си!
   - Может, позволишь мне помочь тебе? Знаешь, который час? Ты же устала
до смерти. Я привезла чистые перчатки. Сними эти.
   Сейчас, когда эта светловолосая, высокая заботливая  женщина  склони-
лась надо мной, мне снова казалось, что все  рассказанное  ею  -  только
дурной сон. Нет, она добрая, великодушная, а я не способна была  органи-
зовать убийство Мики. Все это неправда.
   Близился рассвет. Она взяла меня на руки и отнесла наверх. Когда  она
подходила к спальне прежней Доменики, я коснулась головой ее  щеки.  Она
поняла и уложила меня на свою постель в спальне, которую занимала,  пока
я была в больнице. Минуту спустя, раздев и напоив меня,  она  склонилась
надо мной - я дрожала от холода, - подоткнула одеяло и  принялась  молча
разглядывать меня своими померкшими глазами.
   Когда мы были внизу, уже не помню, в какой из моментов ее рассказа, я
сказала ей, что хочу умереть. Теперь же, чувствуя, как погружаюсь в сон,
я испытала какой-то беспричинный страх.
   - Чем ты меня напоила?
   - Водой. С двумя порошками снотворного.
   Должно быть, она, как всегда, прочла в моем взгляде то,  что  было  у
меня на уме, так как прикрыла мне глаза рукой. Я еще  слышала,  как  она
говорит: "Сошла с ума, с ума, с ума", - затем ее голос стал быстро  уда-
ляться, я перестала чувствовать ее руку на своем лице, потом вдруг  аме-
риканский солдат в пилотке набекрень с улыбкой протянул мне плитку шоко-
лада, вслед за ним моя школьная учительница  шагнул  ко  мне,  собираясь
стукнуть линейкой по пальцам, и я уснула.
   Утром я осталась в постели. Жанна примостилась, одетая, на одеяле,  и
мы с ней порешили жить отныне на улице Курсель. Она  рассказала  мне  об
убийстве, а я - о своих вчерашних поисках. Сейчас мне казалось совершен-
но невероятным, чтобы Франсуа не заметил подмены.
   - Не так все это просто, - ответила Жанна. - Внешне ты уже и не ты, и
не Мики. Я говорю не только о лице, но и о впечатлении в целом.  Походка
у тебя не та, что у Мики, но и не такая, какая была у тебя прежде. Кроме
того, вы с ней не разлучались несколько  месяцев.  Последние  недели  ты
настолько досконально изучила ее, чтобы потом ей подражать, что это ска-
зывается в каждом твоем жесте. Слушая в первый вечер твой смех, я уже не
понимала, кто это смеется: она или ты. Хуже всего то, что я уже не  пом-
нила, какой она была, какой была ты, у меня все перемешалось.  Знала  бы
ты, какие мысли приходили мне в голову! Когда я тебя мыла, мне казалось,
что я вернулась на четыре года назад, потому что сейчас ты тоньше  Мики,
а она была вроде такой же. В то же время я думала, что  это  невозможно.
Да, вы были одного роста, но совсем не похожи. Не могла же  я  так  оши-
биться. Я уже стала бояться, что ты ломаешь комедию.
   - Для чего?
   - Почем я знаю! Чтобы избавиться от меня, остаться одной. Меня своди-
ло с ума то, что я не могу ни о чем с тобой говорить до тех пор, пока ты
не узнаешь всего. Комедию пришлось ломать мне. Обращаться с  тобой,  как
будто ты Мики. Я совсем запуталась. За эти четыре дня я убедилась в  од-
ной ужасной вещи, хоть она многое упростит нам в дальнейшем: как  только
я услышала твой голос, я уже была не в состоянии вспомнить  голос  Мики;
как только я увидела твою родинку, мне стало казаться,  что  она  всегда
была у Мики, а может, у тебя - черт его знает! Всего ведь  не  упомнить,
понимаешь? Иногда ты вдруг делала какой-нибудь жест, и  я  видела  перед
собой Мики. А потом я так долго думала об этом жесте, что внушала  себе:
я спутала. На самом деле твои собственные жесты чередовались  с  жестами
Мики - недаром же ты неделями твердила себе: настанет день, и  мне  при-
дется делать это точь-в-точь как она.
   - Неужели этого довольно, чтобы ввести в заблуждение Франсуа Руссена?
Не может быть. Я провела с ним полдня. Сперва он меня не узнал, но вече-
ром мы оказались на диване, он больше часа обнимал и ласкал меня.
   - Ты была Ми. Он говорил о Ми. Ему казалось, что он держит в объятиях
Ми. Да и притом он ведь хищник: много ли он  обращал  на  нее  внимания?
Спал-то он с ее наследством. Больше ты с ним не увидишься, конец. А  вот
твоя встреча с Франсуа Шансом беспокоит меня куда больше.
   - Он ничего не заметил.
   - А я и не дам ему возможности что-либо заметить. Теперь мы  примемся
за дело по-настоящему.
   Она считала, что самое опасное ждет нас во Флоренции.  Ми  знали  там
многие годы. В Ницце же опасаться нужно только отца Ми. И вдруг до моего
сознания дошло, что мне придется встретиться с человеком, дочь  которого
я убила, и броситься ему на шею, как это сделала бы она, а между тем мой
отец и мать там же, в Ницце, оплакивают погибшую дочь; они, конечно, за-
хотят повидаться со мной, поговорить о До, они будут с испугом  всматри-
ваться в меня - и узнают!
   - Не дури! - воскликнула Жанна, схватив меня за руки. - Тебе  незачем
их видеть! Но вот отца Мики - придется.  Ну,  поплачешь  немного  -  это
объяснят твоим волнением. А своих родителей тебе лучше с этих пор никог-
да не вспоминать. Да и помнишь ли ты их?
   - Нет. А что, если вспомню?
   - К этому времени ты станешь другой. Ты и сейчас уже другая.
   Ты - Мики. Мишель Марта Сандра Изоля, родилась 14 ноября  1939  года.
Ты стала моложе на пять месяцев, потеряла отпечатки пальцев, выросла  на
один сантиметр. И точка.
   Это было только началом нового ужаса. В полдень она съездила  в  Нейи
за нашими вещами, побросала их и чемоданы как попало в машину и  привез-
ла. Я вышла в сад как была, в халате, чтобы помочь ей внести их  в  дом.
Она отослала меня в комнату, сказала, что мне это нельзя, еще надорвусь.
   О чем бы мы с ней теперь ни заговаривали, мои мысли непрестанно возв-
ращались к той ночи на мысе Кадэ, о которой Жанна мне рассказала.  Я  не
хотела об этом думать; я отказывалась смотреть кадры фильма с Мики,  ко-
торые Жанна отсняла во время каникул и которые помогли бы мне  подражать
Мики. Однако любое слово, сказанное нами, приобретало  двойной  смысл  и
вызывало в моем воображении картины гораздо более мучительные, чем любые
фильмы.
   Жанна одела меня, покормила, посетовала, что должна оставить меня ча-
са на два одну - ей надо ехать к Франсуа Шансу, заглаживать  впечатление
от наделанных мною вчера глупостей.
   Всю вторую половину дня я томилась, пересаживалась из кресла в  крес-
ло, гляделась в зеркало, снимала перчатки, разглядывала свои  руки.  По-
давленная, я с ужасом наблюдала чужака, поселившегося во мне  и  бывшего
для меня ничем, пустым звуком, смутным образом.
   Больше, чем совершенное мною  преступление,  тревожило  меня  другое:
ощущение, что я становлюсь кем-то иным. Я превращалась в игрушку, в  ма-
рионетку в руках трех незнакомок. Которая из них перетянет к себе управ-
ляющие мною нити? Завистливая банковская служащая, терпеливая как  паук?
Мертвая принцесса, что когда-нибудь непременно снова взглянет на меня из
зеркала, раз я задумала стать ею? Или рослая молодая женщина с  золотис-
тыми волосами, которая издали неделями подводила меня к убийству?
   Когда крестная Мидоля умерла, рассказывала Жанна, Мики и  слышать  не
хотела о поездке во Флоренцию.  Похороны  состоялись  без  нее;  близким
синьоры Рафферми даже не потрудились объяснить ее отсутствие.
   В тот вечер, когда Мики узнала о смерти крестной, она решила  кутнуть
в компании Франсуа и других своих друзей. Я была с ними. Мики захмелела,
стала буянить в кабачке неподалеку от площади Звезды, оскорбила выпрова-
живавших нас полицейских, хотела вернуться домой не с Франсуа, а с  дру-
гим парнем. Заупрямилась, и Франсуа ушел восвояси.
   В конце концов час спустя был выдворен за дверь и его преемник, а мне
пришлось баюкать Мики до  полуночи.  Она  плакала,  вспоминала  покойную
мать, детство, говорила, что Жанна перестала для нее  существовать,  что
она не желает больше слышать ни о ней, ни о ком другом, когда-нибудь и я
увижу, "что это такое". А в заключение - приняла снотворное.
   Несколько дней она была предметом всеобщего внимания. Ей соболезнова-
ли, приглашали в гости. Мики вела себя образцово, как достойная  наслед-
ница миллиардов Рафферми.
   На улицу Курсель она приехала до окончания ремонта, в ту часть  дома,
где уже можно было кое-как устроиться.
   Однажды днем, когда я была одна в нашем новом доме, я получила телег-
рамму от Жанны. Телеграмма содержала только ее фамилию и номер  телефона
во Флоренции. Я тотчас же позвонила ей. Для  начала  она  обозвала  меня
идиоткой за то, что я звоню из дома Мики, а затем  сказала,  что  пришло
время отделаться от Франсуа. У меня, дескать, появилось подозрение,  что
Руссен плутует, поэтому я прошу Мики проверить смету работ в особняке на
улице Курсель и разобраться, нет ли там каких-нибудь махинаций между  ее
любовником и подрядчиками. Жанна велела мне позвонить ей по тому же  но-
меру телефона и в тот же час через неделю, но не из дому, а из какогони-
будь почтового отделения.
   На другой же день Мики провела расследование, переговорила с  подряд-
чиками и, как она и предполагала, не обнаружила в  предъявленных  счетах
ничего подозрительного. Я терялась в догадках: что у Жанны на уме?  Ведь
было очевидно, что Франсуа надеется сорвать куш куда больший, чем комис-
сионные за малярные работы или за поставку мебели, так что мысль о таком
примитивном плутовстве навряд ли пришла бы ему в голову.
   В чем тут суть, я поняла, когда мы с Мики вернулись домой и  я  стала
свидетельницей сцены, которую пришлось выдержать Франсуа. Он взял на се-
бя все дела по ремонту. Оказывается, он послал во Флоренцию копии смет и
счетов еще до того, как Мики сообщила туда о своих планах  ремонтировать
особняк. Франсуа оправдывался как мог, объясняя, что, будучи подчиненным
Шанса, естественно, обязан был вести переписку с Рафферми. Мики обозвала
его подхалимом, доносчиком, охотником за приданым и выгнала вон.
   Наверное, она все же встретилась бы с ним на другой день, но теперь я
уже знала, чего добивается Жанна. Мне оставалось только продолжать в том
же духе. Мики отправилась к Шансу, но он был не в курсе. Тогда она  поз-
вонила по телефону во Флоренцию одному из секретарей своей тетки и выяс-
нила, что Руссен, выслуживаясь перед Рафферми, постоянно  осведомлял  ее
обо всем. Самое смешное - что он, как и я, возвращал ей  чеки,  которыми
она хотела его купить.
   Я позвонила Жанне в условленный день и час. Май подходил к  концу.  В
Париже стояла чудесная погода, на юге - еще лучше. Жанна велела мне  уб-
лажать Мики, как я умею это делать, и уговорить ее взять меня с собой на
юг. У Рафферми вилла на взморье, на мысе Кадэ. Там-то мы  и  встретимся,
когда настанет время, сказала Жанна.
   - Настанет время для чего?
   - Заткнись, - отрезала Жанна. - Я сделаю все, что надо, чтобы  помочь
тебе ее убить. Твое дело маленькое: быть душкой, а я буду думать за  нас
обеих. Позвонишь мне через неделю.  Надеюсь,  вы  будете  уже  готовы  к
отъезду.
   - Завещание еще не вскрыли? Есть какие-нибудь неприятности? Имею же я
право знать...
   - Повесь трубку, - сказала Жанна, - Надоела.
   Спустя десять дней, в начале июня, мы с Мики были уже на  мысе  Кадэ.
Мы добирались туда целую ночь на ее маленькой машине, битком набитой че-
моданами. Утром мадам Иветта, местная жительница, знавшая  Мюрно  -  как
все здесь звали Жанну, - отперла виллу.
   Вилла была большая, залитая солнцем,  напоенная  ароматом  сосен.  Мы
спустились на пустынный галечный пляж у подножия скалы и выкупались. Ми-
ки учила меня плавать. Затем мы, как были, в мокрых купальниках  завали-
лись на кровать и проспали бок о бок до вечера.
   Я проснулась раньше нее. Долго глядела на спавшую рядом Мики,  стара-
ясь угадать, какие сны скрываются за ее сомкнутыми  длинными  ресницами.
Отодвигая от себя ее ноги, я почувствовала, какие они  теплые  и  живые.
Меня охватило отвращение к самой себе. Я взяла машину, поехала в ближай-
ший городок, Ла-Сьота, и сказала Жанне по телефону, что я противна самой
себе.
   - Тогда катись обратно, откуда взялась. Поступи в другой  банк.  Ходи
стирать белье, как твоя мать. И отвяжись от меня.
   - Будь вы здесь, все было бы иначе. Почему вы не приезжаете?
   - Откуда ты звонишь?
   - С почты.
   - Тогда слушай внимательно. Я посылаю тебе телеграмму в  Ла-Сьота  на
имя Мики в "Кафе Дезирады". Это последнее кафе в конце  пляжа,  чуть  не
доезжая поворота налево к мысу Кадэ. Зайди туда и предупреди, что  ждешь
телеграмму и заедешь за ней завтра утром. Потом позвони  мне.  А  теперь
повесь трубку.
   Я остановилась у кафе, заказала себе кока-колу  и  попросила  хозяина
принять корреспонденцию, которая может прийти сюда  на  имя  мадемуазель
Изоля.
   - А про что там будет, про дела или про любовь? Ну, ежели про любовь,
то я не против.
   В тот вечер Мики захандрила. После ужина, который  подала  нам  мадам
Иветта, мы привязали ее велосипед сзади к кузову машины и отвезли Иветту
в Лек, где она жила. Затем Мики решила направить стопы в более цивилизо-
ванные края, повезла меня в Бандоль, танцевала там до двух  часов  ночи,
но объявила, что мальчики на юге пресные, и мы вернулись  домой.  Выбрав
спальню себе, затем мне, она сонно чмокнула меня в щеку и ушла,  сказав:
"Мы, конечно, не станем прозябать в этой дыре". А так как мне хотелось в
Италию, Мики пообещала повезти меня туда, показать Неаполитанский залив,
Кастелламмаре, Сорренто, Амальфи. "Вот это будет шикарно! Спокойной  но-
чи, цыпленочек!"
   Ближе к полудню я заехала в "Кафе Дезирады". Телеграмма от Жанны была
какая-то непонятная: "Кларисса прокладка. Целую". Я снова  вызвала  Фло-
ренцию из почтового отделения в Ла-Сьота.
   - Ей здесь не нравится. Хочет увезти меня в Италию.
   - Вряд ли у нее хватит денег, - ответила Жанна. - Занять ей не у  ко-
го, она не преминет обратиться ко мне. Без ее вызова я приехать не  могу
- она не потерпит. Ты получила мое послание?
   - Да, но ничего не понимаю.
   - Я и не надеялась, что ты поймешь. Я имею в виду второй этаж, первую
дверь налево. Советую тебе заглянуть туда и пораскинуть мозгами.  Думать
всегда лучше, чем говорить, особенно по телефону. Отвинчивать, смачивать
каждый день - вот все, что от тебя требуется. Повесь трубку и  поразмыс-
ли. Разумеется, о поездке в Италию не может быть и речи.
   Я слышала в трубке потрескивание и приглушенные голоса,  доносившиеся
с промежуточных станций на всем протяжении от Ла-Сьота до Флоренции. Ко-
нечно, стоило бы кому-нибудь прислушаться... Но что тут  могло  привлечь
внимание?
   - Позвонить вам снова?
   - Через неделю. Будь осторожна.
   Я вошла в ванную рядом со своей комнатой к концу дня, когда Мики  за-
горала на пляже. "Кларисса" оказалась  маркой  газовой  колонки.  Должно
быть, газ провели совсем недавно - трубы даже не были покрашены. Одна из
них шла поверху стены вокруг всей комнаты. У колена  трубы  я  приметила
стык. Чтобы справиться с задачей, пришлось смотаться в гараж за  развод-
ным ключом. Я нашла его в багажнике машины,  в  инструментальной  сумке.
Мадам Иветта мыла каменный пол в нижнем этаже. Она  женщина  разговорчи-
вая, и я потеряла из-за нее несколько минут. Я вернулась в ванную, дрожа
от страха, как бы не пришла Мики. Каждый раз, когда мадам Иветта  перес-
тавляла внизу стулья, я вздрагивала.
   Однако я отвернула соединительную гайку и вынула прокладку -  толстую
пластинку из материала, похожего на пропитанный чем-то картон.  Поставив
ее на место, я снова навернула гайку, открыла газ и зажгла горелку  пос-
тоянного подогрева, которую перед этим погасила.
   Когда я прятала разводной ключ в сумку с инструментом, в конце дорож-
ки от пляжа показалась Мики.
   План Жанны был мне не вполне ясен. Смачивать каждый день прокладку...
Я понимала: делается это, чтобы она мало-помалу как будто сама  по  себе
расползлась. Размокание объяснят потом воздействием пара от наших  купа-
ний. Так что я решила почаще принимать ванну - пусть  на  потолке  и  на
стенах будут пятна от сырости. Но чего мы этим  добьемся?  Жанна  хочет,
чтобы я повредила газопровод, значит, она хочет устроить пожар. При заж-
женной горелке газ, вытекающий из трубы, мог бы вызвать  взрыв,  но  его
ведь никогда не будет столько, сколько нужно: утечку задержит гайка.
   Допустим, план Жанны разработан лучше, чем я предполагаю, и пожар мо-
жет произойти; что мы от этого выиграем? Если Мики погибнет, я неизбежно
окажусь за бортом той жизни, которую веду, вернусь к  исходному  положе-
нию.
   Неделю я выполняла приказ Жанны, не смея додумать  его  до  конца.  Я
размачивала прокладку в воде, разминала ее пальцами, чувствуя, как вмес-
те с ней размякаю и я.
   - Не понимаю, чего вы добиваетесь, - сказала я по телефону Жан не.  -
В общем, слушайте: либо вы приедете сейчас, либо я все брошу.
   - Ты делаешь то, что я сказала?
   - Да. Но я хочу знать, что дальше? Не понимаю, какую выгоду вы  нахо-
дите в этой затее, зато хорошо знаю, что мне она не сулит никакой.
   - Не болтай глупостей. Как там Мики?
   - Хорошо. Купается. Мы играем в плавательном бассейне в шары.  Напол-
нить водой его не удалось. Никто не знает, как это  делается.  Совершаем
прогулки.
   - Ну, а мальчики?
   - Ни единого. Она засыпает, только когда я держу ее за руку. Уверяет,
что навсегда покончила с любовью. А как выпьет, так заводит речь о вас.
   - Ты умеешь говорить как Мики? Я не поняла вопроса.
   - Это, моя милочка, как раз то, ради чего  тебе  выгодно  продолжать.
Поняла? Нет? Ну ничего. А теперь поговори со мной,  как  Мики.  Изобрази
ее, а я послушаю.
   - Да разве это жизнь? Начать с того, что Жанна  -  чокнутая!  Знаешь,
под каким знаком она родилась? Под знаком Тельца. Бойся  Тельца,  цыпле-
нок, это люди шкурные! Все от головы, ничего от  сердца.  Ты  под  каким
знаком родилась? Рак - это неплохо. То-то глаза у тебя рачьи. Знавала  я
одного человека,  у  него  были  такие  же  глаза:  вот  такие,  смотри,
большие-пребольшие. Знаешь, это было ничего, занятно. А ее мне жаль, она
бедняга: на десяток сантиметров длиннее, чем нужно, оттого и не чувству-
ет себя уверенной. А знаешь, что она вообразила?
   - Хватит, - сказала Жанна. - Не хочу этого знать!
   - А ведь это интересно. Правда, по телефону этого не скажешь. Ну что,
получилось?
   - Нет. Ты повторяешь ее слова, а не играешь ее.  Что,  если  бы  тебе
пришлось ее играть? Поразмысли-ка над этим. Я приеду через  неделю,  как
только она меня позовет.
   - Не мешало бы вам запастись к приезду вескими доводами. Потому что с
тех пор, как вы мне твердите "поразмысли", я стала размышлять.
   Вечером в машине по дороге в Бандоль, где она решила поужинать,  Мики
сказала, что встретила днем занятного парня. И мысли у этого парня  тоже
занятные. Посмотрев на меня, она  добавила,  что,  в  конце  концов,  ей
здесь, может, и понравится.
   В свои денежные затруднения она меня не посвящала.  Когда  мне  нужны
были деньги, я обращалась к ней. На другой день она остановила машину  у
почты в Ла-Сьота, не объясняя мне зачем. Мы зашли вместе, я была ни жива
ни мертва, оказавшись там одновременно с нею. А служащая как на грех еще
спросила меня:
   - Вам Флоренцию? К счастью, Мики не обратила на это внимания либо по-
думала, что вопрос относится к ней. Она действительно  хотела  отправить
телеграмму во Флоренцию. Составляя текст, Мики очень веселилась  и  дала
мне прочесть эту телеграмму, в которой она просила денег; я поняла,  что
Жанна скоро приедет. Это и была та пресловутая телеграмма  с  "глазками,
ручками, губками" и призывом быть "добренькой".
   Три дня спустя, 17 июня, приехала Жанна в своем белом "фиате", с пла-
точком на белокурой голове. Смеркалось. Вилла была полна  гостей-девушек
и юношей, которых Мики  привела  с  местного  пляжа.  Я  выбежала  Жанне
навстречу. Поставив машину, она сунула мне в руки чемодан и молча повела
меня в дом.
   С ее появлением воцарилось молчание, затем все стали расходиться.  Не
сказав ей ни слова, Мики трагичес