чтобы заговорить.

Алая кровь вдруг потоком хлынула из ноздрей и застыла бездонной чашей в
открытом рту. Он издал слабый, задыхающийся звук, и по его мальчишескому
лицу разлилось выражение глубокого изумления. Потом кожа его побелела,
глаза закатились.

Несколько секунд выражение его лица говорило: "Это несправедливо". И лицо
еще хранило складки, привычные для него в жизни.

Борясь с тошнотой, вызванной сладковатым запахом крови, я закрыл ему
пальцами глаза и присел на корточки, беспомощно глядя на него.

Я знал, что это бесполезно и что я ничего не найду, но все-таки ощупал
карманы его пиджака в поисках клочка коричневой бумаги, которую он хотел
мне показать. Смерть Джо была бы бессмысленной, если б бумага оказалась на
месте. Коричневая бумага. Я подумал, это могла быть обертка бандероли от
денег, которые получил Джо. Яснее ясного. И что-то было на этой бумаге,
что, по мнению Джо, помогло обнаружить наконец пославшего ее человека.
Почтовая марка? Адрес? "Что-то связанное с курятником",- сказал Клем. Пит
сказал: "Чичестер". Нито, ни другое не имело смысла. По мнению Клема, для
Джо это слово тоже не имело смысла, и он просто хотел показать его мне,
поскольку уже решил это сделать.

Он всегда был слишком болтлив во вред себе. Он не был сообразительным, не
то что скрытным. Он мог бы позвонить мне по телефону, сделав свое открытие.
Вместо этого он размахивал бумажкой перед всеми в Ливерпуле;

И кто-то принял жестокие меры, чтобы он не показал эту бумагу мне.

- Бедный, глупенький болтун,- сказал я тихо, обращаясь к его неподвижному
телу.

Я встал и пошел обратно к трибунам. Голос комментатора бубнил в
громкоговорителе, лошади приближались ко второй открытой канаве, это
означало, что скачка наполовину закончена и мне надо торопиться.

Последние пятьдесят ярдов до конторы я бежал бегом. Я открыл дверь.
Невзрачный седой человечек в очках, сидевший за столом, вскинул голову,
вздрогнул, поднял в воздух перо, а бумагу, на которой писал, прикрыл
ладонью. Это был секретарь конторы ипподрома.

- Мистера Ролло нет? - спросил я бессмысленно, оглядывая пустую контору.

- Он смотрит скачку. Чем могу быть полезен? - Сухой голос, сухие манеры. Не
тот человек, которому хотелось бы сообщить об убийстве. Но это надо
сделать. Стараясь говорить спокойным голосом, без спешки, я рассказал ему
просто и ясно, что Джо Нантвич лежит мертвый между тотализатором и баром, с
ножом, воткнутым в легкие. Я предложил послать за брезентом, которым можно
загородить пространство между двумя зданиями, ибо, когда толпа устремится к
бару и открытым для платежа окошечкам тотализатора, его, конечно, увидят,
кинутся смотреть и, если на земле и остались какие-нибудь следы, их
затопчут.

Глаза за очками сделались круглыми и недоверчивыми.

- Это не шутка,- сказал я, отчаиваясь. - Скачка почти окончена. Сообщите
полиции. А я найду брезент. - Он все еще не двигался. - Да действуйте же! -
торопил я его. Но рука его так и не добралась до телефона, когда я закрывал
за собой дверь.

Медицинский пункт был в дальнем конце весовой. Я вошел туда торопливо и
увидел двух санитарок, уютно распивавших чай. Я обратился к младшей из них,
полной женщине средних лет.

- Поставьте чашку и идемте со мной, скорее,- сказал я, надеясь, что она не
будет спорить. Я взял носилки, стоявшие у стены, и, когда она медленно
опустила чашку с чаем, добавил: - Принесите одеяло. Там раненый.
Пожалуйста, поторопитесь.

Призыв к исполнению долга заставил санитарку двинуться с места без
проволочек, и, захватив одеяло, она последовала за мной через площадку,
хотя и неторопливым шагом.

Голос в репродукторе несколько усилился, он комментировал скачки у
последнего препятствия, и в тишине, когда замолк гул приветствий, раздался
другой голос, сообщавший имя победителя. Я достиг прохода за тотализатором,
когда он называл имена второй и третьей лошадей.

Первые игроки из числа завсегдатаев уже потянулись в бар. Я посмотрел на
Джо, Его никто не тронул.

Я поставил носилки стоймя, чтобы сделать нечто вроде ширмы, закрывающей
проход. Санитарка подошла ко мне, громко дыша. Я взял у нее одеяло и
повесил на носилки так, чтобы никто не мог заглянуть в пустое пространство
между зданиями.

- Послушайте,- сказал я, стараясь говорить медленно. - Между этими двумя
зданиями лежит человек. Он не ранен, а убит. Его убили ножом. Я пойду
потороплю полицию, а вас прошу подержать носилки в этом положении. Не
позволяйте никому входить сюда, пока я не вернусь с полицейским. Вы меня
поняли?

Она не ответила. Она несколько сдвинула носилки так, чтобы ей самой можно
было заглянуть в проход. Она долго глядела туда. Потом, загородив проход
своей могучей грудью, с боевым огнем в глазах сказала:

- Никто туда не войдет, я отвечаю.

Я поспешил обратно в контору. Мистер Ролло на этот раз был там, и, когда я
ему обо всем доложил, они наконец зашевелились.

Скачки не то место, где можно побыть одному. Приведя полицейского к Джо и
убедившись, что он позаботится об официальной стороне дела, я захотел
побыть один и подумать. У меня возникла одна идея, когда я сидел на
корточках у тела Джо, но тут нельзя было действовать наобум.

Кругом толпились люди - ив паддоке, и в зданиях вокруг. Я пошел по скаковой
дорожке и по жесткой траве двинулся к центру и шел, пока трибуны не
остались позади. Чувство меры и возможность спокойно осмыслить положение -
вот что мне сейчас требовалось.

Я думал о Билле Дэвидсоне и Сцилле, а также о том, скольким я обязан своему
отцу, который уже вернулся в Родезию. Я думал о терроризированных
трактирщиках в Брайтоне и об окровавленном лице Джо Нантвича.

Я думал о том, что убийство Джо в корне меняет положение дел, потому что до
сих пор я весело преследовал мистера Клода Тивериджа в уверенности, что,
хотя он и применял насилие к людям, но не убивал их преднамеренно. Теперь
он взял барьер. Следующее убийство покажется ему более легким, дальше -
проще. Отважные бунтовщики против бандитов-вымогателей окажутся в большей
опасности, чем прежде, и, может быть, я в ответе за них.

Джо показывал эту бумагу многим, и никто, включая, видимо, и его самого, не
мог понять значения того, что на ней написано. Однако он был убит, прежде
чем смог показать ее мне. Для. меня, следовательно, эти слова значили бы
многое. И может быть, только для меня.

Я следил за тем, как поднявшийся ветер волнами ходит по траве на скаковом
кругу, и слышал отдаленные голоса букмекеров, выкрикивающих ставки
следующей скачки.

Вопрос, на который надо было ответить, был прост. Буду ли я продолжать
расследование? Мне не хотелось, чтобы меня убили. А идея, возникшая у меня
возле тела Джо, сулила не больше безопасности, чем шашка динамита,
брошенная в костер.

Лошади, участвующие в третьей скачке, легким галопом направились к старту.
Я лениво наблюдал за ними. Скачка окончилась, лошади вернулись в паддок, а
я все еще стоял в центре круга, пытаясь перескочить через мысленное
препятствие, возникшее у меня в голове.

Наконец я ушел обратно в паддок. Жокеи уже были на смотровом кругу,
готовясь к четвертой скачке, и, когда я дошел до весовой, один из служащих
взял меня за локоть и сказал, что полиция меня ищет по всему ипподрому. От
меня, по его словам, хотели получить показания, и мне следовало идти в
контору скачек, где меня ждали.

Мистер Ролло, худой, маленький, прислонился к окну, лицо его было
нахмурено. Его седой, очкастый секретарь все еще сидел за столом, приоткрыв
рот, как будто так и не мог свыкнуться с реальностью происходящего.

Полицейский инспектор, назвавшийся Вейкфилдом, устроился за столом мистера
Ролло. Ему помогали два констебля, один из них вооружился тетрадью для
стенографирования и карандашом. Доктор с ипподрома сидел в кресле у стены,
рядом с ним стоял человек, которого я не знал.

Вейкфилд был недоволен мной, я проявил безответственность, исчезнув более
чем на полчаса в такой важный момент. Крупный, полный, он занял собой всю
комнату. Так и веяло властью от его седых волос, слишком узких глаз,
сильных, толстых пальцев. Это был настоящий полицейский, способный внушить
злодеям страх божий.

Его недоброжелательный взгляд говорил о том, что в данный момент я должен
быть причислен к категории злодеев.

- Если вы готовы, мистер Йорк,- начал он саркастически,- мы выслушаем ваши
показания.

Я окинул взглядом набитую людьми контору и сказал:

- Я предпочитаю дать показания вам одному.

Инспектор стал ворчать, он принялся было возмущаться, но в конце концов все
удалились. Остались он и констебль с тетрадью, с присутствием которого я
примирился. Я рассказал Вейкфилду все, что знал. Всю правду, и ничего,
кроме правды.

Потом я вернулся в весовую и всем желавшим слышать рассказал, что я нашел
Джо живым. Да, он говорил со мной перед смертью. Что он сказал? Два-три
слова, и я бы предпочел не обсуждать их, если слушатели не возражают. Я
добавил, что не упомянул о них полиции, но что, если это окажется важным,
сделаю это непременно. И я старался придать своему лицу смущенное и
задумчивое выражение, надеясь, что выгляжу так, будто у меня в руках ключ и
я на пути к двери, за которой скрыта тайна.

Я повел Кэт выпить чашку чаю, и Пит, увидавший нас, не замедлил
присоединиться. Им я рассказал ту же историю. Мне было совестно врать, но
иначе все узнали бы, что Джо Нантвич умер, не сказав ни слова.

Незадолго до шестой скачки я уехал. Уже в воротах, обернувшись, я увидел,
как Вейкфилд и Клиффорд Тюдор пожимают друг другу руки у дверей конторы
ипподрома. Тюдор, который был с Джо незадолго до его смерти, должно быть,
"помогал полиции в расследовании". К обоюдному удовольствию, как видно.

Я прошел через всю стоянку к "лотосу", отъехал и повернул на запад. На
прямых и пустынных дорогах Даунса
[1]
я дал полный газ, и моя маленькая машина помчалась со скоростью свыше ста
миль. Пусть теперь попробуют угнаться за мной какие-то "маркони", подумал я
с удовлетворением. Но, желая окончательно убедиться, что меня не
преследуют, я резко притормозил в одном месте на вершине холма, откуда
просматривалась вся округа, и долго изучал дорогу позади себя. Она была
пустынна.

Проехав тридцать миль, я остановился в невзрачном придорожном отеле и
заказал комнату на ночь. Я настоял, чтобы мой "лотос" поставили в гараж,
который запирается. Я был далеко от Брайтона и как будто вне зоны влияния
"Такси Маркони", но я не хотел рисковать. Я предпочитал укрыться от чужих
глаз, одно дело - сунуть нос, куда не просят, и другое - самому положить
голову на плаху.

После скучного обеда я прошел в свою комнату и написал письмо отцу. Трудное
письмо. Я рассказал ему о смерти Джо и сообщил, что пытаюсь выманить
мистера Тивериджа из его укрытия. "Ничего подобного ты не сделаешь",-
вспомнились мне слова отца, и теперь я просил его извинить мое
непослушание. Я постарался обернуть все это в шутку. "В конце концов,-
писал я,- это не страшнее охоты на крокодила".

Я кончил письмо, запечатал и рано лег, но долго не мог заснуть.

Утром по дороге на ипподром я заехал на почтамт и отправил письмо
авиапочтой. Я разменял на пенсы четыре шиллинга, завернул их в бумагу,
получился тугой и тяжелый столбик. Я взял из чемодана носок и опустил в
него эту металлическую колбаску и перетянул носок узлом. Я ударил в виде
опыта этой штукой себя по ладони - достаточно, чтобы лишить человека
сознания. Я положил ее в карман брюк.

На ипподроме я спросил дежурного констебля в паддоке, где найти инспектора
Вейкфнлда, на случай если он понадобится. Констебль ответил, что инспектор
в полицейском участке и на скачки сегодня не собирался, он был здесь утром.
Я поблагодарил и пошел в весовую, где стал громко расспрашивать окружающих,
не видел ли кто-нибудь инспектора Вейкфилда, с которым мне хотелось бы
перекинуться парой слов насчет того, что сказал Джо перед смертью.

Я сознавал опасность, которую сам на себя навлекал. Я чувствовал, как
напряглись нервы. Пульс, который немного учащался, когда я подъезжал легким
галопом к старту, теперь стучал в висках, я слышал, как колотится мое
сердце. Каждый звук казался громче, каждое случайное замечание -
многозначительнее и даже свет - бешено ярким. Я не был испуган, это
сказывалось напряжение.

Меня заботило теперь только одно - не подставить под удар спину. Вероятнее
всего, думал я, меня постараются увлечь куда-нибудь подальше от людских
глаз, как они проделали с Джо, ипподром - слишком людное место для
убийства.

Скорее всего, мне следовало ожидать удара ножом. Удара под ребро. Этот
прием удался в случае с Джо, и у ножа то преимущество, что это оружие
бесшумное и точное. Нож остается в теле жертвы, и убийца избавлен от забот,
связанных с необходимостью отделаться от оружия. Французские стальные
кухонные ножи, одним из которых был убит Джо, продаются в любой скобяной
лавке, вещь слишком обычная, чтобы стать серьезной уликой, и в то же время
легкодоступная для каждого. Я предпочел быть наготове. Пальцы уверенно
сжимали тугой сверток пенсов в моем кармане.

Я надеялся, что, защищаясь, сумею оглушить убийцу, надо только, чтобы удар
пришелся в висок. Я доставляю его в бессознательном состоянии к инспектору
Вейкфилду, и ему предъявят обвинение в покушении на убийство. Я верил, что
Вейкфилд с его бульдожьей хваткой в этих условиях вырвет признание у самого
заядлого преступника и что при удаче мы получим ключ к личности Тивериджа.
Конечно, меньше всего можно было ожидать, что Тиверидж заявится собственной
персоной. Я верил его хриплому заверению по телефону, что он лично
ненавидит насилие и эту грязную работу, при виде которой его бы затошнило,
поручает другим.

Я переоделся, взвесился, поболтал в весовой, и пошел по своим обычным
делам, все время напряженно чего-то ожидая.

Ничего не происходило.

Никто не отзывал меня в сторону для обсуждения личных вопросов. Никто не
проявлял подозрительного интереса к тому, что именно Джо сказал мне перед
смертью. Конечно, убийство Джо Нантвича оставалось главной темой
разговоров, но она как-то утратила остроту к концу дня, и живые лошади
стали представлять больший интерес для завсегдатаев весовой, чем мертвый
жокей.

Адмиралу предстояло скакать в пятой скачке. К концу четвертой мои нервы
поуспокоились, испарилось, будто его и не было, ощущения напряженного
ожидания удара в спину. Я пробыл здесь уже более трех часов - человек с
важной информацией, напрашивающийся, чтобы ему заткнули рот навсегда,- а
против меня не было сделано ни единого выпада. Я думал, они возьмут с места
в карьер.

Мне снова, уже не впервые, пришло в голову, что причина и следствие в
организации Тивериджа почему-то никогда не сопровождают друг друга
немедленно. Джо был убит через двое суток после того, как показал
коричневую бумагу в Ливерпуле. Предупреждение мне по телефону последовало
через два дня после того, как я начал распространяться о проволоке,
погубившей Билла. Для истории с фургоном потребовалось не менее суток.
Бристольская проволока была натянута для меня через два дня после моей
экскурсии в контору "Такси Маркони".

Можно было подумать, что утренние телефонные звонки Тивериджа к Филдеру -
единственное средство связи между ними и что Филдер не имеет других путей
для передачи срочной информации своему "председателю" или получения
инструкций от него. Должно быть, Тиверидж видел меньше вреда в задержке
информации, чем в том, чтобы давать кому бы то ни было свой адрес и телефон
и, таким образом, рисковать быть обнаруженным.

Подавленный, я пришел к выводу, что моя старательно разыгранная ложь не
достигла ушей, для которых предназначалась, и мысленно обозвал себя
идиотом. Изображать из себя приманку для коварного врага, который даже не
знает о том, что должен на тебя напасть,- ничего глупее не придумаешь.

Стараясь освободиться от этой обидной мысли, я пошел на смотровой круг
вместе с Питом седлать Адмирала. Лошадь Билла, ставшая теперь моей,
выглядела, как всегда, блистательно. Умная голова, широкая грудь, гладкие
сухожилия и хорошие кости ног делали из нее тот совершенный экземпляр
скакуна, каким должен быть стиплер высшего класса.

- Хоть он и не был на скачках с того страшного дня в Мейденхеде, он
сохранил форму,- сказал Пит, любуясь им. - Ты не можешь проиграть скачку,
сиди спокойно, пока не привыкнешь к нему. Ты увидишь, сколько в нем силы.
Билл обычно рано брал на нем голову скачки, но тебе это не потребуется. Он
сделает бросок с любого места.

- Я сделаю, как ты говоришь,- сказал я. Пит толкнул меня в бок.

- Адмирал снова фаворит,- сказал он. - Если ты испортишь сегодняшнюю
скачку, публика убьет тебя, и я тоже. - Он усмехнулся.

Адмирал на скаку был так же великолепен, как по виду. Ок шел на препятствие
прямо, делая прыжок точно вовремя, и не нуждался ни в какой помощи
всадника. У него был низкий, плавный ход по-настоящему резвого скакуна, и,
начиная с первого же барьера, я почувствовал, что скакать на нем мне
доставляет почти эстетическое наслаждение. Следуя советам Пита, я объехал
весь круг, не увеличивая резвости, но, приближаясь к последнему препятствию
вместе с двумя другими, я дал Адмиралу шенкеля и качнул поводьями. Он
прыгнул точно посредине и приземлился так же далеко на противоположной
стороне, выиграв в воздухе два корпуса и легко оставив позади двух лошадей.
Мы пришли к финишу в одиночестве, легко выиграв скачку, под громкие
приветствия трибун.

В загоне для расседлывания победителей, когда я соскочил на землю и
отстегнул подпругу, Адмирал вел себя так, как будто он только слегка
прогалопировал для разминки, и живот его почти не подымался при вдохах. Я
похлопал его по блестящей темно-рыжей шее, заметил, что он почти не
вспотел, и спросил Пита:

- На что же он способен, если его в самом деле заставить ехать?

- Выиграть Национальный, не меньше,- сказал Пит, покачиваясь с пяток на
носки и заламывая шляпу, в то время как вокруг него раздавались бесконечные
поздравления.

Я улыбнулся, подхватил седло на руку и пошел в весовую взвеситься и
переодеться.

Пит крикнул, чтобы я поторапливался, так как .нам следует распить глоточек
вдвоем, поэтому я быстро переоделся и тут же вышел. Он повел меня в бар
рядом с тотализатором, и мы остановились у прохода, чтобы взглянуть на то
место, где умер Джо. Проход отгородили от дорожки деревянным забором
высотой до плеча, чтобы туда не лезли любители сенсаций. Ржавое коричневое
пятно на гравии - вот все, что осталось от Джо.

- Страшная какая история,- сказал Пит, когда мы входили в бар. - Что он
тебе сказал перед смертью?

- Как-нибудь расскажу,- ответил я лениво. - Сейчас меня больше интересует
другое, где Адмирал скачет в следующий раз. - И за стойкой бара мы говорили
только о лошадях.

Вернувшись в весовую, мы увидели двух людей в плащах с поясами, в грубых
башмаках и мягких фетровых шляпах, всем своим видом внушавших ту
непередаваемую грозную непреклонность, которая отличает полицейских в
штатском от простых смертных.

Один из них сунул руку в карман, вытащил сложенный ордер и помахал им в
моем направлении.

- Мистер Йорк?

- Да.

- Привет от мистера Вейкфилда, и, пожалуйста, будьте любезны проследовать в
полицейский участок, это в интересах следствия. - Слово "пожалуйста" он
явно добавил от себя.

- Хорошо,- сказал я и попросил Пита, пусть Клем позаботится здесь о моем
снаряжении.

- Ладно,- сказал он.

Я пошел за этими двумя людьми через ворота к автомобильной стоянке.

- Я возьму машину и последую за вами,- сказал я.

- На дороге нас ждет полицейская машина, сэр,- сказал более рослый из
двоих. - Инспектор Вейкфилд просил привезти вас, и, если вы не возражаете,
сэр, я исполню приказ инспектора.

Я усмехнулся. Если б инспектор Вейкфилд был моим хозяином, я бы тоже
исполнял его просьбы.

- Ладно,- согласился я.

Закрытый черный "вулзи" ждал нас за воротами, у машины стоял шофер в форме,
а на переднем сиденье я увидел еще какого-то человек