емся юридической практикой, либо  собираем  деньги.
София не умеет быть любезной с людьми. Эб - заносчивая задница. Так  что
остаюсь один я. Плюс мое обаяние.
   - А во что обходятся накладные  расходы?  -  Похоже,  я  был  слишком
въедлив,  поскольку  особого  беспокойства  по  поводу  их   финансового
положения  не  испытывал.  В  конце  концов,  почти  все  некоммерческие
организации раз в год представляют общественности отчеты с  расписанными
до цента приходом и расходом.
   - Две тысячи в месяц. После всех затрат,  вычтя  небольшую  резервную
сумму, мы делим на троих восемьдесят  девять  тысяч  долларов.  Поровну.
София считает себя полноправным компаньоном. Честно говоря, мы с ней  не
спорим. Я приношу домой около тридцати тысяч в год, столько, по  слухам,
получает юрист, чья  клиентура  состоит  из  бедных  и  неимущих.  Добро
пожаловать на нашу улицу, мистер.
   Мы вошли в его каморку и уселись друг против друга.
   - Похоже, вы не оплатили последний счет за отопление, - обронил я.
   - Очень может быть. Нам  нечасто  приходится  работать  по  выходным,
какая ни есть - все же экономия.  А  потом  офис  просто  невозможно  ни
обогреть зимой, ни утеплить летом.
 
*** 
 
   В "Дрейк энд Суини" подобная идея  никому  бы  не  пришла  в  голову.
Отдыхать по выходным, чтобы сэкономить деньги!
   - Кроме того, если здесь будет хоть какой-то комфорт, клиенты и вовсе
не захотят уходить. Поэтому зимой у нас холодно,  а  летом  душно.  Кофе
хотите?
   - Нет, спасибо.
   - Конечно, все это шутки. Мы не пытаемся отпугнуть своих  подопечных.
А температура  беспокоит  нас  мало.  Когда  знаешь,  что  твои  клиенты
привыкли терпеть голод и холод, сам перестаешь обращать на это внимание.
Вас не мучило чувство вины во время завтрака?
   - Мучило.
   На лице Мордехая появилась мудрая  улыбка  человека,  который  немало
пожил и многое успел повидать.
   - Обычное дело. К нам приходят молодые юристы из крупных фирм, я зову
их бессребрениками, и они  как  один  признаются,  что  поначалу  теряют
всякий аппетит. - Грин похлопал по своему объемистому животу. -  Но  все
проходит.
   - А  чем  бессребреники  занимаются?  -  Я  понимал,  что  заглатываю
наживку, и отдавал себе отчет, что Мордехай видит это.
   - Находят клиентов  в  приютах.  Работа  в  принципе  нетрудная,  как
правило, требуется облаять по телефону бюрократа, не желающего  оторвать
задницу от стула. Талоны на  питание,  пенсии  для  ветеранов,  жилищные
субсидии, медицинское обслуживание, пособия на детей. Примерно  Двадцать
пять процентов нашей работы связано с выбиванием всякого рода социальных
льгот.
   Я внимательно слушал. Мордехай читал мои мысли.
   - Видишь ли, Майкл, - он впервые обратился ко мне по имени и на ты, -
бездомные как бы лишены голоса. Их никто не слышит, до  них  никому  нет
дела, и помощи они ни от кого не ждут. Попытка  добиться  положенных  им
льгот по телефону заканчивается ничем: трубку просто кладут на  стол.  У
многих Нет даже почтового  адреса.  Чиновникам  на  все  наплевать,  они
надувают тех людей, которым должны  оказывать  помощь.  Поднаторевший  в
схватках социальный работник в состоянии заставить их  по  крайней  мере
выслушать себя, а то и полезть в папку. Но если трубку снимет  юрист  да
еще рявкнет в нее что-нибудь  грозное  об  ответственности  должностного
лица перед законом, тут они начинают суетиться,  как  тараканы,  и  дело
сдвигается с мертвой точки. Из боязни  потерять  кресло  чиновник  готов
разбиться в лепешку. "Как вы сказали, у него отсутствует  адрес?  Ничего
страшного, перешлите чек ко мне, я сам его вручу вашему клиенту"...
   Мордехай  размахивал  руками,  повышая  голос.  Он  оказался   весьма
красноречивым оратором. Я представил, как  убедительно  звучали  бы  его
слова для жюри присяжных.
   - А вот другая история, - продолжал он. - Около месяца назад один мой
клиент пришел  в  бюро  социальной  помощи,  чтобы  заполнить  форму  на
получение льгот - обычное дело. Ему за шестьдесят, страдает хроническими
болями в позвоночнике. Если десять  лет  подряд  ночевать  на  скамейках
парка, заболит не только спина. Два часа старик  простоял  в  очереди  у
входа, вошел, прождал еще час перед окошком,  а  когда  наконец  раскрыл
рот, чтобы изложить  свою  просьбу,  секретарша  -  бездушная  тварь,  у
которой, видите ли, было в тот день дурное настроение, - вылила на  него
ушат грязи, не забыв упомянуть и про ужаснувший ее  запах.  Естественно,
старик оскорбился и ушел. Явился ко мне, я тут  же  сел  на  телефон.  В
результате три дня  назад  в  этом  чертовом  бюро  состоялся  маленький
спектакль. Мы явились туда  вместе,  он  и  я,  а  там  нас  уже  ждали:
секретарша, ее начальник, его начальник, директор всей конторы и крупная
шишка из  управления  социальной  помощи.  Стоя  лицом  к  лицу  с  моим
клиентом,  секретарша  зачитала  целую  страницу  извинений.   Ах,   как
трогательно  она   говорила!   Мне   вручили   нужные   бланки,   причем
присутствовавшие в один голос заявили, что просьба моего  клиента  будет
рассмотрена  незамедлительно  и  со  всем  вниманием.  Вот  это  и  есть
торжество справедливости, Майкл, вот это и есть закон улицы.  Главное  -
сохранить достоинство.
   Последовала вторая история,  третья...  Конец  у  всех  был  один:  с
помощью бессребреников изгои общества одерживали победу  за  победой.  О
поражениях Мордехай не обмолвился ни словом - сейчас  его  задачей  было
заложить прочный фундамент нашего сотрудничества.
   Я забыл о времени. Он так и не вспомнил о своей почте.
   В обратный путь мы тронулись, наверное, за час до наступления темноты
- самое подходящее время вернуться в маленький уютный подвал,  пока  его
не  заполонила  уличная  орда.  Присутствие  Мордехая  вселяло  в   меня
уверенность и спокойствие.
   Пока нас не было,  мисс  Долли  вновь  умудрилась  раздобыть  цыплят.
Исходившие паром, они дожидались меня.
   В час пик к нам  присоединилась  Джоанна,  жена  Мордехая,  такая  же
бодрая и обходительная, как и он,  и  почти  такая  же  крупная.  По  ее
словам, под стать родителям вымахали и сыновья - оба за метр  девяносто.
В семнадцатилетнем Кассиусе, восходящей звезде баскетбола,  было  больше
двух, когда его жизнь оборвала пуля.
   Домой я отправился за полночь.
   Ни Онтарио, ни его семейства увидеть мне так и не удалось.
 
Глава 10 
 
   Воскресное утро началось с телефонного звонка Клер.  Она  потревожила
меня,  чтобы  сообщить,  когда  рассчитывает  быть  дома.  Я   предложил
поужинать в нашем любимом ресторане, однако,  сославшись  на  отсутствие
настроения, Клер отказалась. Спрашивать о том, что случилось, я не стал.
Мы оба давно отвыкли от сантиментов.
   Поскольку мы жили на третьем этаже,  я  пробовал  убедить  доставщика
воскресной "Вашингтон пост" оставлять газету у  двери  квартиры.  Однако
ничего не получилось: в большинстве случаев за порогом было пусто.
   Метеопрогноз обещал на сегодня три градуса мороза.
   Одевшись после душа потеплее, я только собрался сбегать  за  газетой,
как услышал выпуск теленовостей. До меня не сразу дошло, о  чем  говорит
ведущий. Я зашел на кухню и прибавил звук. Ноги внезапно стали ватными.
   В субботу около одиннадцати часов вечера полицейский патруль  заметил
в районе Форт-Тоттен-парка небольшой автомобиль, примерзший к  асфальту.
В машине были обнаружены тела четырех детей и  молодой  женщины.  Смерть
наступила от удушья. По мнению полиции, жившая в машине семья ради тепла
не выключила двигатель, а проходивший мимо снегоуборщик  намертво  забил
выхлопную трубу снегом.
   Две-три незначительные детали и никаких имен.
   Хлопнув дверью, я выскочил на улицу и, чудом сохраняя  равновесие  на
обледенелом асфальте, ринулся к киоску, стоявшему у перекрестка Пи-стрит
и Висконсин-авеню. Задыхаясь от ужаса, вырвал из  рук  продавца  газету.
Заметка, явно вставленная в последнюю минуту, начиналась  в  самом  низу
первой полосы. Имен не было и здесь.
   Лихорадочно  отшвырнув  первую  половину  газеты,   принялся   искать
продолжение  во  второй.  Четырнадцатая  полоса:   обычный   полицейский
комментарий  со  стандартным  предупреждением  об  опасности   засорения
выхлопных труб. Но сообщались и более значимые мелочи: матери  по  имени
Лонти Бертон оказалось всего двадцать два года, младенца  звали  Темеко,
двухлетних близнецов - Алонсо и Данте. Старшим, как я уже догадался, был
Онтарио.
   Похоже,  я  невольно  вскрикнул,  потому  что  совершавший   утреннюю
пробежку мужчина кинул в мою сторону испуганный взгляд.  Сжимая  в  руке
газету, я медленно зашагал прочь.
   - Простите! -  послышался  сварливый  голос.  -  А  заплатить  вы  не
желаете?
   Я продолжал идти.
   - Эй, парень! - Продавец догнал меня и шлепнул по спине.
   Даже не оглянувшись, я бросил на асфальт пятидолларовую бумажку.
   Недалеко  от  дома  я  прислонился  к  кирпичной  ограде   роскошного
особняка, тротуар перед которым был тщательно очищен от снега и льда,  и
перечитал заметку - медленно, вдумчиво. Вдруг я что-то не  понял,  вдруг
им посчастливилось избежать трагической развязки? Мысли у меня путались,
из лавины вопросов самыми тяжелыми были: почему они не вернулись в приют
и неужели младенец так и умер в моей куртке?
   Поиск ответов причинял мучительную боль, я с трудом двинулся  дальше.
Грудь сдавливало чувство вины. Почему я ничего не сделал  еще  тогда,  в
пятницу? Ведь можно было привезти мать с детьми  в  мотель,  обогреть  и
накормить их.
   Едва я открыл дверь квартиры, раздался телефонный  звонок.  Мордехай.
Решил узнать, видел ли я сегодняшнюю газету. Вместо  ответа  я  напомнил
ему про мокрую пеленку.
   Имен Мордехай никогда не  слышал.  Я  передал  ему  свой  разговор  с
Онтарио.
   - Мне искренне жаль, Майкл.
   - И мне. - Слова застревали в глотке, не хотели выходить.
   Я договорился с Мордехаем встретиться позже, опустился на диван и без
единого движения просидел около часа.
   Когда оцепенение прошло, спустился на улицу и  вытащил  из  багажника
"лексуса" пакеты с едой и подарками.
 
*** 
 
   Наверное, любопытство заставило Мордехая явиться в полдень ко  мне  в
офис. До этого ему не  раз  приходилось  бывать  в  солидных  и  крупных
фирмах, но сейчас Грин хотел  увидеть  место,  где  упал  с  разнесенным
черепом Мистер. Я показал ему конференц-зал, кратко упомянув об основных
моментах того памятного дня, затем мы  спустились  вниз  и  сели  в  его
машину. Слава Богу, движение в выходной день было не особо напряженным -
на другие машины Мордехай не обращал внимания.
   - Матери Лонти Бертон тридцать восемь. В данное  время  она  отбывает
десятилетний срок за торговлю наркотиками, -  сообщил  он.  -  Есть  два
брата - тоже за решеткой.
   Сама Лонти занималась проституцией и курила крэк. Об отце  ничего  не
известно.
   - Откуда сведения?
   - Я разыскал ее бабку. Когда она виделась с Лонти в последний раз,  у
той было трое детишек.  Зарабатывала  на  жизнь  помогая  матери.  Бабка
сказала, что порвала с дочерью и внучкой всякие  отношения  после  того,
как они связались с наркотиками.
   - В таком случае кто будет их хоронить?
   - Те же люди, что хоронили Харди.
   - В какую сумму обходятся приличные похороны?
   - Как договориться. Хочешь помочь?
   - Но кто-то же должен о них позаботиться.
   Проезжая по Пенсильвания-авеню мимо внушительного  здания  конгресса,
за которым виднелся купол Капитолия, я не мог не  послать  проклятий  по
адресу идиотов, ежемесячно бросающих на ветер миллионы  долларов,  в  то
время как тысячи их сограждан не имеют самого убогого пристанища.
   Почему четверо детишек должны были умереть на улице,  чуть  ли  не  у
стен этих колоссов?
   Среди моих соседей по кварталу найдется немало таких, которые скажут,
что беднягам было бы лучше и вовсе не рождаться.
   Тела  находились  в  корпусе  медицинской  экспертизы  на  территории
центрального окружного  госпиталя  -  в  мрачном  двухэтажном  здании  с
коричневыми стенами, где размещался также и морг. Если в течение  сорока
восьми  часов  за  ними  никто  не  явится,   то   после   обязательного
бальзамирования  их  уложат  в  простые  деревянные  гробы,  отвезут  на
кладбище у стадиона имени Роберта Кеннеди и быстренько закопают.
   На стоянке Мордехай с трудом нашел свободное место.
   - Ты по-прежнему уверен, что хочешь войти?
   - Думаю, да.
   Зная в отличие от меня дорогу, Грин  пошел  первым.  На  охранника  в
мешковатой форме, попытавшегося нас задержать, он наорал  так,  что  мне
стало худо. Страж в испуге отшатнулся от стеклянных дверей,  где  черной
краской было выведено  слово  "МОРГ",  и  Мордехай  уверенно  переступил
порог.
   - Мордехай Грин, адвокат семейства Бертон! -  с  вызовом  рявкнул  он
сидевшему за столом дежурного молодому человеку.
   Пальцы парня проворно забегали по клавиатуре компьютера,  после  чего
он принялся листать какие-то бумаги.
   - Чем, черт побери, вы заняты? - вновь сорвался на крик Грин.
   Впервые подняв на посетителей глаза, дежурный не сразу осознал, какой
значительной фигуре он противостоит.
   - Одну минуту, сэр.
   - Можно подумать, у них здесь лежат тысячи  мертвецов!  -  возмущенно
повернулся ко мне Мордехай.
   Мне вспомнилась история с извинениями. Похоже, основной метод общения
с государственными чиновниками у Мордехая - агрессивная напористость.
   К столу дежурного подошел очень бледный мужчина с не  слишком  удачно
выкрашенными в черный цвет волосами.  На  нем  были  синий  лабораторный
халат и ботинки на толстой резиновой подошве. Вяло пожав  нам  руки,  он
назвался Биллом. Где, интересно, администрация находит  людей,  желающих
работать в морге?
   Билл распахнул перед нами дверь, мы пошли  в  основное  хранилище  по
чистому коридору, здесь было намного прохладнее, чем в приемной.
   - Сколько вы их сегодня  получили?  -  Вопрос  прозвучал  так,  будто
Мордехай регулярно наведывался в морг для подсчета трупов.
   - Двенадцать. - Билл нажал на дверную ручку.
   - Ты в норме? - спросил меня Грин.
   - Не знаю.
   Металлическая дверь хранилища медленно отворилась.
   В холодном воздухе чувствовался резкий запах антисептика.
   Выложенный белой плиткой пол, голубоватый свет  флуоресцентных  ламп.
Следуя за Мордехаем, я опустил голову, стараясь не смотреть по сторонам,
но получалось у меня плохо. Мертвые тела были до ступней покрыты  белыми
простынями - в точности как показывают по телевизору. На больших пальцах
висели бирки с номерами.
   Мы остановились в углу между длинной каталкой и небольшим столом.
   - Лонти Бертон. - Билл драматическим жестом откинул край простыни.
   Я увидел лицо молодой женщины. Ошибки быть не могло,  это  была  она,
мать Онтарио, лежавшая в рубашке из простой белой ткани. Смерть никак не
исказила ее черты, казалось, она просто спит. Я был не в  силах  отвести
взгляд.
   - Она, - сказал Мордехай, будто знал ее долгие годы,  и  выжидательно
посмотрел на меня. Я кивнул.
   Билл отошел в сторону; у меня перехватило дыхание.
   Детишки уместились под одной простыней.
   Их уложили по росту, вплотную друг к другу, с одинаково сложенными на
груди руками. Спящие ангелы. Уличные солдатики, так и не успевшие  стать
взрослыми.
 
*** 
 
   Мне захотелось прикоснуться к Онтарио, провести ладонью по его щеке и
попросить прощения. Захотелось разбудить его, привести домой, накормить.
Дать все, чего он только не попросит.
   Я шагнул ближе, чтобы всмотреться в его лицо.
   - Не прикасайтесь к ним, - предупредил Билл.
   - Они, - сказал Мордехай, и я вновь кивнул.
   Билл опустил простыню, я прикрыл  глаза  и  мысленно  прочел  краткую
молитву о спасении невинных душ. "Ты  не  должен  допустить,  чтобы  это
повторилось", - ответил мне Господь.
   В соседней комнате Билл достал со стеллажа две проволочные корзины со
скромным имуществом погибших.  Он  вывалил  содержимое  на  стол,  и  мы
принялись составлять опись. Грязная, до дыр протертая одежда, из которой
самой ценной вещью была  моя  джинсовая  куртка.  Три  одеяла,  сумочка,
пакетик ванильных вафель, нераспечатанная жестянка  с  пивом,  несколько
сигарет, два презерватива и долларов  двадцать  денег:  мятые  купюры  и
мелочь.
   - Машина находится на городской стоянке, -  сообщил  Билл.  -  В  ней
полно всякого хлама.
   - О ней позаботятся, - сказал Мордехай.
   Подписав необходимые бумаги, мы забрали пожитки  семейства  Бертон  и
вышли.
   - Что будем делать с вещами? - спросил я.
   - Отвезем бабке. Не хочешь взять куртку?
   - Нет.
 
*** 
 
   Помещением для прощания с усопшими ведал знакомый Мордехаю священник.
Особой приязни к святому отцу  Грин  не  испытывал,  поскольку  к  бедам
бродяг тот относился довольно прохладно. Но  в  данном  случае  Мордехай
сдержался.
   Мы вышли  из  машины  напротив  церкви,  стоявшей  на  Джорджия-авеню
неподалеку от Университета Говарда, в квартале, где почти не было  видно
домов с забитыми окнами.
   - Будет лучше, если ты подождешь в машине, - сказал Мордехай.  -  Это
облегчит мне переговоры.
   Оставаться одному не хотелось, но теперь я во всем полагался  на  его
слово.
   - Хорошо. - Я тоскливо оглянулся.
   - Ничего с тобой не случится,  -  посулил  Мордехай  и  направился  к
храму.
   Я  заперся.  Через  несколько  минут  напряжение   спало,   вернулась
способность   рассуждать   здраво.   Бросив   меня   одного,    Мордехай
руководствовался интересами дела. Присутствие постороннего человека было
ни к чему: кто я такой и с чего вдруг принимаю  столь  живое  участие  в
судьбе этих бездомных? Цена похорон сразу взлетит.
   Я смотрел, как мимо машины, пряча лицо  от  порывов  ледяного  ветра,
движутся люди. Вот прошла мать с двумя детьми, разодетыми в пух и прах и
держащимися за руки.
   Где были они прошлой ночью, когда Онтарио сидел  в  холодной  машине,
вдыхая ничем не пахнущую окись углерода? Где были все мы?
   Мир вокруг меня рушился, терял  смысл.  Менее  чем  за  неделю  шесть
трупов - к такому потрясению я оказался не готов. Я -  молодой  человек,
белый,  получивший  прекрасное  образование,  обеспеченный.  Впереди   -
блестящая карьера, богатство и все блага мира, которые  оно  несет.  Да,
брак у меня не сложился, ну и что! Разве мало я  вижу  красивых  женщин?
Никаких серьезных причин для беспокойства у меня нет.
   Я проклинал Мистера, перевернувшего мне жизнь. Я  проклинал  Мордехая
за навязанное чувство вины. И Онтарио - за тупую, ноющую боль в сердце.
   Стук в окно заставил меня вздрогнуть. Нервы ни к черту.
   Увидев Мордехая, я опустил стекло.
 
*** 
 
   - Он сказал, все сделает. За пятерых - две тысячи.
   - Не важно...
   Мордехай исчез, однако не прошло и двух минут, как он уже садился  за
руль.
   - Похороны во вторник. Панихида здесь, в церкви.  Гробы  простые,  но
вполне приличные. Он обещал и цветы, ну, чтобы все как у людей.  Сначала
запросил три тысячи, но я намекнул, что подъедет пресса и он попадет  на
экраны телевизоров, в результате сошлись на двух. Недурственно.
   - Спасибо, Мордехай.
   - Ты в порядке?
   - Нет.
   На обратном пути мы большей частью молчали.
 
*** 
 
   У  младшего  брата  Клер,  Джеймса,  врачи  нашли  болезнь   Ходжкина
{Лимфогранулематоз - опухоль лимфатических узлов. На ранней стадии легко
излечим.  Назван  по  имени  Т.   Ходжкина,   впервые   описавшего   это
заболевание} - по данному поводу семья и объявила в  Провиденсе  большой
сбор. Ко мне это не имело отношения. Я слушал рассказ Клер о поездке,  о
страхах  родственников,  слезах  и   молитвах,   трогательных   попытках
успокоить Джеймса и его жену. Бурные проявления чувств в семействе  Клер
не считались дурным тоном. Я содрогнулся при мысли, что довелось бы  мне
испытать, попроси Клер поехать  вместе  с  ней.  Курс  лечения  начался,
перспективы у больного, по словам врачей, неплохие.
   Возвращение позволило Клер расслабиться, излить душу.
   Мы сид