ей
плакать во сне? Мучили ли ее кошмары? Бывали ли у нее при вас  внезапные
приступы ярости, как в тот день, когда она рукой в гипсе замахнулась  на
моего зятя?
   - Не понимаю. Мики чувствительна, ей двадцать лет, она,  может  быть,
от природы несколько вспыльчива, но больна она не была.  Она  отличалась
вполне здравым умом.
   - Бог мой! Я никогда и не говорил, что она была  не  в  здравом  уме!
Поймите меня правильно: у нашей девочки еще до пожара были некоторые яв-
ления, напоминающие истерию, а людей с  такими  явлениями  куда  больше,
чем, например, курильщиков трубки или филателистов. И если я  утверждаю,
что она была больна, то это прежде всего моя  субъективная  оценка  того
порога, за которым начинается болезнь. К тому же некоторые  виды  потери
памяти или речи - обычные признаки истерии.
   Он встал и, обойдя вокруг стола, подошел ко мне; я сидела на  кожаном
диване возле Жанны. Взяв меня за подбородок, он повернул  мою  голову  к
Жанне.
   - Ну, разве она похожа на впавшую в детство старушку? Ее амнезия  но-
сит не частичный, а избирательный характер. Скажу проще, чтобы вам стало
понятно: она забыла не какой-то определенный кусок своей жизни  -  пусть
даже самый большой, - нет, она отказывается  вспомнить  что-то  или  ко-
го-то. Знаете, почему доктор Дулен пришел к такому  выводу?  Потому  что
даже в событиях, относящихся к четырех-пятилетнему возрасту, в ее памяти
есть провалы. Что-то или кто-то, вероятно, так непосредственно или опос-
редованно связан с ее самыми ранними воспоминаниями, что она  вычеркнула
это из своей памяти. Вам понятно, что я хочу сказать? Случалось вам бро-
сать камни в воду? Круги, которые от них расходятся, немного  похожи  на
то, о чем я говорю.
   Он отпустил мой подбородок и показал, описывая рукой в воздухе круги,
как это бывает.
   - Возьмите мои рентгеновские снимки и отчет об операции, -  продолжал
он, - и вы увидите, что я ее только заштопал. В этом и  заключалась  моя
роль. Я наложил пятьдесят семь швов. Поверьте, в ту  ночь  у  меня  была
твердая рука, и я знаю свое дело, поэтому убежден, что не  задел  мозга.
Дело здесь не в травме, даже не в реакции на физический шок - об этом ее
сердце сказало бы нам явственнее, чем голова. У нее  характерная  психи-
ческая реакция человека, который уже болен.
   Я не выдержала, вскочила и попросила Жанну меня увести.
   Шавер схватил меня за руку.
   - Я нарочно тебя пугаю, - сказал он, повысив голос, - Ты, может быть,
выздоровеешь сама, а может, и нет. Могу дать тебе совет, полезный,  доб-
рый совет. Зайди ко мне еще. И усвой следующее: пожар  произошел  не  по
твоей вине и девушка погибла не из-за тебя. Хочешь ты ее  вспомнить  или
нет, она все равно  существовала.  Она  была  красива,  она  была  твоей
сверстницей, и звали ее Доменикой Лои. Она действительно умерла - и  пе-
ред этим ты бессильна.
   Он удержал меня за руку, прежде чем я успела его ударить.
   Затем сказал Жанне, что надеется, что она меня к нему пришлет.
   Мы провели в Ницце, в гостинице на взморье, три дня. Октябрь подходил
к концу, но на пляже еще были купальщики. Я наблюдала за  ними  из  окна
нашего номера и убеждала себя, что узнаю этот город, узнаю запах морской
соли и водорослей, который доносил до меня ветер.
   Ни за что на свете Жанна не повела бы меня снова  к  доктору  Шаверу.
Она говорила, что он кретин и грубиян. И не истерик, а параноик.  Оттого
что он зашивает головы, мозги у него превратились в подушку для  иголок.
У него у самого голова дырявая.
   Я же была не прочь снова побывать у него. Конечно, он был груб, но  я
жалела, что прервала его. Он не все мне рассказал.
   - Надо же такое выдумать! Ты, значит, хочешь забыть саму себя! -  по-
тешалась Жанна. - Выходит, так!
   - Если бы он знал, кто я, он поставил бы все с  головы  на  ноги.  Не
прикидывайся дурочкой. Я хотела бы забыть Мики, вот и все.
   - Вот то-то и оно, что, если бы он поставил все с головы на ноги,  от
его блестящего рассуждения через секунду ничего бы не осталось. Не знаю,
что он подразумевает под истерией, хотя могу допустить, что Мики  нужда-
лась в лечении. Но ты-то была совершенно нормальна. Тебя  я  никогда  не
видела в возбужденном состоянии, и ты не была такая нервная, как она.
   - И все же именно я хотела ударить доктора Дулена, именно  я  ударила
тебя. Ведь это так!
   - На твоем месте и в твоем состоянии, думаю, каждый бы так  поступил.
Я бы вообще схватила какую-нибудь железяку. И при этом ты стерпела, ког-
да эта сумасшедшая задала тебе такую таску, что ты целую неделю ходила с
синяками - даже не посмела дать сдачи, хотя в Мики весу было ни на грамм
больше, чем в тебе. А ведь это была ты, а не она!
   На третий день она объявила, что мы возвращаемся на мыс Кадэ. Прибли-
жается день вскрытия завещания. Жанне необходимо  при  этом  присутство-
вать, и я должна на несколько дней остаться одна с прислугой. По  мнению
Жанны, я еще не в состоянии выступить в своей новой роли  во  Флоренции,
Ремонт на мысе Кадэ начался спустя две недели  после  пожара,  и  теперь
жить нельзя еще только в спальне Доменики. По мнению Жанны, на  вилле  я
буду вдали от людей, в обстановке, благоприятствующей выздоровлению.
   По этому вопросу, впервые с того дня, когда я сбежала от нее на одной
из улиц Парижа, между нами произошла ссора. Мысль о возвращении на  вил-
лу, где еще свежи следы пожара, да и сама идея выздоровления в этой обс-
тановке приводили меня в ужас. Но я, как всегда, уступила.
   К концу дня Жанна отлучилась куда-то, оставив меня  на  час  одну  на
террасе отеля. Вернулась она не в своей белой машине, а в голубом  "Фиа-
те-1500" и сказала, что он мой. Она дала мне документы и ключи от  маши-
ны, и я покатала ее по Ницце.
   На другое утро мы на двух машинах - Жанна впереди, я за ней -  двину-
лись в путь по Горной дороге, потом по булонскому шоссе и во второй  по-
ловине дня добрались до мыса Кадэ, - там нас  уже  ждала  мадам  Иветта,
энергично подметавшая штукатурку и мусор, оставленный  каменщиками.  Она
не решилась признаться, что не узнала меня, расплакалась  и  убежала  на
кухню, твердя со своим южным акцентом: "Несчастный мир,  несчастный  наш
мир!"
   Дом был невысокий, с почти плоской крышей. Наружную покраску  еще  не
закончили, и на стенах в той части виллы, которую пощадил  огонь,  оста-
лись широкие полосы копоти. Гараж и столовую, где вечером  мадам  Иветта
подавала нам ужин, уже отремонтировали.
   - Не знаю, может статься, барабулька  вам  разонравилась,  -  сказала
она, обращаясь ко мне, - но мне хотелось доставить вам удовольствие.  Ну
как, довольны вы, что снова здесь, в наших прекрасных краях?
   - Оставь ее в покое, - резко оборвала мадам Иветту Жанна.
   Я попробовала рыбу и объявила, что она очень  вкусная.  Мадам  Иветта
несколько воспряла духом.
   - Знаешь, Мюрно, тебе пора бы разбираться, что к чему, - сказала  она
Жанне. - Не съем же я твою девочку.
   Подавая фрукты, она наклонилась и чмокнула меня в щеку.
   - Разве одна Мюрно за вас переживает? - сказала она. -  Все  эти  три
месяца не было дня, чтобы в Леке меня кто-нибудь не спросил о вашем здо-
ровье. А есть тут один паренек, так он даже сюда  приходил  вчера  днем,
когда я убирала в верхних комнатах. Говорит, он ваш приятель.
   - Кто такой?
   - Да парнишка, молоденький, примерно ваших  лет.  Ему  года  двадцать
два-двадцать три. Имейте в виду, вам не за что краснеть.  Он  хорош  как
Божий день и такой же душистый, как вы. А известно мне это потому, что я
его целовала. Ведь я его знала, когда он еще под стол пешком ходил.
   - И Мики была с ним знакома? - спросила Жанна.
   - Надо думать! Он все выспрашивает, когда вы приедете да где вы  сей-
час.
   Жанна смотрела на нее, не скрывая досады.
   - Да придет он, придет, никуда не денется, - заверила нас  Иветта.  -
Ему тут недалеко. Он работает на почте в Ла-Сьота.
   В час ночи, лежа в комнате, которую в начале лета  занимала  Мики,  я
все еще не спала. Мадам Иветта вернулась к себе в Лек. Незадолго до  по-
луночи я услышала шаги Жанны в моей бывшей комнате и в заново отделанной
ванной. Хотя там побывали и  следователи,  и  каменщики,  Жанна,  должно
быть, проверяла, не осталось ли каких-нибудь улик.
   Затем она прошла в третью комнату в конце коридора и легла.  Встав  с
постели, я пошла к ней. Лежа в белой комбинации  на  раскрытой  постели,
она читала книгу "Дефекты памяти" некоего Дэле.
   - Не ходи босиком, - сказала она. -  Садись  или  надень  мои  туфли.
Впрочем, где-то в моих чемоданах должны быть тапочки.
   Забрав у Жанны книгу, я положила ее на столик и села на постель.
   - Кто этот парень, Жанна?
   - Понятия не имею.
   - Что, собственно, я говорила по телефону?
   - Ничего такого, из-за чего надо было бы не спать по ночам. Он мог бы
быть для нас опасен только в случае, если бы знал содержание и телеграм-
мы, и наших телефонных разговоров. А это маловероятно.
   - Почта в Ла-Сьота большая?
   - Не знаю. Надо будет завтра туда заехать. А теперь иди спать.  Между
прочим, еще не доказано, что  телефонная  связь  проходит  именно  через
Ла-Сьота.
   - Здесь есть телефон. Я видела внизу аппарат. Можно было бы сразу вы-
яснить.
   - Не дури. Иди спать.
   - Можно, я лягу с тобой? В темноте она вдруг сказала:
   - Есть, правда, одна странность. В ванной среди  обгоревших  вещей  я
нашла разводной ключ. На дне стиральной машины. Это не мой. Ключ,  кото-
рым я пользовалась в ту ночь, я выбросила. Может, этот ты  купила  себе,
чтобы каждый день отвинчивать гайку?
   - Я бы тебе сказала и постаралась бы его куда-нибудь сплавить.
   - Не знаю, я над этим не задумывалась. Мне  казалось,  что  ты  брала
ключ в инструментальной сумке автомобиля. Так или иначе, но  следователи
не заметили этого ключа, а если и видели, то не обратили внимания.
   Немного погодя я придвинулась к ней, проверяя, спит ли она. Во тьме я
спросила, почему она так скоро привязалась ко мне в больнице - только ли
из-за завещания, чтобы играть эту игру. Она не ответила,  и  я  сказала,
что очень стараюсь все вспомнить, хочу помочь ей. Потом я добавила,  что
мне нравится моя лазоревая машина, да и вообще все ее подарки.
   В ответ я услышала только: "Я сплю". В последующие дни  я  продолжала
заниматься тем, что Жанна называла "тренировкой". В своих успехах я мог-
ла убедиться по реакции Иветты. Несколько раз в день она повторяла: "Ах,
вы совсем не переменились!"
   Я старалась быть более живой, подвижной. Жанна порой упрекала меня  в
вялости, говоря: "Отлично, мямля, продолжай в том же духе, и мы с  тобой
окажемся на панели в Южной Америке. Французские тюрьмы - место  малопри-
ятное".
   Мадам Иветта почти весь день проводила на вилле,  и  нам  приходилось
уезжать на прогулку. Жанна катала меня в Бандоль, как это, наверное, де-
лала три месяца тому назад Мики, а не то мы подолгу валялись  на  пляже.
Однажды в послеполуденный час мимо пляжа проплыл в лодке какой-то рыбак:
он явно удивился, увидев в осеннее время курортницу в купальнике и белых
перчатках.
   Парень, о котором нам сообщила мадам Иветта, не показывался. Почтовое
отделение в Ла-Сьота было, на наш взгляд, великовато для того, чтобы нас
могли подслушивать, но телефонная связь с мысом Кадэ действительно  про-
ходила через Ла-Сьота.
   За четыре дня до вскрытия завещания Жанна положила свой чемодан в ба-
гажник и укатила. Накануне вечером мы ездили ужинать в Марсель  на  моей
машине. За столом она говорила со мной в непривычном для нее тоне - спо-
койно и весело, рассказывала о своих родителях (она родилась в  Казерте,
и, хотя фамилия у нее французская, по происхождению  она  итальянка);  о
своих первых шагах у Рафферми; о "хороших временах" в ее жизни  -  между
восемнадцатью и двадцатью шестью годами. На обратном пути от  Кассии  до
Ла-Сьота, когда я брала один вираж за другим, она положила голову мне на
плечо и, обняв меня одной рукой, другой помогала удерживать руль,  когда
машину заносило.
   Она обещала, что пробудет во Флоренции ровно столько, сколько понадо-
бится для выполнения формальностей в связи с завещанием.  За  неделю  до
своей смерти Рафферми приложила к нему в конверте распоряжение,  в  силу
которого вскрытие завещания назначалось на день совершеннолетия Мики - в
том случае, ежели смерть завещательницы наступит  раньше.  Было  ли  это
вздорной прихотью старухи, желавшей досадить Мики (предположение Жанны),
либо она, чувствуя приближение конца, хотела, чтобы у ее поверенных дос-
тало времени привести в порядок отчетность (предположение  Франсуа  Шан-
са), - не знаю. По-моему, это ничего не меняло, а по мнению Жанны,  при-
писка к завещанию создает гораздо более серьезные осложнения, чем просто
замена старого завещания: многочисленная родня Рафферми не преминет вос-
пользоваться этим или другим нарушением проформы и будет чинить нам пре-
пятствия.
   Во время нашего свидания с отцом Мики было условлено, что Жанна  зах-
ватит его с собой, проезжая через Ниццу. Присутствие  Иветты  при  нашем
расставании помешало ей дать мне какие-нибудь  советы,  кроме  обычного:
"Ложись рано и будь паинькой".
   Иветта устроилась в комнате Жанны. В ту первую ночь мне не спалось. Я
сошла вниз на кухню выпить воды. Затем, соблазнившись красотой ночи, на-
кинула поверх ночной рубашки Жаннину куртку и вышла. В темноте  обогнула
дом. В кармане куртки отыскала пачку сигарет. Прислонившись к стене  га-
ража, вынула сигарету, но не успела закурить, как  кто-то  вдруг  поднес
мне зажженную спичку.
 
 
   УБИВАЮ
 
   Этот юноша предстал перед Мики в лучах июньского солнца в ту  минуту,
когда она, лежа у подножия высокого мыса на  маленьком  галечном  пляже,
закрыла иллюстрированный журнал, который просматривала. Сначала этот па-
рень, одетый в белую рубашку и выцветшие холщовые  штаны,  показался  ей
огромным - он стоял прямо над ней, но потом она убедилась, что он  сред-
него, пожалуй, даже  маленького  роста.  Зато  он  был  отменно  красив:
большие черные глаза, прямой нос, девичий очерк губ и своеобразная мане-
ра держаться очень прямо, заложив руки в карманы брюк и приподняв плечи.
   Уже недели две-три Мики и До жили на мысе Кадэ. В тот день Мики  была
одна; До после полудня уехала на машине, собираясь купить себе что-то  в
Ла-Сьота-не то брюки, не то розовые серьги, и то и  другое  Мики  видела
тоже и нашла премерзкими. Во всяком случае,  это  она  потом  рассказала
своему новому знакомцу.
   Он подкрался бесшумно, даже галька не хрустнула под  ногами.  Был  он
худощав и по-кошачьи увертлив и чуток.
   Мики опустила на глаза защитные очки, чтобы солнце не мешало  разгля-
деть юношу, и приподнялась, придерживая рукой расстегнутый лифчик.
   - Вы Мики? - спросил он ровным голосом. Не дожидаясь ответа, он  нео-
быкновенно гибким и естественным движением, словно всю жизнь его отраба-
тывал, сел рядом - так, что оказался вполоборота к ней. Мики сказала ему
для проформы, что здесь частный пляж и она была бы  ему  весьма  призна-
тельна, если бы он отсюда убрался.
   Заметив, что ей трудно справиться с лифчиком, парень быстро наклонил-
ся и, прежде чем она успела опомниться, застегнул пуговку.
   Затем он объявил, что идет купаться. Сбросив рубашку, брюки, сандалии
и оставшись в скверных армейских трусах цвета хаки, он вошел в воду.
   Плавал он, как и ходил, - уверенно, бесшумно. Выйдя на берег, он под-
сел к Мики, не убирая со лба короткие пряди слипшихся темных волос, дос-
тал из кармана брюк пачку "Голуаз" и предложил ей помятую  сигарету,  из
которой наполовину высыпался табак. Когда он протягивал ей зажигалку, на
бедро Мики упала капля воды.
   - Знаете, зачем я пришел? Мики ответила, что догадаться нетрудно.
   - Будь это так, я бы сам удивился, - сказал он. - Девушек у меня вдо-
воль. Я на стреме уже целую неделю, но, поверьте, не  для  этого.  Да  и
присматриваюсь я к вашей подружке, а не к вам. Она ничего,  недурна,  но
интересует меня другое, этого не увидишь. Оно вот где.
   Он показал пальцем на лоб, повалился на спину и,  подложив  руку  под
голову, растянулся на солнце с сигаретой в зубах. Выдержав минутную пау-
зу, он повернулся к Мики, вынул сигарету изо рта и заявил:
   - Черт подери, а вы не любопытны!
   - Чего вам надо?
   - Ага, хоть поздно, но дошло все-таки! Чего мне надо,  говорите?  Де-
сять косых? Пятьсот косых? Сколько стоит ваше бьющееся сердечко? Некото-
рые звезды застрахованы: у кого руки, у кого ноги, ну, и все такое  про-
чее. А вы застрахованы?
   Мики вздохнула с облегчением. Сняв очки, чтобы под глазами не остава-
лись белые круги, она ответила, что ее уже  пробовали  ловить  на  такие
штуки и он может в прямом смысле этого слова собирать свои манатки.
   - А вот и ошиблись, - сказал он. - Я не страховой агент.
   - Оно и видно.
   - Я малый простой. Но у меня есть глаза и уши. Я умею слышать  и  ви-
деть и хочу дать вам возможность использовать некую  информацию.  Притом
зарабатываю я не ахти. За сотню косых получите изюмину.
   - Если бы я, с тех пор как меня перестали водить за ручку,  раздавала
направо и налево такие деньги, я бы давно разорилась. Ну  как,  соберете
вы свои манатки?
   Он привстал, решив, кажется, перестать паясничать, и очень ловко,  не
вихляясь, только чуть приподнимая ноги, сразу натянул брюки. Наблюдавшая
за ним Мики оценила это изящество, о чем впоследствии ему и сказала.  Но
в ту минуту она только наблюдала за ним из-под полуопущенных век.
   - Начать с того, что Жанна - чокнутая! - проговорил он,  сидя  совер-
шенно неподвижно и уставившись на море. - Знаешь, под каким  знаком  она
родилась) Под знаком Тельца. Бойся Тельца, цыпленок, это  люди  шкурные!
Все от головы, ничего от сердца...
   Мики снова надела очки. Он взглянул на нее, усмехнулся, надел  рубаш-
ку, сандалии и встал. Она удержала его за штанину.
   - Где вы это слышали?
   - Сто косых!
   - Вы слышали, как я это говорила. Это было в ресторане, в Бандоле. Вы
подслушивали наш разговор?
   - В Бандоле я не был с прошлого лета. Я работаю в Ла-Сьота. На почте.
С работы ухожу в шестнадцать тридцать. Я слышал это сегодня, еще и  часу
не прошло. Я уже собирался домой. Ну как, решаетесь? Да или нет?
   Мики встала на колени и, вероятно, чтобы  выиграть  время,  попросила
еще сигарету. Раскурив сигарету, он протянул ее Мики. Должно  быть,  ви-
дел, как это делают в фильмах.
   - Вы слышали это на почте? Это был телефонный разговор?
   - С Флоренцией, - сказал он, - Я ведь малый простой. Право слово, сто
косых - это даром! Просто мне, как и всем, нужны  деньги.  Для  вас  это
пустяк.
   - Вы болван, убирайтесь!
   - Это она звонила, - сказал он, - ваша подружка. Та, другая, разгова-
ривает так: "Поразмысли. Хватит. Повесь трубку".
   Тут Мики услышала, что к вилле подъезжает ее машина: это возвращалась
До. Опустив на глаза черные очки, она вновь окинула парня взглядом снизу
вверх и сказала, что согласна - она даст ему деньги, если его информация
того стоит.
   - Информацию получите, когда я увижу сто косых, - сказал он. - Сегод-
ня в полночь будьте у табачной лавки в Леке. Там во дворе, под  открытым
небом, показывают кино. Я там буду.
   Ничего больше не сказав, он ушел. Мики решила дождаться До. Когда  же
До, беспечная и веселая, в купальнике и с полотенцем через плечо, подош-
ла к ней, Мики сказала себе, что не пойдет в эту табачную лавку  ни  се-
годня в полночь, ни вообще никогда. Было уже поздно, и солнце садилось.
   - Что ты там делала?
   - Ничего, - ответила ей До. - Валандалась. Вода теплая?
   В ушах у До висели розовые сережки. Сначала она, по своему  обыкнове-
нию, аккуратно поплескала на все тело водой из ладошки, затем с победным
индейским кличем окунулась. По дороге в Бандоль, куда они  поехали  ужи-
нать, Мики бросила из машины взгляд на табачную лавку в Леке и  заметила
во дворе за ней свет, а на стене - киноафиши.
   - Сегодня днем я встретила занятного парня, - сказа