ятерых. - Я усмехнулся. - Может быть, у таксистов сейчас безработица и им
больше нечем заняться. А может быть, как сказал тот водитель, это нужно
было, чтобы все это как следует до меня дошло.

- А вот это наводит меня на мысль еще об одной неправдоподобности,- сказал
Лодж. - Вам к груди приставлен нож, а вы кидаетесь вперед. Как это? Ведь
это явно лезть на рожон!

- Я бы не рискнул, если б он держал его острием чуть-чуть выше. Но он
держал его против грудинной кости. Нужен молоток, чтобы пробить ее ножом. Я
рассчитал, что скорее выбью нож, чем напорюсь на него. Так и вышло.

- И нож не оставил следа?

- Царапина,- сказал я.

- Давайте посмотрим,- сказал Лодж, вставая и обходя стол.

Я расстегнул сорочку - вторую и третью пуговицы. Как раз там у меня на коже
остался неглубокий порез примерно в дюйм длиной. Он уже подсох, и вокруг
натруди остались ржавые следы крови. Сорожка была испачкана в нескольких
местах. Пустяк. Я почти не чувствовал боли.

Лодж опять уселся. Я застегнул сорочку.

- Ну,- сказал он, покусывая кончик карандаша,- какие вопросы вы задавали по
поводу майора Дэвидсона и кому?

- Вот это действительно самое странное во. всем этом деле,- сказал я. - Я
почти ничего ни у кого не спрашивал. И мне, безусловно, никто ничего толком
не сказал.

- Но вы кого-то задели за живое,- сказал Лодж. Он достал из ящика лист
бумаги. - Назовите мне имена всех, с кем вы говорили об этой проволоке.

- С вами,- быстро ответил я. - И с миссис Дэвидсон. И все слышали, как я
говорил во время следствия, как я нашел эту проволоку.

- Но я заметил, что пресса явно обошла вниманием материалы следствия. А о
проволоке даже не было упомянуто,- сказал Лодж. - И ни у кого, кто видел
вас на допросе, не могло создаться впечатление, что вы решили - кровь из
носу! - распутать это дело. Вы приняли заключение следователя очень
спокойно и ничем не выразили, что не согласны с ним.

- Спасибо, что вы предупредили меня заранее, чего мне ждать,- сказал я.

Список, составленный Лоджем, выглядел явно куцым на большом листе бумаги.

- Кто-нибудь еще? - спросил он.

- О... одна приятельница... некая мисс Эллери Пенн. Я сказал ей вчера
вечером.

- Приятельница? - переспросил он грубовато.

- Да,- сказал я. Он записал и ее.

- Еще кто-нибудь?

- Нет.

- А почему нет? - спросил он, отодвигая лист.

- Я считал, что вам и сэру Кресвеллу нужно свободное поле действий. Я
думал, что могу спутать вам карты, если начну задавать чересчур много
вопросов. Ну чтобы люди не насторожились, отвечая на вопросы, что-то в этом
роде. Но, судя по всему - вы же сами говорите, что бросаете это дело,- я,
кажется, мог действовать свободно. - Я говорил с некоторой горечью.

Лодж внимательно посмотрел на меня.

- Вам неприятно, что вас считают юным и чересчур горячим,- сказал он.

- Двадцать четыре года - это уже; не юность,- сказал я. - Помнится, был
премьер-министр, который в этом возрасте управлял Англией. И неплохо
управлял.

- Это к делу не относится, вы отлично понимаете,- сказал он.

Я усмехнулся.

Лодж сказал:

- Что вы теперь думаете делать?

- Поеду домой,- ответил я, взглянув на часы.

- Нет, я по поводу майора Давидсона.

- Задайте вопрос полегче,- ответил я быстро.

- Несмотря на предупреждение?

- Имейно по этой причине,- сказал я. - Самый факт, что пять человек были
посланы запугать меня, показывает, сколько тут кроется. Билл Дэвидсон был
хорошим другом, вы знаете. Я не могу смиренно позволить тому, кто был
причиной его смерти - кто бы он ни был,- остаться безнаказанным. - Я
подумал секунду. - Прежде всего я разыщу владельца тех такси, которые
.водят Чубчик и компания.

- Ну что же, неофициально я желаю вам удачи, Но будьте осторожны,- сказал
Лодж.

- Конечно,- сказал я, вставая. Лодж проводил меня до самой двери на улицу и
пожал мне руку.

- Держите меня в курсе,- сказал он,

- Хорошо.

Он дружески помахал мне и занялся делами.

Я возобновил свое прерванное путешествие в Котсуолд. Плечи у меня отчаянно
болели, но, пока я сосредоточивался мыслями на истории с Биллом, я забывал
об этой боли.

. Я понял вдруг, что и "несчастный случай" с Биллом, и моя история с этим
фургоном, взятые вместе, могли навести меня на след того, кто все это
замыслил. Было вполне логично предположить, что это был один и тот же
человек. Оба покушения были чересчур сложны, чересчур тщательно
разработаны, притом что всего этого можно было добиться гораздо проще. В
моем сознании возникли слова "окольный путь", и я копался в памяти,
стараясь доискаться, откуда они взялись. В конце концов я вспомнил
угрожающее письмо, которое получил Джо Наитвич с опозданием на десять дней.
Но потом я решил, что тревоги Джо никак де связаны со смертью Билла.

И нападение на Билла и предупреждение, полученное мной, решил я, были
выполнены более жестоко, чем они били задуманы. Билл погиб в какой-то мере
от случайности, а со мной обошлись бы менее жестоко, не пытайся я бежать. Я
пришел к выводу, что мне надо искать человека с богатой фантазией,
человека, который собирался быть жестоким только до известных пределов и у
которого маленькие петарды благодаря своей сложности взрывались с большей
силой, чем это было задумано.

И меня утешала мысль, что мой противник не обладает сверхчеловеческим умом.
Он мог делать ошибки. И пока самой большой его ошибкой, подумал я, было то,
что оно такими трудами передал мне предупреждение, единственным результатом
которого было мое решение действовать еще энергичнее.

Два дня я ничего не предпринимал. Невредно было сделать вид, что
предупреждение подействовало.

Я играл с детьми в покер и проигрывал Генри, потому что был занят мыслями о
делах его отца.

- Ты совсем не думаешь, как ходишь, Аллан,- сказал Генри с насмешливым
сочувствием, Отняв у меня десять фишек, когда у него на руках были только
две пары.

- По-моему, он влюбился,- сказала Полли, глядя на меня оценивающим
взглядом. - Этого еще не хватало!

- Тьфу! - сказал Генри, тасуя карты.

- Что такое "влюбиться"? - спросил Уильям, который, к большому
неудовольствию Генри, играл "в блошки" своими фишками.

- Всякие охи-вздохи,- сказал Генри. - Поцелуи и прочая ерунда.

- Значит, мама в меня влюбилась,- сказал Уильям.

- Не будь дураком,- сказала Полли с высоты своих одиннадцати лет. - Любовь
- это когда свадьба, невеста, конфетти и все такое.

- -Ну, Аллан,- сказал Генри оскорбительным тоном,- живо кончай со своей
любовью, а то у тебя не останется ни одной фишки.

Уильям взял свои карты. У него широко раскрылись глаза и рот. Это означало,
что у него по меньшей мере два туза. Тузы были единственными картами, с
которыми он начинал торговаться. Я видел, как Генри искоса взглянул на него
и снова стал смотреть в свои карты. Он сбросил и прикупил, три карты и,
когда до него дошла очередь, сделал пас. Я перевернул его карты лицом - у
него были две дамы и две десятки. Генри был реалистом. Он знал, когда надо
сдаваться. И Уильям, прыгавший от восторга, выиграл всего лишь четыре
фишки, когда на руках у него было три туза и пара пятерок.

Не в первый раз я подумал о причудах наследственности. Билл был дружелюбный
человек, настоящий мужчина со множеством достоинств. Сцилла очень подходила
к нему, она была любящая, добрая женщина. Но ни один из них не был одарен
чрезмерным интеллектом, и тем не менее наградили своего старшего сына
исключительным, острым умом.

И мог ли я предположить, снимая карты для Полли и выравнивая стопку фишек
для Уильяма, что Генри уже хранил в своем проницательном Девятилетнем мозгу
ключ к разгадке гибели его отца?

Он сам этого не знал.

7

Челтенхэмский национальный фестиваль конного спорта открывался во вторник
второго марта.

Предстояли три дня скачек высшего класса, и в конюшни собрали воедино
лучших в мире скаковых лошадей. Их перевозили из Ирландии на пароходах и на
самолетах; здесь были отливающие золотом гнедые скакуны, получившие уже
кучи призов и кубков по ту сторону Ирландского моря.

В Достершире скапливались фургоны, перевозившие лошадей из Шотландии, из
Кента, из Девоншира, отовсюду. Они везли победителей Большого Национального
приза, чемпионов по взятию препятствий, мастеров гандикапа, блистательных
скакунов: это была элита скаковых лошадей.

Рассчитывав на четыре большие скачки в течение трех отведенных на это дней,
сюда устремились все жокеи-любители, которые могли выпросить, одолжить или
купить на это время скаковую лошадь. Скакать в Челтенхэме было великой
честью, а выиграть - незабываемым в жизни событием. Жокеи-любители ждали
этого фестиваля со страстным нетерпением.

И только Аллан Йорк не испытывал этого страстного нетерпения, когда ставил
свой "лотос" на стоянку. Я не мог бы этого объяснить, и сам, но почему-то,
вдруг ни шум собирающейся толпы, ни полные ожидания лица, ни бодрящий
холодок солнечного мартовского утра, ни перспектива скакать на трех хороших
лошадях - абсолютно ничто меня не трогало.

У главных ворот я нашел продавца газет, с которым разговаривал тогда в
Пламптоне. Это был коротенький, плотный кокни с большими усами и веселым
нравом. Он увидел, как я вхожу, и протянул мне газету.

- Привет, мистер Йорк,- сказал он. - Нравится вам ваша сегодняшняя лошадка?

- Можете поставить на нее какую-нибудь мелочь, но не последнюю рубашку.
Надо принять в расчет ирландца,

- Ну, вы его сделаете, будьте спокойны! Я подождал, пока он продаст газету
пожилому человеку с огромным полевым биноклем. Потом я спросил:

- Вы помните драку таксистов в Пламптоне?

- Разве такое забудешь? - Он просиял.

- Вы мне сказали, что одна группа была из Лондона, другая из Брайтона.

- Правильно.

- А которая откуда? - спросил я. Он удивленно посмотрел на меня. Я
повторил: - Какая Именно группа была из Лондона, а какая из Брайтона?

- А, понимаю! - Он продал газету двум пожилым дамам в толстых твидовых
костюмах и гольфах из грубой шерсти и дал им сдачу. Затем он повернулся ко
мне.

- Значит, откуда была какая группа? Гм... Понимаете, я часто, вижу их, но
они необщительный народ. Она с вами не разговаривают. Это вам не то что
шоферы-частники. Брайтонских я бы сразу узнал по виду, понимаете? - Он
остановился, чтобы закричать во всю силу легких: - Экстренный дневной
выпуск! - в результате чего продал еще три газеты. Я терпеливо ждал.

- Как вы их узнаете? - спросил я.

- По лицам, конечно. - Он явно счел мой вопрос бессмысленным.

- А какие у кого лица? Вы можете описать?

- А, понимаю. Разные лица.

- Можете вы описать хотя бы одного? - спросил я, Он задумался, щуря глаза и
теребя свои усы.

- Хотя бы одного... Да, есть там один парень, очень безобразный, с глазами,
как щелочки. Я бы не хотел сесть в его такси, Я думаю, вы его сразу узнаете
по волосам. Они у него растут челкой почти до бровей. Чудной парень, А на
что он вам сдался?

- Мне он не нужен,- сказал я. - Просто я хочу знать, откуда он?

- Этот из Брайтона,- Он радостно улыбнулся мне. - И еще там есть один, я
его часто вижу. Молодой парень с бакенбардами. Вечно чистит ногти ножом.

- Большое спасибо,- сказал я и дал ему фунтовую бумажку. Его улыбка стала
еще шире, и он засунул деньги во внутренний карман.

- Всякого счастья вам, сэр,- сказал он. Я отошел от него, но крик
"Экстренный дневной выпуск!" продолжал звенеть у меня в ушах. Я пошел в
весовую, размышляя над подученной мной информацией,- значит, мои похитители
из Брайтона. Тому, кто посылал их, не пришло в голову, что я видел их
раньше, и смогу их отыскать.

Погруженный в свои мысли, я наконец услышал, что говорит мне Пит Грегори:

- ...У них был прокол, но все-таки они добрались сюда, а это главное. Ты
что, не слушаешь, Аллан?

- Да, извини, Пит, думал кое о чем.

- Думал? Я рад, что ты это умеешь,- сказал Пит, громогласно захохотав. При
всем его уме и проницательности чувство юмора у него было в самом зародыше.
Всякого рода школьные шутки казались ему верхом остроумия, но все к этому
привыкли.

- Как Палиндром? - спросил я. Это была моя лучшая лошадь на сегодня.

- Великолепно. Так вот-, я говорю, у них был прокол... - Он замолчал в
полной растерянности. Он терпеть не мог повторяться. - Ну ладно, хочешь
пройти в конюшню поглядеть на него?

- Да, пожалуйста,- сказали.

Мы прошли в конюшни. Пит должен был пойти со мной: правила безопасности
здесь были очень жесткими. Даже владельцы лошадей не имели права входить к
ним без того, чтобы тренер не поручился за каждого из них. Конюхи
предъявляли при входе пропуска с фотокарточками. Все это делалось для того,
чтобы лошадей не взбадривали наркотиками или не портили.

Я погладил своего скакуна, стоявшего в стойле, красивого восьмилетнего
гнедого, с черными подпалинами жеребца, и дал ему кусочек сахару. Пит
неодобрительно поцокал языком и сказал:

- Только не перед скачкой! - словно нянька, поймавшая своего воспитанника,
когда тот ел сласти перед обедом. Я усмехнулся. На этот счет Пит был до
смешного педантичен.

- Сахар придаст ему сил,- сказал я, скармливая Палиндрому еще кусок и
восторженно рассматривая его. - Выглядит он чудесно.

- Он выиграет скачку, если ты все рассчитаешь,- сказал Пит. - Не спускай
глаз с того ирландца. Он попытается обставить вас всех, он сделает рывок,
когда вы войдете в воду, так чтобы оказаться на шесть корпусов впереди,
когда начнет подниматься в гору. Я много раз видел, как он это делал. Он
заставлял всех бешено гнаться за ним и гору, растрачивая весь запас сил,
который нужен для финиша. Так что ты или делай рывок вместе с ним и
поднимайся на холм с его скоростью, но не больше, чем с его скоростью, или
дай ему спокойно уйти вперед на подъеме и обгоняй на спуске. Ясно?

- Как сквозь стеклышко,- сказал я. Что бы ни думали о шутках Пита, но его
советы о том, как вести скачку, были поистине неоценимы, и я многим был
обязан ему.

Я в последний раз погладил Палиндрома, и мы вышли во двор. Благодаря
принятой здесь системе безопасности это было самое спокойное место на
ипподроме.

- Скажи, Пит, не было у Билла каких-нибудь неприятностей? - брякнул я без
всякой подготовки.

Он, не торопясь, запер стойло Палиндрома, потом медленно повернулся ко мне
и так долго стоял, глядя на меня без всякого выражения, что я начал
сомневаться, слышал ли он мой вопрос.

Наконец он сказал:

- Это громко сказано - неприятность. Ну, кое-что было...

- Что? - спросил я, когда он снова погрузился в молчание.

Но вместо ответа он сказал:

- А с чего ты взял, что они могли быть, неприятности?

Я рассказал ему о проволоке. Он слушал спокойно, без удивления, но его
серью глаза были суровы.

Он сказал:

- Почему никто не слышал об этом раньше?

- Я все рассказал сэру Кресвеллу Стампе и полиции, но, так как проволока
исчезла, у них не было никаких вещественных доказательств, и они бросили
это дело.

- А ты не бросил? - сказал Пит. - Не то чтобы я в осуждение, ты не подумай,
просто мало чем могу помочь. Было вот что... Билл рассказывал про какой-то
смехотворный звонок по телефону. Но я не очень-то слушал, голова вечно
занята лошадьми, сам понимаешь. Что-то ему говорили насчет того, что, мол,
Адмирал упадет... Билл решил, что это чья-то глупая шутка, а я не стал
переспрашивать, чего недослышал. Я не думал, что это важно. Когда Билл
погиб, я, было, подумал: странно, может, тут и вправду что-то есть. Я тогда
спросил тебя, но ты сказал, что не заметил ничего особенного... - Его голос
задрожал и прервался.

- Да, жаль,- сказал я. Потом я опросил: - А когда он заговорил об этом
телефонном звонке - незадолго до этого случая?

- Последний раз я говорил с ним в пятницу утром, как раз перед моим отлетом
в Ирландию. Вот тогда это и было. Я позвонил ему, чтобы сказать, что
Адмирал готов к завтрашней скачке в Мейденхеде.

Мы пошли назад, к весовой. Под влиянием какого-то импульса я сказал:

- Пит, случается тебе ездить в брайтонских такси? - Я знал, что он
нездешний.

- Случается, но не часто,- сказал он. - А что?

- Да есть там два-три шофера, с которыми я хотел бы потолковать,- сказал я,
но не прибавил, что с каждым в отдельности и где-нибудь в темном закоулке.

- Насколько я знаю, в Брайтоне несколько таксомоторных компаний,- сказал
он. - Если тебе нужен какой-то определенный шофер, лучше всего идти на
станцию. Они там выстраиваются к лондонским поездам. - И больше он уже
ничего не слышая - мимо нас повели в паддок ирландскую лошадь для первой
скачки. - - Это Коннемара Пэл, провалиться мне на этом месте! - сказал Пит
завистливо,- Уж как я уговаривал одного моего знакомого купить этого
жеребца. Но за него запросили восемь тысяч, а упрятан он был в каком-то
полуразрушенном сарае за свинарником, и мой умный владелец не пожелал
платить такие деньги. А теперь погляди на него! В Лупардстауне в День бокса
он выиграл скачку для молодняка, обогнав всех на двадцать корпусов! И после
этого он не задул бы даже свечи! Лучшая лошадь из молодняка, какую мы
только увидим в этом году! - Мысли Пита плотно вошли в привычную колею, и
всю дорогу до весовой мы продолжали говорить об ирландских лошадях, л

Я еле разыскал Клема, он был по горло занят, и убедился, что мое снаряжение
в полном порядке и что он знает, сколько я должен весить, чтобы скакать на
Палиндроме.

Кэт сказала мне, что не приедет в Челтенхэм, так что, я пошел на поиски
самого лучшего, что мне оставалось,- новостей о ней.

Вешалка и часть скамейки, принадлежащие Дэну, были в меньшей из двух
раздевалок, второе место с краю от гудящей печки - верный признак того, что
он был восходящей звездой на жокейском небосклоне. По неписаным законам
чемпионам предоставлялись самые теплые места, а новичкам оставалось щелкать
зубами на сквозняке у дверей.

Он был в сорочке и трусах и натягивал нейлоновые чулки. В каждом чулке была
дыра, и оба его больших пальца комично выглядывали наружу. У него были
длинные, узкие ступни и такие же длинные, узкие изящные я сильные руки.

- Тебе хорошо смеяться,- сказал Дэн, натягивая чулок на колено. - А на мой
размер вот не выпускают чулки.

- Скажи, чтобы Вальтер связал тебе на заказ,- посоветовал я. - У тебя
трудный день?

- Три скачки, включая чемпионат по" скачке с препятствиями,- сказал Дэн. -
Пит записал на эти призы половину своей конюшни. - Он усмехнулся. - Я мог
бы тебе рассказать о семье Пеннов, конечно, если тебя это интересует. С
кого начинать? С дяди Джорджа, или с тети Дэб, или... - Он замолчал,
натягивая шелковые брюки и скаковые сапоги. Его слуга, Вальтер, подал ему
вязаную фуфайку и какой-то особенно противного розово-оранжевого цвета
камзол. Тот, кто выбирал эти цвета, не думал о человеке. - Или ты хочешь
услышать что-нибудь о Кэт? - закончил Дэн, натягивая поверх своего
тошнотворного камзола непромокаемую куртку.

Раздевалка наполнялась, в нее втискивались сверх всякого штата еще и
ирландские жокеи, приехавшие на эту встречу, радостно возбужденные,
говорившие оглушительно громко. Мы с Дэном перешли в весовую, которая тоже
была переполнена, но там хоть можно было слышать друг друга.

- Дядя Джордж - настоящее сокровище,- сказал Дэн. - Я не хочу тебе о нем
рассказывать, не буду портить впечатление, сам увидишь. Тетя Дэб для нас с
тобой, приятель,- это достопочтенная миссис Пенн, тетя Дэб она только для
Кэт. В ней есть какое-то холодное очарование, оно внушает, что она была бы
с тобой грубо-пренебрежительна, не будь превосходно воспитана. Вначале она
высказала мне свое неодобрение. Я думаю, она принципиально не одобряет все,
имеющее отношение к скачкам,. включая Поднебесного, дядю Джорджа и его идею
насчет подарка Кэт ко дню рождения.

- Ну-ну, а дальше,- торопил я его, чтобы он перешел к самой интересной
части репортажа, пока кто-нибудь другой не ухватил его .за пуговицу. - Ах
да, Кэт. Блистательная, неземная Кэт. Ты знаешь, строго говоря, ее имя Кэт
Эллери, а вовсе никакая не Пенн. Это дядя Джордж добавил к ее фамилии дефис
и свою фамилию Пенн, -когда