся  размышлять,
стоит ли идти в конференц-зал. Не пойти  -  значит  обидеть  Артура.  От
встречи с ним у нас никто не отказывался.
   Я тронул машину с места. Редко представляется  возможность  совершить
глупость. В конце концов, мне нанесена тяжелая душевная травма. Ну,  был
вынужден удалиться.
   Артуру и всем остальным придется это проглотить.
   Выруливая в сторону Джорджтауна, я  не  имел  определенной  цели.  По
тротуарам  под  низким  серым  небом  сновали  люди;  кое-где  появились
снегоуборщики. На перекрестке с Эм-стрит стоял нищий. Был ли он знаком с
Харди? Где, интересно, пережидают снежную бурю бездомные?
   Позвонив в госпиталь, я выяснил, что Клер в ближайшие несколько часов
не сможет выйти из операционной.
   Романтический обед в кафетерии отпал.
   Я повернул  на  северо-восток,  миновал  Логан-сёркл  и  двинулся  по
довольно мрачному району к Четырнадцатой улице.
   Остановившись у  здания  адвокатской  конторы,  выбрался  из  машины,
уверенный, что "лексус" больше не увижу.
   Контора занимала половину трехэтажного особняка из красного  кирпича;
он был выстроен в викторианском стиле и явно знал лучшие  времена.  Окна
верхнего этажа были забиты старой фанерой. В соседнем  доме  размещалась
дешевая прачечная-автомат. Дальше тянулись трущобы.
   Вход в здание прикрывал от непогоды ярко-желтый навес. На мгновение я
задержался, не зная, стоит  ли  стучать  в  незапертую  дверь.  Повернув
ручку, я ступил в иной мир.
   Помещение можно было назвать офисом, но оно значительно отличалось от
нашего, отделанного полированным мрамором и красным деревом.  В  большой
комнате  стояло  четыре  металлических  стола,  на  которых   устрашающе
громоздились кипы папок в полметра высотой. Еще большее количество папок
лежало вокруг столов на истертом ковре.
   Корзины для мусора были забиты доверху, пол усеян скомканной бумагой.
Одну  стену  полностью  скрывали   разноцветные   шкафы   для   хранения
документов. Телефонам и паре электронных пишущих машинок на вид было  не
менее десяти лет. Деревянные стеллажи покоробились от старости.
   На стене против  входа  косо  висела  огромная  выцветшая  фотография
Мартина Лютера  Кинга.  Несколько  распахнутых  дверей  вели  в  каморки
поменьше.
   Тем не менее пыльная рабочая комната очаровывала.
   Свирепая испанка оторвалась от машинки и скосила на меня глаза:
   - Ищете кого-нибудь?
   Фраза прозвучала как вызов. За подобное приветствие "Дрейк энд Суини"
моментально выставила бы секретаршу за порог.
 
*** 
 
   Табличка на боковой стенке у ее стола говорила, что  я  имею  дело  с
Софией Мендоса. Похоже, мне предстояло узнать, что она куда более важная
фигура, чем какая-то секретарша.  Раздался  громкий  рев.  Я  вздрогнул.
София и ухом не повела.
   - Мне нужен Мордехай Грин, - вежливо  объяснил  я,  и  сразу,  словно
вдогонку за собственным ревом, из  каморки  вышел  тот,  кого  я  искал.
Поступь  его,  казалось,  сотрясала  здание.  Громоподобным  голосом  он
призывал невидимого Абрахама.
   Послав меня движением головы к боссу, София застучала по клавишам.
   Грин, негр ростом чуть ниже  двух  метров,  мог  похвастаться  мощным
сложением и горой  мышц.  Лет  пятидесяти  с  небольшим,  седая  борода,
круглые очки в красной оправе.
   Смерив меня взглядом, он не проро