-
кала и на кое-что другое. Ты, по правде сказать, доставляла  мне  немало
хлопот.
   - Хлопот?
   - Оставим это, пожалуйста. Тут и твои сумасбродные долги,  и  помятое
иной раз автомобильное крыло-все это сейчас не важно. Будь добра, сядь и
дай мне позвонить. Ты хоть успела пообедать?
   У меня не хватило духу снова удержать его за руку. Я дала ему  обойти
вокруг стола и набрать номер, а сама тем временем  медленно  пятилась  к
двери. Слушая телефонные гудки, он не спускал с меня глаз, но было ясно,
что он меня не видит.
   - Ты не знаешь, она сейчас где, у тебя? Он снова набрал номер. У  ме-
ня? Значит, от него, как и от всех других, Жанна скрыла,  где  она  меня
прячет: ведь он считает, что я выписалась из клиники только сегодня  ут-
ром. Я поняла, что до того, как забрать меня из клиники,  Жанна,  должно
быть, несколько недель жила в другом доме, это и было "у  меня";  именно
туда Шанс и звонил.
   - Там не отвечают.
   - Куда вы звоните?
   - На улицу Курсель, конечно. Разве Мюрно обедает не дома?
   Его окрик "Мики!" настиг меня уже в прихожей, когда я отворяла  дверь
на лестницу. Никогда еще мои ноги так не уставали, но ступеньки были ши-
рокие, а туфли тетушки Мидоля - удобные, так что, сбегая по лестнице,  я
не оступилась.
   Минут пятнадцать я бродила пустынными улицами вокруг Портд'Отей.  По-
том обнаружила, что все еще держу под мышкой папку с газетными  вырезка-
ми, которую дал мне доктор Дулен. Я остановилась перед стенным  зеркалом
у витрины, чтобы посмотреть, не сбился ли берет и не смахиваю  ли  я  на
злоумышленницу. В зеркале я увидела девушку с осунувшимся лицом, но спо-
койную и хорошо одетую, а позади нее - того  самого  молодого  человека,
который впустил меня в квартиру Франсуа Шанса.
   Я невольно зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть, и так резко  оберну-
лась, что заболели плечи и голова.
   - Не пугайся, Мики, я тебе друг. Пойдем. Мне нужно  с  тобой  погово-
рить.
   - Кто вы?
   - Тебе нечего бояться. Прошу тебя, пойдем. Я ведь только поговорить с
тобой хочу.
   Он мягко взял меня под руку. Я не противилась. Мы  находились  далеко
от дома Франсуа Шанса, затащить меня туда силой было нельзя.
   - Вы следили за мной?
   - Да. Когда ты туда пришла, я растерялся. Я тебя не узнал, да  и  ты,
кажется, не узнала меня. Я ждал тебя у дома в машине, но ты  так  быстро
пробежала, что я не успел тебя окликнуть. А потом ты свернула в улицу  с
односторонним движением, и я с трудом тебя нашел.
   Он крепко держал меня под руку, пока не довел до своей машины: черный
закрытый автомобиль стоял на площади, которую я только что пересекла.
   - Куда вы меня собираетесь везти?
   - Куда пожелаешь. Ты еще не обедала? Помнишь такое место - "У Короле-
вы"?
   - Нет.
   - Это ресторан. Мы с тобой там часто бывали. Вдвоем. Мики, верь  мне,
тебе нечего бояться.
   Он крепче сжал мою руку и скороговоркой произнес:
   - Ведь приходила-то ты ко мне. Правду сказать, я уже не верил, что ты
когда-нибудь вернешься. Я ведь понятия не имел,  что  у  тебя  эта,  как
ее... Ну, что ты потеряла память. Я просто не знал, что и думать.
   У него были очень темные и очень блестящие глаза, глуховатый, но при-
ятный голос, в котором явственно слышалось волнение. С виду он был креп-
кий, но какой-то беспокойный. Он мне почему-то не нравился,  но  бояться
его я перестала.
   - Вы подслушивали под дверью?
   - Я слышал все из передней. Садись же в машину,  прошу  тебя.  Письма
писал я. Я тоже Франсуа, Франсуа Руссен. Тебя ввел в заблуждение  обрат-
ный адрес на конверте.
   Когда я села рядом с ним в машину,  он  попросил  меня  говорить  ему
"ты", как прежде. Все это совершенно не укладывалось у меня в голове.  Я
смотрела, как он достает ключи от  машины,  как  включает  зажигание,  и
удивлялась, что у него дрожит рука. Еще больше удивлялась  я  тому,  что
сама не дрожу. Наверное, я любила этого человека, раз он был моим любов-
ником. И естественно, что, встретив меня, он волнуется. А я точно  зале-
денела с головы до ног. И если дрожала, то от холода. Явью  было  только
ощущение холода, все прочее - нет.
   Я не сняла пальто. Мне казалось, что от вина я согреюсь, и я  здорово
выпила, но мысли мои от этого нисколько не прояснились.
   Так вот: я познакомилась с ним в прошлом году у Франсуа Шанса, у  ко-
торого он работает. Я провела осенью десять дней в Париже. Из того,  как
он описывал начало нашей связи, следовало, что мне не впервой было заво-
дить интрижки, и я попросту заставила его бросить все дела и  запереться
со мной в номере загородной гостиницы в Милли-ля-Форэ. Затем я возвраща-
юсь во Флоренцию и пишу ему оттуда пылкие письма, которые он  мне  пока-
жет. Конечно же, я ему изменяю, но только из озорства,  потому  что  мне
опротивел этот дурацкий образ жизни - в разлуке с ним. Мне никак не уда-
ется добиться от тетки, чтобы она устроила ему фиктивную командировку  в
Италию. Вторая наша встреча с ним произошла в январе этого года, когда я
приехала в Париж. Пламенная страсть.
   Конец истории - а ее ждал неизбежный конец (пожар)  -  показался  мне
особенно неясным. Может, на меня так подействовало вино, но события,  на
мой взгляд, становятся особенно сумбурными, когда  на  сцене  появляется
новое действующее лицо - Доменика Лои.
   Была какая-то ссора с Франсуа, несколько раз  я  пропускаю  свидания,
потом происходит вторая ссора,  я  даю  ему  пощечину,  потом  возникает
третья ссора, от меня достается Доменике - я не просто даю ей  пощечину,
но избиваю ее и прихожу в такую ярость, что она на коленях молит о поща-
де и целую неделю потом ходит в синяках. Затем - еще  одна  стычка,  как
будто не связанная со всем предыдущим, когда речь идет о  какой-то  бес-
тактности, совершенной не то Франсуа, не то мною, а может, Доменикой. И,
наконец, происходит что-то и вовсе непонятное: ревность, кабачок на пло-
щади Звезды, темное влияние некой демонической  личности  (До),  которая
хочет рассорить меня с ним (Франсуа), мой внезапный отъезд в июне на ма-
шине, письма Франсуа, оставленные мною без ответа,  возвращение  "карги"
(это Жанна), растущее и все более загадочное влияние  демонической  лич-
ности на "каргу", тревога, звучащая в голосе (в моем голосе), отвечающем
Франсуа во время телефонного разговора из Парижа с мысом  Кадэ,  который
продолжался целых двадцать пять минут и стоил ему уйму денег.
   Он говорил без умолку, поэтому ничего не ел. Заказал  вторую  бутылку
вина, очень волновался, много курил. Он догадывался, что решительно  все
в его рассказе кажется мне ложью. Под конец он стал после  каждой  фразы
повторять: "Уверяю тебя!" А у меня в груди вместо сердца был  ком  льда.
Когда я вдруг вспомнила Жанну, мне захотелось закрыть лицо руками и  по-
ложить голову на скатерть, чтобы уснуть, а может, разрыдаться. Уж она-то
нашла бы меня, натянула бы мне на голову берет и увела бы  далеко-далеко
от этого мерзкого глухого голоса, от звона посуды, от дыма, который  ест
мне глаза.
   - Уйдем отсюда.
   - Погоди секундочку. Смотри не убегай! Мне нужно позвонить в контору.
   Если бы не охватившее меня оцепенение - а может, отвращение, -  я  бы
сбежала. Вместо этого я закурила сигарету-эту марку я терпеть не могла -
и тут же погасила ее в своей тарелке. Я сказала себе, что, будь эта  ис-
тория рассказана иначе, она, возможно, не показалась бы мне  такой  про-
тивной и я бы себя в ней узнала. С внешней стороны  здесь  все  сплошная
неправда. Но кто, кроме меня, мог знать, что таилось в  душе  той  шалой
девчонки? Когда память ко мне вернется, я вспомню, вероятно, эти же фак-
ты, да только расскажу о них по-другому.
   - Пойдем, - сказал он. - Ты просто с ног валишься. Не могу же я  тебя
такой бросить.
   Он опять взял меня под руку. Распахнул передо мной стеклянную  дверь.
Набережные заливало солнцем. Я снова сидела в машине. Мы неслись по  ка-
ким-то улицам, спускавшимся под гору.
   - Куда мы едем?
   - Ко мне домой. Послушай, Мики, я сознаю, что про все это я рассказал
тебе очень плохо, мне хочется, чтобы ты это знала. Разговор мы продолжим
попозже, когда ты немного поспишь. Я понимаю, от всех  этих  бесконечных
передряг и переживаний ты не в своей тарелке. Не спеши  думать  обо  мне
плохо.
   Ведя машину, он положил - точно так же, как Жанна, -  свободную  руку
мне на колено.
   - Потрясающе, что я снова с тобой, - сказал он. Когда  я  проснулась,
уже наступили сумерки. Никогда еще у меня так не  болела  голова,  разве
что в первые дни пребывания в клинике. Франсуа тряс меня за плечо.
   - Я сварил тебе кофе. Сейчас принесу.
   Я находилась в комнате с задернутыми шторами, обставленной разнокали-
берной мебелью. Кровать, на которой я лежала в юбке и пуловере,  укрытая
до пояса пледом, оказалась диваном-кроватью, и я тут же  вспомнила,  как
Франсуа его расставлял. На низеньком столике на уровне моих глаз я  уви-
дела свою фотографию в серебряной оправе - вернее, фотографию той, какою
я была "прежде". У кресла напротив кровати валялись  на  ковре  газетные
вырезки доктора Дулена. Должно быть, Франсуа читал их, пока я спала.
   Он вернулся с чашкой дымящегося кофе. От кофе мне стало чуточку  лег-
че. Франсуа был без пиджака, по-домашнему; заложив руки в карманы  брюк,
он с улыбкой наблюдал за тем, как я пью, видимо очень довольный собой. Я
взглянула на свои часы. Они стояли.
   - Долго я спала?
   - Сейчас шесть часов. Ну, как ты, получше себя чувствуешь?
   - Мне кажется, я бы спала еще много-много лет. Очень болит голова.
   - Может, надо что-нибудь сделать?
   - Не знаю.
   - Хочешь, я вызову врача? Он сел на кровать подле меня и, взяв из мо-
их рук пустую чашку, поставил на ковер.
   - Лучше бы вызвать Жанну.
   - У нас в доме есть врач, но я не знаю номера его телефона. Что каса-
ется Жанны, то я, признаться, совсем не жажду, чтобы она сейчас  ко  мне
нагрянула.
   - Ты ее не любишь? Он рассмеялся и обнял меня.
   - Узнаю тебя, - сказал он. - Ты действительно ничуть  не  изменилась:
все определяется тем, любишь ты человека или не любишь. Нет, не вырывай-
ся. Имею же я право хоть обнять тебя после такого долгого перерыва.
   Нагнув мне голову, он провел рукой по моим волосам и осторожно  поце-
ловал в макушку.
   - Да, я не люблю Жанну. Живя с тобой, пришлось бы любить всех на све-
те. Даже ту несчастную девушку, которая, однако. Бог знает что...
   Не выпуская меня из объятий, он указал мне рукой на газетные вырезки,
валявшиеся на полу.
   - Я прочел. Мне, правда, уже рассказывали, но все эти  подробности...
Какая жуть! Я рад, что ты хотела ее оттуда вытащить. Ну, дай же мне пос-
мотреть на твои волосы.
   Я быстро прикрыла рукой голову.
   - Не надо, пожалуйста!
   - Ты всегда должна носить перчатки? - спросил он.
   - Ну пожалуйста! Он коснулся губами моей руки в перчатке, мягко отвел
ее и поцеловал меня в голову.
   - Больше всего тебя меняют волосы. Сегодня в ресторане мне иногда ка-
залось, что я разговариваю с незнакомкой. - Взяв в ладони мое  лицо,  он
долго изучал его. - И все-таки это, конечно, ты, Мики. Я смотрел на  те-
бя, когда ты спала. Знаешь, я ведь частенько смотрел на тебя  спящую.  И
сейчас у тебя было точь-в-точь такое же лицо.
   Он поцеловал меня в губы. Сначала бегло, чтобы посмотреть, как это на
меня подействует, потом поцелуи стали долгими. На меня опять нашло  оце-
пенение, но совсем не такое, как сегодня в ресторане: сейчас все мое те-
ло томительно и сладко ныло. Это ощущение я знала до клиники, до  слепя-
щих вспышек белого света - попросту говоря, оно существовало "прежде". Я
не шевелилась и сосредоточенно прислушивалась к себе. В  эту  минуту  я,
верно, как последняя дура надеялась, что в  поцелуе  обрету  память  обо
всем. Я отстранилась, только когда у меня перехватило дыхание.
   - Теперь ты мне веришь? - спросил он.
   Он довольно усмехался, на лоб его упал клок темных волос. Вот  эта-то
его фраза все и погубила. Я отодвинулась от него еще дальше.
   - Я часто бывала в этой комнате?
   - Да нет, не очень часто. Я бывал у тебя.
   - Где?
   - В отеле "Резиданс", на улице Лорда Байрона, а потом - на улице Кур-
сель. Да вот тебе и доказательство!
   Он вскочил и, вынув из ящика стола маленькую связку ключей,  протянул
ее мне.
   - Ты дала мне их, когда переехала на улицу Курсель. Иной раз  вечером
ты ужинала не со мной, и тогда мы встречались там после.
   - Это квартира?
   - Нет, особнячок. Премиленький. Мюрно тебе его покажет. Или, если хо-
чешь, съездим туда вдвоем. Эх, и хорошо же нам тогда было!
   - Расскажи! Он снова засмеялся, кольцом сомкнув вокруг меня  руки.  Я
смирно лежала на кровати, твердые ключи вонзились мне в ладонь.
   - О чем же рассказывать?
   - О нас. О Жанне. О До.
   - О нас - рассказывать интересно. А вот о Жанне - нет. И о  До  тоже.
Из-за нее-то я и перестал у тебя бывать.
   - Почему?
   - Она тебя мутила. Когда ты взяла ее к себе, у нас с тобой все разла-
дилось. Ты вела себя как сумасшедшая. У тебя появились совершенно бредо-
вые идеи.
   - Это было когда?
   - Я уж и не помню. Но до того, как вы вдвоем укатили на юг.
   - Какая она была?
   - Послушай, она же умерла. А я не люблю плохо говорить о  покойниках.
Да и не все ли равно, какая она была? На твой взгляд,  она  была  совсем
иная: милая, прелестная, жизни для тебя не пожалеет!  И  до  чего  умна!
Она, видно, и в самом деле была умна. Вертела тобой как хотела, да и са-
мой Мюрно - тоже. И чуть-чуть не прибрала к рукам мамашу Рафферми.
   - Она была знакома с моей теткой?
   - К счастью, нет. Но умри твоя тетка месяцем позже, До бы с ней  поз-
накомилась и отхватила себе смачный кусок пирога, будь уверена!  Ты  уже
собиралась ехать с ней к тетке. Бедняжке До ведь  так  хотелось  увидеть
Италию!
   - Почему ты считаешь, что она настраивала меня против тебя?
   - Я ей мешал.
   - Почему?
   - Понятия не имею! Она, верно, думала, что ты выйдешь за меня  замуж.
Зря ты рассказывала ей о наших планах. Да и мы сейчас  зря  говорим  обо
всем этом. Ну все, точка.
   Он стал целовать меня в шею, в губы, но я уже ничего не чувствовала -
я замерла, стараясь собраться с мыслями.
   - Почему ты сказал, что рад тому, что я во время пожара пыталась  вы-
тащить До из ее комнаты?
   - Потому что лично я дал бы ей там подохнуть. И  потом,  из-за  всего
прочего. Ну, хватит, Мики!
   - А что такое - все прочее"? Я хочу знать.
   - Я узнал об этом, когда был в Париже. И  не  очень  понял,  что  там
стряслось. Я Бог знает что вообразил. Мне никак не верилось в несчастный
случай. Ну, что это чистая случайность.
   Я онемела. Он сошел с ума: говорит такие ужасные вещи и при этом  од-
ной рукой медленно задирает на мне юбку, а другой - расстегивает  кофту.
Я попыталась встать.
   - Пусти меня.
   - В самом деле? Да выкинь ты все это из головы!  Он  грубо  опрокинул
меня на кровать. Я хотела отвести его руку, что забиралась все  выше  по
моим ногам, но он первым отвел мою и причинил мне боль.
   - Пусти!
   - Послушай, Мики!
   - Почему ты думал, что это не было несчастным случаем?
   - Черт побери! Да надо быть чокнутым, чтобы, зная Мюрно, считать  это
несчастным случаем! Надо быть полным  кретином,  чтобы  поверить,  будто
она, прожив там три недели, не заметила, что соединение в газовой  трубе
не в порядке! Как на духу тебе говорю, можешь не  сомневаться:  до  того
все было затянуто как следует!
   Я отбивалась от него как могла. Он меня не отпускал.
   Сопротивление подстегивало его. Кончилось тем, что он разорвал  ворот
моего пуловера и только тогда опомнился. Увидев, что я плачу,  отпустил.
Я отыскала свои туфли и пальто, не слушая, что он говорит.  Подобрала  с
пола газетные вырезки, сложила их в папку и тут только осознала,  что  в
руке у меня ключи, которые он мне дал. Я сунула их в карман пальто.
   Франсуа стал перед дверью, загораживая мне дорогу, смешной и  унижен-
ный, с бледным помятым лицом. Я вытерла глаза кулаком и сказала ему: ес-
ли он хочет еще когда-нибудь меня увидеть, то сейчас должен дать мне уй-
ти.
   - Мики, это же глупо! Уверяю тебя, это глупо! Все эти месяцы я  бесп-
рестанно думаю о тебе. Сам не знаю, что на меня накатило.
   Он вышел на лестничную площадку и смотрел мне вслед.
   Жалкий, уродливый, алчный, лживый. Шакал.
   Я долго бродила по городу. Сворачивала то в одну, то в другую  улицу.
Чем больше я размышляла, тем больше мешались мои мысли. Боль  в  затылке
отпустила, зато разболелась спина вдоль  всего  позвоночника.  Вероятно,
оттого, что я устала, все это и случилось.
   Сначала я брела в поисках такси, а потом - лишь бы ходить, лишь бы не
возвращаться в Нейи, не видеть Жанну. Я было решила позвонить ей по  те-
лефону, но раздумала: я бы не удержалась, заговорила о газовой трубе.  Я
боялась, что не поверю ей, если она начнет оправдываться.
   Мне стало холодно. Я зашла в кафе, согреться. Расплатившись и получив
сдачу, я заметила, что у меня осталось много денег - на  них,  наверное,
можно прожить несколько дней. Жить в эту минуту для меня означало только
одно: лечь в постель и спать. А еще неплохо  было  бы  помыться,  надеть
свежее платье, чистые перчатки.
   Я поплелась дальше и, наконец, зашла в какую-то гостиницу  у  вокзала
Монпарнас. Там спросили, есть ли у меня с собой багаж, хочу ли я номер с
ванной, и дали заполнить какой-то бланк. Я заплатила вперед.
   Я уже поднималась по лестнице в сопровождении горничной, когда  из-за
конторки раздался голос администратора:
   - Мадемуазель Лои, прикажете разбудить вас утром?
   - Нет, не беспокойтесь, пожалуйста, - ответила я  и  обернулась,  вся
холодея и чувствуя, что мой мозг сковывает ужасом: ведь я  знала  это  и
раньше, знала давно, знала всегда.
   - Как вы меня назвали? Он заглянул в заполненный мною бланк.
   - Мадемуазель Лои. А что, разве не так?
   Я спустилась с лестницы, подошла к нему. Я еще  пыталась  подавить  в
себе некий издавна знакомый страх. Это не может быть правдой, это просто
"столкновение поездов - из-за того что я два часа говорила о  До,  из-за
моей усталости...
   На желтой бумажке я написала вот что:
   Лои Доменика Лелла Мария, родилась 4 июля 1939 года в Ницце, департа-
мент Приморские Альпы, француженка, банковская служащая.
   Подпись - До Лои - очень разборчива, имя и фамилия написаны слитно  и
обведены овалом, неверно и наспех.
   Я разделась и наполнила ванну водой. Сняла перчатки, затем  снова  их
натянула: мысль о том, что я должна буду касаться  этими  руками  своего
тела, была мне неприятна.
   Все это я проделывала медленно, почти спокойно. Когда доходило до та-
кого состояния подавленности,  отупение  мало  чем  отличается  от  спо-
койствия.
   Я уже не знала, что и думать, поэтому вовсе перестала думать. Мне бы-
ло дурно и в то же время приятно, потому что вода  была  теплая.  Так  я
пролежала около часа. Свои часы я завести забыла, и, когда взглянула  на
них, выйдя из ванной, они стояли, показывая три часа пополудни.
   Я вытерлась полотенцами, которые были в моем номере, надела белье ру-
ками в мокрых перчатках - руки у меня горели. В зеркальном шкафу отража-
лась фигура автомата с узкими бедрами, топающего босиком по  комнате,  в
чертах которого не осталось и подобия прежнего человека. Подойдя ближе к
зеркалу, я обнаружила, что после ванны мерзкие швы у меня  под  бровями,
под крыльями носа, подбородком и за ушами стали особенно заметны. А руб-
цы на голове просвечивали под редкими волосами, набухли и стали  кирпич-
но-красными.
   Я упала ничком на кровать и долго лежала,  уткнувшись  лицом  в  сгиб
локтя, преследуемая одним неотвязным образом: некая девушка  добровольно
окунает в пламя голову и руки.
   Невозможно. Кому достанет мужества на такое? Тут я заметила  лежавшую
возле меня папку, которую получила от доктора Дулена.
   Когда я сегодня утром в первый раз просматривала эти  статьи,  в  них
все совпадало с рассказом Жанны. При втором прочтении я открыла  подроб-
н